Мы встретимся с тобою, Пройдя хоть сто дорог. Кто любит — тот не будет одинок.
***
Сегодняшний пир — первый с момента как Далосс и Чамберг заключили мирное соглашение, положив конец многолетним распрям меж королевствами. Тэхен обегает взглядом полный гостей зал и возвращается к кремовому десерту перед собой. Ежечасно напоминает себе держать спину прямо, мечтая метнуть блюдо в стену. Ему тринадцать. Он юн, смышлен, своенравен. Далосский королевич. Омега. Впервые встречает альфу, которому обещан. Альфа сидит напротив, с переменным успехом в мыслях Тэхена разгорается война между желанием броситься прочь и сидеть до победного. Суженый расположился в отдалении, но в носу стоит эфемерный запах: услышал при знакомстве. Первом рукопожатии. Непреклонный взгляд отца заставил снять перчатку и почувствовать чужое тепло. Альфа — вздорный юнец, все в нем от макушки до пят кричит о чванливости и сумасбродстве. Волосы на солнце выгорели до схожести с соломой, шатается с мечом наперевес прямо на празднестве. Похож на море в шторм: смотрит так, что вот-вот и обрушится волной, погребя замертво. Альфу зовут Чонгук. Тэхен внимательно наблюдает, как тот не гнушается сцепиться языками с бегающими вокруг слугами, без зазрения совести пренебрегает этикетом и стреляет глазами в его сторону так часто, что выглядит даже для потенциального жениха неприлично. Идея их союза возникла, когда оба еще и носа из колыбели не выказывали, в знак примирения после затяжной кровопролитной войны. Как к этому относиться, Тэхен не уверен. Ему тринадцать. Его вектор мышления задает король-отец: «ничего ты пока не ведаешь о жизни и ее законах». Любопытство нетерпеливо щекочет изнутри, и в какой-то момент он сдается и подзывает слугу. — Замените гостю из Чармберга десерт, — приказывает негромко, — Пусть будет с голубикой. И продолжает наблюдение. Глаза у него пытливые, живые, заинтересованные. В носу стоит запах кедра, запах их первой встречи, рукопожатия, взгляда. Чонгук не притронулся к пирожному с клюквой, зато тайком, совершенно неподобающе своему положению, стащил с чужого блюда несколько ягод голубики. Слуга приносит ему новый десерт. Тэхен внимательно подмечает детали: приподнятые брови принца — недоумевает, крохотная ухмылка — замечает пристальный взгляд омеги и догадывается, чьих рук дело. В глазах черти пляшут. Тэхен не знает, ошибся он, сделав этот шаг, или преуспел. Когда начинаются танцы, настает очередь Тэхена намеренно нарушить этикет. Отбить каблуки в опротивевших плясках он сможет и позже, сейчас интереснее, утащив с собой миску ягод, скрыться на террасе. Так всяко лучше: в свои тринадцать принц пока не мог похвастать способностью изящно исполнить мазурку, не растоптав партера. Порой — морально. Пальцы цепляют спелую крупную клубнику и подносят к губам, пока глаза рассеянно блуждают по стриженному газону сада перед террасой. — Я видел, там бегал просто огромный паук, — раздается над ухом, заставив вздрогнуть и выронить ягоду. Изобразив на лице недовольство, Тэхен оборачивается, готовый обороняться. — Рад, что ты уже поужинал, — деловито отвечает он Чонгуку и показательно засовывает ягоду в рот. Заинтригованный встреченным отпором, тот игнорирует приличия и стоит непозволительно близко к омеге, изучая его с величины своего альфьего роста. — Зануда, — фыркает он. — Нахал, — скучающе отзывается Тэхен. Альфа закатывает глаза. Омега ненароком вдыхает запах кедра всей грудью. — Неправда. Ты не знаешь меня. — Ты мне уже на данном этапе не нравишься. Альфа отвечает через пару мгновений звонкой тишины: — Мы не поженимся, ясно? Так что даже не пытайся подружиться. Вот так запросто вываливает на него причину своего появления. Тэхен чувствует горечь на корне языка. Будь его воля, он бы запихал Чонгуку в глотку