– Успокаиваемся, дети, успокаиваемся. Хуа Чэн, не надо пытаться сломать Вэй Усяню спину, слезай с него.
– Но он проиграл спор, должен прокатить меня на спине, учитель Сяо.
– Вот как? Тогда лучше сделать это не в классе, – улыбнулся мужчина. – Давайте здороваться и встаем на поклон. Никого не забыли?
– Их проблемы, – хихикнула Мянь Лан.
– Ну-ну, – Сяо Синчэнь обвел класс беглым взглядом, отмечая, что ни одно из мест не пустует, и встал у доски. – Поклон.
Все ученики дружно опустили руки по бокам и поклонились. После приветствия они сразу же уселись за парты, и преподаватель подошел ближе к доске, начиная писать мелом дату.
– Все знают, какой сегодня день?
– Понедельник, – ответил Цзян Чэн.
– Это верно, – кивнул мужчина.
Когда он отошел от доски на ней было написано три иероглифа, которые омега тут же озвучил вслух:
– Праздник Цисицзе, – сказал он. – Всем знакома эта дата? Кто может сказать мне, как еще по-другому можно назвать сегодняшний день?
Вверх сразу же взметнулось несколько рук, и Сяо Синчэнь кивнул головой и посмотрел на Лань Ванцзи. Мальчик послушно встал и тихо озвучил размеренным голосом:
– Седьмое число, седьмого лунного месяца. Также известный, как праздник Ци Си, или фестиваль семерок.
– Все верно, спасибо большое. Лань Ванцзи, можешь садиться.
Сяо Синчэнь сам отошел от доски и сел за свое место, отодвигая стул от стола немного дальше обычного.
– Все знакомы с притчей о Пастухе и Ткачихе, да? Собственно именно их история и положила начало сегодняшнему дню и общему празднованию. А поскольку у нас все-таки урок английского языка, я собираюсь зачитать вам ее на английском языке. Внимательно слушайте, и постарайтесь, как можно лучше уловить смысл текста. После того, как я его зачитаю один раз, мы немного отдохнем, и потом я снова начну читать. Во второй раз я буду это делать гораздо медленнее, чтобы вы успели записывать за мной. Проведем небольшой диктант, и после я дам время, чтобы вы сделали какую-нибудь тематическую поделку. Договорились?
Конечно же, мало кто рад, когда учителя говорили о контрольных, тем более, когда те были внеплановыми, поэтому большинство детей расстроенно загудели. Сяо Синчэнь улыбнулся, посмеиваясь себе под нос.
– Ну-ну, не стоит так расстраиваться, в тексте нет ничего сложного. Уверен, вы все хорошо справитесь и получите хорошую оценку. В последнее время вы хорошо делали мои задания. Все готовы слушать?
– Да, – хором повторили дети.
– Отлично, тогда приступим.
По всему классу зазвучал мелодичный голос молодого мужчины. Во время чтения Сяо Синчэнь сперва спокойно сидел на стуле и уже под конец встал и начал перемещаться к задним рядам, откуда стали слышны шепотки. Детям сложно сидеть много времени без дела, да еще и соблюдать при этом относительную тишину. Поэтому даже Вэй Усянь смог наклониться вперед и дошептаться до Хуа Чэна, который стал его слушать:
– Когда будет обед, поднимемся наверх к нам в живой уголок и сделаем открытки?
– Хорошо.
Как только первое чтение было закончено, как и обещал учитель, он дал время, чтобы дети еще раз прогнали текст и слова, которые они только что услышали, в голове, а потом начал зачитывать его по новой, диктуя медленно и делая паузы, когда в конце предложения следовало поставить точку. Урок закончился, после него начался час китайского языка и уже на нем история о Пастухе и Ткачихе хотя бы зазвучала в привычном и понятном для детей варианте.
На самом деле Хуа Чэн не очень понимал, что же все такого видели в ней романтичного. Он знал не очень много вещей о романтике, но он понимал, что если подарить омеге цветы, это будет очень романтичным жестом. Сюда также включались прогулки, держания на них за руку, разные комплименты, посещения вместе каких-нибудь мест вроде кафе и ресторанов, как делали его родители. Но вот, что романтичного в этой сказке – он не понимал в корень. Он не знал точно, какая из ее вариаций правильная и самая традиционная, потому что в историю всегда вносились поправки. Даже его родители говорили хоть и похожий текст, он все равно немного да отличался. По мелочи, по разным деталям. Смысл общий складывался в голове ребенка следующим образом. Жил на свете мальчик, который в один из дней смог увидеть семь фей-сестер, которые разделись и пошли купаться в озере. Он украл их одежду и убежал, начиная ждать, когда они к нему за ней придут. Сестры за неимением какого-то более умного варианта выбрали самую молодую и красивую и отправили фею на встречу к этому мальчику, который, кстати, по совместительству был пастухом. Не даром у сказки название Пастух и Ткачиха.
