***
Возле гаражных кооперативов — в самой глуши города, тускнеет одинокий, разбитый фонарь — один на весь участок. Но внутри, без наличия окон, и этого не прочувствовать. Звёздным лучам тоже никак не проникнуть сквозь защёлкнутые на замок двери, да и выбравшаяся из туманного полотна луна расклад не поменяет.***
Вслепую свернув на более-менее выравненную поверхность, массивные подошвы зимних ботинок с пятисантиметровыми слоями снега поверх, ступают на тонкий лёд. Хрупкая основа надламывается, издав жалобный звук потрескавшегося пластика. Мозг реагирует медленнее, чем тело, в ту же секунду и без подготовки осевшее на несколько метров вниз. Внизу ещё холоднее. И темнее — полная тьма. Она поглощает последний источник света небесных путеводителей.***
Предложенное новым другом жильё уже не кажется таким неудобным предложением, на фоне тех неудобств, что приходится терпеть, лёжа в полном одиночестве, мозоля конечности на импровизированной койке из сложенных в ряды шин, накрытых пуховыми, засаленными накидками и шерстяными покрывалами, поверх которых простелена и собственная телогрейка. Однако это всё равно лучше, удобнее, и даже безопаснее, чем старая, непонятно зачем притащенная сюда, скрипучая раскладушка, в надёжности механизмов которой имеются большие сомнения. К таким условиям здешний гость не привык. Он чувствует, как начинают затекать руки, ноги, пальцы, как немеет всё тело.***
Темень звенящая. Сознание мутное. Счёт времени потерян. Мозг находится в центре хоровода разогнавшейся карусели. В носу неприятно щиплет. Противное пиликанье бьёт по ушам ультразвуком.***
Тиканье будильника кажется особенно зловещим. Рабочий автосалон ночью в принципе ощущается каким-то жутким и чужим, но приходится коротать здесь своё время.***
Тьму прорезают слепящие лучи. Они стремительно проникают под прикрытые веки, добираясь до глаз. С небольшими усилиями их удаётся распахнуть, дабы разглядеть что-то в этом бесконечном, но давящем на голову пространстве.***
Свет включается неожиданно и бьёт в лицо.***
Попытка шагнуть в сторону источника свечения не пользуется успехом — под ногами нет опоры, гравитация здесь действует совершенно по-иному, а тело непроизвольно клонит вперёд, будто оно сейчас совершит сальто в открытом космосе, однако сталкивается с сильным сопротивлением — совсем не атмосферным. И тут узник этого плена понимает — он под водой.***
— Кто здесь?***
Заблудший на автомате начинает разводить руками и дрыгать ногами, дабы прийти в движение, его зрачки быстро перемещаются вправо-влево — ищут. Находят объект.***
— Да не боись, эт я — Сергеич, — мужчина проходит вперёд, впуская лунный свет в распахнутые двери гаража, — Начинать рабочий день без весточки — не дело. На, передаю.***
Объект освещает собой ночную толщу воды в радиусе нескольких метров.***
— Это что, бейдж? — Чего? Карточка это твоя. Именная. Табличка — называй как хошь. Как сотруднику цеха сделали. Красавец, Игорюня — поздравляю.***
Скиталец подбирается к вещице, как к сундуку с сокровищами, будто нашёл настоящий клад — сияет она, как пятьсот тысяч злат и алмазов. Только не естественным блеском, а кислотным неоном — совершенно не драгоценно. Чем больше сокращается расстояние, тем лучше прорисовываются текстуры водорослей, и тем сильнее нарастает звуковая волна. После рассмотрения этой мигающей штуковины вблизи, тело пробирает холодная дрожь.***
Подболотников внимательно вглядывается в кусочек плотного картона прямоугольной формы. Он очень ждал свой первый именной бейдж. Ну, как свой — по имени-отчеству, вроде, да… Что-то внутри него щёлкает — точно надламывается.***
Вблизи механизм представляет собой табло, обмотанное какими-то проводами. На табло идёт обратный отсчёт. Отсчитываются пока ещё часы — чуть меньше четверти суток. Катамаранов нашёл бомбу.***
— Извиняюсь, но что это? Здесь не моя фамилия. — Как не твоя? А чья? — доносится второй голос откуда-то, а потом рядом с одним из новых коллег по цеху появляется и второй. Игорь даже не обращает внимание на то, что мужчины вломились сюда ночью.***
