***
По итогу Аккерман не нашёл работника в чайную, потому что просто-напросто даже не выложил объявление.***
По истечении шести долгих дней, пока Леви тайком по ночам просматривал документы Смита, он мог с уверенностью сказать, что изнеможден. Ему так сильно хотелось спать, что он не мог сомкнуть глаз. Он так желал вернуть жизнь в идеализированное русло, что проводил со Смитом больше времени, чем за последние месяцы, пока общался с Эреном. Его губы уже болели от улыбки, а горло скрежетало от неискреннего и надрывного смеха. — Я рад нашей случайной встрече пять лет назад. — Смит чокался фужером с Леви и одним глотком выпивал ярко-алое вино. Аккерману казалось, что он насиловал сам себя. — И я, — вторил он в ответ и выпивал залпом, чтобы набраться сил и в следующий момент оседлать Эрвина, вцепившись в него мёртвой хваткой. Смит отвечал на поцелуи сдержанно, его руки не позволяли себе лишнего, ласково проходясь по спине, опускаясь на поясницу, но не ниже. Его возбуждённый член упирался в член Леви, но Эрвин не сгорал от нетерпения, от эмоций; он не тёрся, как съехавший с катушек, он только прошёлся по шее мужа, оставив дорожку мокрого следа. Аккерман сгорал изнутри от вины, покусывая губы Эрвина, наказывая того за то, что он так слеп с самого начала.***
— Насилие — не крайняя мера. Крайняя мера — предательство. Когда рано утром на седьмой день Леви услышал звон колокольчика и знакомый голос, то застыл всем телом, боясь развернуться и отправить в полёт нож, которым он обычно открывал мешочки с новыми сортами чая. Аккерман с такой силой сжал предмет в руке, что не удивился бы, если бы ручка отпечаталась на его ладони. — Вместо того, чтобы уменьшать зло, насилие преумножает его, — промолвил Леви и медленно развернулся, не убрав заточенный нож на стойку. Эрен лишь усмехнулся, но остался на приличном расстоянии, поняв намёк. — Люди переходят к насилию, когда не могут общаться, но что же делать, когда наш диалог с группировками строится исключительно на силе? — Йегер развёл руками, будто находился на сцене. — Против противника необходимо использовать не свою силу, а его. Не сила против силы, а силы против лучшей техники. — Он снял винтажные очки, явив яркую бирюзу, из-за которой Леви перехватил нож удобнее, сжав до белых костяшек. Эрен непринуждённо направился к ближайшему столику и элегантно присел за него, приглашающим жестом указав на свободный стул напротив. — Сколько твоих людей по периметру? — поинтересовался Аккерман, не сдвигаясь с места. Парень посмел выглядеть оскорблённым и даже всплеснул руками. — Нисколько! — воскликнул он. — Как ты мог подумать, что я кого-то позову понаблюдать за нашей прелюдией? Леви медленно кивнул на другой столик в самом углу чайной. — Тогда пересядь на тот, который дальше от окон. Эрен впервые за это время лучезарно улыбнулся и выглядел при этом так, что Леви пришлось сглотнуть и отвернуться к стойке, чтобы взять с него приготовленный чай. Нож он благоразумно положил в карман брюк. — Ты восхитителен, — поделился своими мыслями Йегер, пересаживаясь. Сегодня он был одет в узкие брюки цвета хаки, тёмно-коричневую жилетку, на груди виднелась золотая брошь в виде переплетённых крыльев, узелок тонкого галстука не затянут, а рукава белой рубашки закатаны до локтей. — Ты одержим, — заявил парню Леви и поставил на стол дымящийся чайник с кружками. — Ты только заметил? — Эрен склонил голову вбок и поправил галстук, затянув его, словно удавку на шее. Аккерман разлил напитки по чашкам, затем сел напротив и вытащил нож из кармана, предусмотрительно положив его рядом с собой на стол. Не то чтобы мужчина верил, что Эрен безоружен. — Долго выбирал наряд? — Леви любовно провёл пальцами по острию. Эрен сделал первый глоток, даже не опасаясь, что чай мог быть отравлен. — Знаешь как бывает. — Он склонил голову вбок. — Утром, как гром среди ясного неба, приходит мысль, что хочется выбрать именно эти вещи. Или же бывает, что смотришь на фотографии, которые приносят тебе за завтраком, а там предмет твоего вожделения выглядит так, будто… — Парень моргнул несколько раз и прогнал со своего лица любой намёк на веселье так стремительно, что Леви