Так вот у Хуа Чэна уже на этом моменте возникает куча вопросов.
В каком месте считается нормальным подглядывать за голыми девушками, а потом в придачу воровать их одежду? В каком месте считается нормальным сестрам выбирать одну и отправлять ее на своеобразное унижение – отдуваться за всех? Она же, считай, пошла к парню просить одежду обратно в голом виде. Это серьезно такая раньше была романтика?
Ладно, дальше сказка берет еще больший верх идиотизма, который не укладывался у ребенка в голове. После того, как эта фея нагишом пришла к пареньку, он – о, какое невероятное совпадение – внезапно влюбился в нее и попросил выйти за него замуж.
Нет, серьезно, Хуа Чэн отказывается воспринимать это за романтику. То есть парень увидел перед собой голую девушку, которая впервые попалась ему на глаза и сразу же захотел прожить с ней остаток жизни? Разве это так работает? Или в той деревне, в которой он жил, в принципе девушек не было? Или были? С учетом того, что сказка начинается со слов, что он пошел в наглую за ними подглядывать и воровать одежду, Хуа Чэн может логически рассудить, что есть вариант и такой, когда этот мальчик поглядывает не только за лесными нимфами, но и за жительницами деревни. И видимо, раз он их замуж еще не успел позвать, не на что там смотреть было. Так получается? Или что? Что это вообще за бред?
Еще больший треш идет далее, когда внезапно и сама фея отвечает ему согласием. Может быть, у фей так принято, конечно, Хуа Чэн здесь судить уже не может, но дальше они действительно женятся и заводят семью. Это жутко странно. После всего этого они живут тихой семейной жизнью, но на небе недовольны. Хуа Чэн тоже недоволен, поэтому тут он не жалуется на сюжетный поворот. Главная Богиня решает, что не пристало небесному созданию водиться с человеком, и поэтому она разлучает их.
И Хуа Чэн готов этой богине поаплодировать, потому что на этом моменте стоило прописать, что фея тоже одумалась и просто пошла к себе, забирая детей и оставляя этого странного парня дальше сидеть в деревне и воровать одежду других девушек, но нет. Эта фея оказывается очень любит этого человека, тоскует по нему, как и человек по ней, и поэтому их разлука – это плохо.
В каком месте Хуа Чэн не понимает. Похожая история была в красавице и чудовище, но это же обычный стокгольмский синдром, что тут с главными героями происходит – вообще что-то на грани фантастики.
Дальше больше.
Эти сестры, которые изначально поджали хвосты и отправили свою же сестру на съедение в голом виде к этому парню, решают ему помочь. Чем руководствуются эти дамочки тоже не очень ясно, они то плохие персонажи, то хорошие, настроение у них меняется быстрее, чем дни на неделе. Они говорят этому парню, чтобы он убил быка, надел его шкуру и пошел в таком виде на небеса. Хуа Чэн серьезно не понимает, что не так с людьми, которые придумывали эту историю. В каком месте, если ты убьешь ни в чем неповинное животное, да еще и наденешь на себя его шкуру, тебя пустят на небо и примут за Божественное создание?! Но это прокатывает! Парень идет за своей женой, но Богиня в ярости. Она с помощью магической заколки для волос берет и рисует полосу на небе, которая в последствии становится Млечным Путем, и тем самым обрывает вход на небеса тому Пастуху.
В итоге, фея и этот парень плачут, одна на небе, другой на Земле, и все-таки это дает сбой в холодном сердце главной тетки, хотя Хуа Чэн до конца верил в нее и, видимо, напрасно, потому что она дает этим идиотам шанс. Шанс встречаться раз в году. На седьмой день, седьмого лунного месяца, сестры феи-сороки образуют мостик, по которому любимые могут пройти и встретиться друг с другом. Поэтому этот день и называют днем возлюбленных. Его считают романтичным, а всю эту историю полную любви и истинных страданий из-за нее.
И у Хуа Чэна вопрос. Они серьезно? В смысле, на полном серьезе? Эта история какого-то больного человека, который реально считает, что истинная любовь – это увидеть кого-то без одежды и понять, что ты любишь его до глубины души. А также считает, что если кто-то ворует, подглядывает и занимается хулиганством, то этот человек лучший кандидат на роль мужа. Нет, еще раз, кто это написал? Это не может быть традиционной историей, которую почитают не одно столетие. Хуа Чэн не верит в нее. Нет. Это не история любви. Эта какая-то глупость, которую он просто терпит раз в году и делает вид, что он проникается ее духом и чистотой. В каком месте там, кстати, чистота? Там парень быка убивает, разве там не должно быть от этого море крови и животных органов? К тому же, он еще потом и в шкуре его ходит, это как минимум не очень гигиенично.
