Стена чудес

Ещё месяц прошёл незаметно. Пятый, как и раньше, почти не отвечал на звонки друзей, предпочитая общаться с ними по отдельности, а не всеми вместе. Он старательно избегал разговоров с Диего и почти ничего не рассказывал остальным. Даже Клаус, кажется, отчаялся получить от Пятого что-то вменяемое и смирился с потоком пассивной агрессии, сменяющимся вялостью. Они встречались каждые несколько дней и пили кофе, и Клаус рассказывал про Дейва, как тот его вдохновляет, и как здорово будет поехать вместе отдыхать. Пятый улыбаясь кивал, хотя выходило это скорее на автомате. Долорес была права, и ему становилось хуже. Мир становился серым. Смирение превратилось в апатию. Новые антидепрессанты его успокаивали, но по ночам он по-прежнему смотрел в потолок, чувствуя, как каменеет. Всё вокруг было словно в тумане, сотканном из переполняющей Пятого тоски и боли. Он писал всё больше, заполняя точками и завитушками нотные станы, и всё чаще звонил Долорес просто так. Чтобы просто помолчать. Чтобы хотя бы ненадолго, мир наполнился красками. — Ты выглядишь очень паршиво, — Долорес прижала к себе кошку, нелепо почёсывая её бионическими пальцами. — Хочешь, я приеду? Пятый качнул головой. Он растянулся на диване в гостиной, устроив ноутбук на книжной стопке. — Ты пишешь музыку? Пятый кивнул. — Я хочу тебе кое-что показать. Ты не отвечаешь Миранде на звонки… что, кстати, очень неправильно с твоей стороны. — Я ей пишу каждый день, — устало выдохнул Пятый. — А стоило бы говорить. Ей есть что тебе показать, — Долорес наклонилась к своему ноутбуку и защёлкала мышкой. Потом начала демонстрацию экрана и включила Пятому видео. На нём Куратор одной рукой играла мелодию, которую тогда, в конце зимы, он набросал в её блокноте. Тонкая сеть разноцветных линий, нанизанные на леску голоса: её и Долорес. Пятый замер. Мелодия завораживала, даже в таком недоделанном виде. Он приподнялся, вслушиваясь, и облизнул губы. Он точно знал, что добавить, и точно знал, как она должна звучать на самом деле. Видео закончилось, Пятый сел, а Долорес снова показалась на камеру. — Этот взгляд мне уже больше нравится, — заметила она. Пятый закрыл глаза и сделал глубокий вдох. — Позвони ей, — Долорес постучала пальцами по краю своего ноутбука, чтобы привлечь внимание Пятого. — Слышишь меня? Позвони ей. Пятый кивнул, шумно втянул воздух через нос и запустил пальцы в волосы, откидывая чёлку. А потом резко встал и пошёл за телефоном. Через два дня Куратор встретила его в аэропорту Джона Кеннеди. На ней было лёгкое весеннее пальто нежно-сиреневого цвета и туфли-лодочки неизменного винно-красного. — Надеюсь, ты всех своих мальчиков предупредила, что я приеду, и им лучше попрятаться в шкафу? — Не волнуйся, я всех разогнала. В ближайшие недели я только твоя. — Звучит не очень, учитывая наше с тобой прошлое. — Староват ты для моих поползновений, — хмыкнула Куратор. Пятый выгнул бровь и обернулся. Они встретились взглядами и оба рассмеялись. — Это ужасная шутка, Миранда. Никогда не шути так на публике, тебя неправильно поймут. — Хорошо, буду шутить их только тебе, чтобы ты их точно понимал неправильно, — Куратор погладила его по щеке костяшками пальцев, потом подхватила под здоровую руку и потянула к машине. Пятый молчал всю дорогу. Долорес переслала ему видео, и он смотрел его, не выключая несколько часов, записывая свои идеи. Стирая и снова рисуя ноты. И всё это время ему казалось, что мир стал немного ярче. Его чувства обострились, голос Долорес звучал звонче, а Куратор, казалось, светилась, как Дева Мария на иконах. Квартира на Манхэттене, которую они когда-то делили, почти не изменилась. Стало больше книг, больше