Однажды в один из этих прекрасных солнечных дней!

Во вторник на уроке английского было шумно. Это был первый урок после утреннего чтения. Сяо Синчэнь попросил детей быть потише, и когда, наконец, все поприветствовали преподавателя, а потом уселись за парты, учитель занял свое законное место у доски. Сяо Синчэнь взял мел в руки и написал ровно посередине: – Хэллоуин. Кто мне скажет, что это за праздник для европейского населения? Вверх взметнулись почти все руки в классе, и омега мягко посмеялся, спрыгивая с небольшого подиума и возвращаясь за свой рабочий стол.  – Как много желающих. Вэй Усянь, может быть, ты? – Да! Я знаю! Это день нечисти и злых духов, – сразу же затараторил ребенок. – В этот день принято наряжаться в костюмы разных бесов и выходить в них на улицу, только так люди считали, что могут избежать опасности от другой нечисти, которая выползала наружу и ходила среди них. А еще в этот день собирают конфеты. А еще в этот день я родился! – Похвально, похвально, – улыбнулся Сяо Синчэнь. – Можешь присесть. Ты все верно сказал. Поскольку этот праздник пришел к нам из-за рубежа, он все еще не вписывается в наши традиции, но я предлагаю устроить сегодня тематический урок, потому что мы изучаем иностранный язык. А приобщение к культуре другого народа посредством знаний и учений не только языка, но и его обычаев – очень важная вещь. Как думаете, много ли людей при изучении других языков стараются окунаться в культуру другого мира? Хуа Чэн задумался над этим, а потом поднял руку, отвечая: – Наверное, нет. – Почему ты так решил? – Потому что обычно языки учат для работы. Очень мало людей, кто бы хотел изучить другой язык именно для себя. – А что на твой счет? – И я не хочу. Все в классе посмеялись, и Сяо Синчэнь покачал головой. – Что же, могу сказать по-своему опыту, что в твоих словах действительно очень много правды. Люди обучаются нескольким языкам в основном ради работы или вынужденной миграции. И даже те ученики, кто покидает родную страну, чтобы поступить в престижные вузы на западе, в основном очень мало как приобщаются к другой культуре. Для этого надо по-настоящему быть заинтересованным в данном вопросе. Ведь, если так посмотреть, мы с вами, те кто родились и живут в Китае, не всегда можем сказать, что знаем и знакомы абсолютно со всеми нашими традициями и обычаями. Постепенно знания древних лет забываются, на смену приходят новые. Заимствование тех же слов для сленговых фраз. Все преобразуется и взаимозаменяется.  Дети удивленно похлопали глазами, и Сяо Синчэнь мягко улыбнулся, хлопая в ладоши. – Сложно для вашего понимания, правда? Ничего страшного, я говорил абстрактно. Кто мне скажет, есть ли какой-нибудь праздник в Китайском календаре, который бы походил на замену западного Хэллоуина? Вверх опять подняли руки практически все. Учитель был очень доволен и кивнул в сторону Цзян Чэна. Мальчик быстро встал со своего места и произнес: – Цинмин. – Верно, верно, – кивнул Сяо Синчэнь и подошел к доске, бегло записывая на ней три иероглифа в ровную линию. – Чем они отличаются? И в чем похожи? – Ну-у, – Цзян Чэн почесал рукой макушку, не думая, что его попросят развернуто объяснить эту тему, поэтому он начал говорить то, что знал сам: – Цинмин – это праздник чистого света. Он проходит весной, а Хэллоуин отмечают ближе к концу осени. Я думаю… В них мало есть чего общего. Наш Цинминцзе больше похож на мексиканский праздник «День мертвых». В этот день мы поминаем тех, кто давно ушел из семьи. Это происходит на пятнадцатый день после весеннего равноденствия. В начале апреля. Мы с семьей обычно в эти дни выезжаем на природу и посещаем могилы наших предков. Мама с папой делают там уборку, чтобы бабушкам и дедушкам лучше спалось. Сяо Синчэнь внимательно слушал рассказ альфы, и когда ребенок замолчал, он кивнул ему головой, после чего Цзян Чэн вновь опустился на свое место.  – Все верно. Наши праздники совсем не похожи. Пожалуй, единственное, что может их роднить это само слово «мертвые».  – Мертвые – жуткое слово, – поддакнула омежка на первой парте. – Да, я сразу вспоминаю фильмы ужасов с зомби. – А я с проклятой монахиней. – Точно! Этот постер на главном входе в кинотеатр был таким жутким! – Ага, а еще- – Дети, дети, дети, – Сяо Синчэнь повысил голос, поднимая вверх правую руку с ручкой и призывая всех соблюдать тишину. – Я очень рад, что вы все заинтересованы, чтобы слушать друг друга, но как насчет, чтобы немного позаниматься?  – А что мы будем делать? – спросил Вэй Усянь. Сяо Синчэнь прошел в конец класса и открыл несколько ящичков в самом низу, чтобы достать оттуда разноцветные листы с картоном. Они были односторонними, так что на одной стороне можно спокойно рисовать или писать, а другую использовать как оформление праздничной открытки. Сяо Синчэнь рассортировал листы в руках на три одинаковые кучки и пустил каждую по рядам, чтобы дети передали друг другу по одной картонке. Когда все начали внимательно рассматривать свое новое приобретение, Сяо Синчэнь снова вышел к доске и подал голос. – Я хочу, чтобы вы придумали какую-нибудь тематическую историю связанную с праздником, который отмечается сегодня во многих странах. Ваша работа должна быть написана на английском языке. Можете использовать черновик, прежде чем перенести ее в чистовой вариант. Оформите все красочно, как будто вы презентуете мне подарочную открытку. Если придумать целый текст для вас будет слишком сложно, тем более адаптировать и перевести его на другой язык, вы можете сочинить маленькое стихотворение. Дайте волю фантазии. Все оценки за эту работу пойдут в табель о вашей успеваемости, поэтому… – Сяо Синчэнь улыбнулся задним партам. – Если решите, что это задание необязательное, вы получите неуд. И в этом будете виноваты вы сами.  С камчатки сразу же раздалось гудение и несколько человек в середине и с первых парт его подхватили. Учитель же строго постучал кончиком ручки по своему столу.  – Ну-ну, ничего страшного. Творческие задания позволяют вам сильнее развивать ваш потенциал. Вы ничем не ограничены, я хочу, чтобы вы проявили себя. К тому же, мы только недавно написали проверочный диктант и выучили новые неправильные глаголы. Я буду только рад, если вы покажете мне свои знания еще раз. Получить хорошую оценку гораздо проще, чем вы думаете. Вам лишь стоит немного постараться. Всем все понятно? – Да, учитель Сяо, – хором произнесли ученики.  – Отлично! Тогда приступайте к выполнению. Омега во второй раз легко хлопнул в ладоши, складывая руки в молитвенном жесте, а потом посмотрел на часы, на своем запястье.  – Я дам вам достаточно времени, поэтому за пять минут до конца урока можете подходить и сдавать мне свои работы.  Все дети прогудели невнятные слова о согласии. Было невнятно, потому что прозвучали они в разнобой. После этого ученики стали соображать, как бы им лучше отразить свои мысли на бумаге, и что вообще стоит сделать. Хуа Чэн отложил свой красный картон в сторону и подтянул поближе обычную черновую тетрадку, в которой он оставлял свои пометки. Мальчик закусил губу и задумался. Что вообще он может сделать? Он точно не поэт. У него и на родном языке не получится зарифмовать достаточно красиво, чтобы это не стыдно было показать кому-то другому, чего уж говорить про иностранный. Хоть английский и не был таким сложным для усвоения, все равно сочинять стихотворение Хуа Чэн не стал. Он подумал над какой-нибудь небольшой историей, которую бы можно было придумать и записать. Но и это оказалось не так просто. Хуа Чэн понятия не имел, что бы можно было такого написать достаточно коротко, чтобы бы имело хорошее начало, потом середину и нормальный финал. В его голове начали летать все пересмотренные и перечитанные истории, которые ему удалось запомнить, и это только подстегнуло виски запульсировать от боли.  