целую тарелку клюквенных тарталеток и с удовольствием наблюдал, как тот давится. С другой стороны, будь его воля, он бы расплакался. Но. Даже если в танцах Тэхен был полный профан, поистине королевскую способность держать лицо он освоил в совершенстве. — А теперь попробуй сказать то же самое своим родителям, — улыбается омега. Тэхен умеет смиряться с обстоятельствами, когда это необходимо. А тот факт, что Чонгука ему придется терпеть каждое лето до их совершеннолетия, ему обозначили как строго необходимый. Что ж, не страшно. Короткого ознакомительного диалога оказывается достаточно, чтобы понять: относиться к Чонгуку стоит точно к легкой зубной боли — свербит на задворках, но в целом неудобств не доставляет и вызывает лишь желание отмахнуться. Однако под слоем досады разрастается что-то еще, чему пока не присудить названия, но мгновенно хочется придушить.***
Король Чамберга выносит им приговор: три летних месяца, каждый год, без возможности обжалования. — Ваше Величество! Отец! Вы мне слово дали, — краснеет Чонгук от ярости, едва ему сообщают новость. Он только успел свыкнуться с мыслью, что отныне на балах и званных вечерах обязан делать вид, что безгранично счастлив находиться в компании потенциального жениха, как тут оказывается, что делать это придется еще и целое лето. Год за годом. — Я своего слова не нарушаю, сын, — отвечает король, хитро прищурившись, — Жениха себе выберешь сам, как и договаривались. Но я позабочусь о том, чтобы ты точно выбрал Тэхена. — Ну что за бред, — сокрушается Чонгук так, чтобы отец не слышал и после повышает голос, — Вы его видели? Охоту не любит, драться не умеет, зато чуть что — огрызается. — Ты говоришь о принце другой страны, — предупреждающе понижает голос старший альфа, и Чонгуку, пусть и нахмурившись, приходится поумерить пыл. — Вы мне обещали, что не будете навязывать свою волю. А теперь заявляете, что я его в супруги возьму. Не возьму! — Выбор сделаешь сам, когда достигнешь восемнадцатилетия — вот о чем мы договаривались. А уж каким будет этот выбор, мы еще посмотрим. Король улыбается снисходительно: мальчишка. Несмышленыш и бунтарь, ростом вымахал, по уму пока не догнал. А догнал — так не определился, как им пользоваться. У Чонгука ветер в голове, в руках то лук, то меч, в глазах — жажда приключений и крепкая закостенелая неприязнь к любого рода ограничениям. Юный альфа, негодующий, с грохотом откидывает вилку и нож, выходит из-за стола. Для него семейный ужин превратился в трагедию, отец же почти доволен: запал сына ему нравится, нужно лишь подождать, пока время и обстоятельства не заставят его начать мыслить разумно. Мать Чонгука подрывается, чтобы его догнать, король накрывает ее ладонь своей. — Он образумится. Та без сил падает обратно на стул. — Я начинаю думать, что это была не самая удачная идея, — отзывается королева.***
Тэхену говорят: «все уже предрешено». Тэхену говорят: «подружись с ним». Тэхену говорят: «принц Чамберга силен, красив и отважен, стань его супругом и всегда будешь под надежной защитой». — Я понимаю, отец, — повторяет Тэхен раз за разом. Минул год со злосчастного бала, оглушило, обрушилось пыльным мешком на голову «их первое лето». Омеге четырнадцать, он ладен и грациозен, за благонравие и достоинство любим дворами обоих королевств. Искренне ненавидим одним неугомонным альфой. За окном прогоркло и серо, сезон дождей настал раньше, настигнув под конец сезона. Сегодня их с Чонгуком оставили в библиотеке учиться. Трещит камин. Их разделяет красного дерева стол. Вчера Тэхен ненароком услышал, как пытается вразумить чамбергского принца его камердинер: — Ваше Высочество, будьте благоразумны. Его Высочество Тэхен — не насекомое, от которого можно отмахнуться и забыть. И как взрывается Чонгук: — Да сколько