Стена чудес

Интервью проходило в фотостудии. Пятый приехал к серому зданию с высокими окнами. Раньше оно было рабочим цехом и только недавно, повинуясь мировой моде, какой-то толстосум его купил и стал сдавать помещения студиям и музыкантам. Он не мог не вспоминать коридоры, ведущие в Хуячечную, пока искал по стрелкам нужное место. В студии со стенами из красного кирпича и реквизитом, кажется, унесённым с ближайшей свалки, его уже ждали. Фотограф настраивал свет, репортёр наворачивал круги, уткнувшись в блокнот и вычёркивая вопросы. На вешалке висели завёрнутые в целлофан подобранные Куратором костюмы, а рядом с ними, прямо у зеркала, Пятого дожидалась визажистка. Пятый окинул студию взглядом и ухмыльнулся: потёртое кожаное кресло, покосившиеся книжные полки и ржавый велосипед. — В последнее время мне везёт на красный кирпич, — вместо приветствия сказал он. Репортёр, взрослый, немного нелепый мужчина в круглых очках, обернулся и едва не выронил телефон. — Вы пришли, — выдохнул он. — А что, не должен был? — Пятый выгнул бровь. Прошёл дальше и тут же попал в руки визажистки. Репортёра звали Кичи. Имя показалось Пятому знакомым. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, где он слышал его раньше, но так и не смог. Пару раз он пытался потянуться за телефоном, чтобы вбить Кичи в поисковик, но каждый раз Джил — визажистка — усаживала его обратно. Кичи подвинул к столу с зеркалом стул и сразу же начал интервью. — Надеюсь, вы не против, что мы начнём сейчас, чтобы не терять время. Да и потому что интервью с фотосессией совмещать неудобно. Мы просто пытаемся в один день уложиться. — Не против, — Пятый скосил на Кичи глаза. — Вы согласовали столько вопросов, что мы и в несколько часов не уложимся, а я бы хотел успеть к Долорес на выставку. — О, — Кичи, совсем как Клаус, сложил руки на груди и склонил голову набок. — Это мило. Пятый поджал губы и обречённо вздохнул. Случилось именно то, чего он так боялся: ему попался репортёр, принимающий всё близко к сердцу. — Давайте вопросы, — сказал он. — Быстрее начнём — быстрее закончим. Интервью было длинным и напряжённым. Они начали с самого начала: поговорили о родителях Пятого и маэстро Харгривсе, о работе с Куратором и его сольной карьере, постепенно шаг за шагом подбираясь к катастрофе. Пятый рассказывал о мистере Пенникрамбе, о коротких отношениях с Ваней, подтолкнувших его к написанию его первой короткой пьесы, так и не увидевшей свет. Рассказывал об отце, о близости с матерью и о том, как Куратор была полной её противоположностью. Кичи час убил на странный словесный танец вокруг вопроса о Клаусе, и когда Пятый ответил, что они действительно встречались и его первая пластинка посвящена проведённым вместе дням, Кичи застыл, открыв рот. Пятый тогда протянул руку и забрал у него телефон, записывающий их разговор. — Ради нас обоих — и Клауса, и меня — я прошу не затрагивать эту тему в последующих интервью. Перед тем как начать вторую часть интервью — посвящённую аварии, Долорес и протезу, они взяли паузу. Заказали еду прямо в студию, а пообедав и выпив по чашке кофе, Пятый сделал первую партию фотографий. Пока его фотографировали, Кичи задавал новые вопросы. Пятый отвечал сначала сдержанно, потом вдумчиво. Запинался на некоторых вопросах, хотя знал, что они прозвучат, и знал, как должен ответить. — Слушайте, — в какой-то момент не выдержал он. Стянул футболку с фотографией Стравинского и натянул другую, с надписью «Время меняет всё» и мальчиком, тянущим за собой тележку с манекеном. — Даже для человека, никак не связанного