Стена чудес

В первое воскресенье лета Пятому позвонил Клаус: — Буду у тебя через двадцать минут, так что не засыпай и оденься к тому времени, — сказал он и бросил трубку. Пятый отбросил телефон в сторону, потёр глаза и пролежал, глядя в потолок, ещё минут пять. Потом всё же встал и стал собираться, и к моменту, когда Клаус постучал в дверь, Пятый уже сварил кофе. — Я не собираюсь слушать ничего из того, что ты скажешь, пока не выпью кофе, — вместо приветствия заявил Пятый, впуская его квартиру. Клаус, в лёгкой леопардовой блузке и коротких холщовых шортах, вплыл в комнату, сбросил сандалии и протанцевал на кухню, загадочно улыбаясь. Пятый поджал губы, разлил кофе по чашкам и протянул одну Клаусу. Первым сделал огромный глоток, моргнул и смерил друга взглядом. — Теперь говори. — У меня будет концерт в Детройте. И я подумал, — Клаус постучал ногтями по чашке. — Может поедешь со мной? Наведаешься в Меритех, увидишься с Долорес и… Пятый вскинул голову и нахмурился: — Думаешь, раз я с Мирандой на пианино побренчал, то найду в себе силы и на концерт сходить? Клаус пожал плечами и склонил голову набок: — Тебе страшно, я знаю. И поэтому не прошу приходить. Но хотя бы составь мне компанию в поездке. В конце концов, вы с Долорес сколько не виделись вживую? — Да нам и без этого неплохо, — Пятый хмыкнул и опустил взгляд в чашку. — Клаус, мне стало хуже с тех пор, как я вернулся. Прости. — В каком… смысле? — Клаус отставил кружку и подался вперёд. — Я только сейчас понял, что на самом деле потерял, — Пятый потёр край чашки ногтем. — Мне иногда даже сложно с кровати встать. Просто сплю и сплю, пока Долорес не начнёт названивать. Потому что пока я сплю — я не помню… — он запнулся и не стал договаривать. — Прости. Я не смогу. — Пятый, — Клаус потянулся к нему. — Иди сюда. Пятый качнул головой, отвернулся и убрал кружку в раковину. Замер так, глядя перед собой, и Клаус обнял его со спины, ткнувшись носом в шею. — Не за что извиняться, Пятый. Ты не сможешь сказать ничего такого, что обидело бы меня по-настоящему. — Тебе так только кажется, — Пятый прижался лбом к полке над раковиной и зажмурился. Какое-то время они молчали, пока Клаус не отпрянул и не развернул Пятого лицом к себе. — Не приходи на концерт. Но хотя бы съезди в Детройт со мной. Уверен, встреча с Долорес тебе поможет. Пятый поджал губы, покусал щёку и поморщился: — Не могу же я всё время вешать свои переживания на неё. — Пятый, — Клаус тяжело вздохнул и обнял ладонями за лицо. — Это уже не тебе решать, а ей. Как и нам всем решать, как долго мы будем тебя терпеть. Пятый помолчал, потом оттолкнул его руки и выдавил улыбку. — Ладно. Я поеду с тобой в Детройт. — И вы с Долорес сходите на свидание. — Без этого. — С этим. Или пойдёшь на мой концерт, — Клаус сделал шаг назад, подобрал со стола свою кружку и опустился на стул. — А теперь я допью свой кофе, и мы с тобой поедем гулять. — Гулять? — Да, гулять! В парке у моего дома сегодня какие-то поэтические чтения. Должно быть круто. Пятый закатил глаза, но кивнул. На пару мгновений — совсем ненадолго — мир снова стал ярче, как во время каждого звонка Долорес, как все те полтора месяца бок о бок с Куратором. Он всё-таки был не один. У него были близкие. У него была Долорес. И музыка на кончиках пальцев. Две недели спустя они сели в самолёт до Детройта. Они летели сильно заранее. Пятый носил протез уже полгода, и ему и вправду пора было наведаться в Меритех на техосмотр, а Клаус собирался погулять и поехать на саундчек. — Дейв тоже будет. Может, познакомитесь наконец-то, — Клаус теребил наушники, пытаясь их распутать. — Как всё славно сложится. Познакомимся с друзьями сердца друг друга. — Дождаться не могу момента, когда ты начнёшь Долорес выкладывать компромат на меня, — Пятый оторвался от телефона, в котором как раз листал выпуски подкаста про современное искусство. — Жаловаться, что я выращивал плесень в кофейных кружках больше десяти лет назад. — У меня есть и другие поводы на тебя пожаловаться, — Клаус, наконец, победил свои наушники и повернул к нему голову. — Но не буду. Думаю, она и без меня уже поняла, что с тобой не так, — Клаус тоже уткнулся в телефон, но тут же осёкся: — А ты же говорил с ней о… — Да, — Пятый кивнул. — Больше никто так не напорется, как ты, — он похлопал Клауса по руке. — А