Так что Хуа Чэн просто высиживает с кислой миной до обеда и спокойно выдыхает, когда они оказываются в классе их клуба.
Вэй Усянь кидает на стол несколько разноцветных картонок, ножницы, клей с фломастерами и перьевые ручки, усаживаясь за парту, предварительно сдвинув несколько из них в одну большую. Цзян Чэн сел рядом и вытащил свой обед из ланч-бокса, начиная жевать сэндвич и смотреть, как старается его брат нарисовать ровный трафарет для сердечка. Лань Сичэнь и Се Лянь еще не пришли, поэтому мальчики сидели здесь втроем. Да и у них не было уговора, что в обеденное время они обязательно должны были собираться здесь все вместе. Хуа Чэн приземлился на стул рядом с альфой и подпер щеку рукой, внимательно наблюдая за тем, как Вэй Ин старается.
– Что ты делаешь?
– Хочу нарисовать сердечко и аккуратно вырезать его, – улыбнулся Вэй Усянь. – Я склею два одинаковых так, чтобы не было видно изнаночной стороны и подарю его Лань Сичэню.
Хуа Чэн вздохнул. Он поднял глаза и посмотрел, как Цзян Чэн жует и явно наслаждается этим процессом.
– А ты почему так не делаешь?
Альфа пожал плечами.
– А мне некому.
Хуа Чэн фыркнул и вытащил несколько открыток, которые были куплены в магазине, и положил их на стол. Вэй Усянь оторвался от своего занятия, да и Цзян Чэн тоже удивленно уставился на эту горку, проглатывая кусок в горле.
– Что это?
– Откуда у тебя столько? Ты готовился?
– Нет, мне девчонки всучили за весь день, – фыркнул альфа. – Я даже не знал, что им нравлюсь. Кстати, Вэй Ин, ответь-ка.
– Чего?
– А как ты различаешь, что тебе нравится Лань Сичэнь в том смысле, что ты хочешь за него замуж?
– В смысле, как? – хмыкнул ребенок. – Просто.
– Но это ведь… – Хуа Чэн вдохнул в грудь побольше воздуха, потому что для него это было нифига не просто. – Как же… Вот скажи, Се Лянь тебе нравится?
– Ну, да.
– А я?
– Да.
– А Цзян Чэн?
– Временами нет, но в целом да.
– Чего ты там вякнул про времена?
– Тихо, тихо, потом его пнешь, – Хуа Чэн махнул рукой, чтобы отвлечь альфу от кулаков. – Тогда если мы все тебе нравимся, почему ты за всех нас не хочешь замуж?
Вэй Усянь прыснул и начал громко смеяться, стуча ладонью об парту. Он качнулся на стуле и посмотрел на Хуа Чэна, продолжая улыбаться.
– Ты шутишь?
– Нет, я серьезно. В чем разница?
– Во всем, – просто ответил Вэй Ин и пожал плечами. – Ты мне нравишься, но это же… Просто по-дружески.
– Как различить это?
– Сань Лан, ты задаешь очень странный вопрос. Что значит как? Ты внутренне понимаешь это.
Хуа Чэн скрестил руки на груди и надулся.
– Ничего я не понимаю. По мне все одинаково.
– Значит ты просто не встретил такого человека, который бы нравился тебе чуть больше, чем обычно, – ответил Вэй Усянь, снова принимаясь вырезать сердечко из картонки. – Цзян Чэн тоже пока такого не встретил.
Цзян Чэн пожал плечами, когда на него посмотрели.
– Мне все равно.
– Хм-мм… – Хуа Чэн немного задумался. – А ты хочешь поцеловать Лань Сичэня?
Вэй Усянь вздрогнул и неловко посмеялся, начиная бегать глазами из стороны в сторону. Его щеки загорелись изнутри и покраснели, принимая слегка розоватый оттенок смущения. Мальчик откашлялся несколько раз и тихо пробормотал.
– Х-хочу, конечно…
– Тогда почему этого не делаешь? – спросил Хуа Чэн, сидя с каменным лицом, как будто они обсуждали, что съедят на обед, а не такие откровенные разговоры. – Если хочешь, спроси, не имеет ли он ничего против, и поцелуй.
– Ч-что это на тебя нашло ни с того ни с сего? – протянул Вэй Ин, продолжая смущаться.