с музыкой, потеря одной руки — это тяжело. Вся твоя жизнь меняется и становится сложнее даже просто на бытовом уровне. Мои родители воспитывали меня как гениального пианиста, и я всю свою жизнь построил на этой вере, и когда я лишился руки… Я сломался, — он собрался натянуть пиджак, но передумал. Решил, что хотя бы несколько фотографий должны показывать протез полностью. — Думал, что моя жизнь закончена. И это нормально, — он сунул ноги в кеды и пошёл обратно к фотографу. Кичи перебрался следом. — И я чувствовал себя самым одиноким человеком в мире. Я был уязвимым и чувствительным и резко реагировал на внешние раздражители, не воспринимал ничего из того, что говорили близкие. Я был сосредоточен на том, что чувствовал. На той боли, которую никто не мог понять. Кичи сел на пол, скрестив ноги по-турецки. Фотограф подвинул Пятому деревянную лесенку. Пятый сел, подтянув к себе ногу и устроив протез на колене. — Я был уверен, что больше никогда не смогу ни аккорда сочинить, настолько плохо мне было. И какое-то время это было правдой. Иногда я даже встать с кровати не мог, настолько тщетным мне казалось моё существование. — И что изменилось? — Кичи, кажется, уже сориентировался и знал, как перестроить интервью. — Куратор устроила меня в Программу помощи деятелям искусства компании Меритех, и когда я приехал на примерку и настройку протеза, я встретил Долорес. — Так вот как вы познакомились. Вернее, — Кичи качнулся из стороны в сторону, снова напомнив Пятому Клауса, и добавил: — Сложно было бы не догадаться, что вы познакомились через Меритех. Но когда и как — это было загадкой. Пятый нахмурился. Фотограф несколько раз щёлкнул затвором. — Вы что, на Реддите сидите? Кичи пожал плечами: — Виновен. Я слежу за вами всеми ещё с «Зонтиков». — А, — Пятый поджал губы и поднял подбородок. Теперь всё вставало на свои места. — Значит, вы познакомили в приёмной Меритеха? — Вроде того, — Пятый качнул головой и замер. Кичи молчал, кажется, ожидая, что Пятый продолжит свой рассказ, и пока Пятый подбирал слова, фотограф снова сделал несколько снимков. Пятый провёл рукой по волосам, откидывая чёлку назад, потёр шею и заговорил снова: — Я буду честен: я не знаю, с чего начать. Как бы я её ни рассказывал о ней, складывается впечатление, что Долорес какая-то… маниакальная девушка-мечта, которая появилась в моей жизни в тяжёлую минуту и вдохновила меня что-то делать, но это не совсем так. Она сложная. Не в смысле «не такая, как другие девушки», но сложная и неоднозначная, и очень сильная. И она вдохновляет меня каждый день. — Из-за её истории? — осторожно уточнил Кичи. — Из-за того, какая она сама по себе. Из-за её картин, из-за жизнелюбия и мудрости, из-за того, на что она способна, — Пятый качнул головой. — И ещё, потому что она знала. Что мне нужно мне время. Что для меня значит музыка. Но главное, — он сделал глубокий вдох и опустил голову. Ещё несколько фотографий. Он посмотрел на Кичи и выдохнул. А потом сказал: — Её во мне всё устраивало. — У вас достаточно тяжёлый характер, согласен. Вы же об этом? Пятый тихо фыркнул. — Я асексуален, — он широко, с ямочками, улыбнулся. Потом мотнул головой и почесал кончик носа. — В моей голове это звучало немного… иначе. Кичи, снова с приоткрытым ртом, осел и уронил руку с телефоном. — Что… Как… — он прижал пальцы к вискам и часто заморгал, глядя на Пятого. — Правда? — На улице вроде бы не две тысячи пятый, чтобы врать о таких вещах в интервью одному из самых важных музыкальных журналов страны, правда? — Не то, чтобы никто так никогда не делал… — Кичи