Братья

      Хорошая дружба начинается с хорошей драки.       Чтобы их отношения с Занзасом сдвинулись с мертвой точки, им нужно было расхреначить особняк семь раз, набухаться так, чтобы отшибло все что можно в памяти, устроить загул по борделям и обнаружить себя в Китае с парными татуировками-клятвами на Пламени о том, что они братья навек и никак иначе.       Интуиция в голове довольно мурлыкала, а Тсуна страдал, вцепившись в гудящую голову руками. Три дня выпали из жизни, и единственное более-менее четкое воспоминание, это когда взбешенный, доведенный своими Хранителями до ручки Тсунаеши в порыве своего бешенства и психа угнал собственную машину, прикатил в Варию и с порога заявил:       — Пошли подеремся!       Потом был обычный мордобой, много мата, сигарет и бухла, кажется, бордель, куда его потащили терять невинность, и…       И все.       А, ну да. В памяти всплывает момент, когда они пили на брудершафт.       Как они оказались в Китае, Тсуна, хоть убей, не помнил.       Сидящий в кресле Занзас, задумчиво рассматривающий татуировку на своей руке, оскалился.       — Мусор.       Тсуна не будь дураком — сиганул в окно, зажигая Пламя и сматываясь как можно быстрее и дальше. Полыхнуло Пламенем Ярости и…       — Я не хотел! Оно само!       — Уебу, сука!       Тсунаеши всегда хотел старшего брата. Но явно не такого.       Но на удивление Занзас отошел от всего этого дерьма довольно быстро. Месяц просидел в своем особняке в каких-то своих думах, а потом выбил дверь в его кабинет, выпнул Хаято и шарахнул бутылкой виски по дубовому столу.       — Разрешаю.       — Что?       — Разрешаю называть себя братом, мелкий вонгольский мусор.       Тсуна тогда сам не понял, был ли он втайне счастлив или настолько в ужасе, что ему просто показалось. Но тем не менее отношения у них стали…       Не стали. Не изменились они ни черта. Занзас продолжал пробовать Дечимо на зуб, норовя пристрелить при каждом удобном случае, спаивал по поводу и без, а также служил средством снятия стресса.       Пропсиховаться Тсуна приходил в Варию. Когда все бесит, лучшее средство для выпускания пара — это мордобой. А за Занзасом не заржавеет.       К хорошему алкоголю и приличному борделю его тоже пристрастил Занзас. А также научил многому и многому плохому, но, откровенно говоря, нужному. Материться на шести языках, вставлять воспитательный пропиздон своим Хранителям, не жалея их тонкую душевную организацию, и двигать Вонголу в нужном направлении посредством пинков и мата. К прекрасному будущему, да.       Ибо люди такие люди, вечно хотят свинтить с правильного жизненного пути на кривую дорожку. Тсуна был добрым, но не всепрощающим. А еще старший брат научил его одной простой истине — свои нервные клетки нужно беречь.       А древнейший метод кнута и пряника действенен до сих пор. Да и… порой один удар в ухо заменяет полтора часа воспитательной беседы. А состояние «всех убью — один останусь», оказывается, здорово мотивирует всех окружающих. И все сразу находят себе дело, работа кипит, и недовольных на порядок меньше.       К тридцати годам Тсуна проникся пониманием и глубоким уважением к внутрисемейной политике Занзаса. Ибо с четырнадцати лет держать сборище психов в ежовых рукавицах на коротком поводке и в наморднике… Кто сказал, что Занзас не был бы хорошим боссом Вонголы? Чушь! Он был просто невъебически охуенным боссом. Да, страшным до усрачки, кровавым, но ни одна собака бы не посмела лишний раз тявкнуть.       К тридцати годам Тсуна все еще считался добрым. Вот только это было на словах. На деле же… люди имели глупость раз за разом проверять его доброту.       Вторые шансы Тсуна разучился давать быстро. Он все еще был хорошим дипломатом и предпочитал решать дела мирно. Вот только когда он заявлялся с папкой данных об очередном заговоре и попытке сыграть на его «простодушии» к Занзасу, брат просто понимающе хмыкал.       А после дарил ему замороженные головы главных возмутителей спокойствия.       — Занзас, а хочешь Одиннадцатым стать, а?       — Нахрен мне твой зоопарк? Своего хватает. Сам вляпался, теперь не ной и тяни лямку, мелкий вонгольский мусор.       И Тсуна тянул. Тянул и тянул.       А потом особняк, в котором они были на приеме, подорвали. И Тсуна даже не успел толком осознать тот факт, что Занзас придавил его к полу своим телом, пытаясь защитить, как интуиция тренькнула и он умер.       Занзас, вероятно, тоже.       Но стерва-интуиция почему-то была довольна.

***

      Занзаса этого мира траванули. В собственном доме, в собственном особняке, в Варии, его отравили!       Невъебическая хрень!       Занзас, мучимый головной болью, выполз из своего кабинета, слегка покачнувшись, перезарядил пистолет и пугающе спокойно и тихо осмотрел сборище своих Хранителей, от которых несло какой-то ванильной хренью.       Судя по реакции этого параллельного мусора, он вляпался в какую-то хрень. Ибо складывалось впечатление, что весь офицерский состав находится под какой-то дурью. Или эти уебки просто идиоты непуганные, что маловероятно. В голове вспыхивали воспоминания о каком-то гейскоподобном мусоре, что имел рожу его недородича и отзывался на его же имя.       Мелкий, тонкий, глазастый. Няшечка-хуяшечка. Так и просит, чтоб врезали да посильнее.       Мелкий вонгольский мусор хоть и выглядел пугливым щенком, но даже при первой встрече было понятно, что усилия Реборна не прошли даром и титановые яйца, хоть и в зачатке, у него все же есть.       Даже Пламя — и то у этого сопливого мусора приторно-ванильное. После обжигающего горького дыма и пороха мелкого вонгольского мусора аж блевать тянет.       В любом случае разобраться с этими Савадами, которых, как оказалось, целых двое, Занзас успеет.       А пока…       Пока его Хранителям необходим хороший, мозгопрочищающий пропиздон.