– Просто мне непоня-
– Хуа Чэн.
Хуа Чэн вздрогнул. Ему на плечо опустилась чужая рука, и, обернувшись, мальчик увидел Се Ляня. Пусть омега и улыбался, но это была одна из тех улыбок, от которых хотелось сглотнуть, потому что аура от нее веяла очень зловещая. Вэй Усянь с Цзян Чэном на это внимания не особо обратили. Вэй Ин радовался, что от него отстали, а Цзян Чэн просто вернулся к своей еде, пребывая в полной идиллии. Се Лянь посмотрел на альфу сверху вниз и прошипел сквозь зубы:
– Что мы говорили об этой теме?
– Но сегодня Ци Си, и я-
– Не-а.
– Но-
– Ты замолкаешь и идешь дожидаться того момента, когда хотя бы повзрослеешь лет на пять.
– Ну, Се Лянь, – обиженно протянул альфа. – Если ему нравится Лань Сичэнь, он ведь может его поцеловать, да? Я просто хочу понять понравится ли ему, потому что когда я те-
Се Лянь резко захлопнул рот Хуа Чэна собственной рукой и стащил его со стула, отправляясь с альфой прямиком в конец класса. Вэй Усянь и Цзян Чэн переглянулись между собой, но встревать в конфликт не стали. У них и свои дела есть, к тому же Се Лянь добрая омега, которая явно не собирается убивать их друга. На время их можно оставить и одних разбираться со своими проблемами. К тому же в класс вместе с Се Лянем зашел Лань Сичэнь, рядом с которым Вэй Ину хотелось находиться намного больше.
Хуа Чэн был посажен на стул за последнюю парту, а Се Лянь расположился рядом с ним.
– Ты сидишь здесь и не поднимаешь этот вопрос вслух.
– Это скорее утверждение.
– Я сказал, не поднимаешь.
– Слушай, ты не можешь командовать мной, как тебе вздумается. Я человек, и у меня есть право голоса. У меня есть моя свобода слова, поэтому, если я хочу говорить, я бу-
Се Лянь опустил на стол ножницы и несколько листов с двусторонней и красиво переливающейся цветной бумагой, при взгляде на которую у альфы сразу же отпало желание продолжать ту тему.
– Ой, какая красивая. Где ты ее взял?
– Сиди и вырезай сердечки.
Хуа Чэн поник, но все-таки взял в руки один из листов.
– Но мне некому их дарить…
– Подари всем своим друзьям.
– Но Ци Си праздник-
– Я знаю, – мягко ответил Се Лянь, улыбаясь альфе. – Не столь важно, кому ты сделаешь подарок в таком возрасте. Обычному другу или паре. Важно, чтобы этот человек был тебе дорог. К тому же… Хех, мне не совсем нравится вся эта история завязанная на притче, так что… Я думаю, можно не брать ее всерьез и просто остановиться на варианте, что двух людей разлучили, но они нашли лазейку встречаться раз в году. Друзья, соседи, хомяки, без разницы.
– Хомяки? – улыбнулся альфа.
– Ну, это я к примеру, – хихикнул омега.
– Ладно, – кивнул Хуа Чэн. – Тогда сделаю вам всем, еще родителям, и Цинхуа надо. И Мобэю тоже, а то у него совсем туго, наверное, кроме паутины в виде подарка от пауков, никто ничего ему уже несколько лет не дарил. И Сюэ Яну тоже сделаю.
– Вот уж последний мог бы и обойтись без подарка.
– Сюэ Ян хороший.
– Если закрыть глаза и погасить свет, и посмотреть с такого угла, все равно нет.
– Скажу ему, чтобы сделал сердечко тебе.
– Что?! Не надо!
Хуа Чэн засмеялся, начиная аккуратно вырезать согнутую бумагу по нарисованному трафарету, который он только что сделал. Се Лянь рядом с ним делал то же самое, разве что цвет его бумаги отличался. Им с Лань Сичэнем эти сердечки были нужны для следующего урока, когда они все в их классе собирались делать анонимные послания, а потом угадывать от кого они, тренируя интуицию. Хуа Чэн взял себе красный лист, а у омеги был нежно-розовый. Когда прошло около часа, и вся большая партия была готова, Хуа Чэн протянул руку вперед и отдал одно из сердечек Се Ляню.
– На.
– О, это мне?
– Можно же?
– Да, конечно, – улыбнулся Се Лянь и принял подарок.
Он опустил глаза вниз, чтобы аккуратно положить открытку на свой край, когда его щеки коснулись чужие губы. Омега в очередной раз замер на месте, напрягаясь всем телом и явно не ожидая такой подставы. Хуа Чэн спокойно нагнулся над столом и смог быстро чмокнуть его в щеку.
