Гореть

Тончик рос без отца. Всё было солнечно и просто разве что только, когда он был совсем мелким. Хотя наверняка, таким оно не было, а Анатолий в силу возраста просто не замечал многих вещей. Мать, когда он был маленьким, рассказывала, что его вечно отсутствующий отец – человек сложный. Перед сном, кажется, даже сочиняла сказки о том, почему его нет рядом, выдумывала ему самые разные профессии, дела, причины, почему у него нет времени на собственного сына. Толя хлопал глазами и, засыпая, дивился тому, какой же его его отец особенный. Время шло, в сказки было поверить всё сложнее, они попусту забывались. Тончик начал замечать, что мать перестаёт притворяться, что любит человека, который оставил вместо себя лишь зияющую дыру. Перестаёт выдумывать оправдания, ломается, раз за разом ищет новую работу, а по вечерам плачет на кухне. Спустя буквально пару лет всё это окончательно извратилось, вывернулось на изнанку, демонстрируя неаккуратные швы и торчащие нитки. Анатолий только и слышал о том, какой его отец мудак, пидор и предатель. Слова дыру не заполнили – ни плохие, ни хорошие. В мутных детских воспоминаниях на совместной фотографии родителей вместо его лица — смазанное серое пятно. Ничего. Тончик его не помнил. Кажется, он даже никогда его не видел. Зато видел кое-кого другого. Кого-то, кто забирал его из дома от пьющей матери, таскал с собой по наполненным серьёзными взрослыми мероприятиям, покупал конфеты. Анатолий воспринимал часто появляющегося Жилу как неотъемлемую часть быта и вопросов не задавал. Вскоре исчезло даже детское любопытство, на отсутствие отца стало просто наплевать. Взрослеющий Анатолий был слишком сосредоточен на том, чтобы не огрести лишний раз от матери, сносно преуспевать в школе, и запоминать то, что ему рассказывал Алексей Жилин, чтобы думать о нём. Как потом оказалось, Алексей познакомился с матерью Тончика случайно — он не знал его отца, но был наслышан от других, тех, кто с ним "работал". Когда Спиваков старший загремел за особо тяжкое, поползли слухи, что у него остался сын. От тех же людей Алексей Жилин узнал про женщину, не особо успешно пытающуюся растить ребёнка в одиночку. Заглянул сначала из любопытства, но потом не смог забыть большие вопрошающие глаза маленького Толи. Жила поначалу убеждал себя, что возня с ребёнком для него — зря занимающая свободное время деятельность, что тот ему нахер не упал, и будет лишь обузой. Но потом всё же начал приходить, с каждым разом всё чаще, помогать с продуктами, вытаскивать Толика из дома. Алексею самому в детстве отца не хватало, и это при том, что тот был вполне себе "в наличии". Жилин старший вечно работал, а когда не находился на заводе, занимался делами по дому. Он, безусловно, старался уделять детям как можно больше внимания, но это, увы, далеко не всегда получалось. Наверное, этот факт также сыграл роль в принятии Жилой решения опекать маленького Анатолия. Тончик всё меньше времени проводил с матерью. Учился кое-как, после уроков, часть из которых он прогуливал, часами торчал на улицах. С друзьями у него особо не ладилось: находившиеся приятели надолго рядом не задерживались, не становились настоящей "братвой". Поэтому большую часть времени свои "прогулки" Анатолий совершал в одиночестве, часто слоняясь по не самым "презентабельным" частям города. Жил от встречи до встречи: несколько дней подряд утолял свою жажду скитаний на улицах, а потом наконец оказывался в старой прокуренной квартире, куда его забирал Жила. Казалось бы, это место не слишком отличалось от его собственного дома. Местами облезлые обои, въевшийся в стены запах старины и табака, оставшийся ещё от предыдущих жильцов, скромная, потрёпанная мебель… Но отчего-то квартира Жилы ощущалась куда роднее. Может, потому что там его не ждала мать с блестящими глазами, синяками под ними, и настойчивым духом спиртного в воздухе. Тончику было проще убегать тёмными вечерами от алкашей из подворотни, дожидаясь следующей встречи с Жилой, чем возвращаться домой и сидеть в четырёх стенах, слушая жалобы и ругательства матери. На улице Анатолий узнал про драки. Настоящие, а не показушные, те, в которых каждый сам за себя. На всю