Сяо Синчэнь был хорошим учителем и добрым, но иногда, когда он, как он сам говорил, давал им легкие задания, для Хуа Чэна это всегда было равносильно мучению. Сейчас бы сюда Мобэй Цзюня, и он бы по-любому смог набросать какой-нибудь коротенький сюжет. Но Хуа Чэн не писатель. У него совершенно нет никаких идей. К тому же это должна быть не просто идея. История обязана быть напрямую связана с Хэллоуином. Праздник мертвых, когда вся нечисть собирается на улицах и бродит в мире людей. И какой тут сюжет вообще уместен? Хуа Чэн расстроенно фыркнул. Он повернул голову в сторону и увидел, что Лань Ванцзи уже что-то усиленно пишет у себя в тетради. Хуа Чэна это еще больше не порадовало. Выходит он тупее, чем Лань Ванцзи? Нет уж, такой расклад событий его не устраивает. Он должен быть самым умным в классе. Он же способный ребенок. Надо только взять задумку нетипичную и поинтереснее. Надо… Надо, чтобы… Чтобы кто-то с кем-то встретился. Ангел с демоном? Нет, слишком скучно. Демон с демоном? Нет, тоже какая-то фигня. Демон и черт? Демон и дьявол? Демон и гидра? А какие там еще существуют у иностранцев существа в загробном мире?  Хуа Чэн начал думать. Пока он пытался воссоздать хоть какую-нибудь картинку перед своими глазами, Сяо Синчэню пришлось встать со своего места и начать ходить по классу между рядами, чтобы шепот и тихие разговоры детей между друг дружкой утихли. Он похлопал неугомонного альфу на задней парте по плечу и попросил его вернуться к своей работе, а не к работе его соседа. И тогда Хуа Чэн внезапно вспомнил.  Грехи! Существует семь смертных грехов. Это лень, гордыня, зависть, алчность, чревоугодие, гнев и похоть. Но это еще все. Сосчитав по пальцам людей у себя в голове, он обнаружил, что их тоже семь. Лань Сичэнь, Се Лянь, Вэй Усянь, Цзян Чэн, Лань Ванцзи, Сюэ Ян и он сам! Грехов семь, людей тоже семь. Почему бы не спроецировать эти грехи, отдав по одному каждому человеку, и не придумать небольшую зарисовку, как их обычный разговор в клубной комнате? Кажется, эта идея будет не такой уж и банальной. Хуа Чэн принялся записывать в одну строчку имена людей, а под ними писать грехи, думая, как бы лучше распределить их между собой. Когда рядом с его партой оказался Сяо Синчэнь, учитель мельком обратил внимание, чем заняты двое его лучших учеников в классе. Лань Ванцзи выбрал вторую идею и вместо истории предпочел срифмовать стихотворение, а вот Хуа Чэн занимался каким-то непонятным лабиринтом, рисуя ниточки по всему листу. Мужчине стало любопытно, и он обошел их парту, вставая позади альфы, чтобы посмотреть, что же происходит у мальчика в голове. Как только Сяо Синчэня осенила догадка, что именно пытается провернуть ребенок, его губ коснулась легкая улыбка. Он наклонился ниже и тихо прошептал: – Чтобы что-то получить, ты должен чем-то пожертвовать. То есть, чтобы получить то, что ты захочешь, нужно отдать что-то равноценное ему. Это и называется принципом равноценного обмена. Хуа Чэн вздрогнул и удивленно распахнул глаза. Сяо Синчень улыбнулся шире. Он сказал эту фразу достаточно тихо для того, чтобы ее услышал кто-то, кроме альфы, поэтому Хуа Чэн решил тоже ответить ему шепотом: – Откуда вы это знаете? – Откуда? Насколько помню, интернет доступен для всех, когда-то давно и я от скуки решил посмотреть несколько серий. Ты подчерпнул идею оттуда, вспомнив, что ненастоящих людей звали именами смертных грехов?  