Быть человеком

Бакуго не думал, что они с Тодороки и правда будут лежать в дешевом номере отеля на двуспальной кровати и обсуждать незначительную фигню. Тем более он не предполагал, что ему это понравится. Тихо, темно, низкий вибрирующий голос и теплые объятия. Конечно, это все было ради завтрашнего секса: этап моральной подготовки и обретения комфорта. Но все равно ощущения были приятными. Некой защищенности и нужности, даже если все внимание относилось к телу. — Так давно ты занимаешься скейтбордингом? — Тодороки выглядел так, будто ему и правда было не все равно. Это настораживало. Бакуго не собирался подпускать его слишком близко, но события складывались так, что они уже зашли достаточно далеко. — Эй, не делай такое испуганное лицо. — Тодороки провел подушечками пальцев по его щеке и убрал пару колких прядей за ухо, — мы же должны знать хоть что-то друг о друге, тем более уже поздно отступать: ты уже рассказал то, что логично вызвало вопросы. — Да завались, все заебись. Не надо мне ничего объяснять, и убери свои руки, пока мы не трахаемся. — Но пальцы Тодороки продолжали невесомо ласкать его тело. — Достаточно давно. — Пауза и самый волнующий вопрос. — С чего бы тебе сейчас тут лежать? — Все же в чужую голову залезть было невозможно, поэтому любое из предположений могло быть неудачным, а истина всегда привлекала. — Ну вообще я пришел в кафе подождать, пока ты закончишь и потрахаться, но планы изменились. Ты выглядишь так, как будто вырубишься прямо посреди процесса. Ехать обратно, домой — как-то тупо, тем более есть еще и утро. Так что я все еще рассчитываю потрахаться и немного поебать тебе мозги. — Бакуго усмехнулся. — По части ебли мозгов я стопроцентный актив. — Он резко замолчал. Ответный вопрос загорелся лампочкой над головой. — Теперь я должен спросить про команду? Насколько там все хуево без охуенного меня? — Тодороки фыркнул и аккуратно сжал челюсть Бакуго, ладонью прикрывая его рот. Это было горячо. Борьба без слов, только пронзительный и холодный взгляд встречался с пылающим и жгучим. — Команда справляется прекрасно, когда ее члены не вытворяют хуйню, как ты. Кстати, ты так и не получил наказания за свою выходку. — Бакуго смачно облизал чужую ладонь и закатил глаза. — Ммм, как ты вжился в роль, мне называть тебя папочкой? — Широкая ладонь, с размаху ударившая бедро, моментально заставила заткнуться. Бакуго не ожидал, что Тодороки начнет проводить какие-то манипуляции без его согласия, тем более это порка — вещь, которая не всех вштыривает. Стоило ему рассматривать этот удар, как насилие или как часть ролевой игры? Бакуго, чтобы не заморачиваться, выбрал второе. Его все устраивало, да и в меру сильные шлепки заводили, но определенно стоило обсудить границы дозволенного. — Больше никогда не делай подобной херни без предупреждения. — Тогда пропадет весь азарт. Ты не будешь так испуганно дергаться и беситься из-за потери контроля, а это то, на что я хочу посмотреть, д-е-т-к-а, — с издевкой протянул Тодороки. — Въебал, если б не заходила эта игра. Повезло тебе, Половинчатый. Ладно. На сегодня достаточно ублюдства, так что закажи мне пару бургеров, пожру и спать. — Шото пожал плечами и уже через несколько минут оформил доставку. Бакуго нравилось, что Тодороки спокойно реагировал на просьбы и не пытался по-настоящему задеть. Отсутствие адекватного отношения к команде было только на руку, как и некая сломленность, которая проявлялась слишком часто. В дверь позвонили. Тодороки выбрался из-под одеяла и пошел открывать, вернувшись уже с едой. Бакуго с удовольствием запихнул в себя разом половину бургера. Он не помнил, когда ел в последний раз, но судя по ужаснейшему голоду делал он это давно. — Ммм, ебанная пища богов. — Бакуго закатил глаза от удовольствия. Наверное, сейчас любые помои показались бы ему чем-то невероятно вкусным, но это действительно была стоящая вещь. Тодороки отлично разбирался в бургерах. — Кола? — Он протянул небольшую бутылку Бакуго. — Ага. — На кровати довольно быстро остались одни