записей, больше наград на стенах. Громоздились подарки поклонников, футляры музыкальных инструментов и увядающие букеты. — Я бы сказала тебе чувствовать себя как дома, но ты и так дома, — Куратор бросила пальто на диван, скинула туфли и потянулась, проходя глубже в квартиру. Пятый остался в пиджаке, но тоже разулся. Куратор приучила его не носить обувь в доме, и он перенёс эту привычку даже в самостоятельную жизнь. — Как будто я и не уезжал. — Ах, если бы, — Куратор рассмеялась. Потом вдруг замерла и нахмурилась: — Уверен, что готов… — Да. Мне это нужно, Миранда. Я не могу больше это выносить, — Пятый достал из сумки блокнот и протянул ей. — Я сделал несколько заметок, чтобы ты могла… Куратор качнула головой и поманила его за собой. В музыкальную комнату — ту, где стояло её пианино, и где когда-то всё началось, он не сразу решился войти. Сердце забилось как бешеное, и левая ладонь вспотела. Он стиснул блокнот бионическими пальцами. Сделал глубокий вдох и закрыл глаза. И только тогда переступил порог. Куратор опустилась на стул первой. На край. Постучала по второй половине рукой: — Давай ко мне. — Миранда, я… — Ты не будешь просто стоять и смотреть, Пятый, — Куратор заговорила тем же тоном, каким говорила когда-то давно, лет двенадцать назад, когда он только пришёл к ней учиться. Пятый нервно поджал губы, но всё же послушался и сел рядом. По привычке тут же выпрямил спину и расправил плечи. Потом с жужжанием поднял руку и поставил блокнот на пюпитр. Открыл на нужной странице: — Смотри, мне кажется, что так будет звучать лучше всего, но мне нужно это услышать. Попробуй сначала в до-миноре и… — Пятый. Ты играй. Я просто буду твоей правой рукой. Пятый застыл. Обернулся на Куратора и тихо выдохнул: — Миранда, я не могу… — Ты можешь, Пятый, — Куратор расплылась в улыбке. Её глаза блестели от влаги, но воли чувствам она не давала. Только занесла над клавиатурой правую руку дожидаясь, пока Пятый поднимет левую. И когда он всё же за ней повторил, они сыграли его мелодию вместе. Плечом к плечу, такой, какой он её слышал, с редкими помарками. Закончив, они сыграли её ещё раз. И ещё. Иногда Пятый хватал карандаш и что-то правил, иногда предлагал сменить темп. Куратор будто читала его мысли. Они столько раз играли вместе и столько мелодий вместе сочинили, что она подхватывала их на лету. Он начинал, а она продолжала. Будто бы на эти часы за пианино Куратор и правда стала частью него, его правой рукой. А его левая рука по-прежнему помнила инструмент. Мастерство её не покинуло, пусть он и не прикасался к клавишам все эти месяцы. Они сыграли музыку разговоров Долорес и Куратора несколько десятков раз, пока Пятый не остался удовлетворён результатом. В час ночи, когда они повторяли сонату, кажется, уже в сотый раз, Пятый поставил на пюпитр телефон и записал получившуюся композицию для Долорес. В два часа ночи Куратор заказала китайскую еду, и, выковыривая из лапши арахис, Пятый не мог отвести от неё взгляд. Он точно знал, что она — как и часто бывало до этого — спасла ему жизнь. И вместе они смогут облечь в музыку все его чувства. Всю его боль. И может быть, тогда он наконец-то избавится от переполняющих его солёных камней, не позволяющих вдохнуть полной грудью. У Пятого было много наработок, и поэтому он застрял у Куратора на добрых полтора месяца. Клаус звонил каждую пятницу, и они обменивались последними новостями. С Долорес, как и раньше, всё было иначе. Куратор не сразу, но со временем привыкла к её частому незримому присутствию. Пока они играли, прижавшись друг к другу бёдрами и плечами, Долорес на пюпитре рисовала, вдохновляясь их мелодиями. И со временем, к каждой появившейся из-под их