Она была из стали

                        Еще одна война, в которую она ввязалась. Еще одна схватка, в которой ей придется быть пушечным мясом.

Анна стояла за барной стойкой, протирая тряпкой столешницу. Записка, в которой была лишь одна фраза, лежала в ее кармане, пока она обдумывала свой следующий шаг. Она точно знала, что больше не будет пешкой и, что если нужно, она готова рискнуть, сыграть в игру, приняв правила и получив победу. Мистер Шелби слишком сильный игрок и его она хотела видеть скорее союзником, нежели соперником. В заполненный людьми бар вошел Томас и Джон. Артура она по прежнему не видела, но подозревала, что он просто слаб и спрятался в нору, пока братья разгребают. — Виски! — скомандывал Томас и взглядом показал занести его в комнату, закрыв за собой дверь. Анна поставила на серебристый поднос, в котором видела свое отражение, два бокала и бутылку ирландского, зная, что хозяин шотландский не пьет. Она вошла в комнату и закрыла за собой двери, поставив поднос на стол. — Спасибо, можешь идти. — произнес Шелби, закуривая сигарету. — Я хочу говорить с главным Шелби. — произнесла она, вытянув руки по швам, будто бы обращаясь к командиру. Знаете ли вы таких людей, которые привыкли выполнять приказы? Те люди, которые поднимают головы, отдавая отчет, чей взгляд туманен, а разсудок чист. Разум всегда чист лишь у глупцов, у людей умных он всегда затуманен интелектуалтными схватками и спорами. У них нет черного и белого, а лишь серая дымка непонимания, ведь никто точно не поймет как устроен мир, как бы этого не желал. Анна давным давно перестала быть тем глупым солдатом и Томас это заметил. Да, она вытянула руки по швам, подняла голову и смотрела вперед, говоря прямо и спокойно, но взгляд… Этот взгляд он знал. Знал взгляд холодный и стальной, словно меч. Она думала. Тяжело командовать теми, кто умеет думать. — И что же ты хочешь ему сказать? — продолжил он, более заинтересовано глядя на нее. Джон все это время смотрел то на нее, то на брата, перебирая в зубах зубочистку. — Полагаю, что главный вы и я хочу обратиться к вам, как к главе семьи Шелби. Анна не хотела выглядеть испуганной овечкой, которая боится сказать и слово грозному волку. Она хотела показать, что знает, что делает. — Семья Гарнет, — произнесла она и замолчала, увидев в глазах Джона неподдельный интерес и волнение. Он приподнялся на диване и перестал крутить зубочистку, сфокусировавшись на ней. Томми сидел неподвижно, всматриваясь в нее и ожидая дальнейших действий, — Они узнали, что я помогла Артуру и эту записку я нашла на столе, — она положила записку и Шелби ознакомились с ней, слушая рассказ Анны, — я хочу работать на вас и я сделаю то, что вы скажите, мистер Шелби. Он сглотнул, рассматривая бумагу. — Что тебе известно? Его грубые мужские руки достали из внутреннего кармана порт — сигар. Сигаретой он провел по сухим губам и поджег спичку. — Лишь то, что предстоит война. — А что ты знаешь о войне? — в глазах его читалась забава. Словно он говорил про ад с девятилетним мальчишкой. — Я ничего не знаю о войне, — сказала она, — но война знает обо мне все. Взгляд Шелби помрачнел. Он перестал выдыхать серый дым и просто наблюдал за ней, будто бы увидев что — то новое, интересное для изучения. — Через пару недель будут скачки, — Шелби откинулся на мягкую спинку дивана, прокручивая стеклянный бокал в руке, — мне нужна спутница. Если будет драка, потасовка… — Совершенно случайное стечение обстоятельств. — подсказала Анна. — Да, совершенно случайная мелочь, — он приподнял бровь, — было бы неплохо, чтобы там был наш человек, который умело налаживает швы. — Тогда мне понадобиться платье. — Его ты купишь позже, ближе к тому дню, а пока, — Томас взял в руки потертый клачок бумаги с резкими буквами, — ты будешь уведомлять нас обо всем, — его голос был ровным, пропитанный табачным дымом, а губы, которые проговаривали эти слова, серыми и сухими, — иди. Анна вышла, затворив за собой деревянные двери. Люди в баре сидели, не о чем не подозревая, выпивая и крича какие — то глумливые шутки. Свет рассеевался по бару и в ее изумрудных глазах отображались его лучи, играя, словно на озере рядом с домом, в котором она когда — то жила. — Ты в порядке, Анна? — спросил Джек. Его глаза были широко открыты и в них явно читался испуг. Он вытянул руки вперед, останавливая свою старую подругу от опрометчевого поступка. — Это я, Джек, помнишь меня? Мы бросали камушки в воду на том берегу, — он указал глазами куда — то на юг, но она не отвела взгляда, сконцентрировавшись на мутном пятне перед собой, — воровали вишню в саду Альфреда, помнишь его? Помнишь ту вкусную вишню? Взгляд постепенно