пустые обертки с бутылками. Они были варварски сброшены вниз, рядом с кроватью. Бакуго спустился из сидячего положения, вжимаясь в матрац, и завернулся в одеяло. — Выключи свет, Половинчатый, — глухо попросил он, моментально вырубаясь. *** Бакуго проснулся резко, будильник еще не прозвенел, до него оставалось полчаса, а Тодороки спал. Бакуго трясло, он скривился и пошел в душ. Опустошение, которое накрывало от бессилия и усталости, могла смыть только ледяная вода. Он предпочитал не оставаться долго наедине с собой и голодной оравой мыслей, поэтому вскоре опять сидел на достаточно большой двуспальной кровати, чувствуя себя безмерно одиноким. Идея разбудить Тодороки с помощью минета или любой другой ласки казалась хорошей, вот только настроение было слишком дерьмовым, чтобы делать другому человеку приятно. Бакуго не был лицемерным или слишком героичным, поэтому, когда было плохо ему, страдали все. — Эй, ублюдок, подъем. — Он откровенно кричал в ухо Тодороки. — Самое время проверить твои фетиши и ебанную выдержку. — Бакуго? Черт, сколько времени? — часы показывали четыре тридцать семь. — И после этой херни ты меня называешь ублюдком? Пол пятого, что я, блять, тебе такого сделал? Мы спали от силы полтора часа. — Я могу испытать на тебе и свои фетиши, будет немного больно, но ты же терпеливый мальчик, справишься. Папашу-то своего как-то сносишь. — Тодороки скривился и, бросив недовольно-разочарованный взгляд, ушел в ванну. Он все же отомстил, кинув в Бакуго спортивную сумку, но содержимое той перекрыло ушибленную руку и сгладило пару острых, до болезненных ран, углов. Когда Тодороки говорил про кинки, он либо действительно имел в виду их, либо очень удачно ограбил секс шоп прямо перед встречей с Бакуго. И сейчас было совершенно не важно, как эти вещи оказались в этой дерьмовой сумке, гораздо более насущным вопросом являлся порядок использования. Бакуго в принципе не был любителем растягивать удовольствие, но он почти всегда здраво оценивал свои силы и понимал, что запихнуть в себя все в этот раз явно не получится. Вообще он бы с радостью засунул в себя недостающую часть, которая за семнадцать лет успела потеряться раз триста, но ее, к сожалению, не было ни в сумке, ни где бы то еще. В комнату вошел Тодороки, на его бедрах висело крохотное полотенце, и, судя по стекающим с его тела каплям, оно было единственным найденным и чистым. — Еще не начал вечеринку, ха? Видимо я вовремя. Ну, что? Выбрал себе понравившуюся игрушку, детка? — Бакуго было плевать на использование собственной тактики с прозвищами. Его больше напрягало очередное упоминание «игрушек», как будто вся гребанная жизнь — симуляция. — Нет, так что можешь выбрать сам, а я опробую на тебе что-нибудь оттуда в следующий раз. — Бакуго послушно сел перед Тодороки, склонив голову вбок. — Ты в порядке? — Это был самый нелепый и разрушающий вопрос, слетевший с бесстыдных губ за все время знакомства. — Ты издеваешься? Сейчас ты должен спрашивать насколько я возбужден и где мне больше нравятся прикосновения, так, на будущее. — Бакуго сменил позу показушной покорности на расслабленное подобие чего-то отдаленно удобного. — Твои эмоции меняются слишком часто. Сначала ты выгоняешь меня из кафе, потом заталкиваешь в кладовку. И также чередуется недовольство с доступностью. Знаешь, этого должно хватить, чтобы думать, что ты не в порядке. — Бакуго закатил глаза, снова, наверное, он слелает это еще раз сто, и тяжело выдохнул. Ладно, попытка номер два. Он медленно подполз к Тодороки и провел рукой по его груди. — Перефразирую, идиот. Это правда то, о чем ты сейчас хочешь поговорить? Если да, то можешь валить на хуй. — Он совсем не хотел оставаться один, поэтому провел языком от острой ключицы до уха, прикусывая мочку. Тодороки хмыкнул и принял ласку, сжимая талию Бакуго в ответ. — Сразу перейдем к делу или хочешь медленно? — Бархатистый шепот сразу придал интимную атмосферу, ранее утерянную из-за ненужных разговоров. Бакуго ни разу не пороли, и плетка рядом с ногой Тодороки выглядела