жизнь, наверное, запомнил первый выбитый зуб, ссадины, синяки и разбитый нос. Запомнил и то, как его поучал Жила и ругал Жилин. С братом Алексея Тончик познакомился случайно. Тот заглянул в квартиру Жилы и, наткнувшись там на ребёнка, сильно удивился. Сергей Жилин к Анатолию прикипел чуть ли не быстрее, чем брат – сказывались любовь к детям и мягкий характер. Тончик, уже выучивший, что ментам доверять не стоит, далеко не сразу проникся ответной симпатией, но устоять перед угощяющим его сладостями и треплющим по макушке милиционером всё же не смог. Так к местам, в которых он регулярно проводил время, прибавился участок милиции. Попадал туда Анатолий порою за дело, потому и не слишком любил часто наведываться. Жилин, конечно, покормит, но ещё нудно отчитает и пожалуется брату. Этого Тончик не любил. Во время своих "блужданий" он успел повидать порядочно. Несколько раз Сергею приходилось вылавливать Анатолия на ночных улицах, чтобы потом просидеть с ним почти до утра в участке. Жилин, зная брата, не задавал слишком много вопросов, но всё же не мог мириться с тем, что ребёнок не получает "порядочного" воспитания. И он изо всех сил старался это компенсировать. Ходил к директору, объяснялся и выслушивал за Тончиковы проделки, время от времени помогал с домашкой и в целом периодически "вправлял мозги" своему брату, напоминая, что воспитание ребёнка – дело непростое. Алексей старался как мог. Всё чаще забирал Толика к себе, так, что тот почти прописался в его квартире, готовил уже на двоих, откладывал часть получки на всякую всячину для пацана… К двенадцати годам у Анатолия остался только Жила. На смерть отца, которого он никогда не видел, Тончику было наплевать. Он не находил смысла в том, чтобы убиваться по незнакомому человеку, который, кажется, даже ни разу не вспомнил о собственном сыне. О том, что его батя "окочурился на зоне" Анатолий узнал от третьих лиц и воспринял совершенно спокойно. Лишь разок шмыгнул носом и задумчиво почесал затылок. А вот ранний уход матери Тончик пережил тяжелее. Да, последние пару лет её жизни, они уже почти не виделись. Но как бы Анатолий её не опасался и не недолюбливал из-за появившихся вспышек агрессии, всегда старался приносить деньги и продукты. Мать в его жизни хоть и не долго, но по крайней мере была. Тончик старался сильно не "ныть" — не по-мужски. Выходило с переменным успехом. Жила так или иначе отнёсся с пониманием. Он к тому времени уже успел выучить повадки пацана и понимал, что иногда тому необходимо давать послабление. Алексей, впрочем, на послабления был не особо щедр. Он предпочитал "закалять испытаниями". По этой причине взрослеющий Толик много чему учился сразу на практике. Например, на "уроке" плавания его просто швырнули в воду с установкой: "греби". Тончик терпел и даже почти не обижался. Жила ведь – чужой ему человек – заботился, хоть и своеобразно. Ему в отличие от родного отца оказалось на пацана не наплевать. Анатолий долгое время просился к нему в протеже и в итоге своего добился. Жила начал посвящать его в их "взрослые" дела, научил брать квартиры, приложил руку к совершенствованию его умения драться. Пусть Алексей Жилин и не являлся образцом порядочности, но и у него был определённый кодекс, что Тончик безропотно уважал и чтил. Ругал Жила часто, но исключительно за дело. Даже воспитательные подзатыльники Анатолий бо́льшую часть времени сносил молча. Иногда, впрочем, он всё же переживал. Переживал, что недостаточно хорош, что его и не любят вовсе, что он слишком глупый и бестолковый, не годный в протеже. Удивительно, но на мизерное количество материнской любви Тончику почти всё время было плевать, не говоря уже о вовсе отсутствующей отцовской. А тут вдруг стало важно, чтобы его хвалили. От чужой строгости Анатолию этого лишь больше хотелось, а похвала из-за своей редкости была лишь ценнее. Тончик буквально готов был ловить каждое слово своего наставника. От Жилы Толя бессознательно перенимал бо́льшую часть привычек. Они оба не замечали, но одинаково поправляли головные уборы, чесали нос, садились за стол. Поэтому, когда с языка невольно сорвалось неосторожное “бать”, Анатолий не удивился, только смущённо спрятал глаза. Бывает.