снова сел ровно. — Вы сможете… рассказать больше? Как поняли, как это влияет на вашу жизнь, были ли из-за этого когда-то проблемы? Не уверен, что кто-то когда-то совершал такой выход из шкафа. — Потому что это никому не интересно, будем честны, — Пятый повёл плечом. Встал. Фотограф отодвинул ступеньку и теперь фотографировал Пятого в полный рост с Кичи у его ног. — Но я постараюсь всё это как-то… объяснить. И он попытался. Используя заготовленную заранее речь и импровизируя, замолкая, подбирая слова и иногда перефразируя снова и снова. После асексуальности они перешли к протезам Меритеха и их программе поддержки, и только после этого к их с Куратором новому альбому. Пятый переоделся ещё пару раз, доставка привезла суши и кофе, а Пятый продолжал говорить. Интервью шло так натянуто всё это время, но Долорес — даже присутствуя лишь незримо — развязала ему язык. Помогла расслабиться и успокоиться. И заговорить откровенно. Интервью закончилось затемно. Пятый переоделся в свою одежду, а подобранную Куратором небрежно затолкал в сумку. Взглянул в последний раз на Кичи и снова зацепился взглядом за плавные движения. Вспомнил признание Кичи, что он читает сабреддит «Зонтиков», и как тот отреагировал на упоминание Клауса. И память, наконец-то, сдалась под натиском деталей. Пятый вспомнил, где его видел. — Ох, — выдохнул он. Развернулся на пятках и показал бионическим пальцем на Кичи. — Ты же тот патрон Клауса, который каждый месяц ему жертвует какие-то баснословные деньги. Кичи покачался из стороны в сторону: — Я, — он улыбнулся. — Надеюсь, вы сможете передать ему мои теплейшие приветы. — Напишите, лучше, ему сами, — Пятый поджал губы. Кивнул скорее сам себе, сменил захват на раскрытую ладонь и помахал Кичи. — До свидания, Кичи. — До свидания, — отозвался Кичи, сверкнув очками. Пятый слышал в его голосе тревогу, но решил не обращать на неё внимания. Толкнул дверь плечом и вышел, на ходу набирая Долорес. Интервью вышло через месяц. За несклько недель до годовщины аварии и в день выпуска альбома. К тому времени Пятый начал писать симфонию для «Зонтиков», не особо, правда, понимая, согласятся ли они сыграть её с ним. Январский Роллинг Стоун вышел с его фотографией на обложке: Пятый широко улыбался, откидывая чёлку назад. Интервью вышло с заголовком «Симфония №5: Пятый Сати о хрупкости, потерях, асексуальности и Долорес Питерсон», и моментально стало сенсацией. И пока они с Долорес подписывали открытки, писали именные пожелания и собирали посылки для всех, кто поучаствовал в кампании на Кикстартере, имя Пятого карабкалось в тренды социальных сетей, а репортёры таблоидов штурмовали сабреддит ансамбля «Зонтики» в поисках пикантных подробностей упомянутых Пятым событий. Долорес прочитала интервью первым делом, как проснулась, а потом подпёрла журналом ножку стола на кухне. — Здорово, что ты в открытую сказал про асексуальность, — Долорес отодвинулась от стола с дисками и открытками, задрала руки и потянулась. — Больше людей будут знать, что это нормально. — Да, — Пятый кивнул. — Жаль, что в моей юности никого такого не было. — Жаль, — Долорес потянулась к нему и сжала плечо. — Но всё же. Ты правильно поступил. Пятый смущённо улыбнулся. Долорес закатила глаза, подвинулась ближе и поцеловала его в щёку. — Я тобой очень горжусь. И этим альбомом тоже. И дирижированием, хотя оно и сидит у меня уже в печёнках, — засмеялась она. — Собой гордись. Без тебя мне бы на всё это понадобилось несколько лет. А ты всё перевернула вот так просто, — Пятый отодвинул от себя открытки и принялся