инстинктивно схватился за нож. Эрен выглядел задумчиво, и его глаза оставались такими холодными, что по коже мужчины пробежались мурашки отнюдь не от страха. — Страсть лишена объективности, а моё существо охвачено вожделением, что мне в мозг приходят идеи несуразные и лишённые смысла. — Именно так ты оправдываешь то, что одет в точности, как я? — Леви прикусил щёку изнутри, сдерживая себя от улыбки, которая так и стремилась захватить его рот. Эрен покачал головой и медленно протянул руку вперёд, накрыв чужую ладонь, под которой лежало оружие. Он с нескрываемой нежностью провёл по каждому пальцу и вздохнул. — Именно так я оправдываю то, что влюблён в тебя, — поправил Йегер. Леви перевернул руку тыльной стороной, чтобы пальцами пробежаться по ладони парня, чтобы продвинуться дальше и нащупать выступающие вены, чтобы прижаться к ним и ощутить, как на его подушечках бьётся пульс Эрена. Они просидели некоторое время в тишине, смотря в глаза и прислушиваясь к биению сердец друг друга. — Того, кто выбирает насилие, это ранит сильнее, — наконец промолвил Леви. — Леви, Леви, Леви… — Эрен усмехнулся и наклонился ближе, крепко схватив чужое запястье. Леви никак не среагировал, сидя неподвижно. — Я осведомлён о твоём прошлом, поэтому объясни мне, а то я действительно в замешательстве: зачем строить из себя проповедника, когда ты собственными руками убил больше людей, чем я? Аккерман кинул взгляд на переплетённые руки, затем поднял обратно на Йегера. — Не говори мне, что ты убил меньше. Эрен наклонился ниже и оставил лёгкий поцелуй на пальцах мужчины, что с силой сдавливали ему руку. — Но это правда, — легко опроверг он слова Леви. — Я — командир, играющий своими пешками. У меня есть прекрасный стратег Армин и машина для убийств Микаса, которые с радостью сделают грязную работу за меня. Аккерман отпил горячий чай, не почувствовав, как кипяток прошёлся по гортани; единственное, что он мог ощущать ярко, — соприкосновение с чужой кожей, и казалось, будто то место — очаг возгорания. — Ты так спокойно говоришь мне все имена, — с хрипотцой в голосе промолвил Леви. Эрен тяжело вздохнул и отцепил свою руку от чужой, чтобы сжать переносицу. Только сейчас Аккерман заметил залежавшиеся тени под глазами Йегера, его изнеможённый вид. Видимо, он, как и сам Леви, не мог спать. — Признайся уже, что ты не пойдёшь сдавать меня, — тихо начал Эрен. — Если бы хотел, то разбудил своего мужа в тот момент, когда просматривал фотографии в его рабочей коробке, в тот момент, когда завтракал с ним, в любой из семи дней, пока мы не виделись, — в любой, Леви, в любой момент, — проговорил последнее слово чуть ли не по слогам, а затем на его губах родилась та самая улыбка, от которой что-то внутри мужчины всегда делало сальто. — Ты мог сдать меня, но не сдал, — твёрдо произнёс Эрен, ставя точку в этом вопросе, а потом добавил, словно желал добить Леви до конца: — Ты помешан на мне так же, как и я на тебе. Только Аккерман тоже был готов к этому разговору, поэтому сразу же отрицательно покачал головой. — Это сиюминутная страсть, Эрен, ничего более, — заверил он наглеца. — Ври себе столько, сколько захочешь, но мы оба знаем, что это не так. — Эрен пожал плечами. — То, что между нами, смотрит в будущее. То, что между тобой и Смитом, — оковы, тащущие тебя всё ниже и ниже в пучину обыденности, от которой каждый божий день, признайся хотя бы в этом, тебя тошнит. — Меня тошнит от себя и своей слабости перед лицом страсти — вот, от чего меня и правда воротит. — Леви усмехнулся, вспоминая, как после их первого поцелуя вычищал рот, будто это могло помочь. Эрен громко и гортанно рассмеялся, запрокинув голову. — Это сила, а не слабость, мой дорогой, — выдохнул он после того, как успокоился. — Это сила, которую ты желаешь, и вскоре ты это поймёшь сам. Леви поднял нож и начал играть с ним, вертя между пальцами. — Эрвин желает мира во всём мире, так почему мне не выбрать его, раз я желаю того же? Почему я, по твоим умозаключениям, желаю тебя, как антоним порядку и дисциплине? Почему я должен хотеть насильника? — мило и чарующе Леви растянул губы в улыбку, наблюдая, как его слова выводили Эрена из