Как взрывчатка здесь оказалась? Об этом думать не хотелось, но если прямо сейчас не увезти эту штуку подальше от города, то его ждёт катастрофа.***
— Это не моя вещь. Администраторы, должно быть, что-то перепутали — здесь не мои данные. — О как! Слышь, Николаич, он походу решил окончательно оставить старую жизнь в прошлом, скоро и цвет волос поменяет. — Да не, Сергеич, он просто взял фамилию мужа, а нам не сказал, — с энтузиазмом картавит второй рабочий, подкрепляя смехом искромётную шутку. Беспомощный взгляд Подболотникова, в попытках понять, что происходит, начинает терять фокус, его же рваное дыхание утопает в отвратительном эхо чужого гогота.***
Противный скулёж продолжает терроризировать слух. Катамарановск слишком дорог Игорю, чтобы оставлять его на погибель, но он совершенно без понятия, как заглушить, обезвредить эту штуку. Как вытащить её отсюда. Времени на раздумья не так много — решение нужно найти прямо сейчас.***
— Точно! Погодите, я сейчас, — Игорь лезет в карман, в отчаянных поисках подтверждения своего существования, но энтузиазм за мгновение исчерпывает весь свой потенциал, — Ничего не могу понять, я же никуда его не выкладывал… В кармане действительно пусто. — Где мой паспорт?***
Стеклянный взгляд устремлён на установку, та извергает из себя пары ядерно-ядовитого цветоколора слепящей яркости. Это явление можно было бы назвать дискотекой под водой, если бы оно не было так схоже с галлюциногенным эффектом. Наркотиками Катамаранов никогда не увлекался, но почему-то ему кажется, что сейчас его вот-вот разорвёт от последствий далеко не первого трипа.***
— Наталич, ты не в себе? — Похоже, что да… Не в себе… — тихо проговаривает про себя иногородец.***
Пары закручиваются в спирали, от которых перед глазами — а затем и в сознании — всё превращается в центрифугу. Эти пары влияют на самочувствие, заставляют слабеть и вызывают временную слепоту — судя по всему, они радиоактивны. А ещё горячи. Настолько, что доводят до бурления холодную, январскую воду здешнего водохранилища в местах соприкосновения с ней, постепенно окрашивая её, накачивая токсинами.***
Этого не может быть, это какой-то бред… — Нет у тебя паспорта. Лет так пятнадцать, как и жилья, и официального трудоустройства — ничего у тебя за плечами нету, — голос доходит до Игоря каким-то гудящим гулом, — Раньше хоть выпивка была, а теперь и её нет. Уже не слушая разглагольствований, отдающих в перепонки невыносимыми вибрациями, автомеханик глубоко погружается в себя.***
Ладонь прислоняется к источнику опасности, дабы ухватить находку и утащить вверх, но тут же пронзается ожоговой, адовой болью, которая, как искра на тлеющем фитильке свечи, передвигается по венам, держа курс на сердце, оставляя за собой раскалённые угли, вместо плоти. Строитель максимально осязает кипящую — в прямом смысле этого слова — кровь, которая сейчас магмой выжигает внутренности. Некогда ледяная вода уже не охлаждает. Он вскрикивает, выпуская пузырьки воздуха носом и ртом. Ладонь моментально краснеет, освобождая мышцы от пласта кожи — благо до костей деформация дойти не успевает. И почему от этой нещадной физической боли становится легче, чем было до?***
Как это произошло? Он лежал у меня в куртке, я помню… Неужели это место — самая что ни на есть чёрная дыра для моей прошлой жизни? Неужели вместе с моим городом исчезло и моё «Я»?***
Вода уже достаточно нагрета, чтобы снять с себя ватник. Игорь знает — это малоэффективно, но заворачивает в телогрейку изобретение дьявола, дабы его возможно было хотя бы взять и вытащить на поверхность, пока плотный слой ткани постепенно разрастается дырами, а сквозь него горячими парами обдаёт и так травмированную руку. Главное — просто подняться.***
Отсюда надо выбираться. Кажется, чужеземец впервые начал осознавать, что несмотря на относительно благоприятный исход, которого могло не быть при его изначально шатком положении, он теряет себя и своё начало. Кто такой Катамаранов? И впервые задаёт себе этот вопрос.***
