***
— Миссис Висланд, не ожидал увидеть вас так рано! — случайно встретив курящую женщину у входа в больницу, молодой врач искусно притворялся радостным от этой встречи. Разумеется, даже ему осточертело смотреть в эти безжизненные глаза, которые постоянно скрывались за густой табачной дымкой, но что он мог сделать? Сегодняшнего заряда вежливости хватило даже на человеческий кивок, отчего мужчина в белоснежном халате опешил. Даже это непринужденное движение подбородка с почти незаметным шрамом было исключительным событием. Стоит отпраздновать? — Не могла уснуть. Решила приехать раньше. Как она? — поморщившись от упавшей на его форму капле дождя, юный работник сделал пару шагов назад, отвечая как можно дружелюбнее: — Погода шепчет, да? Давайте поговорим внутри, Миссис Висланд. Или, что намного лучше, я мог бы договориться, чтобы вас пустили пораньше, а вы пока подождите в коридоре, хорошо? Миссис Висланд? — делая глубокий затяг, Алиса закрыла глаза. Из дула ее верного оружия вырывался точно такой же одновременно едкий и сладостный дым, от которого сердце билось в несколько раз быстрее. Она все еще помнила, как по телу пробегала ощутимая дрожь, ни в какое сравнение не идущая с банальным сексом, едва ее цель была достигнута точным выстрелом. Тяжелый капюшон, скрывающий чуть ли не сияющие глаза под покровом камуфляжа, не давая искусному стрелку обнаружить себя. Укол боли от вскрывшейся мозоли на пальце, едва затвор был передернут. Почти незаметная вспышка пламени, которая ослепляла на краткий миг наслаждения. — …Миссис? — повернувшись к надоедливому сопляку, женщина выкинула окурок, позволяя тому наконец почувствовать холод дождя. Придется слушать этого червяка и сделать точно так, как он предлагает. Ненавидит приказы. Только не в этой жизни.***
Писк множества приборов жизнеобеспечения не самого лучшего качества заметно действовал на нервы, отчего Алиса продолжала думать о сигаретах, которые начинали становиться роскошью. Еще немного и придется отказаться от них. Взглянув на прозрачные трубки, которые живительной магистралью «стекали» из одной машины в другую, чтобы затем протянуться к телу лежавшей на койке пациентке, Висланд поморщилась. Все это так отчетливо напоминало неприглядные внутренности машин, которых она уничтожала сотнями жалких пять лет назад. А теперь машины пытаются поддерживать маленькую девочку в стабильном состоянии. Ну разве это не та самая дешевая ирония? — Вы говорили, что все будет хорошо, что вы поможете. Я, как наивная дура, поверила вам, хотя вы сами себе не смогли помочь. Как же все это глупо… — с нескрываемой ненавистью поглаживая свое плечо, на котором под потрепанной джинсовой курткой красовалось нестираемое тату, женщина откинулась в кресле, стараясь уснуть хотя здесь. Сколько этот томящийся кошмар наяву продолжался? Какова была точка отчета всего этого ушата дерьма, который вылился на ее голову за неизвестные ей же грехи? Наказание за убийства? У нее было на это разрешение. Трусость? Она не могла поступить иначе. Оставаться там было нельзя. Ненависть? Она подчинялась своим эмоциям лишь в первое время. Только салаги надеются на сердце, профессионалы работают исключительно головой. Тогда что же? Почему страдает она — патриот своей верной страны, доброволец, защитник слабых и пример для подражания остальным? Почему именно ОНА? — Я вытащу тебя отсюда, Хелена. Я поклялась тебе. Я всегда держу свое слово, ты знаешь. Дай мне только… Только еще немного времени. Прошу. Не уходи, останься. Я вытащу тебя. Я вытащу… — иссохшее личико девочки, почти полностью скрывающееся за дыхательной маской и стабилизирующими визорами, будто бы дрогнуло, молчаливо отвечая на слова родной матери. — Нужно было остаться здесь. Нельзя было бросать тебя, нельзя было идти на чертову войну… Прости-прости, ты не любишь, когда я ругаюсь. Я сегодня готовила твою любимую яичницу. Она немного жидкая внутри, поэтому не совсем уверена, что именно это твоя любимая яичница… Но я старалась, правда. Я старалась. Не знаю. Я ничего не знаю, Хелена. Не знаю, как быть той матерью, которую ты заслуживаешь, не знаю, как не быть солдатом, не знаю… Знаю только, что не позволю тебе пребывать здесь дольше, чем того будет требовать ситуация. Ты поправишься. Я обещаю тебе… Открывшиеся от удивления рты несчастных салаг, только-только примеривших униформу. Пыльная земля, отреагировавшая целым облаком грязи на мощный выстрел, пронесшимся куда-то за горизонт. Фоновый шум потертых экранов, на которых показывалась пробитая