равновесия. — Хорошо, я привык к такому отношению и беру ответственность за свои поступки, Леви. — Эрен грозно нахмурился. — Я не ограждаюсь от них и не кричу на каждом шагу: «Посмотрите, какой я хороший, хочу искоренить зло!» Если этому городу необходимо большее зло для сплочённости, то я им стану. Если горожанам нужен страх, чтобы начать действовать, я им стану. Если они не могут поднять свои задницы, чтобы восстать против всех убийц города, я помогу. Леви не смог сдержать лающий смех, вырывающийся из его рта. — Да ты прям Дева Мария, — с искренним весельем и сарказмом провозгласил он. — Нет, я всего лишь человек, жаждущий весь мир. — Эрен пожал плечами и алчно усмехнулся. — Безграничная власть — то, к чему я стремлюсь. Уважение граждан по отношению ко мне растёт, а интерес из-за того, что я тёмная лошадка, появляется. Да, налоги больше, но и мои слова о безопасности правдивее, чем у любого другого отброса. Я дам всем то, чего они жаждут больше всего, — простую человеческую потребность в безопасности, в стабильности, ибо мир непостоянства — это мир… Эрен не закончил, дав возможность продолжить Леви. — Мир неизбежности. — Аккерман неверяще покачал головой, остановив вертящийся нож в руке. — Но разве ты так уверен, что сможешь привести хаос в порядок? — Даже хаос детерминирован, — как само разумеющееся произнёс Эрен. — У него есть своя последовательность, он в какой-то мере упорядочен. Почему я должен думать, что что-то, что имеет порядок изначально, невозможно привести в порядок, который будет подвластен мне? — Ты слишком самонадеян, — наконец изо-рта Леви вырвалось то, что он так долго держал в себе. Эрен казался ему сумасшедшим. — А у тебя экзистенциональный кризис, — ничуть не обидевшись, кинул в ответ Йегер. Леви хотелось уточнить у него, в какой момент они решили перейти на философию. — Я никогда не искал смысл своего существования, — опроверг Аккерман. — Что ж, тогда вся твоя жизнь — бессмысленное ничто, и после смерти ты обретёшь смысл? — Глаза Эрена светились неподдельным возбуждением, и Леви уверен, что если бы не было препятствия в виде стола, то Йегер давно бы набросился и оседлал мужчину. — Тогда кто ты, Леви? Сейчас он понимал слова Эрена про вожделение. Только вожделение это не телесное, а духовное и интимное в плане глубины знаний. Аккерман вдавил пальцы ног в пол, стараясь остаться на месте. Ему сейчас как никогда раньше хотелось упасть с крыши здравого смысла прямо в бездну влечения. — «Ад — это другие», — процитировал он Жан-Поль Сартра. Эрен облизнул губы и понимающе кивнул. — В таком случае я вижу тебя, как человека, готового пойти со мной, а не остаться с ним, — тихо прошептал он. — Нет, Эрен, — моментально ответил Леви, вдавливая пальцы ног сильнее. — Нет. Отказ не задел Эрена — он будто был уверен, что по итогу всё будет так, как он захочет. — Категоричное нет или нет с натяжкой? — с нескрываемым весельем поинтересовался Эрен. Аккерман резко встал, оставив нож лежать на столе. Он был взбешён и не знал, чем именно: самонадеянностью парня, его присутствием или своими чувствами, приводящими в раздор. Эрен поднялся в ответ, в точности скопировав движение мужчины. В одинаковой одежде и с идентичными суровыми лицами они выглядели как братья, если бы не одно «но»: между ними пробегала искра, нарастало напряжение. И это совсем не входило в расчеты Леви. Этот предательский жар в груди, перемешавшийся с желанием всадить парню нож в сердце, а затем почувствовать его губы на своих губах. Он казался сам себе сумасшедшим. — Иди к черту, Эрен Йегер, — в сердцах выплюнул Леви. Эрен хотел сделать шаг вперёд, но наткнулся на предостерегающий взгляд мужчины. — Нет, Эрен. Йегер дёрнул губой и неожиданно повысил голос: — Ты мечтал стать полицейским, чтобы защищать угнетённых, так скажи мне, чем я хуже? — Он стукнул по столу, отчего чашки задребезжали, но ни одна капля не пролилась. — У меня нет значка, но это не значит, что мои мотивы направлены на насилие и грубость по отношению к пострадавшим. Да, я использую жесткие меры, но это ответ на провокации! Невозможно научить обезьян дисциплинированности, не показав, что будет за их непослушание. Здесь работает