можно, ну! Он же все время таскается за мной, нудит и нудит. По перилам не езди, едой не кидайся, одежду не порть. Что с ним не так? Для таких наставлений у меня есть ты, Роджерс. Вспоминая это, Тэхен отрывается от чтения и поднимает на Чонгука глаза. Тот с упоением, медленно, смакуя каждое действие, рвет на полосы книгу. В такие моменты омеге хочется броситься к отцу и взвыть: «как, как с этим можно сдружиться?». Альфа подглядывает за ним тоже. Следит, чтобы Тэхен непременно заметил, какую проказу он устроил на этот раз. Кричат о помощи рвущиеся страницы, потрескивает в камине огонь. Капли дождя отбивают дробь по окнам, стекая ручьями вниз. Библиотека полнится звуками. Еще немного, и с тихим воем Тэхен сойдет с ума. — Ты ведь понимаешь, что это глупо? — вздыхает он. Добившись своего, Чонгук с пущим усердием принимается терзать книгу. — Хочешь сказать, я глупец? — специально выворачивает он. Если они поссорятся, можно будет на законных основаниях сбежать из библиотеки, сославшись на тотальную несовместимость характеров, и пострелять из лука на полигоне. Альфа исподтишка осматривает степенного Тэхена, его вцепившиеся в книгу пальцы, его сжатые челюсти и вздымающуюся грудь. Злится. Пойманная в стеклянную банку молния. Расколется и рванет. — Не хотел, но скажу. В жизни не встречал более избалованного и недалекого альфу, — отвечает он ровно, хотя мысленно уже нанизал Чонгука на вертел и прокручивает его над огнем. — Ха! — ликует тот, с треском вырвав очередную страницу, — А вот мой отец говорит, что омега, который считает себя умнее альфы, это плохо воспитанный омега. «О, боги» — закатывает Тэхен глаза, прикрывшись рукой. — Я желаю скорейшего выздоровления тем, кто считает, что умственные способности находятся в зависимости от пола. На мгновение пальцы альфы замирают над книгой. — Выздоровления? Тэхен выглядывает из-под пальцев, улыбнувшись. — Ну да? Какие-то формы сумасшествия ведь лечатся? О, с каким рвением Чонгук приканчивает бедную книгу. И так каждый раз.***
Чонгук жаждет познать мир во всех его проявлениях. Когда поджигает лупой муравья, когда ворует с кухни пышущие жаром пироги, когда выстругивает самостоятельно щит и меч из черного дерева, чтобы лупить товарищей. Когда нарушает запреты. Когда идет в обход правилам. Когда попадает в передряги и неизменно выходит сухим из воды. Тэхен прагматично оценивает возможные риски каждого своего действия и огибает острые углы. Когда с необъяснимым удовольствием выкрадывает все стеклышки да лупы у чамбергского принца, когда демонстративно изображает на лице ласковое участие, получая за него целое блюдо сластей от поваров, когда заставляет друзей Чонгука смеяться над его шутками, за что альфа потом их лупит мечом еще яростней. Когда излишне беспокоится обо всем и становится чрезвычайно красноречивым. Когда задается целью и прет навстречу ее исполнению, не сдавая позиций. Когда придумывает тысячу отходных путей в считанные секунды. Если Чонгук — свежий ветер, налетевший с гор и встрепавший листву, если он — соленые волны, стащившие в морскую пучину всю живность с каменистого берега, то Тэхен — неподвижные звезды, неизменно сияющие там, где им должно, он — созданный мастером крепкий лук, тугой и надежный. Звезды завидуют ветру, что они не в силах привольно разгуливать по миру и заглянуть в каждый его уголок. Ветер злится на звезды за то, что что они столь далеки, непоколебимы, и им чужды непосредственность и веселье. Двум буйствам природы исполняется пятнадцать, когда со своего неизменного места на карте небосвода звезды замечают, что ветер вновь задумал обежать вокруг света. Тэхен застает Чонгука, когда плутает по саду, глубоко задумавшись. Тот крадется вдоль каменной стены, что отделяет дворец от города. — Дыру в стене уже