пальцев композиции, нашлась иллюстрация. Весна была в самом разгаре и Пятый, наконец-то, начал крепко спать по ночам. — Я же говорила, что это помогает, — сказала Долорес из его ноутбука, пока Пятый с Куратором передвигали кофейный столик поближе к распахнутому окну. За окном бурлила жизнь, гудели машины и шуршали покрышки по асфальту. Ветер нежно перебирал светлые занавески, которые Куратор повесила только вчера, а кофе перебивал городские запахи. — Ты очень мудрая женщина, Долорес, — Куратор передвинула себе кресло и уселась в него, подтянув ноги и обняв ладонями чашку чая. — Может, ты его ещё и записать с этим всем альбом уговоришь? — А потом ещё концерты давать? — Пятый поморщился. Куратор не впервые начинала этот разговор, и он до сих пор не знал, что ей ответить. — Слишком рано, — Долорес на экране тоже пила чай, закусывая бисквитом. — Ему нужно ещё несколько месяцев, Миранда. Он и так неплохо справляется. — Вы, мудроженщины, в курсе, что я тоже здесь? — Пятый подвинул свой стул поближе и взял со стола чашку кофе. Закинул лодыжку на колено и перевёл взгляд с экрана на Куратора. — Не знаю, Миранда. Я просто… Я не готов делиться этой музыкой с кем-то. И я понимаю, что это решение не может быть единогласно моим, ведь это и твоё сочинение тоже, просто… Для меня слишком личное. Мне нужно время. — Во-первых, Пятый, — Куратор потёрла лоб. — Всё это — твоё. Я просто помогаю. Во-вторых… сразу бы так и сказал, Пятый. Это ужасно, что сливкам музыкального сообщества не удастся послушать эту музыку сейчас, но я более чем уверена, что они могут подождать. — Благодарю за понимание, — Пятый ухмыльнулся. — Но просто знай, что я бы с удовольствием тебя заперла в студии и не выпускала, пока мы не закончили бы эту пластинку. — Она была бы пропитана ещё большим страданием. — Творец и должен страдать, — Куратор хмыкнула. — Не, мы настрадались достаточно, — подала голос Долорес. — Но! Миранда, как только он даст согласие… — Если я его дам, — влез Пятый. — Когда он даст согласие, знай, что у вас уже и оформление есть. Пятый опустил взгляд и покачал головой. Для него огромным шагом было уже то, что он снова коснулся клавиш. Он тосковал по игре, и сейчас его душа пела. Он упивался музыкой, и собственные муки теперь казались ему не такими страшными. Они тоже его вдохновляли. Ему этого не хватало. Только здесь и сейчас, играя вместе с Куратором, он на самом деле понимал, что потерял, и как тяжело ему без музыки. Когда она не срывается с кончиков пальцев, и когда он не может тронуть ей других. Может быть, в конце концов, все его друзья были правы. Его жизнь слишком сильно была связана с музыкой, чтобы он мог так просто прекратить. — Он снова завис. Миранда, потрогай его за меня. Куратор коснулась его плеча, и Пятый вздрогнул. — Что? — Ничего. Мы обсуждаем, где в Париже самые вкусные крепы. — О, это легко, — Пятый повёл плечом и поджал губы. — В любой блинной на Монмартре. Крепы моей бабушки Жозефин могли бы с ними потягаться, но только в прошлом. — У тебя бабушка во Франции? — Долорес выгнула бровь. — Была, — отозвался Пятый. — Мой отец был французским дирижёром, они с мамой так и познакомились. — Твои родители были великолепными музыкантами. Так жаль, что они больше не с нами, — Куратор покачала головой и отодвинула чашку. — Особенно твоя матушка. — Подождите, я быстро погуглю, чтобы поддержать разговор, — Долорес наклонилась к камере. — Стой, необязательно, — Пятый вскинул руку. — Моя мама была первой скрипкой в оркестре, которым дирижировал отец. Между ними пробежала искра, они влюбились, поженились — и вот он я, — он расплылся в улыбке с ямочками и развёл руками. — И ему не показалось, что