***

      Дерьмо случается. Тсуна это знает.       Он смотрит в отражение в зеркале и видит там чертового Квазимодо шестнадцати лет. Охренеть — посмертие.       Будь Савада менее потаскан безумием прошлой жизни, точно бы свихнулся. Ибо происходящий пиздец не описать словами.       Реборн, щеночком бегающий за старшим братом этого тела, Хранители-не-Хранители. Мать, что, кажется, сошла с ума от Пламени старшенького из братьев Савад. И просто потрясающая слепота и полная неадекватность окружающих.       Розовый мир под качественной дурью.       И ладно бы, если кому-то нужно, пусть закидывается, кто ж мешает. Так нет же, тут вон, ходячий дурман глазками хлоп-хлоп, и у всех массово разжижаются и текут мозги. И истина открывается совсем некрасивая.       Не гуманно, но факт. Таких либо надо держать в изоляции, либо давить в колыбели. Ибо это полный пиздец.       Тсуна втайне мечтал о старшем брате, но… нахрен такого!       Савада чешет шрамы на щеке, пытаясь осознать глубину задницы, в которую его закинула судьба, и решает, что ему просто жизненно необходимо обратиться к простому, но проверенному плану.       Хороший мордобой. Отличный виски. Элитный бордель. И Занзас, как непоколебимый столп мафиозного мира.       Интуиция намекает, что старший брат его не кинул в этом болоте одного, а значит…       (Ие)Тсуна откапывает в глубине шкафа обычные джинсы и майку, понимая, что в костюме, которыми забит шкаф, он явно не затеряется среди толпы. Хотя он в виде Квазимодо точно незамеченным не останется. Вот только маскирующая серьга приказала долго жить, и Тсуна ерошит блондинистые волосы, в которых едва ли заметна седина, и вытряхивает кроссовки из рюкзака со спортивной формой. После чего вскрывает все тайники в своей комнате и набивает рюкзак оружием.       В одном из тайников он находит хорошие сигареты, и надо же — виски знакомой марки!       — За тебя, маленький Вонгола! — кивает Тсуна, отдавая дань уважения мальчишке, что сумел уберечь свой разум от наркотика, но, увы, не смог перебороть других наркоманов, не особо беспокоясь о том, что его поведение подозрительно, так как ванильно-розовая наркота чуть ли не видна в воздухе, и отпивает с горла.       Жалко пацанишку почти до слез. Сильный, талантливый. Вот только ломаный-переломанный. И то до последнего боролся, и даже сам Тсуна не уверен, что смог бы лучше.       Мальчик-одуванчик встречается Тсуне в пять утра на лестнице дома, очевидно, только что вернувшийся со сходки со своими друзьями, и замирает, некультурно открыв рот.       Ах, ну да. Квазимодо. Тсуна уже и забыл. Майка-то открытая, а куртку он собирался с вешалки забрать из прихожей.       — Отото?       — Нахуй.       — Что?       Хлоп-хлоп глазками. И в них разрыв шаблона.       Тсуна с каким-то омерзением роняет руку на плечо своего двойника и двигает его в сторону, без особых усилий освобождая себе проход.       — С дороги съебись, говорю.       — Иетсуна?       Тошно. В горле спазм, и легкое опьянение все еще ухудшает. Липкое Пламя оседает на Тсуне. Еще немного — и он просто…       — Ты пьян! — и голос такой укоряющий, что…       Тсуна сам не понимает, как выхватывает пистолет и молниеносно приставляет его к голове своего двойника, нажимая на курок.       Выстрел пронзил тишину дома.       Оу.       Оу…       Мозги Истинного Неба живописно украшают стену.       Иетсуна мысленно пищит и радуется, что Реборн сегодня куда-то свалил вместе с Бьянки, Хранители-не-Хранители у них дома не ночуют, а дети спят в дальней комнате. И должны уже быть привычны ко всякому шуму, в том числе и к выстрелам, чтобы, даже если и проснуться, не придать значения.       Тсуна вздрагивает, когда дверь спальни родителей открывается и в коридор выглядывает Нана с приклеенной улыбкой и потерянным взглядом.       — О, Тсу-кун, Еши-кун, все хорошо?       — Да, мама.       — Тогда спокойной ночи.       Дверь закрывается. У Тсуны вырывается нервный смешок.       Неадекватный мир.       Он прячет пистолет за пояс джинс и достает сигареты, нервно щелкая зажигалкой, прикуривая. Вдыхает дым, тихонько прикрывает дверь в дом, накидывает на плечи ветровку и сует ноги в кеды.       Телефон Тсунаеши оказывается в его руках. Зная двойника и его миньонов, прослушать его вряд ли можно, так что… Заученный номер и гудки.       — Мусор.       — Братишка. Тут такое дело, я местного себя убил. Мне срочно нужно сваливать из Японии. Поможешь?       — Самолет в Токио через три часа, мелкий вонгольский мусор.       Вдох-выдох.       Валить-валить-валить.       Чем быстрее, тем лучше.       Потому что со смертью местного Тсунаеши может случиться так, что у всех резко встанут на место мозги и…       На вот этом самом «и» интуиция начинает сходить с ума.