дико, например

В бинтах Пётр напоминает мумию, незаконченную, уродливую и какую-то неправильно-весёлую. Игорь не знает, как бы сам реагировал на свою простреленную голову, не знает, начал бы веселиться и оставаться в больнице Петербурга, если бы сам жил в Москве. Но Петра, кажется, всё устраивает. — Жрать здесь нечего. Бургер хочется пиздец, — рассказывает он, когда Игорь приходит проведать. Весна звучит отовсюду: птицы не замолкают ни днём, ни ночью, деревья начинают потихоньку шуршать листвой. После дождя воздух становится душным и сладким. Ещё немного и затопит запахами зацветающих деревьев и кустов. Тётя Лена скажет: — Пахнет красотой. А Прокопенко ответит: — И аллергией. Но Петру вроде бы даже нравится. Игорь не в первый раз приходит в больницу навестить. И каждый раз они торчат во дворе. Ходят вдоль забора, сидят на скамейке под дубом. Пётр рассказывает про ужасную больничную еду, жалуется, что в Москву хочется и что мать приехать порывается. — А чё ей тут делать? Ну посмотрит она на мою башку пробитую, ну поплачет у меня над душой. Что с этого? Легче-то никому не станет. Мне так точно. Игорь пожимает плечами. Ему виднее, его же мать. У него-то матери нет, да и помнит он её плохо. Тётя Лена не в счёт. — Проблема ещё в том, что меня от морской болезни у вас всё время укачивает, — говорит Пётр, кривя губы. — Из меня моряк хуёвый бы вышел, я крыса сухопутная. И тельняшки мне не идут. — Чего? — Гуччи флип-флап вашему болоту, блять, — с кривой улыбкой говорит Пётр. Игорь не понимает, о чём тот, но на всякий случай недовольно хмурится. — В Москве было бы проще, говорю. Дома стены лечат, как мать говорит. А выпускать не хотят. — Тебе подростки со своей музыкой весь мозг съели. Поэтому и не выпускают — опасен для общества. — Да ладно тебе, Игорёк. На мне как на коне ездить можно, у моей бывшей спроси. Смеётся с глупым всхрюком. Игорь в ответ усмехается. — Не такой хороший, раз бывшая. — Знаешь, угрюмым камнем ты мне больше нравился. Козлиной тебе не идёт быть. Это больше моя прерогатива. Пётр смотрит ему в глаза, чуть склонив голову на бок. Игорь в очередной раз думает: как же он напоминает мумию. Не хватает только маски золотой и можно в саркофаг класть. Даже бородка дурацкая успела отрасти. Нужно будет бритву передать, если такие вещи вообще законны, а то в больнице итак как на зоне. — Я на твоё место не претендую. — Так и думал. Петра выписывают спустя ещё две недели после того разговора. Его лечащий говорит, стоило бы ещё на месяц остаться, но терпеть товарища Хазина П. Ю. — себе дороже. Да и сам он рвётся на свободу, домой, в Белокаменную. Говорит, дела у него там неотложные. — Деловой ты какой, — говорит ему Игорь. Пётр кивает. Да, он такой. В каждой бочке затычка, в каждой заднице заноза. Без него всё и вся загнётся, разрушится, никто и никогда не починит потом. Так он Игорю и говорит, когда тот подвозит его до ведомственной квартиры на Чкаловской. Недавно снова прошёл дождь, улицы тонут в грязных лужах и слякоти. С реки дует, ветер щипается за уши и нос. Пётр недовольно кривит лицо. — Погода у вас паршивая, — говорит он. Игорь пожимает плечами. — Ко всему привыкаешь, — говорит, и, немного подумав, добавляет, — здесь вам… — Не Москва, — заканчивает за него Пётр. На сборы ему выделяют три дня. Он заглядывает в участок, долго разговаривает с Прокопенко в кабинете, а потом заглядывает в отдел. Березин хлопает его по плечу, Фролов злобно зыркает из-за своего стола. Лена в отпуске. Игорь вызывается подбросить до съёмной квартиры. Пётр сначала отказывается, но потом понимает, что едва ли разберётся с дорогой к дому. — Чем планируешь заняться? — спрашивает Игорь, когда они заезжают во двор. — Не знаю. Город посмотрю? — На Исаакий не забудь взглянуть. Вечером красиво