Выбирается на поверхность Игорь почти к рассвету. Он задерживает взгляд на пузырьках кипящего водохранилища, теперь напоминающего радиационные, горячие источники, в которых дотаивает последняя наледь. Небо до сих пор по-зимнему сурово и теменно. Утренняя цветовая гамма только-только внедряется в мрачное полотно абстрактными, ало-золотыми, малиново-синими разводами, однако яркость палитры от устройства в руках затмевает их, а радиус освещения и температура таковы, что Катамаранов готов поклясться — он держит в руках солнце.***
Подболотников сканирует взглядом фамилию, что так упорно фигурирует на документе. Теперь он может не сомневаться — у него здесь действительно ничего нет. Не только паспорта и дома, а вообще ничего — ни друзей, ни семьи. И даже самого себя у него нет. Всеобщая любовь оказалась миражом — она тоже принадлежит не ему.***
Став центром освещения всей округи, строитель невольно собирает возле себя ленивых наблюдателей, что зомбировано смотрят за происходящим. Будто не в их городе вот-вот произойдёт беда.***
Катамарановск дал иноземцу то, чего не давал его родной город — здесь он наконец почувствовал себя нужным, и это единственное, что помогало ему отвлечься от тоски. Но горожане просто рады за новую жизнь друга. И этот друг — не он. Им нужен не он. Они рады не за него. Он никогда не станет здесь отдельной, живой единицей. Он никогда не восстановит здесь своё имя. Игорь Подболотников тут — никто, чужак, и жизнь проживает чужую. Только похоже, что он единственный, кто это замечает. У всех остальных глаза застлала иллюзорная, розовая плёнка, проходя чрез которую он — это и есть их Игорь Натальевич.***
Катамаранов предстаёт пред всеми равнодушными взглядами местных жителей. Среди них — его друзья, которые так и не заметили, что его нет с ними больше. Не распознали подмены. Не учуяли, что перед ними всё это время другой человек. Новый Игорь полностью перебил воспоминания о нём, как о пьянчуге и дебошире. Новый Игорь не любит группу «Сектор Газа», слушая вместо неё симфонический оркестр в записи; совершенно не знает, как и где достать осетров в здешних водах; в каких болотах водятся грибы; а ещё никогда не ищет Серёгу. И, судя по всему, по такому Игорю никто не скучает — по нему настоящему, по его характеру, его прежним чертам. И Чёртам. Как будто у всех в мозгу произошла мгновенная автозамена со стиранием прошлого.***
Впервые в своей жизни, Подболотников решает сделать что-то, по его меркам, безрассудное, когда рвёт чужую именную карточку и выбегает из гаража. Он несётся прочь, не замечая торчащих из-под снега коряг и попадающихся на пути пней. Земля под ногами устроила пляски — не иначе, как на костях его прежней жизни. Он слышит одно и то же от торговок в киосках, мимо которых пробегает; от бабок, сидящих на лавочках во дворах: «Эх, Катамаранов — пить бросил, а всё такой же бешеный». Отсюда хочется уехать — неважно куда: домой, или в неизведанные просторы, лишь бы не видеть здесь искажённые лица знакомых и не слышать больше обрыдлую, чужую фамилию. Игорь сам не замечает, как оказывается на том же вокзале, с которого всё началось; куда он прибыл перед тем, как потерять всяческие ориентиры. И себя.***
Решительными, но медленными шагами, строитель отходит от заражённых вод, под ритм обратного отсчёта проклятой железяки. Однако в ней он отчего-то видит спасение. Каждый шаг — новый стук. Сигналы всё быстрее, а шаги всё медленнее. Почему-то это тиканье очень похоже на стуки его собственной бомбы под грудью, которая тоже вот-вот взорвётся.***