Хуа Чэн слабо кивнул. – Ага. Это было правдой, потому что за все свои юные годы больше, чем фильмов и книг, альфа пересмотрел обычного аниме. Поэтому не только такие известные произведения вроде Атаки титанов, или Тетради смерти, но и Стального алхимика он знал почти наизусть. Он до сих пор помнит свой восторг, когда до него дошел смысл названия имен гомункулов. Он посчитал это гениальным. Теперь же эта гениальность ему пригодилась, потому что смертные грехи, пожалуй, самая большая нечисть, которая только может быть в обоих мирах. А если спроецировать ее на человека и заставить сыграть в небольшом рассказике – выйдет неплохая и интересная задумка.  И все-таки тот факт, что взрослый мужчина рядом с ним знает что-то такое, что принято приписывать детям и подросткам – Хуа Чэна очень удивил. Ему стоит прекратить мыслить стереотипами. Верно ему папа говорил, что, если он будет всех судить на первый взгляд, то многого этим не добьется.  Сяо Синчэнь потрепал его по голове и кивнул в сторону тетради, где мальчик уже распределил четыре греха. Гнев для Цзян Чэна. Зависть для Лань Ванцзи. Чревоугодие для Вэй Усяня. Похоть для Лань Сичэня. Остались только алчность, гордыня и лень. А из людей в списке значились он, Се Лянь и Сюэ Ян. И как распределить между ними эти остатки, он пока думал.  – Почему ты отдал похоть Лань Сичэню? Мне кажется, Лань Сичэнь последний человек, который подходит для этого греха. Быть может, стоило отдать это самому старшему из вас?  – Сюэ Яну? – Точно. Хуа Чэн покачал головой. – Нет. Я распределил ее первой.  – Не думаешь ли ты, что тебе не стоит отталкиваться от образов анимации, которые ты видел? – А я не от них.  – Не от них? – удивился учитель. – Тогда как ты- – Просто оно подходит. – По какому-то критерию? – Нет. Просто подходит. Сяо Синчэнь был в ступоре от такого объяснения. Кажется, Хуа Чэн немного не понимал значения слов. Учитель вновь открыл рот, собираясь поправить его, но тут мальчик распределил алчность для Сюэ Яна, и он решил оставить альфу с этим заданием наедине. Омега отошел от парт и вернулся на свое место, обводя класс беглым взглядом. Пожалуй, ему будет, что почитать в этом году. 

***

Во время своего обеденного перерыва Шан Цинхуа расположился за столиком на лавочке и заканчивал разговор по телефону. На экране перед ним была включена видеосвязь, и по ней с ним прямо сейчас вели разговор его родители. Шэнь Юань и Ло Бинхэ были вынуждены стартовать из одного места в другое, и сейчас они застряли на раскопках в Египте. Отец несколько раз повторял, как же тут жарко, а папа твердил о здоровье Шан Цинхуа и постоянно интересовался, как он себя чувствует и не умер ли за их отсутствие. – Ну, па, – протянул парень. – Конечно же, я не умер, я же взял трубку. Хватит сравнивать меня с младенцем. Я в состоянии сам о себе позаботиться. – Ты? Шан Цинхуа вздрогнул, чуть не роняя свой телефон на асфальт. Бета быстро развернулся на сто восемьдесят градусов и, прижимая с перепугу экран к груди, увидел перед собой Мобэй Цзюня, который кутался в пальто, а между губ у него торчала очередная сигарета.  – Ты чего меня пугаешь?!  – Сам просил принести тебе твой учебник. Хватит забывать у меня дома свои вещи, я задолбался колесить туда и обратно.  – Вот, а мог бы просто прогуляться и подышать свежим воздухом, – фыркнул Цинхуа, кладя учебник на столик. – Спасибо, что принес.  – Это все? – Ты не купил мне шоколадку по дороге? – А ты просил? Шан Цинхуа возмущенно подавился, начиная размахивать руками: – Я три раза об этом сказал! Я же даже предложил тебе денег за нее скинуть, а ты забы- – На. Мобэй Цзюнь вытащил плитку в фольге из кармана и шмякнул ее прямо бете по носу. От парня незамедлительно послышалось сдавленное мычание.  – Б-больно~... – Кто виноват в том, что ты такой нежный? Кто тебя воспитывал? Балерины? – Кхем, кхем, – вмешался Шэнь Юань, который до этого старался себя сдержать. – Я его воспитывал! А что вас, собственно говоря, не устраивает? – Чего?  