заделали. Ты бы знал, если бы хоть иногда слушал, что говорит господин Роджерс. Альфа вздрагивает, когда к нему обращаются. Оборачивается стремительно, нацепив на лицо улыбку столь обворожительную, что пробирает озноб. Тэхен оглядывает его с ног до головы, мгновенно связывая одежду пажа и «прогулку» по укромным закуткам сада. — Возвращайся к своим книжкам, королевич, — ничуть не смутившись, Чонгук показывает ему язык. Лохматый, берет надет косо, а сам от предвкушения светится так, что впору жмуриться. Ребенок еще безалаберный. Тэхен позволяет себе мрачно улыбнуться. — Куда собрался? — А тебе какое дело? Они смотрят друг на друга пару мгновений, напряженные, будто в драку кинутся. Ни тебе реверансов и поклонов, расшаркиваний и вынужденных любезностей. Хмыкнув, Тэхен складывает руки на груди: — В город решил сбежать, — призадумавшись, добавляет, — Поймают. — Да что ты знаешь, — альфа самоуверенно фыркает и облокачивается на стену позади, — Не выдашь, не поймают. — Пятьсот серебряников. — Обалдел! Тэхен лишь плечами пожимает: — Или берешь с собой. Что наследнику чамбергских богатств остается… берет. Добывает Тэхену одежду с чужого плеча, плюется ядом от недовольства, зовет нянькой и говорит, что испортил ему приключение. — Весь смысл был в том, чтобы я пошел один, — шипит он, когда они жмутся друг к другу под холщевиной, натянутой на повозку. — Ты бы не дошел, — отмахивается омега. С повозкой придумал он. Забрались к доставщику молока, подкупив звонкой монетой. В стене-то и правда дыру заделали, а запасного плана Чонгук заранее продумать не удосужился. В городе на двух одетых слугами мальчишек особого внимания не обращают, так что они исследуют, переругиваясь, улицы, забредают в кабак. Чонгук ворует у выпивающего моряка кошель забавы ради, но вор из принца оказывается никудышный. По итогу уже Тэхен ворует чужого коня из стойла и, схватив Чонгука за шкирку, закидывает к себе в седло и мчит обратно во дворец, пока за ними на всех порах несется толпа разъяренных моряков. Роджерсу приходится выплатить здоровую компенсацию за ущерб и молчание, Тэхен закатывает глаза и не просит благодарностей, Чонгук дуется за «испорченное» веселье. Ветер улегся, чтобы продумать новых маршрутов и авантюр. Звезды устало перемигиваются, избегая смотреть вниз.***
Год за годом миролюбие Тэхена умирает в агонии. «Этот альфа так прочно застрял в пубертате, что его разум забыл, как должен функционировать.» Изо дня в день Чонгук исследует все новые грани своего неприятия. «Этот омега делает вид, что знает все на свете. Сыт по горло его напыщенностью!» Тэхен ненароком краснеет, когда Чонгук вынужденно дарит ему цветы. Чонгук кидает в стену фарфоровую вазу, когда на балу Тэхен танцует с другим три вальса подряд.***
Июнь накрывает континент удушливым зноем, знаменуя начало нового цикла взаимного уничижения. Уныло разглядывая проплывающие мимо пейзажи из окна кареты, Тэхен подпирает щеку ладонью. Они едут в Чамберг — вот уже пятое лето подряд. Тэхен воспринимает это почти спокойно. По крайней мере, может понять, отчего отец так печется о его замужестве. Годы до его совершеннолетия пролетели стремительно. Омега крутит одно из многочисленных колец на своем пальце, задумчиво кусая губы. Мыслями он далеко — там, где рецепторы легко улавливают запах кедра, а глаз — чужую вымученную улыбку. Чонгук, бесспорно, сильный альфа. Талантливый, успешный в боевых искусствах и стратегии, в свои годы даже умудренных опытом мастеров поражает способностями. Такой и правда защитит от любых невзгод. А достаточно этого, чтобы его полюбить? Каждое лето Тэхен за альфой и его друзьями ходил, как привязанный, сказано же — подружись. Альфы устраивали игрища в замке, потрясая оружием носились, как сумасшедшие, утомляли ужасно. Тэхен