теперь, я собираюсь слушать подкаст про Дюшана и редимейд, так что на следующие несколько часов тебя для меня не существует. — Да меня для тебя постоянно не существует, — успел с улыбкой бросить Клаус прежде, чем Пятый надел наушники. Детройт встретил духотой. Над ними нависали тяжёлые тёмные тучи, а на коже моментально проступила испарина. Пятый и Клаус добрались до центра города на такси и позавтракали в кофейне напротив Меритеха. Потом договорились встретиться после концерта, и Пятый, придерживая сумку, вбежал по ступенькам. Техосмотр занял четыре часа. Пятый всё это время сидел в приёмной на красных диванах, совсем как Долорес в их первую встречу. Он точно так же, как и она, взял себе пакетик сока, только вскрыл его быстрее и сам. Встреча с Долорес была назначена на три часа дня, и уже после полудня Пятый начал нервно поглядывать на часы, опасаясь, что застрянет в Меритехе на дольше и не успеет. Он даже сосредоточиться на подкасте сейчас не мог и, откровенно говоря, не отказался бы от дружеской насмешки самой же Долорес. Он над своей нервозностью иронизировать не мог. А она бы смогла. Ближе к двум Пятый стал мерить шагами приёмную. Он и сам не до конца понимал, почему нервничает: они с Долорес уже знали друг друга как облупленные, и едва ли эта личная встреча что-то бы изменила. И всё же нервное напряжение на время перекрыло отчаяние и желание уснуть и никогда не просыпаться, и уже за одно это Пятый был благодарен. Протез всё ещё был на осмотре, и Пятый несколько раз набрал и стёр сообщение для Долорес, по-прежнему надеясь успеть. Звякнул лифт, отвлекая его от сочинения очередной версии фразы «я опоздаю». За все часы этого ещё не случалось, и Пятый вскинул голову, подозрительно глядя на двери. Они разъехались, и в приёмной показалась Долорес в белом платье в красные маки, бирюзовых кедах на резинке и с синим спортивным рюкзаком. Пятый медленно поднялся и шагнул ей навстречу, но тут же замер. — Привет, незнакомец, — Долорес преодолела расстояние между ними вприпрыжку. Она придерживала протезами лямки рюкзака и широко улыбалась. — Соком не угостишь? — Там пусто, — он с трудом сдерживал улыбку. Уголки губ сами собой ползли вверх, и скулы сводило. — Но я могу купить прекрасной незнакомке её собственный пакетик сока. Апельсин с мякотью, верно? — Я пошутила, — Долорес выпустила лямку и, немного потоптавшись на месте, обняла его, прижавшись щекой к плечу. — Но приятно, что ты помнишь про сок с мякотью. — Я всегда запоминаю мелочи и не запоминаю ничего важного, — Пятый обнял её в ответ сначала неуверенно, но потом так крепко, как только мог одной рукой. Полгода он об этом даже не думал и только сейчас осознал, как сильно ему хотелось коснуться её на самом деле. Она пахла растворителем, красками, кошачьей шерстью и цветочными духами. — Ты зачем пришла? — отпрянул, наконец, Пятый и отшагнул к диванам. Опустился на своё место. Долорес села следом. — Что-то случилось с руками? — Нет, — Долорес сморщила нос, улыбаясь от уха до уха, и качнула головой. — К тебе пришла. Подумала, вдруг они тебя задержат, а я полгода ждала, чтобы снова этот нос увидеть. — Это комплимент? — Вроде того, — Долорес толкнула его плечом в плечо, потом отодвинулась и окинула взглядом. — Выглядишь немного лучше, чем полгода назад. — А чувствую себя… — Пятый запнулся. — Не лучше, и не хуже. По-другому. — Ещё бы, — Долорес развернулась к нему всем телом, сбросила сандалии и подтянула ноги к себе. Взяла его руку в свои бионические, заглянула прямо в глаза и вдруг, как часто это делала, переключилась на совершенно другую тему: — Прикинь, что Морти сегодня устроила. Она не хотела, видимо, чтоб я её одну оставляла, поэтому нассала в корзинку с ключами, и мне пришлось… Пятый всё же дал волю уголкам губ, и они расплылись в улыбке. На щеках вырисовались ямочки, а в глазах защипало от переизбытка тепла, которым наполнилось его сердце. Он ловил каждое её слово, запоминая дурацкую историю про обидчивую кошку и не мог наслушаться. Её голос был лучше звуков моря или пения птиц, и он его успокаивал. И глаз от неё он тоже не мог отвести. Ему казалось, что он сам — мёртвая звезда, в которой не осталось тепла и света, только пустота и разруха. Но Долорес ярко сияла жизнью. Лучи этого солнца согревали и его тоже. И давали ему надежду, что если