И я выйду из тела

Джулиус Кингсли отдает резкие приказы днем. Требует только белый чай, презрительно кривится практически на все блюда, которые ему предлагают. Насмешничает, кривится, размашисто ступает по красным коврам во дворце. Гордо вскинув подбородок, он отстаивает свое мнение и впечатывает свою волю в сознания военачальников стальным кулаком, облаченным в бархатную перчатку. «И Гиасс тебе, оказывается, совершенно не нужен, чтобы управлять людьми», — думает Сузаку с горечью, безмолвной тенью следуя за ним. Но это все днем. А ночью, оставшись наедине со смутными кошмарами, Джулиус бормочет что-то невнятное, невидящим взглядом уставившись в белый потолок. Почему он белый, кто вообще придумал белые потолки, пусть бы были серыми, зелеными, синими, да хоть черными! Но только не бездонно, безлико белыми. У него в голове — вихри осколков странных образов. Сознание кажется сшитым на живую нитку, как монстр Франкенштейна. Джулиус думает о том, о чем не смеет размышлять в течение дня — кто же он такой? Воспоминания о детстве? Вроде бы у него были родители. Они умерли? Они живы? Есть ли братья-сестры, тетушки-дядюшки? Учеба? Учителя? Первая школьная любовь? Или он был на домашнем обучение? Почему он помнит Куруруги Сузаку ребенком, они же познакомились только на этом задании, когда его направили курировать этот конфликт с ЕС? Сэр Куруруги просто его телохранитель. Верно? А что он делал до этого конфликта? Легенда, фальшивая история жизни, наспех придуманная императором, который не желал упускать такой талант, рассыпалась из-за растерянных вопросов этого самого таланта. «Джулиус Кингсли» слишком умен, к своему несчастью. Джулиус не спит до четырех часов утра. Он ворочается, пялится в белый-белый потолок. Бродит по своим покоям, силится разобраться в себе. Становится легче, когда он вытаскивает пачку сигарет и дешевую зажигалку. Открывает окно, курит, выпуская с дымом свои вопросы. Через час курения и наблюдения за светлеющим небом Джулиус замерзнет и закроет окно. От двух сигарет он несильно пропахнет дымом, все выветрится холодным российским ветром. Он ляжет спать — на несколько часов. В девять его поднимет Куруруги, закатывая тайком глаза от нежелания вставать подопечного. Джулиус осознает, что Сузаку за ним присматривает сильнее, теснее, тщательнее, чем положено обычному телохранителю. Так что, если бы он сказал о свое бессоннице, то рыцарь добыл бы ему хорошее успокоительное в кратчайшие сроки. Качественное снотворное, без побочек, как раз чтобы уснуть крепким и сладким сном после трудового дня. Но Джулиус молчит, прячет усталость за надменностью, прогоняет сонливость белым горьким чаем. Джулиус молчит — ему кажется, что еще пара-тройка бессонных ночей, и он все вспомнит, все поймет. Ведь он же гений, разве он не сможет разобраться в себе?