вино и я

      Холодные, сладкие губы. Целовать их — целомудрие и молитва. Сын Хо знает, что Бога нет, но вот он, пьяный от вина, жмущийся от холода и ветра Бог. Бога зовут На Гём. Сын Хо не может насытиться и оторваться. Как сладко, как пряно это чувство обожествления. Как приятно сжимать плечи, кусать ключицы и слышать крики. Его Бог — человек. И это богохульство только на словах, в реальности же, сплошное безумие. Самое настоящее безумие. Свёл с ума. Уничтожил. Покорил. Возложил на алтарь из покалеченного разума и давно забытых чувств.       Что же ты сделал, На Гём? Приручил дикую собаку. Теперь ему, Сын Хо, говорить «хозяин»?       Он скажет.       Он говорит:       — Господин На Гём.       Господин На Гём стыдливо вспыхивает, прячет глаза за растрепавшейся, мокрой от пота челки. Сын Хо ненасытен — жар этого тела так жесток и милосерден одновременно. Он уничтожает, исцеляет. Врываться в тесноту бёдер, чувствовать целомудренные касания тонких ладоней… Сколь много сейчас того, что раньше он не ценил. Как быстро мелочи стали богатством.       На Гём прячет от него глаза. В глаза его хочется смотреть, тонуть, захлёбываться. У Сын Хо в груди, внутри, там, где раньше не было, но сейчас — Вселенная — что-то мечется и рождается из пустоты. Сын Хо спрашивает:       — Ты останешься со мной?       Если не останется — кем будет Сын Хо?       Как быстро он потеряется? Как быстро вернётся бессмысленность, которой он раньше жил?       На Гём молчит, не отвечает. Пьёт вино, жмётся от ветра. Сын Хо встаёт на колени и стоит, умоляет даже, наверное. Стоит. А когда На Гём уходит, касаясь напоследок тонкими ладонями — умирает.       Почему-то дышит, но зачем, когда Бога нет?