крайне угрожающе. Он был уверен, что затяни они прелюдию, то точно передумает. — Я могу начать с ладони. У тебя охрененная задница, которую грех не потрогать, к тому же проверим, что для тебя слишком, а что принесет удовольствие. А теперь будь хорошим мальчиком, и делай то, что я скажу. — Бакуго фыркнул. Он не доверял Тодороки настолько, чтобы передать весь контроль в его руки, но согласившись на порку, он уже это сделал. — Какую хуйню говорят в таких положениях? Позаботься обо мне, папочка. — Голос специально был изменен на надломленно-высокий. Насмешка над самим собой добавляла комфорта, а Тодороки приятно гладил за ухом. Знал гад, чем отвлечь. Он все же начал с простых поцелуев, таких уверенных и долгих. Наверняка хотел укусить, но позволял себе только засосы. Спускаясь от шеи к плечам, а от плеч по спине, Тодороки почти незаметно менял положение Бакуго. В конечном итоге тот оказался лежащим вдоль кровати; его задница была расположена достаточно удобно, прямо под рукой Тодороки, на бедрах которого частично лежал Бакуго. Его член терся о чужую кожу, пока по его телу продолжали проходиться широкими контрастными ладонями (одна была теплой, другая прохладной, скорее всего у ублюдка было ВСД). Это ощущалось очень хорошо, Бакуго стонал, зная, что их никто не услышит и достаточно явно намекал на основную часть, откровенно оттопыривая попу. — Ты кого-нибудь бил, Половинчатый? — Бакуго вдруг стало интересно, насколько руки, в которые он себя отдавал, были опытными. — Ни разу. Некого даже было, только ты такой строптивый попался. — Молчание звучало отвратительно, оно действовало на нервы и начинало оглушать. — Это проблема? — с опаской спросил Тодороки, все же дело касалось непосредственно задницы Бакуго, лицо которого было перекошено от недовольства. — Нормально, пойдет. Продолжай, пока я не передумал вообще с тобой ебаться. — Сначала стоп-слово. Давай, что ты будешь говорить, если захочешь остановить меня? — Бакуго приподнял бровь. — Пошел на хрен, мерзкий ублюдок? — Воображение никогда не было сильной стороной, его хватало только на острые удачные ругательства и семьдесят шесть способов выражения своего недовольства. Тодороки глупо смотрел на него, не моргая. — Ты посылаешь на хрен через предложение. Это слишком повседневно. — Бакуго фыркнул. Его драгоценное время тратилось на придумывание тупого стоп-слова, которое ему и не нужно вовсе — если что не так, то сразу уебет. — Корица. Ненавижу корицу, чихательная дрянь. А теперь, сука, верни свои гребанные руки ко мне на тело. — Он удобнее устроился на чужих ногах, прогибаясь в пояснице для лучшего в жизни Тодороки вида. Тот отреагировал моментально, начиная с приятных поглаживаний. Гибкие пальцы с нажимом проводили по позвоночнику и ребрам. Они не спешили прикасаться к ягодицам, раздразнивая слишком порхающими движениями. Но Бакуго молчал, он понимал, что мгновенная жестокость отразилась бы от него агрессией, которая появлялась каждый раз, когда ему делали больно. Но когда Тодороки все-таки положил руку на его зад, не возникло никакого страха или неуюта, только легкое волнение. А потом его накрыло. Руки Тодороки ощущались восхитительно. То, как он сжимал, гладил, вырывая стоны, было крышесносно. А когда его пальцы проходились между ягодиц хотелось схватить чертового провокатора и трахнуть так, чтобы у него не было и мысли дразниться. — Я тебя убью нахуй. Давай, шевелись. — Слова смешивались с тяжелым дыханием и хриплым голосом, но не теряли угрозы. — Какая же ты сука, Бакуго. Удар был неожиданным. То есть Бакуго понимал, на что идет, но после ласки боль казалась обманом, который он никогда не почувствует. Его словно прошибло электричеством, а это значило, что ублюдочный Тодороки сразу херакнул со всей силы, не церемонясь. Это было нормально. Никакого усиления возбуждения, никаких претензий. — Хуево бьешь, Половинчатый. — Тодороки фыркнул и погладил своими идеально-прохладными руками его ягодицы. — Это месть. — Бакуго повернул голову, чтобы смотреть ему в глаза и