подсвечивается, — Игорь улыбается. Лена бы точно дала ему подзатыльник за такие шутки. Пётр пожимает плечами. — Надо бы. Покажешь? Домой в Москву уезжает на Сапсане, предпоследним рейсом в четверг. Бинты уже сняли. Лечащий ещё хотел Петру на память пулю подарить, но как-то подзабылось. Вместо пули выдали потерянную кем-то бейсболку с эмблемой Найк над козырьком. — Чтобы проплешиной своей не пугать, — говорит он Игорю, когда они стоят перед Московским вокзалом. Вещей у Петра немного: одна дорожная сумка и вагон самомнения. Прощаются быстро и просто — жмут друг другу руки. Пётр говорит, что ждёт его в Москве, и оставляет визитку со своим номером. По работе они пересекаются ещё три раза. Пётр приезжает к ним в командировку через месяц, гонится за остатками той банды, из-за которой его потрепали в прошлый раз. Дважды Игорь забегает в Москву, пробегом до Зеленограда и волчком по замкадью. — Ты в Москве-то толком не был, — говорит ему Пётр, когда они курят перед Ленинградским вокзалом. — Прикатывай ко мне в отпуск. Хоть город посмотришь нормально, без хуйни. Игорь думает, надо возразить. Чего он тут не видел? Стекляшек из Сити? Красную площадь с Лениным? Трупов и у них хватает. Игорь говорит: — Жди через неделю. Прокопенко обрадовался — Игорь наконец-то начал заводить друзей. Даже собирается куда-то к ним ехать, а не просиживать две недели на их с Леной даче. Игорь тоже рад выехать куда-то дальше Ленобласти, пусть и ворчит проформы ради. И с Петром увидятся. Мошки вьются вокруг его головы, пытаются залезть в глаза и в нос. Игорь уже жалеет, что вышел из дома, выехал из Питера, вышел из поезда. Пётр встречает его с улыбкой и сигаретой. — С приездом, товарищ отпускник. Жмут друг другу руки, курят, выходят с вокзала, снова курят. Вечера в Москве жаркие: солнце печёт затылок и спину. Пот катится по спине, в кожаной куртке жарко. Игорь чувствует себя идиотом: не посмотрел погоду, взял с собой мало одежды, на фоне Петра выглядит провинциально (но на фоне Петра все выглядят провинциально, чего уж тут). С дороги ещё устал страшно, хотя ехать, казалось бы, всего ничего —на метро до Новокузнецкой. Пётр пытается рассказать случай с работы, но из-за шума поезда ничего не слышно. Когда выходят на улицу, история забывается — Москва отвлекает широкими улицами и длинными заборами. Игорь с непривычки иногда приоткрывает рот, Пётр смеётся, дразнит деревенщиной в шутку. Без злости. Как хороший приятель. На одном из заборов по пути написано большими буквами «Ксюша шлюха», а рядом приписка чуть поменьше: «Хуй». Пётр зачем-то фотографирует надпись, посмеиваясь себе под нос. Вопросы Игорь задавать не привык, но замечает: — Смех без причины признак знаешь чего? — А? Да хуйня. Знакомую одну вспомнил. Забавная с ней история. Расскажу как-нибудь. Квартира у него большая, светлая, похожа на те, с модных картинок интерьерных блоггеров. Мебели у Петра по минимуму: светлый кожаный диван, рядом такое же светлое кресло, стеклянный кофейный столик, барная стойка вместо стены отделяет кухню. Игорь удивлённо присвистывает. — В Москве такие хорошие зарплаты? Пётр усмехается: лучше, чем везде. Поужинать решают дома. Тащиться куда-то лень, Пётр устал после работы, а Игорь с дороги. Они заказывают китайские коробочки из Деливери клаб, спускаются в магазин, покупают трёшку разливного на двоих. Игорь говорит, что Петра благословили горячей водой, Пётр хвастливо хлопает по бойлеру в коридоре. — Красиво жить не запретишь, — пожимая плечами, отвечает Игорь. От пива и острой еды ему становится легче. Отпуск наконец-то догоняет, Игорь расслабляется, от души смеётся над тупой французской комедией по телевизору, слушает про будни московской полиции, рассказывает про алкашей с Думской. — И ты прикинь? Один из них реально притащил в бар