все ходил да ходил за ними. Однажды Чонгук, что никак не мог от него отвязаться, возьми и ляпни: — Не нужны мне слабаки в компании! Болван… не то чтобы Тэхен слышал подобное впервые. Как раз тот факт и сыграл. Он, что ли, по своей воле за ним таскается? Где твои манеры, идиот несчастный? Омега разве виноват в том, что они каждое лето оказываются заперты вместе? На тот момент Тэхен от незрелости Чонгука устает настолько, что произносит загробным голосом, медленно подняв глаза: — Думаешь, раз у меня нет меча, значит, я слабее? И бросается на него с кулаками. Собравшиеся вокруг альфы поначалу и понять не могут, что именно происходит. Кидаются их разнять только когда Чонгук уже визжит как поросенок оттого, что разъяренный омега лупит его кулаками. Друзья Чонгука на омегу с тех пор смотрят уважительно. В то лето Тэхен из Чамберга раньше уехал. А улыбался как широко… Его отец мечтал о том, чтобы омега от мыслей о Чонгуке всегда улыбался так. Правда что не от мыслей об отвешенных альфе оплеухах и треснувшей от удара губы. И так каждое лето. Чонгук кривится и жалуется друзьям: — Мне этот омега ни капельки не нравится, — и вылезает по пояс в окно, высматривая отдаляющийся королевский кортеж, — Зануда, постоянно твердит, что я болван и дурень. Стоя накануне перед зеркалом, синяк у себя под глазом рассматривает со смутным благоговением. — Ну так ты болван и дурень. Ни разу в шахматы его не обыграл, — подначивают друзья. Чонгук глаза закатывает. Подумаешь, шахматы. — Он как улыбнется, у меня челюсть сводит. О нем даже рыцари судачат: «королевич то, королевич се», — раздосадовано продолжает он, а альфы за его спиной перемигиваются да усмехаются понимающе, — Тошнит от необходимости быть с ним милым. И так каждое лето. Чонгук ждет его, заранее заготовив тысячу и одну подначку. Тэхен прибывает, чтобы изящно отбрить каждую из них. Дорога извилисто ползет вверх. По дороге неповоротливо ползет карета. Омега в ней ухмыляется и сокрушенно произносит: — Как может альфа вести себя так незрело? Ему престол наследовать, а он только и может, что прятаться от меня за гобеленами. Он смеется, да только ему не весело. Кортеж мчит по лесу, приближая его к персональному аду в обертке с эмблемой «замужество». По раме окна, заложив руки за спину, важно прохаживается фея с черными крыльями с указательный палец величиной. — По-моему, он не от тебя прячется, — произносит фея, оглянувшись на Тэхена из-за плеча, — А от того факта, что ты ему все же нравишься. Тэхен только глаза закатывает. Юнги всегда удавалось его огорошить своими умозаключениями. На то он и магическое существо, чтобы людям их было понять недостижимо. Он мягко улыбается, глядя на своего маленького друга. Фея выбрала его своим хозяином еще когда омеге исполнилось пятнадцать лет. Такое случалось редко, но некоторым людям везло. Тэхен нашел Юнги запутавшимся в паутине в саду. Пусть по словам феи он, будучи существом вполне самостоятельным, сам себе человека нашел. — Нравлюсь? — морщится Тэхен, — В каком мире ты живешь, друг мой? Или, может, венок отдавил тебе голову, раз ты произносишь такие странные вещи? Терновый венок в волосах Юнги был его гордостью. Если верить легендам о темных феях, шипы на нем подцепляют обрывки звезд. Похоже на правду: черные волосы феи серебрятся под слоем звездной пыли, а белесые глаза точно впитали сияние небесных светил. Этими странными глазами Юнги на Тэхена смотрит скептически, поправляя венок. — Думай, что хочешь, человек. Этот альфа бестолковый, но не тупой. Ведет себя как ребенок, потому что не знает, как еще себя нужно вести. — Знает он все, — вздыхает омега, — Ведет себя так, потому что жениться не хочет. Все бесится с правил, которым нужно следовать. Карета наезжает на кочку, подскочив, и Юнги подлетает