***
Мобэй Цзюнь потянулся в собственном кресле. Все его мышцы затекли и занемели от не меняющейся за несколько долгих часов позы, поэтому сейчас, когда мужчина принялся их разминать, они приятно тянулись, а косточки похрустывали. Глава на удивление писалась легко, как только с утра пораньше Цинхуа заскочил к нему домой и принес эскизы нескольких романтических сцен между парочками, которые он сумел зарисовать дома. – Поцелуй под дождем? – альфа рассматривал первый рисунок, а бета рядом довольно кивал головой. – Если ты скажешь, что это не романтично, я в тебе очень сильно разочаруюсь. – Да нет, не то чтобы… – Мобэй почесал голову и вытащил сигарету изо рта, туша ее в пепельнице, и оставляя окурок валяться среди остальных. – Просто это до жути банально. – И ничего не банально, – возмутился бета. – Каждый раз, когда вижу подобные сцены в фильмах, это в дрожь до мурашек бросает! – Все равно банально, – Мобэй отшвырнул рисунок на стол, беря в руки следующий. Цинхуа рядом с ним фыркнул и закатил глаза, начиная перековеркивать слова старшего. – Бе-бе-бе, все рявно бянально, бе-бе-бе. – Ты в курсе, что я не глухой? – … – А это еще что такое? – Мобэй взял в руки последний лист, на котором была изображена школьная парочка под цветущей сакурой. – Где ты этого набрался? Мангу целыми днями читал? – А что плохого в манге? – Понятно. – Эй, эй, эй, не смей так смотреть на меня! И глаза не закатывай! Манга очень чувственная литература. Что же в ней плохого? А эти сцены? Ты видел, насколько порой обычный, но детально проработанный рисунок, может так точно передать чувства героев? Мобэй Цзюнь протер закрывшиеся веки руками и тихо прошептал: – Цинхуа, манга мангой, но я тебе не картинки рисую, я текст пишу. Это, знаешь ли, очень отличается. – Так ты и напиши о том, как двое влюбленных целуются под распустившейся сакурой, как лепестки слетают с дерева и развеваемые ветром любви, стремятся улететь прямо в сердце возлюбленных. – Меня сейчас стошнит. Слишком много милых фразочек, и еще… – Мобэй Цзюнь хмыкнул. – Постоянно повторять слова «любовь», «возлюбленные» и «влюбленные» самая плохая черта авторов. – Почему это? Что в них плохого? – Слишком приторно, и от этого произведение выглядит более детским. И что ты там сказал? Ветер любви? – Я, это… Не говорил я такого. – А мне казалось ты только что сказал именно это. – Ты же глухой, тебе наверняка показалось. Альфа грозно уставился на бету и предупреждающе зарычал на него, заставляя молодого парня отойти на два шага в сторону. Когда же Цинхуа вновь почувствовал безопасность за собственную шкуру, он высунул еще один лист из рюкзака, который все это время болтался на его плече, и кинул тот на стол. Мобэй Цзюнь подхватил бумагу и взгляд его резко стал задумчивым. Мужчина настолько сильно впал в раздумья, что даже не заметил, как комната погрузилась в тишину на добрых десять минут. Шан Цинхуа даже снова подошел ближе и потыкал альфу в плечо, выводя его из оцепенения. Мобэй Цзюнь моргнул несколько раз, поворачиваясь к бете. – М-мм? – Ты чего застыл? Тоже не нравится? – Нет, этот неплохой, – Мобэй отложил рисунок в сторону и защелкал мышкой по иконке вордовского файла, открывая новый документ. – Возьму в работу. – А что хоть за история? Разве это как-то связано с историческими эпохами? Я просто от балды этот эскиз сделал. Меня немного привлекают древние одежды. Жаль мы уже перестали так одеваться. Альфа тихо хмыкнул и махнул рукой назойливому бете, который продолжал тереться обо все его бока и постоянно заглядывать в монитор ноутбука. – Иди-иди, займись делом и не отвлекай меня. Кстати. Шан Цинхуа приподнял брови. – Ты как вошел в мой дом без моего ведома? – А-аа, так у тебя дверь задняя не закрыта. Ц-ц-ц-ц, Хуа прав, ты безответственный тип, – Шан Цинхуа осуждающе покачал головой. – Таким способом тебя могут обокрасть в любой момент. И еще, у тебя в кухонном ящике печенье плесенью покрылось, ты бы выкинул его, а то тараканы появятся. – Что ты делал в моих кухонных ящиках?! – Как что? Искал еду, я с утра не завтракал. Кстати, как допишешь главу, может, я еще что-нибудь нарисую? Мне понравилось это дело, к тому же… У тебя очень большой недостаток романтики в крови, такими темпами ты никогда не остепенишься, поэтому я, как хороший и заботливый друг, буду- – СКРОЙСЯ! – Уже ушел! Шан Цинхуа стремглав выскочил из кабинета, в страхе хватаясь рукой за сердце, которое отбивало бешеным ритмом о грудную клетку. Он больше не решился возвращаться обратно и здраво рассудил подождать того момента, когда альфа снова остынет. Он шел по дому, тихо приговаривая и напевая себе под нос: – Сумасше-едший, строгий дя-ядя, в гря-язном домике живет. Пыль на по-олочках лежит здесь, а в подва-але умер кот. Шан Цинхуа замер рядом с дверью в подвал, и когда его рука потянулась к ручке, чтобы открыть вход, бета резко одернул сам себя, недоверчиво