агрессивно оскалился. — Бедная обиженная принцесска, ты еще папочке нажалуйся. — Тодороки снова ударил, (кажется он находил этот способ заткнуть Бакуго особенно привлекательным) на этот раз слабее и приятнее. Бакуго шумно выдохнул. Он не исключал того, что мог быть мазохистом, но получать удовольствие от насилия было все равно непривычно. В нем ничего не сломалось, у него не возникло ни одного тупого воспоминания, а страх не крал его дыхание. — Продолжай, — тихо выдохнул он. Тодороки, словно только и ждал разрешения, ударил сильнее. Он делал идеальные перерывы между ударами, даря в моменты передышки заботу и расслабление. Сила возрастала постепенно, и Бакуго мог оценивать свое состояние. Он не слышал собственных криков за чужим шепотом, потому что вкрадчивое низкое урчание Тодороки было слишком громким в его ушах, а звук ударов отдавался резкими вспышками в голове. И Бакуго это определенно нравилось. Контраст доводил до края, чрезмерная нежность компенсировалась грубостью, набирающей обороты. Тодороки продолжал увеличивать силу, но легкая боль переходила в ощутимый дискомфорт. Бакуго не придавал этому значения, пока его не накрыло. Всем, что накопилось, всем, из-за чего он никогда не практиковал БДСМ — ужасное чувство обреченности. Сердце сжалось и забилось сильнее, он попытался схватиться за простони или что-нибудь материальное, но этого не хватало. Он дергано вскинулся, поднимая потные ладони к плечам Тодороки, тот подумал, что это часть образа и надавил на его шею, но Бакуго с толикой агрессии отбросил чужую руку и прорычал: — Достаточно. Не трогай. Что там блять? Корица? Значит, корица. Какое хуевое стоп-слово. — Тодороки все же вернул руку на его шею, только теперь он мягко поглаживал и зарывался пальцами в волосы на затылке. — Ты как? Что случилось? — Бакуго загнанно выдохнул и опустился на пол. — Слишком сильно, думай, блять, как бьешь. — Тодороки нахмурился, выражая непонимание. — Ты нормально реагировал, поэтому я подумал, что смогу увеличить силу. — Бакуго поднялся на ноги, отворачиваясь. Ему было неприятно показывать свою слабость и выслушивать оправдания. — Значит херовно думаешь, тупица. Я в душ. — Можно с тобой? — Тодороки неуверенно подошел к нему, опуская ладонь на плечо. Неловкость пронизывала каждое его движение и передавалась Бакуго, тот опустил глаза и спросил: — Хуйли нет? Путь до ванны сопровождался дежурными вопросами от Тодороки и попытками предотвратить самоанализ. Он бы не вывез его сейчас. Бакуго устал, ему не нужен был секс, ему нужна нормальная жизнь и немного сна. Он не жалел о порке, но знал, что ближайшие пару месяцев ни за что не повторит это. — Знаешь, даже странно, что тебя никто не порол. Я просто большую часть подростковой жизни встречаюсь с Момо, она ненавидит боль. Но с твоим характером… — Бакуго медленно повернул вентиль крана, включая настолько горячую воду, что Тодороки даже заткнулся. — Мне хватало матери. Так что можешь считать себя особенным, ушлепок, и дерьмом себя считать тоже можешь, комбинируй, как хочешь. — Он прислонился лбом к плитке, сохранившей холод, и сбавил температуру воды. — Тебя мать била? — Бакуго промолчал, и так было понятно, что да, а дополнительные комментарии он давать не собирался. — Меня отец, даже странно, что ожог не от его рук. Почему не отказался от порки? — А хуйли нет? Подумал, что все будет нормально, и мне в принципе нравится несильная боль, но все пошло по пизде. Блять, хуева туча людей, которых били, спокойно переносят порку, сука. Так какого хуя со мной что-то не так? — Тодороки обнял его со спины, утыкаясь носом в загривок. — С тобой все нормально, многим не нравится боль. Тем более я действительно перестарался, не надо было бить со всей силы. Прости. — Бакуго передернуло от этого отвратительного «прости», оно звучало слишком неестественно, хотелось блевать. — Я закажу тебе такси. До школы? — Не, до дома Киришимы. — Хорошо. Бакуго устал. Настолько, что даже в лживой учтивости ему было нормально, и он не собирался отдыхать. Не в этой жизни.