Мобэй Цзюнь потянулся к чужому телефону и одним махом вырвал его из рук беты, вынуждая того протестующе закричать и кинуться за своим сотовым. – Нет, нет, нет! Мобэй, отдай. Отдай, там мои родители!  – Родители?!  Альфа резко выпустил телефон из рук, и Шан Цинхуа сумел поймать его в воздухе, облегченно выдыхая, когда тот не упал на твердую землю и не разбился. Отдавать деньги за замену экрана сейчас было бы довольно затратно. Отведя руку вперед, Шан Цинхуа встал в объектив фронтальной камеры и навел ее так, чтобы Мобэй Цзюнь попал на задний план. – Пап, это мой друг! – Мне не нравятся такие друзья, которые позволяют себе так с тобой обращаться. Ты сказал, что он сделал тебе больно! Мобэй Цзюнь отвернулся в другую сторону, лишь бы не смотреть мужчинам в глаза. Он выкинул сигарету в урну и пробурчал несколько ругательств себе под нос, в то время как Цинхуа попытался сгладить углы: – Я сказал, что мне больно? Да что вы, я же пошутил! Мобэй, скажи, что я пошутил! – Он пошутил. – Вот видите? – Как его зовут, ты говоришь? – спросил Бинхэ, вырывая у разгневанного мужа телефон и отходя с ним в сторону, чтобы поговорить самому.  – Мобэй Цзюнь. Эй, Мобэй! Иди сюда, поздоровайся. Альфа на это как-то скованно пожал плечами, продолжая оставаться на месте, поэтому Цинхуа цокнул языком и сам к нему подошел, ставя телефон так, чтобы оба мужчины смогли рассмотреть друг друга. Ло Бинхэ усмехнулся. – Друг? Цинхуа, сколько лет твоему другу?  – Эм-м… Ну…  Мобэй Цзюнь фыркнул. – Тридцать два. – Ну, надо же, – посмеялся Бинхэ. На заднем плане послышался крик разгневанного Шэнь-Ло, который пытался отобрать телефон у супруга, но не мог ничего сделать, потому что его из раза в раз отпихивали в сторонку. – Мобэй, и почему же ты решил дружить с нашим сыном? – Эм-м… – Что это за вопросы такие? – нахмурился Цинхуа. – Ну, начал и начал. Для дружеских отношений нужны какие-то обстоятельства? Людям просто нравится проводить время друг с другом и общаться. В чем проблема-то?  – Да просто, – протянул Бинхэ. – Ладно, раз у тебя все хорошо и намечается встреча, мы не будем мешать. – КТО ЭТО МЫ?! ГОВОРИ ЗА СЕБЯ! ЦИНХУА, Я ЖЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ ИСКАТЬ ОМЕГУ! Бинхэ посмеялся, затыкая рот мужа своей же рукой, отчего он начал биться в истерике только сильнее. Шан Цинхуа удивленно посмотрел на второго папу и переспросил: – С ним все нормально? – Он в полном здравии, не обращай внимания, – посмеялся старший. – Ладно, сын, не болей. Мы скоро кинем тебе сообщение на почту с фотографиями. – Уже жду. Пока-пока. – Пока. После прощания связь разъединилась, хотя можно было услышать еще какое-то незаконченное слово в крике, которое попытался сказать Шэнь Юань. К счастью Цинхуа, он вообще не понял, из-за чего его отец так разволновался. Но благо его папа там был не один и его альфа за ним присмотрит. А пока Шан Цинхуа снова остался без возможности связаться с ними, бета развернулся к Мобэй Цзюню, который все еще выглядел как-то зажато. Парень вздохнул и закатил глаза.  – А с тобой-то что? – Эм-м… – мужчина замялся. – Было неожиданно. И, это… Я пошел. – Стоять! – Отпусти! – Э-ээ, нет! Куда это ты собрался? Снова сядешь в такси и поедешь к себе?  – У меня работа. – Ты закончил писать предыдущий роман. – И что? У меня на подходе следующий. Я отдохнул, теперь пора снова садиться за дело. – Мобэй, ты отдыхал несколько часов. Я думаю отдыхом такое назвать нельзя. Ты же вечно только и делаешь, что пишешь и пишешь. Пишешь и пишешь. Когда в последний раз ты спал? – С тобой. – Кроме меня. – Сегодня часа два? – Сколько?! – Здоровый нормальный сон, не кричи мне в ухо, – зарычал альфа.  – Мобэ-эй, ничему тебя жизнь не учит. Стой тут. Сдвинешься с места, и я тебе что-нибудь сделаю. Мобэй Цзюнь приподнял одну бровь и продолжил стоять там, где был, смотря, как Шан Цинхуа отходит от него и начинает собирать вещи в сумку.  – И чем же ты меня запугаешь? – Куплю хорошую романтичную лирику, буду ходить за тобой день и ночь и читать ее как мантру. Мобэй Цзюнь содрогнулся от ужаса. Пока Шан Цинхуа укладывал все свои пожитки, последней из них осталась лежащая на столе книга. Томик, в отличие от других учебников и тетрадей, Цинхуа предпочел не прятать, а свободно взять в руку. Мобэй Цзюнь кивнул головой в его сторону. – Что это? – О, это? – Цинхуа помахал книгой в воздухе. – Минъянь ее читала еще в самый первый день, когда приехала с каникул. Она только недавно закончила и постоянно хвалила этого автора. Говорит, женщина просто потрясающая. Она даже поплакала на паре моментах. Вот я и попросил ее дать мне это на время. Хочу убедиться настолько ли эта история хороша. – И как? – Мне нравится, – довольно улыбнулся бета. – Пошли выйдем вон туда, у меня все равно сейчас обед, а потом окно на полтора часа, я пройдусь с тобой немного, и после ты сможешь пойти домой.  – Сама доброта. – Да, я такой, – хихикнул парень. Вдвоем с альфой Шан Цинхуа вышел с территории своего корпуса и прямиком по главной дороге, они начали брести по тротуару, который прилегал к проезжей части. Оттуда, следуя за большим забором, который ограждал университет от жилой зоны, они прошли вперед и постепенно смогли дойти до входа в парк. Он был не очень большим и в будний день, особенно в такое время года, здесь не скапливалось много народа. Встречались матери с детьми, и можно было увидеть таких же студентов, как сам Цинхуа, которые проводили свободные минуты, наслаждаясь свежим воздухом. Шан Цинхуа сделал вдох поглубже, когда они переступили через калитку и зашли внутрь. Двигаясь вдоль аллеи, не спеша растягивая шаги, Мобэй Цзюнь плавно запустил обе руки в карманы и вытащил сигарету с зажигалкой, делая свои обычные процедуры. Цинхуа даже сил в себе не нашел, чтобы поморщиться. Может быть, ему и не стоит так напрягать альфу с просьбами убрать этот дым.  Шан Цинхуа много раз находился в компании курящих, просто в основном это были только его знакомые, а не близкие друзья. Мобэя он считал из числа вторых, поэтому мог позволить себе иногда пожурить старшего за это. Альфа сделал первую затяжку и, нарушая тишину, заговорил: – Ну, и о чем книга? – Что? – Книга, которую ты читаешь, – кивнул альфа в сторону томика. – О чем она? – Ах, это… – Шан Цинхуа приподнял роман повыше и провел пальцами по твердому переплету. – Это любовная история. – Тогда все ясно.  – Не говори это таким тоном, как будто читать любовные романы и фанатеть от них – это что-то постыдное. – Не то чтобы, просто- – Ты просто сам не умеешь про это писать, поэтому завидуешь тем авторам, которые делают это на ура. Мой тебе совет, смирись и иди дальше. – Хах, кто сказал, что я не умею? Шан Цинхуа нахмурил брови. – Ты. Ты же сам и сказал, – тупо ответил парень, вспоминая прошлое. – Ты говорил, что это не твое, и что ты не создан для подобного. И что тебе вообще это не по вкусу. Разве не говорил? – Говорил, – кивнул альфа, выпуская новое облачко дыма, которое сразу же растворилось в потоке ветра. – Просто… Есть определенные нюансы, по которым про любовь я писать не люблю. – Нюансы? – Именно. Скажи мне, что такое любовь в ее обширном понимании. – Что такое любовь? – переспросил Цинхуа, раздумывая, как лучше ответить. – Ну, это чувство, кото- – Вот-вот, это чувство, Шан, – поддакнул Мобэй Цзюнь. – А теперь попробуй описать чувство на бумаге. Думаешь, это так просто? Нихрена подобного. Возьми в пример все, что хочешь. Боль. Это ведь