– Хуа Чэн!
Альфа пригнулся, уворачиваясь от руки, которая собирался проехаться по его физиономии, и засмеялся, спрыгивая со стула. Он быстро отбежал назад и двинулся к первым партам, где сидели остальные ребята.
– А что? Я же спросил разрешения!
– Ты спросил по-другому поводу! – возмущенно закричал Се Лянь, который закрыл щеки руками, прибывая между стадиями гнева и смущения.
Хуа Чэн улыбнулся и пожал плечами, качая головой.
– Не-а, я спросил абстрактно, и ты согласился. Сам виноват!
– А ну, стой на месте! Не смей убегать!
Хуа Чэн тут же подбежал к Вэй Усяню, Цзян Чэну и Лань Сичэню, которые в растерянности наблюдали за тем, как омегу снова успели довести до стадии бешенства. Альфа впихнул им в руки по маленькому красному сердечку и быстро отбежал к выходу из класса, продолжая смеяться, когда Се Лянь последовал за ним.
– Стой!
– Да вот еще! Ты меня ударишь!
– А ты прими это с мужеством! Ты же альфа, ты должен отвечать за свои поступки!
– Да я просто хотел еще раз проверить! Чего ты злишься на меня? Неужели настолько не понравилось?
Они добежали до лестницы, и Се Лянь чуть не споткнулся и не слетел со ступенек кубарем, пересчитав их одну за одной своими зубами. Он схватился за перила и замер на середине пролета, пытаясь отдышаться и смотря, как Хуа Чэн бежит дальше, проверяя, достаточно ли он успел оторваться. Се Лянь не стал продолжать эту погоню. Еще раз грозно посмотрев вниз между лестницами, он лишь рассержено фыркнул и поднял руку, проводя кончиками пальцев по щеке. Не то, чтобы ему было неприятно. Скорее немного обидно от того, что Хуа Чэн просто не понимает, какой именно смысл надо вкладывать в подобные жесты.
***
Сюэ Ян сидел в классе и спал на задней парте, благословляя все на свете за то, что им дают настолько много времени на обеденный перерыв. Как-то он случайно наткнулся на пару твитов в ленте, что на западе в некоторых странах большая перемена школьников занимает всего лишь двадцать минут. Ужас. За такое ничтожное время ему бы ни за что не удалось выспаться. Правда и сегодня это сделать не вышло. Его неожиданно кто-то слабо постучал по плечу, а когда парень открыл глаза, обнаружил, что все в классе, кто стоял впереди и по бокам, косились в его сторону. Нет, это как раз было ожидаемо. На него всегда посматривали и боялись, что он может подойти, поэтому просто проверяли подобными взглядами, где альфа находится и что делает, и как только чуяли опасность – сразу же убегали. Однако, теперь все эти взгляды были обращены с откровенными зачатками любопытства. Сюэ Ян не психолог, но понять такое несложно. Поэтому он слабо проморгался, зевнул, прикрывая рот рукой, и повернулся, видя перед собой ту же девушку, которая ранее подходила к нему на днях.
Имя ее он не помнил, хотя в случае со старшеклассником уже хорошо, что он визуально смог узнать чью-то внешность. Главным все равно сейчас было не это. На календаре двадцать восьмое августа, а в руках этой омеги открытка ярко-розового цвета, от которого хочется блевать. И самое страшное, что она протягивает это ему.
Естественно, что Сюэ Ян молча берет ее в руку и без раздумий разрывает на две части прямо у нее и у всего класса на глазах. Неужели он настолько непонятно объясняет, что он не выносит подобного? Или девушкам вообще по барабану, каким хулиганом он является? Им лишь подавай красивую конфетку в обертке, которая называется, эй, посмотрите на меня! Да, я такая крутая, что встречаюсь с таким опасным парнем. Тошнит, серьезно.
Ли Су сглатывает и отступает назад, а Сюэ Ян снова закрывает глаза и укладывается дрыхнуть на парту. Все остальные ребята смотрят на девушку утешающими взглядами, хотя один альфа даже подходит и хлопает ее по плечу, шепча, что это даже к лучшему.
Грохот в классе происходит так же внезапно, как и событие секундами ранее. В кабинет врывается Хуа Чэн и на всех парах бежит к парте альфы, сразу же сталкиваясь с ней своим крохотным тельцем и громко болезненно ойкая.