она, пройдя через столькое, смогла стать такой живой и свободной, то и он когда-нибудь сможет. — Может нам на обложку следующего памфлета вас двоих поместить? На нашем проекте новая пара, и всё такое? — раздалось у них над головами. Лэнс Биггз, совсем не такой серьёзный, как полгода назад, смотрел на них с неподдельным умилением. — Вы удивительно… гармонично вместе смотритесь. — Нет, — Долорес посмотрела сначала на Пятого, а потом на доктора Биггза. — Мы вроде как официально не встречаемся. — Не встречаетесь, — хмыкнул тот, покивал головой и саркастично протянул: — Звучит правдоподобно. В любом случае, — он кивнул Пятому, — мы закончили. Нужно только проверить, срабатывают ли новые захваты, и вы двое можете не идти на своё свидание. Пятый поднялся. Доктор Биггз напоследок подмигнул Долорес и первым ушёл к себе в кабинет. Перед тем как отправиться на прогулку, Пятый с Долорес решили пропустить по чашке холодного кофе с печеньем с шоколадной крошкой. Пока они ждали заказ, Долорес подтянула его бионическую руку к себе, достала из сумочки серебряный маркер и принялась рисовать на чёрном металле. — Ты… что это делаешь? — Хочу оживить твою руку. Тебе с ней теперь всю жизнь ходить, почему бы ей не выглядеть как-то посимпатичнее? Ты же не против? — Нет, — Пятый качнул головой и замолк, не сводя с неё взгляда. Долорес прикусила кончик языка, уверенно выводя геометрические узоры. Никаких цветов и волн, ровных линий, котят или русалок с голой грудью. Корявый серебряный супрематизм, выдуманный специально для него. — Вот! — она вскинула голову, щёлкнула крышкой фломастера и посмотрела на Пятого. Пятый, правда, не успел даже улыбнуться ей в ответ. Долорес снова наклонилась к его руке и начала дуть на рисунок, так сильно раздувая щёки, будто на самом деле она была кривляющимся ребёнком. — Со временем он, конечно, сотрётся. Будет отличный повод снова встретиться, и я нарисую тебе ещё, — она выпрямилась. Им как раз принесли по холодному кофе. — Расскажешь, куда мы сегодня пойдём? Я последний раз в Детройте был пять лет назад, да и то проездом. — Концерт давал? Пятый кивнул и потянул кофе через трубочку. — Мы пойдём в «Хуячечную». Пятый поперхнулся. — Куда? — выдавил он прокашлявшись. — В «Хуячечную». По моим расчётам, тебе как раз сейчас туда надо. По крайней мере я примерно в этот период открыла для себя заведения, где можно разносить предметы в щепки и выпускать пар. — Я уже не злюсь, мне просто… грустно. — Пффф, Пятая Симфония, — Долорес помахала перед его носом печеньем. — Ты даже не представляешь, насколько легко превратить грусть в ярость. — Думаю, что представляю, просто сейчас… — Поверь мне. Ты испытаешь удовольствие. И облегчение. Вернёшься в Сент-Пол как новенький. — Эй. Как новенький я уже никогда не буду. — Не придирайся к словам, — Долорес с жужжанием сменила тип захвата и надавила ему на кончик носа. — Буп. Пятый поморщился, но улыбку сдержать не смог. Рассмеялась тихо и поспешил скрыться за своим холодным американо. До «Хуячечной» они добрались на автобусе. Всё это время Долорес рассказывала ему про свою выставку, которая должна была вот-вот закончиться. Тыкала пальцем в окно каждый раз, когда замечала афишу, а под конец пути успокоилась, обмякла на своём месте и устроила голову у Пятого на плече. Он нахмурился, глядя на неё, но не отодвинулся и не дёрнул плечом. Не хотел её тревожить. «Хуячечная» занимала одно из помещений бывшего завода. Долорес, держа Пятого за левую руку, провела его по обшарпанным коридорам мимо вывесок «Фотостудия», «Коворкинг» и «Реп-база». Она шла пружинистым шагом, и Пятый едва за ней поспевал. Но в конце концов они остановились перед железной чёрной дверью, обклеенной плакатами с разбитыми в щепки телевизорами, сломанными битами и летящей в стену посудой. Из-за двери приглушённо доносилась рок-музыка. Пятый не мог не заметить, что всем своим видом «Хуячечная» была неприлично брутальной. Долорес широко улыбнулась, снова показав ямочки на щеках, и надавила на звоночек. Музыка немного затихла, дверь открылась, и на них посмотрел хмурый бледный блондин со светлыми глазами. — Привет. Я бронировала на половину пятого. — Я тебя помнить, — мужчина кивнул и пропустил их внутрь. Он говорил с сильным акцентом, да и английский оставлял желать лучшего. — Долли. Как овечка. — Мне