тоже чувство, которое время от времени испытывает каждый человек. Если рассмотреть ее физическое проявление, как например, когда кто-то режет палец. Ты ведь не напишешь в книге, всю палитру эмоций, ты просто напишешь, что девушка стояла и резала овощи, пока нож не соскользнул и не полоснул ее мягкую кожу. Она порезалась, и кровь маленькой алой струйкой пробежала вдоль по мизинцу. Невозможно описать чувства, возможно лишь описать ситуацию, при которой человек, а вернее читатель, поймет сам, что именно испытывает герой на страницах книги. Люди и сами знают, что если ударить кого-то, пнуть, задеть, порезать – это все будет больно. Точно так же, если оскорбить, шептаться за спиной, унижать и прочее. Это тоже будет больно. Меняется окрас от физического до эмоционального. Но все равно чувство остается неизменным. Боль. Людям в книге – больно.  Шан Цинхуа, внимательно слушая, под конец кивнул головой. Логика в этих словах явно прослеживалась. – Ну да. Все верно, – сказал парень. – А теперь опиши мне любовь.  – Э-мм… Можно тоже придумать ситуацию, в которой все будет понятно. – Придумай. – Я? – Попробуй, – кивнул мужчина, делая новую затяжку.  Шан Цинхуа немного призадумался. В его голове сразу же начали появляться линии и узоры, а потом и картина целиком, потому что ему так легче. Он же художник.  – Парень с девушкой, и парень провожает ее до дома после свидания. Они стоят на крыльце и- – Нет, прости. Слишком много подсказок, чтобы объяснить это даже тупому. – О чем ты? – Свидание. Убери его, оно тут ни к чему. Любовь не обязана сопровождаться этим словом, чтобы понять ее. Если ты выкинешь это пояснение и оставишь просто прогулку. Объясни мне, как читатель отличит эти чувства от дружеских? – Они поцелуются в конце. – Убери поцелуй. – Но тогда же- – До тебя начало доходить, да? – посмеялся альфа, затягиваясь в последний раз и кидая бычок в урну рядом с лавочкой. – Понимаешь… Любовь – достаточно тонкая грань, которую надо уметь описать так, чтобы без всяких романтических жестов, очевидных жестов, люди и сами понимали, что персонажи не безразличны друг другу. Взгляни на любую книгу, в ней же каждый раз кто-то с кем-то целуется или еще чего хуже. Это банально, это глупо. Это не описание любви таковой, как она есть, на самом деле.  – Но ведь нигде нет четкого определения. – Точно. Это только усложняет задачу. Поэтому я не люблю писать об этом, поэтому я не люблю читать про это, потому что стоящих книг на эту тему очень мало, особенно современного жанра. Всем бы выйти за рамки цензуры и увидеть большее, но это же лишь малая часть того, что именно испытывают люди, когда они по-настоящему влюбляются и начинают любить друг друга. Возьмем сцену прощания на перроне. Можно вообще обойтись без слов и реплик. Можно оставить читателей наслаждаться в тишине и довольствоваться лишь одним описанием, но именно им показать намного больше, что есть на самом деле. Как мужчина уходит на войну, а девушка бросается на него и обнимает в попытке проститься в последний раз. Можно взять мать с ребенком, которые просто гуляют по парку, и женщина рассказывает сыну, что в будущем он вырастет и будет точно так же гулять со своей семьей, когда ее уже рядом не будет, можно взять двух сестер, которых разлучили в детстве, а потом спустя долгие годы они встретились, можно взять совершенно любое событие, но тебе нужно описать его так, чтобы только благодаря взаимодействию без особых вспомогательных уточнений люди поняли, что именно ты имеешь ввиду.  – Оу-у… Цинхуа был потрясен. Он разглядывал фигуру Мобэй Цзюня во все глаза. – Я больше люблю картины, чем книги, – выдохнул старший. – Что? Альфа повернулся к нему и улыбнулся. – На них сразу все понятно. Мне кажется, это легче. Всегда легче показать, чем рассказать, именно поэтому на бумаге ты должен уметь проявить себя так, чтобы, читая и вникая в текст, читатель мог воспроизвести картинку и локацию с персонажами перед своими глазами. Если ты это сделал, я считаю ты неплохо постарался. Художником быть легче. Мне нравятся твои рисунки. – А? – По ним легко придумывать сцены, потому что я могу визуализировать картинку. – Ты… Постой, погоди-ка, – Шан Цинхуа нервно посмеялся и в шоке начал жестикулировать руками перед своим лицом. – Да ты же… Да ты же умеешь это делать оказывается! Не хуже, чем кто-то другой! Почему ты говоришь, что это не твое?! – Потому что это правда не мое. – Но- – Я считаю, что работа, которую читают только из-за развития любовного конфликта – очень слаба. Любовные треугольники, обычные разборки, это все немного слабо. А вот если ты способен захватить людей сюжетом, который действительно интересно читать, даже если в нем нет никаких намеков – это действительно здорово.  – В этом плане… Но все равно. Ты прав, безусловно, тем более тебе лучше знать, чем мне, но если смотреть с моей стороны, как от лица читателя, я люблю интересный сюжет. Конечно, люблю, а кто его не любит? Но мне также нравится и последить за парочкой, которая в конце будет вместе. Я бы может даже хотел, чтобы определенные персонажи были вместе в конце, и когда, в итоге, они расходятся, это заставляет меня взгрустнуть. Разве это не здорово, когда в книге не только интересный сюжет, но и захватывающая любовная линия? – Мне тебя не понять.  – Оно и к лучшему. – К лучшему? – Конечно, – закивал головой Цинхуа. – Если у нас есть, о чем поспорить, так интересней жить. Никогда не будет скучно. Какой же интерес будет в том, что с тобой постоянно и во всем соглашаются? Ты так не думаешь? Мобэй Цзюнь задумался, пока Шан Цинхуа подошел к нему ближе и закинул руку на плечо. Они остановились в конце небольшой аллеи, которая служила одним из ответвлений от главной дороги, и замерли, смотря на то, как ветер срывает с деревьев листву. Шан Цинхуа вдохнул поглубже и улыбнулся, скашивая глаза в сторону мужчины рядом с собой. Внезапно профиль альфы и падающий на него свет заставили парня подвиснуть и задуматься о том, что все это долгое время, на протяжении которого они знакомы с Мобэй Цзюнем, он чувствовал себя очень комфортно. Намного комфортнее, чем со всеми своими недоухажерами вместе взятыми. Цинхуа посмеялся про себя, а когда Мобэй заметил, что на него смотрят, он развернулся, обращая взгляд на бету. Семь или восемь секунд глаза в глаза, а потом Цинхуа приоткрыл рот, тихо произнося: – Знаешь, Мобэй, а ты… Ты мне… Мобэй Цзюнь приподнял брови вверх. – Что я? – Ты, эм-м… – Цинхуа в страхе запаниковал от того, что чуть не слетело у него с языка. – Хаа-х, когда ты там уходить собираешься? Еще долго?  Альфа вытащил телефон из кармана и показал время на дисплее. – Есть еще минут тридцать. Ты куда-то хотел? – М-мм. Я? Это, э-ээ, да! Да! Сходим в магазин, ладно? Купим мне шоколадку! – Шокола-... Стоп, но я же уже взял одну. Шан Цинхуа подтолкнул мужчину в спину, заставляя его идти в обратном направлении.  – Мне срочно нужна глюкоза. Просто жизненно необходима. Умру без нее прямо сейчас. Пойдем же скорее, и я тебе расскажу, что там за завязка в начале книги. Идет, да? Давай, Мобэй, соглашайся. Мобэй Цзюнь угрюмо нахмурился, но все же нехотя начал двигаться туда, куда его так старательно волокли. Пока альфа не обращал на Цинхуа много внимания, парень успел вытащить свой мобильник и быстро написать сообщение в чате для Лю Минъянь. Оно было не очень длинным, но, получив его, девушка подавилась своим чаем, который для нее только что купил какой-то альфа в кафетерии неподалеку от университета.  «Я был влюблен в него все это время?! Почему ты мне не сказала?!»