сфокусировался на цели и она почувствовала вкус кислой ягоды на языке. — Джек… — тихо произнесла Анна, опуская оружие на выдохе и чувствуя, как память постепенно возвращается, возвращаются воспоминания и мысли, пустая голова наполняется картинками и фразами, а мир — звуками и запахами. Он подбежал к ней, перепрыгнув через маленький заборчик, обнял и тихо похлопывал по спине, приговаривая: — Шшш, тихо, все позади, мы все знаем о твоем героизме, ты теперь дома, все хорошо. Через пять минут они сидели на ее кухне, пока вода в металлическом чайнике закипала. Это сопровождалось неприятным посвистывающим звуком. Скрипели деревянные половицы, за окном разбурхался ветер. — Так где они? — Анна присела на стул, от чего тот, прогнувшись под тяжестью ее тела, издал треск. — Твоя мама, — Джек подбирал слова, избегая глядеть в ее зеленые глаза, — она умерла. — Это я уже поняла. — ее голос был ровным, а взгляд даже не помутнел. Он поднял густые черные брови. — Он умер через два месяца, после того как ты совершила тот героический поступок, а она не смогла этого пережить и повесилась. Анна опустила взгляд в пол, переваривая то, что услышала от своего старого друга. Он же смотрел на нее. На то, как изменились черты лица, как заострились скулы и нос, губы стали уже, может быть она просто постоянно поджимала их? Глаза утратили блеск и огонь, с лица сошла улыбка и радость, кожа побледнела, от румянца не осталось и следа. Ключицы явно выделядись, а впалые щеки его даже немного пугали. Она хрустела своими длинными худощавыми пальцами, пялясь в ноги. — Героизм — это нужда. Нужда не от хорошей жизни, — заговорила Анна, — его совершают в лихие времена и не от силы духа, не от силы разума или тела, а от безысходности. Будь все по — иному, будь все правильно, они были бы живы, а мне не понадобилось бы совершать тот чертов ненужный героизм, — она начала повышать голос, на фоне уже во всю кипел чайник, — героизм — это не то, за что должны награждать людей совершивших его, а то, за что должны наказывать тех, кто это допустил. — Ты винишь в этом немцев? — Я виню в этом короля. Лордов и леди. Всю проклятую вершину Великобритании, которые допустили мой героизм и не сделали ничего, чтобы он не понадобился. Анна поднялась и сняла чайник с плиты, наливая кипяток в кружки. Сигарета тлела в сумерках Бирмингема. На город опустился легкий туман, который стелился саваном по грязным улочкам города. Томас шел, вдыхая сырость и вонь, чувствуя в груди что — то родное, настоящее. Казалось, запах пыли стал ему более милым, нежели запах чистой рудниковой воды. Мы — то, что мы помним, а Томми помнил лишь грязь. Грязный город, грязные улицы, грязные люди и их грязные поступки. Он вырос среди этого дерьма и уже не умел поступать по — другому. Возможно, все ждали, что все изменится. Что он изменится, но средний Шелби на это не надеялся. Они никогда не станут частью мира, к которому стремятся и, забравшись на вершину, семья не будет пить, гулять и веселиться на ровне с остальными, нет, им прийдется бороться за то, чтобы остаться. Томас боролся каждый день, каждое мгновение, сначала, во Франции, а потом и здесь. — Полли, нам нужно поговорить! — крикнул Томми, захлопывая деревянную дверь. Кареглазая женщина повернулась в сторону племянника, поправляя прядь кудрявых волос. — Где Эйда? — он сел рядом. — Спит. Томми перевел взгляд синих глаз в пустоту, приоткрыв рот и аккуратно закивав, явно не веря в эту фразу. Полли молилась, чтобы сейчас он не пошел проверить это и не застал кровать сестры пустой, а окно открытым. Она подозревала, что Эйда сбегает к кому — то ночами, но если в этом будет уверенный кто — то из братьев, ее мальчишка лешится всего, ради чего девченка сбегает с приходом темноты. — Артур? — Он напился и храпит в своей комнате. — теперь в голосе Полли, он услышал уверенность и спокойствие. Артур действительно спал. — Тенбрис подбросил это той девке из бара. — записка легла на стол, а глаза тетушки округлились, — она пришла и потребовала работы с нами. — Потребовала? — Потребовала. — он кивнул, — сказала, хочет работать на нас, видимо думает, что мы сможем ее защитить. — Ты понимаешь в какое дерьмо мы вляпались? — У меня есть план, Полли. — Нет у тебя нихрена! — она вскочила на ноги, схватившись за стакан с виски, — мы в дерьме, слышишь! Из — за твоих дурацких амбиций, Томас, мать его, Шелби. Я не желаю слышать ничего! Он сидел и спокойно смотрел, как кареглазая тетушка тяжело дышит, ее взгляд бегал из стороны в сторону, а руки подрагивали. — Я все решу, Полли, твоя война уже закончилась. — Томас встал, оглядевшись, словно хищник, и добавил, — а ты присмотри за Эйдой.