это не льстит, если что. — Ты привести друга. — Ему это нужнее, чем мне. Они оказались в небольшом помещении с ресепшеном из деревянных паллет. За стойкой сидели ещё двое таких же бледных блондинов. Они оба посмотрели на Пятого с Долорес исподлобья, а потом не сговариваясь выложили перед собой две красные каски, защитные очки, наколенники и налокотники. — Надевать. Всё было на липучках и пахло спиртом, будто вместо нормальной дезинфекции они просто поливали экипировку клиентов дешёвой водкой. — Тебе идёт каска. Не думал в строители податься? — пошутила Долорес, поправляя застёжку на подбородке. — Каждый день над этим размышляю, — Пятый хмыкнул в ответ, заправил ей выбившуюся прядь волос под каску и обернулся к стойке. Блондины молча выложили на стойку две биты. — Бить можно что угодно, — сказал тот из них, который был повыше, и кивнул на следующую дверь. Долорес воодушевлённо схватила свою биту, несколько раз нетерпеливо переступила с ноги на ногу и рванула к двери. Второе помещение оказалось огромным и полным всего подряд: здесь были телевизоры, старые компьютеры, посуда, мебель, пустые автоматы для батончиков и газировки, детские игрушки и даже целая машина. — Как они её сюда затолкали? — Пятый указал на неё битой. — Какая разница? — Долорес расхохоталась. Сложно поверить, что с протезами она сможет разнести много вещей здесь, но восемнадцать специальных захватов, похоже, включали захват и на такой случай. Пятый тоже сжал пальцы протеза на бите, и именно в этот момент из колонок заорала тяжёлая музыка. Пятый моргнул, встретился с Долорес взглядом и не смог сдержать предвкушающей улыбки: с каждым новым басовым аккордом, печаль в нём вспыхивала, превращаясь в ярость, а ярость пульсировала и наполняла его разрушительной энергией. Не дожидаясь знака от Долорес, Пятый развернулся и, неловко махнув битой, разнёс экран телевизора. Стало легко и в то же время нет. Злость всколыхнулась, и ему захотелось ударить что-нибудь ещё. Он бил посуду, в щепки разносил стулья, превращал в мелкое крошево магнитофоны, вкладывая в каждый удар всё, что злило его все эти месяцы: вселенская несправедливость, собственная зависимость и калечность, и невозможность жить без музыки. Он бил и бил в такт кричащей музыке: и не подпевая голосам из колонок, а завывая вместе с ними. Дыхание сбилось быстро, но вместе с тяжёлыми выдохами уходила тоска. Долорес была где-то рядом, и в итоге они снова столкнулись плечами и обменялись взглядами. Такая же потная, она улыбалась, обнажая белые зубы, потянулась к нему и потёрлась щекой о щёку, насколько позволяли каски, а потом заорала ему на ухо: — Эта тачка здесь для тебя. Давай расхуярим её вместе. Пятый запнулся сначала, но тут же расхохотался. Вытер лоб рукавом и кивнул. Он помнил аварию до секунды, но раньше машины не напоминали ему о трагедии. Сейчас же, когда кровь билась в висках, а ярость заряжала удары, он ненавидел и автомобили тоже. Он облизнул губы и ударил по машине первым, разбивая фары. Долорес повторила за ним. Потом не сговариваясь, они опустили биты на лобовое стекло, на капот, сбили боковые зеркала, окна. Металл мялся как бумага, столько злости и обиды на случай было в Пятом. Он не остановился, пока перед ним не рухнула одна из дверей. Застыл, выдыхая через зубы, потом рухнул на колени и, закрыв глаза, запрокинул голову. Он не знал, на сколько этого хватит, но сейчас он чувствовал себя свободным от тоски и обиды на весь мир. Долорес положила руки ему на плечи. Пятый выпрямился и посмотрел на неё, а потом рассмеялся снова. Музыка затихла, Долорес стянула с него каску и очки, а он снял каску и очки с неё. — Хорошо, правда? — Долорес погладила его по потным щекам. — Это… потрясающе, — выдохнул Пятый. Она прижалась влажным лбом к его и зажмурилась, но тут же отпрянула. — Приезжай иногда. Уверена, ребята будут только за, если мы будем приходить почаще, — она поднялась, подобрала свою биту и пошла на выход. Пятый сделал ещё несколько глубоких вздохов, провёл по волосам, откидывая мокрую чёлку назад, встал и последовал за ней. Расплатившись и отдышавшись, они, наконец, покинули «Хуячечную». Улица встретила их тяжёлым дождём. Долорес обречённо вздохнула, вытащила из сумки зонтик и протянула Пятому. — Ты выше, — сказала она. Взяла его под руку и прижалась, как только