Рабочий смотрит на карту и в маршруте «Катамарановск-Москва» находит точку, где привык видеть Подболотск на школьных атласах и глобусах. Если прямого билета до своего города здесь не достать, так может, хоть через этот путь он сможет попасть на родную землю? Он готов к любому чуду, и на любое безумие. Если полетит — прыгнет с парашютом, когда на радарах будет то место, где территориально должен быть его дом. Он готов идти в неизведанность — наобум, даже если приземлится в пустой лесистой местности, которую показывают катамарановские карты. Даже если заблудится — он должен попытаться. Может, там в лесах есть портал? Или аномальная зона, заступивши на которую люди оттуда попадают в Подболотск? Он готов поверить и в это. С тяжёлым дыханием он обращается в первую попавшуюся кассу и просит билет до столицы.***
Кажется, что сама земля помогает отдалиться от близких людей. Как будто клочок почвы сейчас раскалывается на две части, как льдина, и течение уносит его вдаль ото всех. Голова невольно оборачивается назад через плечо, будто бы в знак прощания.***
— Паспорт предъявите, — холодный голос доносится из тёмного, неосвещённого светом окна. Приглядевшись, иногородец видит полковника Жилина, — Без паспорта билетика не получишь. Уханье реверберацией разлетается по всему вокзалу. Игорь хватается за голову. — Так сделай! Сделай мне паспорт! Сделай! — несвойственно для себя начинает кричать попаданец, чуть ли не тряся за плечи сотрудника органов, — Пожалуйста! — но вежливости всё одно не изменяет. — Держи, голубчик, чего раскричался? — отряхнув погоны, полковник наклоняется куда-то к ящикам с бумагами. В руки моментально падает тоненькая книжечка с советской обложкой.***
Зеваки молча смотрят, как кожу их друга разъедают химикаты. Никто не подходит, не останавливает. Не подойдут, даже если его дожжёт до скелета — он знает, он уверен. А может его и вовсе не видят? Может он теперь для них, как призрак, ведь их пустые взгляды будто смотрят сквозь него. Зато он точно знает, что один взгляд сейчас пронзает его стрелами. И чей он.***
Игорь всматривается в страницы с опознавательными знаками, в надежде, что милиционер просто ради шутки вытащил его паспорт из куртки и теперь они вместе посмеются, но с фотографии на него смотрит другой человек, очень на него похожий, только даже по взгляду видно — не он. А фамилия снова заставляет испытать ужас, от которого мутнеет в глазах и буквы на бумаге начинают расплываться, смешиваясь в уродливые кляксы. — Так вот ты какой… — дрожащей рукой сжимая в руках краснокожую книжонку, Подболотников пытается посмотреть перед собой — на рельсах отстаивается одинокий поезд. Поезд «Калуга-Подболотск». Именно с него он сошёл, впервые хрустнув снегом на этом асфальте.***
Свободная рука открывает железную, застеклённую дверь, вторая прижимает к сердцу адское светило.***
Приглядевшись, автомеханик видит, как в кабину машиниста заходит некто с каким-то страшным свёртком. И хотя он видит в этом человеке свою копию, у него чёткое ощущение: копия здесь — только он сам.***
«Осторожно: двери закрываются». Загробным тоном произносится дежурная фраза, тут же искажённая микрофоном и непонятно для кого отправленная вовне, прежде чем состав приходит в движение.***
— Стой! Мужчина пытается ломануться вперёд. Он бежит, параноидально опасаясь, что как только приблизится к дверям вагона — транспорт исчезнет. Как тогда, когда он впервые оказался здесь; когда он даже не отследил, как упустил его из виду и этой оплошностью испепелил мосты до дома.***
Устройство покойно прижато к груди строителя — именно там ему требуется сейчас выжечь себя в первую очередь. Больнее уже не будет, раскалённая железка — ничто, на фоне боли его собственного, пока ещё бьющегося аппарата.***
В этот забег вкладываются все силы, только ноги ватные, как материал штанов, шарканье которых сопровождает бегущего. Вагон за вагоном плавно проходят мимо, потихоньку разгоняясь. Он успевает вцепиться в двери последнего из них и влететь туда, пока машина гонит ещё не на таких внушительных скоростях, однако их хватает, чтобы со всей силы врезаться в одно из оконных стёкол.***
Транспортное средство набирает обороты. До взрыва остаётся полчаса, но время, будто издеваясь, намеренно застыло на месте, не позволяя получить долгожданное успокоение от конца.