разминать пальцы. Повезло, что он левша. — Одной-единственной фразой. — Только не говори, что тем признанием про картину, нарисованную задницей. Я вроде бы и надеюсь на это, а вроде бы и нет… — Долорес сощурилась. — Это, конечно, важная для меня фраза, я примерно после неё начал в тебя влюбляться, но нет, — Пятый закатил глаза. — Ты как-то сказала, что музыка нужна мне, чтобы выражать свои чувства. Что я не могу иначе. И это меня задело. — Потому что это правда. — Очевидно, — Пятый пожал плечами. — Иначе до меня бы ещё лет сто доходило. Я иногда бываю очень, очень тупым. — Это я заметила, — Долорес вскинула брови. — Но знаешь что? — Мм? — Мне очень нравится, что ты такой тугодум. — О, даже так? — Конечно. Я от этого чувствую себя ещё эмпатичнее и мудрее. — Приосаниваешься, значит, — Пятый тихо рассмеялся. — Ты не… не открывала социальные сети? Боюсь представить бурю из слухов и оценочных суждений, которая там сейчас разворачивается. — Так не представляй. И не смотри, — Долорес склонила голову набок. — Это что-то новенькое. Это не ты разве первым делом всех знакомых гуглишь и читала мою ветку на Реддите? — Я не сказала, что я не буду смотреть. Я предложила тебе не смотреть. Пятый поджал губы и пожал плечами. — Логично. А ты… — Я больше не буду переживать, что твои фанаты — зашоренные. Ты в прошлый раз это доходчиво объяснил. А ещё львиная доля собранных на выпуск альбома средств — моя заслуга и мои коллекционеры. Плюс, у меня есть подозрение, что половина твоих фанатов мечтала выйти за тебя замуж, и твоё интервью им не очень понравится. — Или они сосредоточатся на восхищении моей смелостью, будто за асексуальность убивали, как за гомосексуальность, — Пятый покрутил запястьем и снова потянулся за ручкой и открытками. — Масштаб, конечно, несравнимый, — Долорес отодвинулась, встала и достала из коробки новую партию дисков. — Всё равно требует смелости вот так заявить на всю страну, что ебал ты этот секс. Пятый замер, моргнул и поднял на Долорес взгляд: — Вау. Этим каламбуром ты превзошла себя. — Я знаю, — Долорес пару раз дёрнула локтями, будто в танце маленьких утят, и поёрзала на своём месте. — В любом случае. Я больше не собираюсь принимать близко к сердцу ничего, что твои фанаты напишут. — Слова не девочки, но дамы. Пятый размашисто расписался на одной открытке и сунул её в коробок с диском, услужливо подсунутый Долорес. Повторил это несколько раз и запнулся — завибрировал телефон, и экран ярко вспыхнул именем отправителя. Втянул воздух через зубы и так же, со свистом, выдохнул. Перевёл взгляд на Долорес: — Это Клаус. — Ого, — Долорес откинулась на спинку. — Быстро. И странно. — Поверить не могу, я сделал то, что он хотел, и всё равно сделал хуже, — Пятый поджал губы, перебирая ручку в пальцах. — Ты же ещё не читал его сообщение, — Долорес развернулась и сощурилась. — А уже решил, что всё к худшему. — Ну, я десять лет отравлял ему жизнь своим существованием, — Пятый дёрнул плечом. — Что ещё мне прикажешь думать? — Могла бы я тебе влепить пощёчину сейчас, так бы и сделала, — Долорес запрокинула голову. — Во-первых, я сильно сомневаюсь, что он бы тебе написал, если бы твоё интервью сделало хуже. Во-вторых, достаточно уже того, что он это всё драматически переживает, куда ты-то лезешь? Ты ни в чём не виноват. — Я знаю. — Не похоже, — Долорес толкнула его бионическим кулаком в плечо. — Прекрати разводить нюни и открой уже сообщение. Пятый обречённо вздохнул, сгорбился, но кивнул и взялся за телефон. Как и Долорес, он откинулся на своём стуле. Подтянул к себе ногу, закинув