Пятый раскрыл жёлтый зонт в цветочек у них над головами. — Хорошо, что дождь пошёл. Ненавижу духоту, — заметил Пятый. — Какие у нас планы на вечер? — В смысле? — Долорес склонила голову набок и сощурилась, глядя на него. — Мы же идём на концерт. — Долорес, — Пятый качнул головой. — Ты же знаешь, что я не могу. — Всё ты можешь. Особенно после «Хуячечной». Ты бы видел себя со стороны, — она прижала руку к груди. — Мне кажется, это не… — Пятый поморщился. — Что, если мне станет ещё больнее? — Конечно станет. Но это значит, во-первых, что ты ещё жив. А во-вторых, что раны затягиваются. Пятый поджал губы. Он всё ещё сомневался. — Ты всем рассказал, что никогда играть не будешь, но половину весны провёл у Миранды сочиняя музыку, — Долорес положила голову ему на плечо, теперь глядя не себе под ноги, а на зонтик над ними. Дождь стучал по плотной ткани, будто барабанщик на концерте. — Ты под ноги не смотришь, — сказал Пятый. — Зато ты смотришь за двоих, — хмыкнула она. — Идём на концерт, Пятый. И Клауса порадуешь, и сам поймёшь, что чужие выступления тебя не пугают. — Откуда ты знаешь, что не пугают? — Просто знаю и всё, — ответила Долорес. — Только если мы хотим успеть к началу, лучше взять Убер. — Убер так Убер, — Пятый притормозил, достал телефон и вызвал такси. Ему было страшно. Что успех Клауса оттолкнёт, что его музыка и песни ранят ещё сильнее. Но Долорес, прижимавшаяся к его боку, будто рыцарь в сияющих доспехах, одной улыбкой отгоняла тревоги. Да и в конце концов, ему и правда хотелось порадовать Клауса. Бедолага терпел его эти полгода, а Пятый так ни разу его толком и не поблагодарил. — Думаешь, стоит ему сказать? — он скосил взгляд на Долорес. — Ты дурак? Конечно стоит. Вот прямо пока ждём такси, возьми и напиши ему. Пятый прикусил щёку, набрал короткое: «Мы придём», и сразу же отправил. Клаус выступал в клубе достаточно популярном среди представителей ЛГБТ+ и инди-музыкантом. Назвать Клауса инди было сложно, хотя совсем недавно он порвал контракт со своим агентством и полностью перешёл на работу через Патреон. За десять лет и три душераздирающих альбома он набрал огромную популярность, и его фан-клуб с названием «Дети судьбы» стал международным. Кто-то из фанатов даже помогал с продвижением, дизайном и организацией концертов, а остальные поддерживали любимого музыканта материально. Дождь закончился так же резко, как начался. На входе в клуб кучковались люди: кто-то обернулся в радужный флаг, несколько человек щедро обсыпались блёстками, некоторые носили футболки с прошлых концертов. Была даже группа девушек в белых летящих платьях и с венками на голове, будто сбежавших из выпущенного несколько лет назад клипа. Пятый взял Долорес за локоть, и вместе они протолкались к охраннику со списком приглашённых. — Я в списке, — не здороваясь сказал он. В клубе гремел разогрев, и снова пришлось повысить голос. — Пятый Сати плюс один. Охранник уткнулся в список, потом кивнул и отступил, пропуская Пятого и Долорес в холл. Здесь уже пахло пролитым пивом, люди толкались у лавки с футболками, браслетами и дисками. — Я на таких концертах не была года три. Мой бывший запрещал мне на них ходить, а за последние два года ничего интересного не было, — Долорес вывернула локоть из пальцев Пятого, чтобы схватить за руку. — Очень воодушевляет. — У Клауса на концертах своя атмосфера. Я один раз видел в первом ряду девочку, которая рыдала весь концерт, — Пятый тянул Долорес за собой через толпу так ловко, будто не было этих полугода затворничества, и он ходил по клубам каждый день. — У него очень милый фан-клуб. Они любят обниматься, петь хором. — Так все фанаты делают. — Эти… ты поймёшь. Ты, кстати, хоть одну песню его слышала? — По радио. Знаешь эту, которая… «Если ласточки полетят на юг, я поймаю их за хвосты», что-то такое. — Мне эта невероятно нравится, — Пятый кивнул. — Она такая… свободная. Не знаю, — он обернулся и улыбнулся. — У него красивая музыка. И песни. Тебе очень понравится. В зале Пятый помог Долорес забраться повыше. С протезами никому из них не хотелось лезть в толпу, но за головами видно было только кусочек сцены. Им повезло прийти к концу разогрева. Загремела фонограмма, прерываемая проверкой звука, и Пятый, придерживая Долорес, пытался разогнать собственную нервозность разговорами. — Мы