Все старшеклассники удивленно распахивают глаза. Ну, еще бы. Увидеть в старшем корпусе кого-то из младшеклассников редкое явление. К тому же, никто в здравом уме не пришел бы сюда к Сюэ Яну. Тем более ребенок. Хотя, когда Хуа Чэн начал усиленно трясти парня и, совершенно не боясь, дергать того за волосы, чтобы он уже, наконец, обратил на него внимание, все в классе удивляются этому еще больше. Они слышали, что по школе бродили слухи о том, что Сюэ Ян на самом деле хорошо относится к какому-то маленькому мальчику, но на все сто процентов утверждать, что это правда – не могли. И вот теперь, кажется, тот самый мальчик появился перед ними, чтобы развеять сомнения в пух и прах, потому что Сюэ Ян не бьет его, а продолжает дрыхнуть, отпихивая того рукой. Он делает это настолько лениво, что ощущение создается, как будто он даже кайф ловит, что его донимают. Ли Су от обиды губы поджимает.
– Вставай, Сюэ Ян. Вставай!
– Отойди.
– Нет, вставай! Мне нужно тебе кое-что дать.
– Это еда?
– Нет, не еда… Хотя, – Хуа Чэн повертел в руках цветную бумажку. – При желании и от нехватки еды в голодное время, я думаю, это можно съесть.
– Чего ты там опять умничаешь?
Альфа отрывает голову от парты и смотрит на ребенка сонным взглядом. Ему в нос тыкают маленьким красным сердечком.
– Держи, это тебе.
– Это?
Все в классе от шока рты открывают, а Ли Су задерживает дыхание, про себя злорадно хмыкая. Она уже только что столкнулась с подобным, конечно, не хочется обижать маленького ребенка, но ему сейчас точно так же разобьют сердце, как и ей пару минут назад.
Сюэ Ян смотрит на протянутую цветную бумажку и внимательно ее изучает, скептически хмуря брови. На его лице постепенно появляется усмешка, и он поворачивает голову к Хуа Чэну.
– Мелкий, только не говори, что ты в меня втюрился. Я же тебя пошлю, куда подальше. Педофилия – не мой конек.
– Нет, это по-дружески.
– По-дружески, значит.
– Да! Тебе нравится? Я сам его вырезал, – улыбается Хуа Чэн и облокачивается на парту альфы.
Сюэ Ян хрипло посмеивается и кивает головой, отталкивая ребенка от себя подальше.
– Да, нравится. А теперь свали и дай мне поспать.
– Хорошо!
Хуа Чэн отходит от парты, собираясь уйти, когда Сюэ Ян внезапно окликает его.
– Да?
– А у тебя еще такой бумаги случайно нет?
– Нет, она не моя, – Хуа Чэн качает головой. – Се Лянь дал ее мне, но я могу попробовать его попросить, чтобы он и тебе разрешил ей воспользоваться. Правда… если он со мной вообще захочет разговаривать. Выглядел он злым.
– Ладно, забей.
Хуа Чэн кивает головой и с приподнятым настроением покидает класс старшеклассника. Все, кто по-прежнему в нем находятся, не двигаются с места, и как по команде поднимают взгляды на Ли Су. У омеги дрожит нижняя губа и начинают течь по щекам слезы. Девушка срывается с места и обиженная до глубины души выбегает из класса. Сюэ Ян спокойно трется щекой о собственную руку и начинает дремать. Маленькое красное сердечко торчит у него закладкой из учебника по истории.
***
К концу обеденного перерыва, когда проходит примерно час двадцать, Сюэ Ян чувствует себя бодрым, поэтому он успевает найти небольшой кусок картонки в библиотеке и наспех привести его в божеский вид. Он и сам до конца не понимает, что он делает, но почему-то ноги ведут его на улицу. Он быстро пересекает короткое расстояние до корпуса средней и младшей школы и заходит внутрь, через открытую вторую дверь, которую еще не закрыли и проветривают помещение. Альфа двигается на третий этаж и проходит к нужному кабинету. Когда его голова заглядывает внутрь, там никого не оказывается. Лишь парочка учеников, но нет нужного человека.
Сюэ Ян усмехается себе под нос и еще раз сходится на мнении у себя в мыслях, что он творит какую-то жуткую ересь, которая бы ему даже в кошмарном сне не приснилась, и все равно почему-то это его не останавливает. Он идет дальше и заходит на другой этаж. В учительской за своим столом, уткнувшись в компьютер, сидит Сяо Синчэнь, очевидно полностью занятый и загруженный работой. Он не замечает его присутствия, или делает вид, что не замечает. Сюэ Ян склоняется ко второму варианту, потому что, когда время затягивается, и он продолжается мяться в дверях, прячась за стенкой и думая, стоит ли ему заходить или нет, его опережают и стоит альфе развернуться и решиться, как Сяо Синчэнь уже сам стоит в проеме двери. Они буквально сталкиваются нос к носу.