метод кнута и пряника, Леви, и ты это прекрасно знаешь. — Эрен сделал паузу, будто решая: сказать то, что крутилось на языке или же промолчать. Всё же он открыл рот и изверг из него то, что, по мнению Аккермана, лучше бы оставалось несказанным. — К счастью, я имею представления о твоём прошлом, что не скажешь о Смите, не так ли? Он знает, скольких ты убил, прежде чем выбраться из того грязного и вонючего места? Леви пугающе сузил глаза и сделал стремительный шаг вперёд, схватив наглеца за шиворот. — Не впутывай его сюда, ты меня понял? — холодно и спокойно поинтересовался он, только вот на Эрена это никак не повлияло. Казалось, у него был выработан иммунитет к таким угрозам, что было, скорее, правдой. — Ты ни черта не знаешь о наших с ним отношениях. — Да что ты? — с издёвкой поинтересовался Эрен, наклоняясь ниже. — Я слежу за ним так же пристально, как и он следит за мной, Леви. Я знаю расположение всех ваших комнат в доме, кто и в каком часу делает что бы то ни было, осведомлён, к сожалению, о регулярности вашей с ним половой жизни, что приводит меня в бешенство каждый раз, когда я читаю те сраные отчёты. Единственное, что радует, — снижение у вас секса в последнее время, — он прошипел эти слова в миллиметре от чужих губ. — Это связано со мной, не так ли? Леви, не задумываясь, ударил парня под дых, придерживая его за шиворот, чтобы тот не упал. Каким-то странным образом ему совсем не хотелось видеть Эрена побитым, и этот факт приводил в бешенство сильнее, чем усмехающаяся рожа напротив. Аккерман ударил ещё раз и на этот раз отпустил Йегера, чтобы тот отошёл на несколько шагов назад, тяжело кашляя и сгибаясь. Вид такого Эрена не вызывал радости и от этого мутило сильнее, чем от осознания, что за ним и Смитом так пристально следили. — Проваливай, — угрожающе процедил Леви, сдерживая порыв прикончить Эрена на месте. Единственное, что его останавливало, — мысль о забрызганной мебели, которая окрасится в тёмно-бордовые пятна, от которых — а это мужчина знал на личном опыте — тяжело избавиться. Йегер медленно разогнулся, и у Аккермана по позвоночнику пробежались мурашки от увиденного. — Ты подвластен жестокости и страсти, Леви, — с придыханием промолвил Эрен. — И он — это не то, что сможет тебя сдержать. Парень кинул деньги на стол, забрал очки и стремительно покинул чайную, не оборачиваясь. В ту ночь Леви с силой входил в Эрвина, как помешанный покусывал и целовал каждый дюйм мужа, вылизывал струйки крови из небольших ран и всматривался в лицо Смита, с силой сжимая подушки между его головой. И как бы Аккерман не старался, единственное, что мог видеть, — лицо Эрена, охваченное возбуждением от проявления жестокости.***
Леви, движимый шестым чувством, встал раньше Эрвина и направился на первый этаж, чтобы заварить свежий чай. Ни разу до этого ему и в голову не приходило посмотреть письма, лежавшие в почтовом ящике около входной двери. Ни разу до этого момента он не открывал дверь, не ёжился от прохладного ветра в одних лишь хлопковых штанах, не открывал почтовый ящик, кривя губы от соприкосновения с холодным металлом, не брал свежий номер газеты и немногочисленные письма в белых конвертах. Ни разу он не заносил их в дом и ни разу не просматривал, зная, что единственный человек, который мог ему написать, — Ханджи, но эта сумасшедшая, вышедшая с ним из ада, скорее, постучится во входную дверь дома среди ночи, если узнает что-то важное. Леви зашёл домой и пробежался глазами по всем письмам. Вдруг его тело застыло, а руки закаменели, когда он понял, что среди всего хлама, адресованного Эрвину, было письмо, адресованное никому иному, как Риваю, в котором лежала фотография запечатлённого поцелуя Леви и Эрена. Слова Йегера про слежку приобрели существенный смысл и Аккерман понял, что означал этот жест. Эрен зол, чертовски сильно зол из-за полученного отчёта по событиям, произошедшим ночью, поэтому, когда Эрвин спустился вниз и удивился газете, уже лежавшей на столе, и заваренному кофе, который он любил больше, чем чай, Леви со всей силой впился в его не успевшие зажить губы и позволил усадить себя на только недавно вычищенный стол. Наслаждайся, Эрен Йегер.