ствол! Пиздец, — рассказывает Игорь, пока относит мусорный мешок в коридор. — Откуда только достал? А люди ещё жалуются, что оружие достать трудно. Да нихуя! — Это естественное желание защититься, — говорит Пётр, смахивая чёлку со лба. — Никогда не знаешь, когда на тебя нападут, понимаешь? Игорь раздражённо фыркает, поправляя домашнюю футболку на плече. — Мы же не в Америке, где у любого подростка пушка. Кто тебя здесь тронет? Пётр складывает средний и указательный пальцы вместе, приставляет их ко лбу Игоря. Руки у него ледяные, будто только с улицы пришёл. — Бах. Ты умер. Взгляд напряжённый, цепкий. Сканирует Игоря, ждёт любой реакции. Игорь перехватывает его пальцы-пистолеты рукой, отводит от своего лба. — Это пальцы. — Раз в году и пальцы стреляют. Они смотрят друг на друга — допрос без звука и слов. Игорь пытается найти на дне чужих глаз что-то, какой-то вопрос или предложение. Или ответы. Зачем они здесь, зачем его Пётр позвал в эту самую Москву на отпуск, зачем Игорь согласился. Ответы найти не получается, только зависнуть на месте. — Долго мы так ещё? — Пётр ухмыляется. Мимо них пролетает муха, жирная, жужжит противно и медленная, как будто не до конца после зимы проснулась. Игорь раздражается. Из-за мухи, из-за ухмылки Петра, из-за жары на улице и того, как он глупо выглядит на фоне Москвы. Пётр дёргает рукой. Через секунду Игорь заламывает руку ему за спину, подсекает под коленом. Бездумно, чисто на автомате. Пётр удивлённо вздыхает, не успевает толком среагировать и валится на колени перед Игорем. Муха жужжит уже в другой комнате, с улицы доносится шум дороги. Пётр громко и тяжело дышит. Игорь сжимает его запястье, второй рукой придерживает за плечо. Пётр смотрит в пол, разглядывает длинный ворс ковра. На коленях стоять в любом случае неудобно, но лучше, чем на голом полу. Так кажется Игорю. Он наклоняется к лицу Петра поближе. Разглядеть эмоции не выходит — волосы мешают. В голове жужжание мухи и полная каша. Игорь осторожно дует ему в ухо, аккурат под местом, где прошла пуля. Чувствует, как чужое плечо вздрагивает под его ладонью. Петя медленно поворачивает к нему голову. Пульс стучит у Игоря в ушах, когда они вновь встречаются взглядами. У Пети щетина над верхней губой, зрачки огромные, как блюдца. Лицо красное. Он нервно облизывает губы. Петя зеркалит его и хрипло произносит: — Загорелась в жопе береста, да? У Пети на лице слабая ухмылка, у Игоря — мурашки вдоль позвоночника. Береста горит на дне его зрачков. Игорь отпускает его руку. Говорит, пора спать. Отпуск в Москве проходит сумбурно. Петя даёт ему ключи от квартиры, просит «чувствовать себя как дома», а сам пропадает на работе. Игорь не понимает, чего он ждал. Ежедневных экскурсий по приезде ему не обещали, задушевных разговоров по вечерам — тоже. Зачем звали и что с него взять — неясно. Что с Москвы взять тоже непонятно. Вся она такая шумная и пёстрая, людная донельзя. Питер тоже кажется людным, но Москва похожа на муравейник-переросток. Игорь приезжает на Красную площадь. Не впечатляется, площадь как площадь. Разглядывает вход в мавзолей, но внутрь заходит. Мертвецов ему и на работе можно посмотреть, бесплатно. Несколько раз звонит Прокопенко и тёте Лене. Отчитывается: у него всё хорошо, обут, одет, накормлен, спать уложен. Прокопенко просит передать Москве пламенный привет, тётя Лена ворчит, что он не взял с собой фотоаппарат. — Как потом отпуск вспоминать, Игорь? Иногда они с Петей пересекаются по вечерам. Игорь рассказывает ему про Москву голосом туриста, Пётр обещает сводить его в нормальный бар и бухануть как настоящие пролетарии. — Для отпускника ты слишком трезвый. Это неправильно, — говорит он Игорю, когда они заходят в один из баров на Трёхгорке. — Так и спиться недолго. — А в нашей работе иначе никак.