Омега мягко улыбается.
– Чэнмэй. Что-то хотел?
– Я, это… Сегодня просто-
– Сегодня? Хочешь отпроситься у меня? Тебе надо уйти?
Сюэ Ян закусывает губу и неосознанно сразу же облизывает ее. Он опускает глаза вниз и думает, что все это херня и у него ничего не получится, и вообще в этом нет никакого смысла. Его руки и особенно та, в которой лежит самодельная открытка, трясутся. Это начинает просто выводить альфу, и когда он резко поднимает глаза, собираясь сказать, что хотел, слышаться шаги.
Повернув голову, Сюэ Ян видит, как с конца коридора в их сторону движется Сун Лань, и он просто решает отступить. Сяо Синчэнь неожиданно ему этого сделать не позволяет. Сказывается наблюдательность за учениками, которые частенько любят прятать шпаргалки, и не учить предмет самостоятельно.
– Что в руке?
– А, это, – Сюэ Ян поднимает руку, теребя сердечко между пальцами.
Улыбка учителя немного дергается, но альфа не смотрит на него в этот момент, поэтому не может увидеть. Он только слышит его голос:
– Кто-то подарил ее сегодня тебе?
Сюэ Ян поднимает глаза и, сталкиваясь с карими напротив, качает головой. Шаги постепенно становятся все более слышными, и он просто не хочет больше здесь находиться, поэтому выплевывает первое, что приходит ему в голову.
– Нет, это не мне. Это вам. Просили передать, да.
– Мне?
Сяо Синчэнь удивленно принимает маленькое сердечко в свои руки, пока Сюэ Ян топчется на месте уже в шаге от того, чтобы дать деру и даже не пересекаться с учителем Сун взглядами.
– Да, вам. Ну, я пойду.
– Погоди, а кто просил передать?
– Я не-.. Я не запомнил имя, прости. Мне пора, скоро звонок.
Сяо Синчэнь вытягивает руку вперед, чтобы перехватить альфу, но не успевает, и его пальцы сжимают пустоту, в то время как Сюэ Ян благополучно сбегает от него. Сразу рядом возникает статная фигура Сун Ланя, и он недовольным взглядом провожает спину старшеклассника, фыркая в сторону открытки.
– Что он хотел?
– Кто-то передал мне открытку, вот он и принес.
– Кто-то? Какая-то нелепая отмазка.
– Вовсе нет, – улыбнулся мужчина, проходя обратно в учительскую и садясь на свое место. – Я же его куратор. Вполне логично, что передать решили через него, а не лично мне. Если какой-то ученик проявляет ко мне чрезмерную симпатию, естественно он не сможет ничего с этим сделать. Дети слишком смущаются подобного. Тем более проявлять это в открытую никто не станет.
– М-мм, – Сун Лань действительно задумывается над этим и кивает. – Выкинь тогда.
– Да что ты. Кто-то ведь старался.
– Похоже на мусор и слишком неаккуратно.
– Зато сделано искренне, – улыбается Сяо Синчэнь. – У тебя окно?
– Нет, зашел взять журнал.
– Понятно. Тогда удачи на уроке.
– Да и тебе, кстати… Ты сегодня вечером свободен?
– Проверяю тетради допоздна, а что? Что-то срочное?
– Хотел позвать тебя посидеть после уроков. Давно мы не выходили куда-то вдвоем.
– Давай не сегодня. Много работы, я пока очень сильно занят.
Сун Лань понимающе кивает и мягко улыбается.
– Конечно, я понимаю.
Когда он берет нужные ему вещи и уходит из учительской, омега берет в руки маленькое картонное сердечко, которое все это время лежало рядом с экраном монитора, и вертит в руках. Он слегка наклоняет голову и подносит его ближе к лицу, вдыхая четкий запах одного единственного человека, осевший на предмете. На его губах расцветает слабая улыбка, и он закрывает глаза, качая головой.
– Кто-то просил передать, да?..
***
Цзинь Лин чихает, когда открывает дверь в кабинет. Он чешет нос и замирает в проеме, едва ему удается увидеть собственное рабочее место и тот факт, что за те полчаса, пока он отсутствовал, на нем появился букет с цветами. Омега смотрит в сторону Яо, который спокойно сидит и что-то печатает на клавиатуре и медленно и очень осторожно подходит ближе. Он осматривает букет с цветами со всех сторон и видит в центре между двумя особо большими бутонами маленькую записку.