называть ребёнка Симфонией №5 — странно? — Нино был немного странным, — Куратор закинула ногу на ногу и подпёрла рукой щёку. — И вроде говорил, что это имя прекрасно подходит будущему музыкальному гению. — Ему нравилось слово cinq, — уточнил Пятый. — Ладно, ребята, ещё один вопрос. Или два. Вы же типа… были парой? — Достаточно долго, — Куратор кивнула. — И ты знала его родителей. И видела его младенцем? — Нет, — Куратор скривилась и отпрянула, глянув на Пятого. — Когда Пятый родился, я как раз ушла в другой оркестр, и мы почти перестали общаться с его родителями, так что этот нос — кстати, нос у него отцовский, — я увидела впервые, когда ему был уже двадцать один год. — Почти двадцать один. — Даже если так, ты был уже достаточно взрослым, — Куратор потянулась к нему и провела рукой по волосам, но Пятый отпрянул. Она обречённо вздохнула. — Он такой недотрога. И тогда тоже был. — Это непросто уложить в голове, — призналась Долорес. — Но круто, что вы остались друзьями. Несмотря ни на что. — Удивительным образом, я остался друзьями со всеми своими бывшими. — Хотя казалось бы. С твоим характером, — Куратор поморщилась. — Тебя очень сложно любить, — она посмотрела на Долорес. — Подумай об этом на досуге, Долорес. — Нет, — Долорес хмыкнула и склонила голову набок. — По мне и так сойдёт. — Так, дамы. Я, — Пятый шумно допил свой кофе, — всё ещё здесь. Куратор с Долорес переглянулись. А потом, не сговариваясь, захохотали. Эйфория прошла, как только он переступил порог собственной квартиры. Комната с зияющей пустотой вместо фортепиано и удушающим одиночеством вместо чьего-то постоянного присутствия. «Думаешь, стоит завести животное? Кота. Или собаку», написал он Долорес первым делом. Бросил пиджак и сумку на диван, а сам сел на пол лицом к пробковой стене. И тут же откинулся назад — бионическая правая рука на животе, а настоящая левая откинута в сторону. Пол твёрдый, а в лучах солнца кружится пыль. Кончики пальцев шевельнулись, повторяя танец пылинок. Пятый нащупывал новую мелодию, ещё не до конца осознав, что теперь, без Куратора вместо правой руки, он нескоро сможет её сыграть. А осознав, Пятый втянул через зубы воздух и прижал ладонь к глазам. Осознание своей зависимости от чужих рук накатило болезненным спазмом. Он перевернулся на левый бок, отнял руку от лица и сжал её в бионической, едва не ломая те пальцы, которые посмели играть музыку пыли. Весна подходила к концу, и за неё Пятый успел взлететь на крыльях надежды и рухнуть вниз. Он пролежал так до наступления темноты. Лежал и смотрел, как полоса света становится насыщеннее и меньше. И лежал бы дальше, если бы телефон не начал трезвонить. Пятый сморгнул пелену тоски и с трудом сел. Левая рука затекла, пальцы почти не слушались, но он всё равно смог ответить на вызов Долорес. — Ты не послушал мои сообщения. Всё в порядке? Пятый моргнул и качнул головой, хотя пока Долорес видела только потолок. Взял неживыми пальцами телефон и посмотрел на экран. — Привет, — выдохнул он. — Нормально. Очень резко… всё оборвалось. Я вроде знал, что вернусь, а всё равно как-то… — он зажмурился и не стал договаривать. — Что ты ответила про собаку? — Что тебе рано, — ответила Долорес. — И я даже не уверена, что тебе вообще можно доверить животное. — Знаешь, — хмыкнул Пятый, глядя на неё из-под чёлки. — Пока я не съездил к Миранде, я не понимал, насколько мне одиноко и больно. — Я знаю, — Долорес кивнула. — Это пройдёт. — Со временем. Я знаю. — Но пока не пройдёт, болеть будет невыносимо. Но ты, Пятая Симфония… — Опять это имя, ничего себе, — Пятый выдавил улыбку. — Ты сильный. И справишься. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю, и всё.