***

Тончик закуривает, опуская взгляд на простирающуюся под ним улочку. По вечерам стоять на балконе в олимпийке стало холодно. Он задумчиво мусолит фильтр сигареты в мозолистых пальцах, переминаясь с ноги на ногу от неприятной прохлады, поскрипывая резиновыми тапками о половицы. Должен ведь скоро вернуться… Анатолий цыкает сам на себя, стараясь запихнуть зарождающуюся тревогу куда подальше. Не маленький уже, чтобы параноить. Сигарета внезапно противно горчит. Горечь, впрочем, мгновенно улетучивается, стоит заметить в арке двора знакомый силуэт. Тончик улыбку не прячет – он в темноте балкона один, лишь огонёк тлеющей сигареты увидит, разделит с ним эту открытую беззастенчивую радость. Он торопливо утаптывает бычок в пепельнице и шагает в квартиру, закрывая за собой дверь, из которой не по-летнему тянуло. На крошечной кухне тепло и светло, газовая плита радушно вспыхивает огоньками, начиная медленно, но верно, нагревать чайник. Анатолий скидывает олимпийку, оставаясь в одной майке и спортивных штанах. На поверхность стола, накрытую застиранной скатертью, опускается вазочка с деревянными пряниками и горсткой любимых конфет. Тончик достаёт кружки – большую и ещё больше – и не слышит, как в коридоре проворачивается ключ. — О, шкет, а ты чё тут уже, без меня чаёвничать собрался? Анатолий оборачивается, на секунду приобретая вид до забавного растерянный. Тут же приветливо хмыкает. — Тебя как раз ждал, — он поспешно огибает стол, чтобы отодвинуть стул. — Вот это сэрвис, — шутит Жила, усаживаясь на подготовленное место, стягивая чёрные шпаку и олимпийку, — Чего суетишься то так, малой? Тончик ставит на стол кружки с горячим и крепким чёрным чаем, разглядывая мигом преобразившегося в домашних условиях Алексея. Тот стал не мягче, но теплее, уютнее будто. И смотрит уже по-другому… Анатолий, о котором уже чаще говорили “здоровенный лоб”, чем “малой”, теряется. — Ну так это… — невнятно выдавливает он, опуская глаза. Жила с довольным видом обмакивает сухой пряник в чай и кивает, мол, давай уже. — Так день отца сегодня. Алексей чуть не давится пряником. — Я тебя типа… поздравить хотел, — Тончик облизывает внезапно пересохшие губы, тут же начиная тараторить, — Ты эт', извини, я чёт ничё не купил, не знал совсем, ну оно, понимаешь, я всё думал… и вообще— Анатолий резко замолкает, когда его заключают в крепкие объятия. — Спасибо, Толь… Чужой голос слегка охрипший то ли от невовремя проглоченного кипятка, то ли… Чёрт его знает, от чего. В лицо Тончик заглянуть не может, но охотно обнимает в ответ, зная, что ему улыбаются. Приятно удостовериться, что всё на своих местах. — С днём отца.