Пока Цзинь Лин пытается ее аккуратно достать, чтобы прочитать, Яо отрывает глаза от монитора и смотрит на лицо парня. Когда тот только открывает сложенный в книжечку маленький белый бумажный прямоугольник, его выражение лица выглядит серьезным, но когда глаза начинают бегать по строчкам, эмоции меняются одна за другой. Вот брови становятся нахмуренными еще сильнее. Вот постепенно складка меж ними разглаживается. Вот омега закусывает губу, пытаясь скрыть улыбку, а вот он уже картинно закатывает глаза и фыркает, кидая записку куда-то себе на стол. Цзинь Лин поворачивается к Яо, который успевает скрыть тот факт, что он на него все это время смотрел, и спрашивает:
– Вы его впустили?
– У нас посещение не по часам происходит, – усмехнулся мужчина. – Просто Сычжуй спокойно вошел и оставил для тебя небольшой презент. Это ж не бомба, чтобы я просил его забрать ее и не приносить.
– М-мм… Ясно.
Цзинь Лин еще какое-то время рассматривает букет, а потом садится на свое место. Яо сразу же растягивает губы в улыбке и качает головой. Наверняка сейчас сидит там за перегородкой и радуется, пытаясь показать всем, какой он гордый и неприступный. Знаем, проходили. Сам Мэн Яо, вспоминая, как за ним в первый раз ухаживали еще в старшей школе, вел себя подобным образом. Молодость, она такая. Мужчина слегка потянулся на стуле, разминая кисти рук, и снова положил пальцы на клавиатуру. Смотреть, как парочки только притираются друг к другу, всегда интересно. Они так забавно выглядят со стороны.
***
К концу дня Хуа Чэн вручает маленькое бумажное сердечко в руки Цинхуа и Мобэй Цзюня, и если альфа смотрит на это, как будто у него в руках оказалась дохлая крыса, то бета в отличие от него, буквально плачет, заливаясь слезами.
Мобэй Цзюнь отшатывает от него и хлопает глазами, начиная беспокоится о том, приедет ли вовремя скорая, если он позвонит прямо сейчас. Хуа Чэн тоже обескуражен не меньше мужчины, но продолжает стоять на месте. На лице Шан Цинхуа большая улыбка, но слезы на щеках создают весьма неординарный контраст на ее фоне. Непонятно, что с ним происходит. Мобэй Цзюнь осторожно тыкает его пальцем в плечо.
– Ты, э-ээ, ты чего ревешь?
Цинхуа всхлипывает несколько раз и принимается вытирать слезы рукавом кофты, размазывая их по всему лицу.
– ХУА ЧЭН ТАКОЙ МИЛЫЙ! ПОЧЕМУ ОН ТАКОЙ МИЛЫЙ?! НЕЛЬЗЯ БЫТЬ ТАКИМ МИЛЫМ РЕБЕНКОМ!
Бета подхватывает ничего не понимающего, но довольного мальчика на руки, и сжимает его в объятиях. Они стоят так какое-то время, пока Мобэй Цзюнь все еще с опаской поглядывает в их сторону. Он медленно поднимает мобильник и пытается незаметно включить камеру, чтобы сделать еще парочку фотографий, когда Цинхуа неожиданно отлипает от ребенка, которому утыкался в плечо, и грозно смотрит в сторону альфы.
– Почему ты не можешь быть таким милым, а?!
Мобэй Цзюнь роняет сотовый на пол.
– Я? А с какого перепугу я должен быть милым? Альфа, на то и альфа, что он больше по части мужественности.
– Брехня! Поэтому у тебя никого нет! Черствый кусок валенка!
– Чего?!
– Идем, Хуа, идем со мной, я куплю тебе мороженого, а потом мы еще немного пообнимаемся.
Мобэй Цзюнь скорчил недовольное лицо и тихо протянул:
– Звучишь, как извращенец. Я не оставлю бедного ребенка с тобой наедине. Хрен знает, что ты с ним сделаешь.
Цинхуа недовольно смотрит, как Мобэй Цзюнь начинает идти за ними следом и даже выходит из дома, надевая солнечные очки на нос.
– Можешь идти, но тебе я ничего не куплю.
– Да больно надо.
– Вообще-то… Мне бы домой, – говорит Хуа Чэна, которого ведут за руку по улице в обратную от дома сторону.
– Видишь? Дети тебя не любят, – усмехается альфа.
– Дети меня обожают, – фыркает Цинхуа. – Две порции мороженого, Хуа.
– Я в деле!
Шан Цинхуа с довольным видом гордо задирает нос к верху, а Мобэй Цзюнь только сейчас вспоминает, что его телефон остался валяться в гостиной. Летний закат солнца сегодня выглядит действительно потрясающим.