***

— Кем ты хотел стать в детстве? — спрашивает у него Игорь. Петя ненадолго задумывается, хмурит брови, шкрябает нос. — Битлом, — пожимая плечами, говорит он. — Типа, знаешь, скачешь по сцене с гитарой, поёшь. Тебя все любят, девки лифаки на сцену кидают. Охуенно. «Let it be» на фоне звучит как насмешка. Петя раздражённо цокает языком, но переключить не просит. Думает: заслужил, наверное. Пол МакКартни начинает тоскливо выть свой припев. Игорь шумно опрокидывает стопку в себя. — Хотел быть битлом, а стал ментом. Петя грустно усмехается. — Ага. А ты? Над ответом почти не задумывается, выдаёт сразу: — Смотрителем зоопарка, — говорит Игорь. — Они на животных каждый день смотреть могут. — Так мы тоже на животных смотрим, Игорёш. Каждый день, если не сафари блядское, так шапито ебучее. «В мире животных» отдыхает, бля. Игорь согласно кивает. — За это и выпьем. Разливают остатки текилы по стопкам, шумно чокаются. По лимонной дольке съедают на последних аккордах битловской песни. Петя предлагает сменить бар, но делать это так лень, что они решают досидеть до победного. Из туалета он выходит таким же пьяным, холодная вода мало чем помогла. Петя сидит на том же месте, рядом с ним два бокала с виски. Игорь подсаживается обратно, выходит неуклюже, он чуть не роняет подставку с салфетками на пол. — Аккуратнее, медведь, — криво улыбнувшись, говорит ему Петя. — Меня Фёдор Иваныч не простит, если я тебя назад частями отправлю. — А ты не отправляй. По люкам спрячь и всё. Как будто так и надо, — Игорь хрюкает себе в кулак, когда думает об этом. Должно быть похоже на какую-то старую игру, типа Супер Марио. Супер Педро. Игорь зачем-то говорит это вслух. Петя лающе смеётся. — Это что-то из разряда гей-порно? Или стрипуха? — Кино такое было. Про стриптизёров, да. Только чел там был не Педро, а Майк. Но тоже супер, — пожимая плечами, говорит Игорь. — А я типа супер? Польщён, — Петя самодовольно ухмыляется, салютуя ему бокалом с виски. — Да ты вообще красавчик. Почти как из порно, лучше даже, — Игорь хлопает его по плечу. Петя смотрит на него недоверчиво. — А ты шаришь, — говорит. — Часто на мужиков внимание обращаешь? — Иногда. Ну, знаешь. Типа, и такое бывает. Игорь отпивает из бокала. Шум в голове смешивается с музыкой на фоне — что-то на незнакомом ему испанском. Может быть, про любовь, а может быть, про убийство. Какой же он пьяный. — Ну, типа. Бывает. Не у всех, конечно, но много у кого. Типа, как у меня в школе, знаешь. Сосёшься с челом на балконе, а потом выбегаешь с хаты и пердолишь домой три часа. Игорь хмурится на него. — В смысле? — Ну, знаешь, — задумчиво говорит Хазин, — когда в первый раз видишь перед собой чужой хер… заставляет нихуёво так прибалдеть. Игорь молча хлопает глазами. Петя задумчиво болтает остатки виски в стакане. Музыка на несколько секунд замолкает. Слышно обрывки чужих разговоров, звон ножей и вилок о тарелки, как в чужом стакане болтаются остатки льда. До Пети доходит смысл сказанного с началом новой песни. Он залпом допивает виски, громко ставит бокал на стойку. Игорь осторожно дотрагивается до его плеча. Петя вздрагивает, резко поворачивает к нему голову. — Чего? «Ничего», — хочет сказать Игорь, но только чуть сильнее сжимает его плечо. — Вам повторить? — бармен появляется перед ними будто из ниоткуда и совсем не вовремя. Игорь смотрит на него с ненавистью. Если бы взгляд мог убивать, бармен уже валялся бы под стойкой. Игорь не может убивать взглядом, а