насквозь мишень. За ней еще. Еще и еще. Еще и еще… Первые одобрительные слова Капитана за долгие годы. Эта женщина вообще могла произносить что-то кроме приказов и недовольства? Видимо, да. — У меня столько нет. Вы это знаете, — виновато пожимая плечами, один из множества белых воротничков постукиванием выровнял множество бумаг, пряча их в ящике стола. На экране тут же появилась вся нужная информация, от которой женщина поморщилась еще сильнее. — Я знаю, что вы сейчас испытываете… Трудности с оплатой лечения для вашей дочери, но не я устанавливаю такую политику. К сожалению, со следующего месяца нам нужно будет перезаключить договор и установить указанную сумму в нем. Иначе… Простите, но мы будем вынуждены перевести Хелену в другую, более дешевую больницу… — стуча пальцами по стеклянной поверхности стола, женщина пыталась собраться с мыслями, начинающими копошиться в голове подобно муравьям без приказов своей королевы. — В Кёге нет подходящей работы, чтобы оплатить весь курс лечения, вы ведь это прекрасно знаете… Я стараюсь совмещать сразу несколько смен, может, вместо одного дня посещения в неделю смогу заняться еще чем-то, но… Неужели военной пенсии не хватит еще на полгода? Это последнее, что у меня осталось… Натужно вздыхая, мужчина открыл что-то на своем дисплее, старательно изучая информацию. Тянул время, не иначе: — Алисия Висланд… Та-а-ак… Вы же прекрасно знаете, что не можете воспользоваться этими услугами, не так ли? — скрипя зубами, женщина видела перед изумрудными глазами только бледное лицо девочки, практически не заставшее свою мать после окончившейся войны. Стиснув кулак, она истерично усмехнулась, обескураженно говоря: — Я… — Организация, которая предоставляла вам все исчисления, решением Интернационального Суда признана незаконной. Значит, счета всех ее сотрудников заморожены и имеющиеся на них средства перечислены в общие фонды различных стран. Не смотрите на меня так, пожалуйста, все это прописано более подробно в Акте Петраса. Не я подписывал его, миссис Висланд. Мы будем заключать новый договор? Стискивая волосы на своей голове, женщина подняла на него голову, разбитым голосом отвечая…***
Лопающиеся пузыри на водной глади не особо чистой кастрюли. Стук сухих макарон о металлическое дно. Брызги кипятка. Утренняя яичница выкинута в мусорное ведро. Стрелка часов в этот раз остановилась на десяти. Вглядываясь в свою тарелку, Алиса сглатывала нарастающие комки в глотке, пытаясь не показывать никаких эмоций даже в пустующей ныне квартире. Вся верхушка власти в их «содружестве казарм» сотню раз на дню напоминала, что Омники могут считывать информацию даже с неприглядной морщинки на твоем лице. Это были совершенные машины войны. А они были простыми солдатами. Солдатами, которым неплохо платили. Наставления, муштра, освобождение от политики, снижение налогов, льготы и выплаты… Все это заманивало юных и не очень жителей всех маленьких городков, даже и не думавших о последствиях. Да, им было страшно, да, ей самой было очень страшно, но… Деньги были неплохим лекарством от страха. И именно они станут тем, что убьет ее дочь. То, ради чего она покинула страну однажды. Это очень и очень… Забавно. Макароны в томатной пасте показались ей вытащенными внутренностями еще кричавших сослуживцев, которые просили милосердия и жалости. Такие склизкие, такие горячие. От них исходил пар, который сдувало ледяным ветром. Снег был розовым от крови. Горячий песок — темным. Деревья прорастали на живительной росе. Вода становилась мутной. Солончаки — терпкими. Она повидала слишком много различных вариаций этих бурых и розовых пятен, не могла отвести взгляда, как ни старалась. Они постоянно были перед глазами. Побежав в уборную, Алисия перестала сдерживать нахлынувшую рвоту, тут же оказавшуюся на стенках туалета. Пальцы дрожали, а живот ныл, пока лицо краснело от потуг. Она была уничтожена, разбита и предана. Предана всеми. Предана даже сама собой. Ослабела, размякла, превратилась в ничтожную версию себя, способную только курить сигареты и рыдать в душе, надеясь на то, что этот кошмар скоро закончится. Что она найдет в себе духу воспользоваться чертовым пистолетом, который только и ждет, когда его достанут из-под кровати. Только и ждет. Но что в ней не изменилось, так это опыт. Его она не могла растерять за табаком и нескончаемыми всплывающими картинами прошлого. У нее был он. И этот опыт подсказывал ей, что в дом кто-то проник. Прямо сейчас. Прямо здесь. И этот кто-то был не один. Ее война еще не закончилась.