познакомились, когда вместе в ансамбле играли. Официально мы были фортепианным дуэтом, и долгое время никто и не подозревал даже, что он музыкальный гений, — сказал он. — Всё, что похоже на музыкальный инструмент, в руках Клауса оживает. По-моему, он даже не старался, когда на спор научился играть на скрипке. Когда мы начали встречаться, мы много играли на клавишных вместе, я писал пьесы, он правил. Он писал, я правил. Иногда он пел, — Пятый двинул бровями. — И это получалось у него так же хорошо, как и всё остальное. Я говорил, что ему стоит вокалом серьёзно заняться, но он начал писать песни только после того, как мы расстались. Долорес сощурилась и ухмыльнулась, глядя на него. — Что с лицом? — Пятый сощурился в ответ. — Ничего, дурачок, — Долорес легко толкнула его плечом. Пятый открыл рот, чтобы повторить вопрос, но не успел — концерт начался. Выступления Клауса всегда были на высоте. Он сам себе задирал планку с каждым новым, и этот раз исключением не был. Были слёзы, было хоровое пение. Клаус спел почти все песни со своего дебютного альбома, а в перерывах между песнями делал паузу. Тряс руками, смаргивал накатывающие слёзы. Шутил и пел снова: с надрывом и дрожащим голосом. Его голос подхватывал зал. Поднимались сцепленные руки, взлетали к потолку венки. Под конец Клаус стал перекатываться из одной песни в другую, обрывая их на середине, будто второй и третий альбомы были одной бесконечной песней. Теперь уже он смеялся, пританцовывал на сцене, тянул руки к залу. Даже вытащил пару девочек в белых платьях к себе, и они собрались у второго микрофона и подпевали. Пятый придерживал Долорес весь концерт, а она жалась к нему на особенно тоскливых песнях и щурилась, всматривалась в его лицо. То, чего Пятый так сильно боялся, так и не случилось. Когда он увидел Клауса на сцене, когда услышал перелив фортепиано и дорогой ему голос, он не испытал ядовитой зависти или злости. Наоборот. Только прилив вдохновения. Сердце сжалось от тоски и восхищения. Концерт близился к концу. Клаус несколько раз вышел на бис и последней спел одну из самых трогательных и любимых фанатами песню — Сувениры. Пятый не смог совладать с собой и стал подпевать. Долорес прислушалась, привстала на цыпочки и прикрыла ему рот ладонью, улыбаясь от уха до уха, и простояла так до самого конца. Концерт закончился, и Пятый помог Долорес спуститься, а потом нерешительно обнял её, ещё раз глубоко вдохнув запах краски, растворителя и пота. — Спасибо, что уговорила, — сказал он, выпустив её из объятий. Долорес довольно сощурилась и перекатилась с пятки на носок и обратно. — А теперь ты познакомишь меня со звездой? — Обязательно. Вы обязательно друг другу понравитесь. Пятый достал телефон и набрал Клаусу сообщение: «Где встречаемся?». Клаус ответил сразу: «Дождитесь, пока все разойдутся, и будьте у сцены». Так они и сделали. Пятый взял в баре две бутылки колы. Долорес устроилась на высоком стуле поближе к сцене, и он встал рядом. Людей становилось всё меньше и меньше, затихала музыка. Охрана начинала недовольно посматривать на странную парочку, но никто к ним так и не подошёл. Клаус выплыл из-за кулис в розовом строгом костюме и бирюзовых кроссовках. Взъерошенный и уставший, он спрыгнул вниз, добежал до них и обнял Пятого за плечи. — Вот так сюрприз, Пятый, — выдохнул он. Потрепал Пятого по волосам и отпрянул. Скрестил руки на груди, склонил голову набок и окинул Долорес взглядом. — А ты, значит, легендарная Долорес. — Легендарная? Мне очень лестно, но я точно не легендарная, — Долорес махнула рукой. — Да, он всего лишь проводит на телефоне с тобой каждую свободную минутку. Чего он, вообще-то, никогда раньше не делал, — Клаус переступил с ноги на ногу и ухмыльнулся уголком губ. Потом обеспокоенно повернулся к Пятому: — Ты как? Пятый прислушался к своим ощущениям. Ни тревоги, ни зависти, ни тоски. Только усталость и странное чувство удовлетворения и цельности. — Потрясающе, — он облизнулся и улыбнулся так широко, что на скулах появились ямочки. — Не знаю, как ты это делаешь, но твои концерты всегда берут за душу. — Потому что я искренний, — Клаус выхватил у него бутылку и сделал глоток. — И как же ты решился прийти? — Я не решился, — Пятый повёл плечом. — Она уговорила. — Я даже не старалась, — Долорес закинула ногу на ногу, глядя на