dislocated

у юнги нет сомнений: с кем бы ни был сейчас тэхён, под кем бы ни стонал, — в сердце он по-прежнему принадлежит только юнги. вот и дёргается по щелчку пальцев, вот и падает на коленки всякий раз, пачкая дорогие шмотки от gucci. джин красиво говорит по-французски, катает тэхёна на своём bugatti днями, а ночами не менее умело катает на самом себе и купает пацана в платине. возит его по выходным на мальдивы и кормит в дорогущих ресторанах, одно блюдо в котором обошлось бы юнги в одну почку, а некоторые — в целые обе. тэхён умело притворяется счастливым, сверкает бриллиантами в ушах и сгибается над снова влипшим в неприятности юнги, у которого свет, нахер, вырубили за неуплату. но тэхён тут, протягивает свои руки и снимает с него рваньё. юнги хочется его замарать. несмотря на боль после идиотской уличной драки, хочется повалить тэхёна прямо на пол грязной ванной, разорвать тряпки от кутюр и отодрать так, как его сладкому шугар дэдди и не снилось. — уже называешь его "папочкой"? — юнги низко бурчит, ёжится от тепла трясущихся рук, что помогают стащить окровавленные лоскуты. и скалится радостно, ведь тэхён тут, со слезами на глазах бинтует ему раны. — не начинай, юнги, прошу. — что не начинать? и сколько же минетов тебе стоил этот пиджак, а? — юнги, пожалуйста... историю их разрыва они видят по-разному, но оба дико страдают до сих пор. тэхён тогда жил почти так же, как и юнги: едва сводил концы с концами, шнырял по улицам в рваных кроссах и растянутой, поношенной толстовке с барахолки. жил в квартире юнги и плакался ночами, когда юнги заваливался подвыпившим с неудачи в собственных делах, немного обдолбаным. а потом заверял тэ, что всё наладится, пока втирал его в постель, и тэхён верил, потому что любил. юнги с утра брал мизерную тэхёнову зарплату после смены в захудалом продуктовом магазинчике через дорогу, а к вечеру опять приходил ни с чем, лишь с новыми обещаниями. по заумному мнению сокджина, тэхён вырвался из нищеты. по никому не интересному мнению юнги, тэхён его просто, блять, оставил. — научился на мне, а теперь пускаешь в ход все свои знания? м? чего молчишь? — прекрати, мне больно. — тебе больно!? а мне нет? знать, что ты просыпаешься в "королевских покоях", знать, что тебя имеют во все дыры за такую роскошную жизнь? ты с ним хотя бы кончаешь? сколько оргазмов испытываешь за раз? — юнги, не надо, джин не такой. он хочет для меня лучшего... — не втирай. от тэхёна по-противному пахнет авторским и неповторимым одеколоном, а лучше бы тем самым дешёвеньким детским мылом с ромашкой, которое они только и могли себе позволить. юнги любил в тэхёне эту простоту, любил эти ромашки на его бархатной солнечной коже. а ведь под всеми этими шмотками он всё такой же — тощий, ранимый, юнгиев. — плачешь? тэхён почти не видит, куда втирает мазь. кусает дрожащие губы, но не издаёт ни звука, лишь плечи ходят ходуном. — всё это, все эти поездки на персональных яхтах и завтраки в постель vip-номеров отелей в париже стоили того, чтобы от меня уйти? тэхён лично и не уходил прям своими ногами. джин нашёл его на улице, свёрнутым в комок, продрогшим от холода, умирающим от голода и от ядовитых "всё у нас будет". нашёл и забрал себе. — нет, — тэхён изрекает на полу-выдохе. — тогда почему ты ушёл? — потому что ты убивал меня, юнги. пусть мы уже и не вместе, но ты до сих пор меня убиваешь. тэхён отходит. это даже сложно назвать шагом, он просто шатается на нетвёрдых и полусогнутых. моет руки холодной водой — а горячей уже давно нет — и пятится к выходу из ванной. — мне пора, юнги... — катишься к своему папику? ну и катись! — прощай, юнги. — ты всё равно прибежишь ко мне! понимаешь? раньше тебе хватало тёплого одеяла, грошового рамёна и меня под боком. а теперь тебе резко необходим весь мир. — мне всегда был нужен только ты. нормальный ты. прощай, юнги. — вернись! тэхён! сука, я ж сдохну без тебя! вернись! тэхён выходит и не оборачивается. не потому, что бессердечный, а потому, что если обернётся, велик риск опять поверить в то, чего никогда не наступит. на улице в навороченной тачке его ожидает сокджин — как с иголочки, холёный, лощёный, с собственным водителем. мягкий, никогда не требующий что-то, и вопреки воображению юнги, не склоняющий тэхёна к близости ни против воли, ни за какие-то материальные блага. у джина плечи широкие и руки столь длинные, что прижимают тэхёна плотным кольцом. тэхён не реагирует, он будто и не тут. — что мне сделать, чтобы тебе стало легче? — у джина голос совсем не такой, как у юнги, и тэхёна передёргивает. — мы можем слетать в грецию на целый месяц, тамошнее солнце пойдёт тебе на пользу. тэхёну всё равно. на все украшения, на съёмные дома у первой береговой линии какого-нибудь океана, на обувь от louis vuitton, и на грецию тоже. джин увозит его тело в аэропорт прямо без вещей, говорит, что там купит всё необходимое. а тэхёново сердце тут, в ванной юнги, что тяжело добирается до скрипучей кровати и забывается сном.