лодыжку на колено, и открыл сообщение. «Фотография на обложке просто звездец. Что у тебя с лицом?» — написал Клаус. Пятый нахмурился, подался вперёд и перечитал сообщение ещё раза три. — Что такое? — Долорес снова придвинулась, но не стала заглядывать ему через плечо. Пятый сам повернул телефон экраном к ней. Она прочитала сообщение, беззвучно проговаривая каждое слово, и тихо хмыкнула: — Смотри-ка, он шутит. — Что я должен на такую шутку ответить-то? — Ответь шуткой, — Долорес отодвинулась. — Как-нибудь знаешь… В твоём стиле. Хотя ты не умеешь шутить, пошути, как он шутит… — Я не буду шутить как он. И как ты тоже не буду, — Пятый прикусил щёку и помолчал пару мгновений. Набрал всего два слова: «Ты кто?» И тут же, не давая Клаусу времени осознать прочитанное, дописал: «Это шутка». Клаус ответил сразу: «Я так и понял. Прочитал твоё интервью. Пришлось купить подписку на Роллинг Стоун на месяц». Пятый почесал кончик носа, прежде чем решился на новое сообщение: «И как?» «Смело, честно и очень благородно. Мне понравилось. Но ты теперь должен мне пять баксов». «Мог бы попросить меня её тебе прислать в электронном виде, » — Пятый тихо фыркнул. — Я поставлю кофе, — Долорес встала, скрипнув стулом, поцеловала Пятого в висок и ушла на кухню. «Нет, я хотел, чтобы ты остался мне должен пять баксов, » — написал Клаус. — «Знаю, что ты хочешь спросить. Я в порядке, развлекаюсь в Европе. Члены, наркотики, дебютанты… Моя Святая Троица». «Ты находишь время плясать на балах?» «Смело с твоей стороны думать, что я умею танцевать венский вальс. Я говорю об инди-музыкантах. На днях я заприметил гей-вечеринку через дорогу от нашей гостиницы и ворвался туда в сиянии своей славы. Даже спел пару песен». «Круто. Живёшь жизнь». «Что мне ещё остаётся». Пятый сжал телефон в руке и подпёр кулаком щёку, не зная, что ещё сказать. Ему и не пришлось. «Эй, Пятый. Классно было поболтать, но, думаю, мне ещё нужно время». Пятый вздохнул. Опустил ногу на пол, упёрся локтями в колени и настучал: «Понял. Оправляйся». «Ты только что снова пошутил? Прямо вот скаламбурил?» «Да, но больше я не буду тебе отвечать. Иди дальше соблазняй дебютантов». Клаус замолчал. Пятый отложил телефон и поднял голову. Долорес как раз вышла из кухни с двумя чашками, поставила одну перед ним и села на своё место: — Ну? Как всё прошло? — Я должен ему пять долларов, которые он потратил на подписку. Долорес поджала губы, пожала плечами и мотнула головой: — Не катастрофическая сумма. И даже не за моральный ущерб. Пятый кивнул, потянувшись за кружкой. Сделал глубокий вдох, наслаждаясь свежесваренным кофе, и перевёл взгляд на коробки с дисками. — Здесь работы на всю ночь. — Да. Поэтому я и сварила тебе кофе, — Долорес мечтательно прикрыла глаза: — Я ли не маниакальная девушка-мечта? — Прекращай, Руби Спаркс, — Пятый толкнул её ногу своей. — Нет, мне понравилось! Я, вообще-то, люблю такие фильмы. Если, конечно, не считать того, что ты слишком самодостаточный, чтобы я тебя дополняла. — И ты слишком самодостаточная, чтобы я дополнял тебя. Долорес расплылась в широкой улыбке с ямочками, подалась вперёд и потёрлась носом о его щёку. Отпрянула и выдохнула: — Не знаю, говорили ли тебе об этом раньше, но твои завуалированные признания в любви просто космос. Пятый отставил кружку и снова взялся за ручку. — Откуда ты знаешь, что это «завуалированные признания в любви»? Долорес склонила голову набок: — Просто знаю, и всё. Пятый осёкся. Прикусил губу, чтобы не улыбаться слишком широко, и коротко качнул головой. Долорес, как и всегда, была права.