Клауса. — Думаю, он и сам этого хотел, мне оставалось только чуть-чуть надавить. — Вот как? — Клаус постучал кончиками пальцев по стеклу, опустив взгляд, потом заправил прядь за ухо. — Выходит, что ты и вправду легендарная, Долорес. Его сложно вынудить что-то сделать, особенно в последнее время. — Да ладно? — Долорес протянула к Пятому руку и погладила бионическими пальцами по плечу. — Ты же шёлковый котёночек. Они встретились взглядами, и Пятый тихо фыркнул и мотнул головой. — Она бредит, не обращай внимания, — обратился он к Клаусу. Помолчал немного, потом осмотрелся: — А где Дейв? — В гримёрке. Ему позвонили, так что он попозже к нам присоединится, — Клаус протянул бутылку обратно. Пятый перехватил её протезом, но убрать руку не успел. Клаус присел, рассматривая серебряный узор: — А это ещё что такое? — Долорес нарисовала, — Пятый переложил бутылку в левую руку и приподнял протез. Рисунок переливался в тусклом свете. — Ты раньше даже от татуировок отказывался, а здесь, — Клаус выпрямился и покивал, снова глядя на Долорес. — Впечатляет. Ты им и правда как хочешь вертишь. — Странный выбор слов, но допустим, — Долорес кивнула. — Так он хотя бы повеселее будет. Типа, как гипс раскрашивают. — Ммм, — Клаус кивнул, протиснулся между ними и пощёлкал пальцами. Бармен обернулся и, не дожидаясь просьбы Клауса, открыл и выставил перед ним две бутылки Гиннеса. — Так, голубки, я сейчас вернусь. Отнесу Дейву пивчанский и буду весь ваш, — он двинул бровями, подхватил бутылки и торопливо ушёл обратно за кулисы. Пятый проводил его взглядом, а потом повернулся к Долорес: — Что думаешь? — Я ему не очень понравилась, — Долорес поморщилась, допила колу и оставила бутылку на стойке. — С чего ты взяла? — Ты вроде бы его знаешь двадцать лет, и ты не заметил? — Долорес хмыкнула. — Ты реально абсолютный ноль в людях и человеческих взаимоотношениях. — Бывает, что мне такое говорят, да, — Пятый нахмурился. — Ты правда думаешь, что ты ему не понравилась? Долорес покивала. Потом скривила губы и дёрнула плечом: — Меня это не расстраивает, просто хотелось бы быть в хороших отношениях с твоими друзьями. С другой стороны, у нас с ним весь вечер впереди, верно? — Вы обязательно поладите, — Пятый сел на соседний с Долорес стул. — У вас много общего. Вульгарные шутки, неуважение к чужому личному пространству… — Ты, — Долорес поджала губы и округлила глаза. — Очевидно, — Пятый кивнул и вздрогнул — телефон в кармане коротко завибрировал. — Кто может писать в такое время, — он выдохнул, вытянул мобильник и посмотрел на экран. «Мы сразу в отель. Тусуйтесь без меня, » написал Клаус, щедро украсив своё сообщение изображениями баклажанов. И сразу же прислал ещё одно «Не забудь меня завтра разбудить». — Странно, — Пятый прикусил щёку и хмуро посмотрел на Долорес. — Клаус и Дейв поедут сразу в отель. — Хм, — Долорес подняла взгляд к потолку и кивнула. — Хочешь познакомиться с моей кошкой? — Это же не какое-то завуалированное предложение? — Хватит стрематься, — Долорес положила бионическую кисть себе на лицо, потом выпрямилась и покачала головой. — Мы же договорились без вот этого всего. Просто посмотришь на мою вредину, в мастерскую заглянешь. Я даже постелю тебе на диване, чтобы нам обоим было спокойно. Пойдёт? Пятый покусал губы, глядя в пол, потом встретился глазами с Долорес и кивнул: — Пойдёт. Долорес жила в лофте на десятом этаже в одном из самых тихих районов города. Первое, что увидел Пятый, как только они перешагнули через порог, это неубранный диван со скомканными одеялами, из которых выглядывала маленькая серая кошка. Прямо напротив оказалась мастерская: на полу клеёнка в разводах краски, мольберт с незаконченной работой и несчётное количество картин рядами под стенкой. Остальные, свёрнутые в рулоны, ютились на полках рядом с грязными палитрами, кистями и банками краски. Пахло в квартире так же, как и от Долорес: растворителем, краской и цветочным освежителем воздуха. — У меня бардак, — Долорес бросила ключи на стол и сбросила кеды. Пятый тут же вспомнил историю про корзинку для ключей, тихо фыркнул и тоже снял ботинки. — Нормальная жилая комната, — он прошёл вглубь и замер. Кошка сосредоточенно следила за ним из-под одеяла, потом выбралась и подбежала трусцой. Подозрительно сощурила свои зелёные глаза, принюхалась к