косясь в ту сторону. – Да ну нафиг, – пробубнил парень. – А вдруг там реально кот откинулся. Таким образом, пока Мобэй начал работать, Шан Цинхуа обшарил весь дом, а потом взял заготовленный и принесенный в своем рюкзачке блокнот с ручкой и расселся на лужайке перед коттеджем, принимаясь делать новые наброски. Когда же альфа, наконец, закончил писать, стрелка часов уже давно перевалила за три часа дня, и его живот заурчал, требуя хотя бы немного уважения к себе и еще щепотку еды и воды сверху. Мобэй Цзюнь медленно поплелся по коридору, покидая стены своего кабинета, и, когда очутился в гостиной, увидел коробку из-под пиццы, которой здесь точно с утра не было. Он знает. Он же тут живет, и хоть большую часть времени альфа проводит за работой в одном и том же замкнутом пространстве, он все же ходит в спальню, где спит, на кухню, где пытается готовить и не умереть от гастрита, который вызывает его же стряпня, и еще в ванную, по причинам личной гигиены и естественной нужды. И поэтому вот этой коробки из-под пиццы тут точно не было. Это инородный предмет, который появился на столике в гостиной из воздуха. Мобэй подошел вперед и приоткрыл крышку, видя, что ему любезно оставили несколько кусочков. Очевидно, Шан Цинхуа ошивался у него достаточно долго, поэтому когда настало время обеда, а у Мобэй Цзюня в холодильнике мышь повесилась, парень заказал сюда пиццу и перекусил. Альфа не знал тут ли сейчас Цинхуа, или уже ушел, но в доме было достаточно тихо, поэтому Мобэй решил выйти на крыльцо и окончательно убедиться в отсутствии парня. Когда же он оказался в прихожей и высунул голову из дверного проема на улицу, откусывая очередной кусок вредной еды, то резко замер, прекращая жевать. Хуа Чэн сидел между раздвинутых ног Шан Цинхуа, пока вышеупомянутый заплетал на его голове кучу маленьких хвостиков. Откуда он взял резинки было не ясно, но ясно было другое. Маленький альфа находился в плохом настроении. Хуа Чэн, махая руками, увлеченно жестикулировал, продолжая рассказывать: – Он ужасный! Он просто отвратительный! И мало того, что он попросил меня взять все те продукты и обманул, делая из меня вора, так, когда к нам пришел охранник, он еще и сказал, что его младший братик умственно-отсталый! Шан Цинхуа тихо посмеивался, изо всех сил стараясь не выдавать себя перед ребенком. – Какой странный тип. – А я о чем! Он назвал меня его умственно-отсталым братом! А потом он еще и смеялся надо мной всю дорогу! – причитал ребенок. – Ни за что его не прощу, когда он подойдет извиняться завтра! Он ужасен! – О ком речь? – протянул Мобэй, подходя к парочке ближе и щуря глаза от яркого солнца. Хуа Чэн резко поднял голову вверх, и когда Мобэй Цзюнь увидел его полностью усыпанную маленькими хвостиками голову, не выдержал и зажал рот рукой, начиная смеяться. Цинхуа точно так же отвернулся в другую сторону, хихикая себе в ладонь. Хуа Чэн удивленно поворачивал голову то на одного, то на другого. Постепенно его растерянность начала сменяться злостью. – Чего? Чего вы смеетесь надо мной?! – Хуа Чэн, пха-ха-хах-аха-ха, Хуа Чэн, – Цинхуа, начал стирать выступившие слезы из уголков глаз, продолжая смеяться. – Ох-х, пха-ха-ха-ха-ха! Хуа Чэн, прости, но ты такой смешной с этой прической!***
Фэн Синь очень удивился, слыша, как его ребенок громко хлопает дверью раньше положенного, а потом ворчит в коридоре. Он вышел с кухни и увидел, что сумка Хуа Чэна валяется в прихожей, а сам мальчик скидывает уличную обувь. Когда маленький альфа, наконец, выпрямился и взглянул в сторону отца, Фэн Синь не удержал себя и громко засмеялся, видя все эти маленькие хвостики. Рот Хуа Чэна открылся сам по себе. – Папа! – Пха-ха-ха! Очаровательно! Аха-ха-ха-ха! Кто это сделал? Пха-хаха-ха-ха! Постой-постой! Не снимай их, дай я тебя сфотографирую! – Никаких фотографий! Я с вами со всеми больше не разговариваю! Вы все предатели! – Хуа Чэн, не убегай, иди ко мне. Иди, иди. ИДИ СЮДА! – Не пойду! Фэн Синь включил видео и принялся снимать, как его ребенок убегает от него, попутно начиная развязывать свои волосы и скидывать резиночки с головы на пол. Он-то думал, что Цинхуа просто ему массаж головы делает. Альфа любил, когда трогают его волосы, он, как самый настоящий кот, буквально льнул под эти прикосновения, да и всю жизнь, когда люди встречали его, их руки сами тянулись потрепать его по макушке. Но такой подставы он никак не ожидал встретить. – Хуа Чэн! Хуа Чэн, ты такой милый с ними, ну, не снимай. Давай покажем папе! – Не хочу! Отстань! – Пха-ха-хах-ха! Надо было раньше с тобой это провернуть. И как мы сами не догадались? Хуа Чэн скинул последнюю резиночку, развязывая оставшийся хвостик, и с гордо поднятой головой показал в камеру язык, удаляясь к себе в комнату. Фэн Синь, все еще посмеиваясь, вернулся на кухню, отправляя мужу это видео через месенджер и получая кучу смеющихся смайликов в ответ.