бармен нервно сглатывает. — Шесть шотов текилы и счёт, — говорит ему Петя. Пальцы у Пети ледяные, а губы сухие, горячие. Они обтирают стену за углом бара. Холодно. Игорь прячет озябшие руки под водолазкой Пети, прикусывает кожу под линией челюсти, слушает чужое шипение. — Блять, — раздаётся у самого уха Игоря. Сложно поспорить. Петя сминает футболку у него на плечах, прикусывает мочку уха. Игорю почти не страшно от своих желаний. То ли алкоголь сыграл, то ли помутнение рассудка. Петя пьяно улыбается, опускается перед ним на колени. Игорь смотрит на его зрачки — огромные, почти во всю радужку. — Слюни подбери, — фыркает Петя, расстёгивая ему ширинку. С утра наваливается тяжесть выпитого алкоголя и принятых решений. Открывать глаза не хочется, да и силы едва есть. Игорь сонно щурится на белые простыни и серый прямоугольник окна. Закрывает глаза — свет режет как нож. Сонные слезинки копятся в уголках глаз. Он зажмуривается, натягивает тонкую простынь на плечи. Из окна дует. Дым щекочет ноздри — Петя курит. Игорь смотрит на Петину спину. Едва ли он похож на женщину: слишком широкие плечи, узкие бёдра, узкая полоска шрама на боку. Пытается понять, это его ещё хоть как-то беспокоит или нет. Мысль ускользает, не успев толком сформироваться. Он медленно моргает, жмурится до белых звёздочек перед глазами, приподнимается. Кровать у Пети, как у людей, на любое движение отзывается мерзким скрипом. Игорь вздрагивает от неожиданности. Думает, было ли так же громко ночью. А если кто-то другой слышал? Важно ли ему это? Важно ли это Пете? — Проснулся? — бросает Петя через плечо. Игорь прикусывает губу. Кивает, хоть его и не видно. — Ага, — хрипит в ответ. Поднимает голову с подушки, усаживается на кровати. Пружины вторят его утреннему хрипу.— И что делать с этим будем? Петя тихо хмыкает, пускает из носа дым. — А чё делать? Жить. Жалеешь? Игорь сверлит взглядом его плечо. Мыслей в голове нет, пустая. Во рту привкус вчерашнего виски, в висках противный писк. Сожалений в Игоре нет, кроме того, что не взял минералку на утро. Он облизывает сухие губы, поднимается с кровати. Пружины с облегчением выдыхают. Рядом с кроватью валяется плед, Игорь натягивает его на плечи, шмыгает носом. — Сигарету стрельнешь? — спрашивает он, выходя на балкон. Петя протягивает мятую пачку и кружку с остывшим кофе. Игорь сжимает фильтр в зубах. На губах остаётся вишнёвый привкус. — Нормальные менты сигареты со вкусом не курят. Петя скидывает пепел из окна. Солнце ещё не жарит. Прохожие кутаются в ветровки и офисные пиджаки, девушки придерживают воздушные платья, того и гляди, ветер подхватит их и утащат далеко-далеко, где не были ни Алиса, ни Элли. Игорь затягивается, огонь съедает папиросную бумагу и табак. — И в жопу не долбятся, — отвечает наконец Петя. Стоят ещё минут двадцать, выкуривают по одной, допивают кофе. Выходят обратно, когда Петя жалуется на замёрзшие ступни. Игорь в Москве не задерживается. Но всё это время они сидят дома с похмельем, заказывают пиццу с острым перцем, бегают за пивом в соседний магазин, а потом соревнуются, кто громче рыгнёт. Курить бегают на балкон, чтобы не провонять Пете хату, смотрят подборку боевиков на Смарт ТВ, громко комментируют дерьмовые спецэффекты из старых фильмов. Спят вместе. Игорь сначала противится, заводит речь про диваны, про «необязательно это всё». Петя фыркает и говорит: — Поздняк метаться, тащ капитан. Игорь не мечется: засыпает, стоит голове коснуться подушки.