нему, нерешительно потрогала лапой и тут же обтёрлась головой о щиколотку. — Ого, — Долорес села на корточки и потянулась к кошке. Погладила её по голове и кинула взгляд на Пятого: — Ей обычно люди не нравятся. — Она просто почувствовала родную душу. Я тоже людей не очень. Можно я? — он протянул к кошке руки. — Конечно. Если она пойдёт. А я пока соображу напитки. Типа… кола с мороженым, как тебе такое? — Как будто нам десять, — Пятый хмыкнул. Кошка далась ему в руки и приобняла лапами за плечо, когда он встал, прижимая её к себе. — Звучит вкусно. Долорес встала и ушла в тёмный угол. Щёлкнула включателем, освещая чёрно-белую кухню, точно так же испачканную нестираемой краской. На духовке висело вафельное полотенце с китчевыми котятами, посудомоечная машина мигала красными огоньками, сообщая, что закончила работу. Пятый, всё так же с ластящейся кошкой на руках, подошёл к одному из окон в пол. Посмотрел на засыпающий город за стеклом, ласково перебрал пальцами мягкую шёрстку, расслышав в звоне стаканов, мурчании кошки и приглушённом шуме города новую музыку. Мотнул головой. Кошка ткнулась мокрым носом ему в щёку, и Пятый глянул на неё с удивлением. — Я реально в шоке, — Долорес вернулась с двумя стаканами колы, в каждом из которых плавало по шарику мороженого. — Обычно она пытается всех выгнать. Мои друзья боятся ко мне приходить. У некоторых до сих пор шрамы на ногах из-за неё. Пятый нехотя выпустил кошку и взял протянутый ему стакан: — Что я могу сказать. Я обаятельный. Долорес выгнула бровь: — У тебя улыбка обаятельная. Особенно когда ты с ямочками улыбаешься. Не знаю, почему весь мир не лежит у твоих ног, когда ты так улыбаешься. В остальном ты всё ещё заносчивый говнюк. Но справедливости ради она тоже заносчивая говнючка, — Долорес потянула газировку через соломинку. Потом отдала ему свой стакан и вернулась к дивану, растянула одеяло и накинула сверху плед грубой вязки. Пятый замялся, но когда Долорес похлопала по месту рядом, приглашая его сесть, всё же послушался и опустился на самый край. Протянул Долорес её колу. — И давно у тебя кошка? — Да, давненько, — Долорес растянулась на диване, подперев рукой голову. Пятый и думать не хотел, насколько может быть болезненно опираться на протез, но её, похоже, это устраивало. — Шесть лет. Мне её подарил бывший бывший, пытаясь избежать расставания. Кошка запрыгнула на кровать, но побежала не к хозяйке, а снова к Пятому, решительно забравшись к нему на колени. Упёрлась лапками ему в грудь и вновь ткнулась ему носом в щеку. — Морти, веди себя прилично, — рассмеялась Долорес. — А у тебя были когда-нибудь домашние животные? — У мамы были сиамские коты. Как в мультиках, — Пятый всё же погладил кошку. — А отец перед смертью подарил мне мопса. Я назвал его мистер Пенникрамб, таскал с собой везде. Кроме репетиций, очевидно. — Отец подарил его тебе, чтобы ты помнил его? Пятый кивнул. — Тебе некомфортно об этом говорить? — Нет, всё в порядке. Это было давно, — он качнул головой. — А мне было десять. Отец долго болел, мы знали, что он умирает. Рак никого не щадит. — Это всё равно… тоскливо, — Долорес села и погладила его по плечу. — Ты говорил, что твоя мать тоже умерла. — Сердечный приступ, — Пятый помолчал немного. — Мне теперь нужно рассказать, как мистер Пенникрамб и мамины Биба и Боба умерли? — Её котов звали Биба и Боба? — Не таких имён ожидаешь от женщины, которая назвала сына Симфония №5, правда? — Пятый рассмеялся. — Я скучаю по ней каждый день. — Вы с ней были близки, да? — Долорес поставила свой стакан на пол, скрестила ноги по-турецки и подпёрла бионическим кулаком подбородок. — Были. — Моя мать обязательно начнёт мне тебя в пример приводить, — Долорес тоже расхохоталась и махнула рукой. — А я выросла в маленьком городе, и у нас была огромная овчарка… Пятый допил остатки своей колы и поставил стакан рядом со стаканом Долорес. Обнял кошку и вслушался в переплетение их голосов. Ему было хорошо и спокойно. Он устал, рассказ Долорес успокаивал, и когда он всё же поддался утомлению и откинулся назад, кошка свернулась у него на груди. — Удобно устроился? — прервала его рассказ Долорес. Она тоже лежала на спине. Нащупала его руку, переплела живые пальцы с неживыми и лениво моргнула. — Спи крепко. И Пятый, будто только этих слов и ждал, действительно уснул.