в воздух, с его крыльев сыпется серебро. — А ты хочешь? — сверлят Тэхена его прозрачные глаза. — Мне все равно, наверное. Юнги знает, когда он врет, но не произносит укора вслух. Улетает под потолок кареты, чтобы спрятаться подальше от дневного света. Не все равно Тэхену, конечно же. Пальцы его пробираются под рубашку и нащупывают висящий на тонкой цепочке кулон. Болтается у него на шее уже пару лет как доказательство того, что в голове Чонгука не один лишь ветер. Чамбергский наследник уверен, что Тэхен на зло ему все эти годы крутится рядом, исправно выполняя отцовскую волю. Тэхен умело скрывает правду. Носит под одеждой подаренное когда-то украшение и нагло врет, что потерял. Он, говоря откровенно, не торопится замуж. Он верит в «и пока смерть не разлучит нас», верит, что семья — это раз и навсегда, верит, что любовь — это в омут с головой и без сожалений сделать вдох. Он тщательно присматривается к тому, с кем может провести целую жизнь, ведь на меньшее не согласен. Так было каждое лето. Теперь ему восемнадцать, и либо эта поездка станет последней, либо… Тэхен сжимает кулон до рези в ладони. — Прибыли! — оповещает возница.***
— Ты тяжелый, как лошадь! — морщит нос Чонгук, смеясь, и перехватывает поудобней запрыгнувшего ему на спину брата. — Ты лошадь. Н-но! — кричит тот и пинается. У Чимина волосы вьются в мелкие кудряшки, а нос усыпан веснушками. Он прехорошенький юный омега, единственный на всем континенте, кому позволено без последствий пятками бить по бокам наследного принца. И тягать за волосы. И закидывать едой за столом. И стрелять из его лука, вернее, пытаться наложить стрелу, пока старший брат удерживает оружие на весу. И он этим нагло пользуется. — Скачи! — смеется мальчик. — Камзол порвешь, мало не покажется! — Мой принц, — возникает в проеме камердинер. Стоящий на четвереньках Чонгук вскидывает голову, отчего на глаза ему падают пряди волос — в полнейшем беспорядке. — Чего, Роджерс? Не видишь, мы заняты. — Да, Роджерс, мы заняты! — задирает подбородок Чимин. Покачнувшись, цепляется за волосы альфы под его тихую брань. — Вам стоит привести себя в порядок, сэр, — остается невозмутимым мужчина, — Прибыл королевский кортеж. Чонгук мигом распрямляется, словив на ходу закричавшего от восторга Чимина. Посадив брата на руки Роджерсу, он проходится рукой по макушке и одергивает камзол. — Как я выгляжу? — Неприемлемо, но вполне славно, — камердинер заставляет его исправить прическу и пристегнуть плащ, мастерски справляясь даже с ребенком на руках. Оглядев себя в зеркало, Чонгук принимает деланно отстраненный вид и интересуется: — Королевича уже видел? — Мельком, сэр. Его Высочество отправился отдыхать и готовиться к вечеру. — И как он? — спрашивает альфа, но тут же исправляется, — В смысле, все еще выглядит, как самодовольный всезнайка? Роджерсу надо бы отдать должное: будучи камердинером Чонгука уже много лет, он реагировал на его спесивость с достоинством. Никак. — Должен заметить, принц выглядит превосходно. Он, я бы сказал, возмужал. — Ха! — фыркает Чонгук, и дергающий за волосы камердинера Чимин вторит ему, — Возмужал? Еще в прошлом году он был похож на маленького утенка, который только и может что пушить перья попусту. — Не берусь судить. Тем не менее, на мой вкус я бы лучше сравнил Его Высочество с лебедем, — отзывается Роджерс и выпутывает прядь седых волос из кулака мальчика, — Смею заметить, в последнее время вы все чаще упоминаете… — Передай Чимина сиделке, пусть ему на ужин положат засахаренных фруктов, — прерывает его альфа и, приблизившись, тормошит брата по голове, — Фруктов хочешь, мелочь? Чимин воодушевленно взвизгивает, уже предвещая, как будет смаковать лакомство. Роджерс реагирует в привычной ему манере — не реагирует. Пора готовиться к вечеру.