И я выйду из тела

В состоянии эйфории от безупречного успеха своих планов, Джулиус далеко не сразу замечает странные взгляды своего телохранителя. Хорошо, допустим, первое время раздражение Куруруги и его неприязнь ощущались чуть ли не кожей. Джулиусу было наплевать — свои обязанности доблестный Седьмой рыцарь выполнял безукоризненно, а дружить им было необязательно. Потом хмурые и порой ненавидящие взгляды начали откровенно раздражать. Джулиус незаметно ежился, а ночами добавлял к все возрастающему списку вопросов новый — чем он так насолил Куруруги Сузаку? Они были знакомы? Он сказал что-то не то или сделал? Убил кого-то? Это звучит смешно и немного страшно. Джулиус ни разу не брал в руки оружие, он сражается словами и хитроумными планами. Он допускает, что мог бы убить ножом или пистолетом, если будет необходимо. В рамках самообороны, например. Но, вообще-то, для этого есть солдаты. И телохранителя же к нему зачем-то приставили, разве нет? На кой он тогда нужен, если Джулиусу придется защищаться самостоятельно?! В какой-то момент во взгляде Сузаку мелькает тепло. Оно языком огня обволакивает Джулиуса, он это отчетливо чувствует. Приятно. Но непонятно, это еще один странный вопрос без ответа. Почему Сузаку смотрит с теплой ностальгией, когда Джулиус разглагольствует на собраниях, когда убеждает и продавливает своей волей, когда аргументированно ставит на место идиотов генералов… Почему тепло пополам с неприязнью, почему ненависть пополам с весельем, почему… Почему так привычно хвататься за крепкую ладонь? Джулиус споткнулся на ступеньках дворца, упал на колени. Сузаку протянул ему руку, за которую он не раздумывая ухватился. Теплые, надежные пальцы. Знакомо, знакомо, слишком знакомо обхватывают его кисть. И так привычно-знакомо полагаться на Сузаку. — Что вы будете на обед? — М-м… У меня нет на это времени, Куруруги, распорядитесь там сами… Как странно, что все блюда — его любимые, не правда ли? Джулиус беспомощно косится на своего телохранителя, безмолвной строгой тенью застывшего рядом. Как глупо. Он ведь может просто спросить. Это будет простой вопрос: «Мы с вами ранее встречались? До этого задания?». Или: «Я что-то вам когда-то сделал или сказал?». «Тебе есть за что ненавидеть меня?». «Мы были… друзьями?». Джулиус кусает внутреннюю сторону щеки, грызет ногти и фильтр сигареты по ночам. Он перебирает каждую крупицу своей куцей памяти. На свою беду обнаруживает несколько провалов. Два или три момента, когда сознание отключалось; а затем снова пробуждалось. Память размывала переходы, стирала детали. Но Джулиус до дичайших мигреней снова и снова просеивал песок своих воспоминаний. Всплывают мелкие подробности. Предшествующие темноте встревоженные взгляды Сузаку, напряжение рыцаря, шприц с чем-то зеленым в его руке. После — наблюдение и ноющая шея. Джулиус находит на шее темное пятнышко — след от укола. Джулиус растерян и напуган. Может ли он доверять человеку, который колет ему какой-то препарат? Куруруги раскидывает парой ударов напавших солдат, пока Джулиус криво усмехается напряженным противникам. Изнутри его окатывает теплой волной. «Доверие». Другого выбора у него нет. Джулиус метафорически закрывает глаза. Позволяет Куруруги Сузаку защищать его. Чутко ощущает каждый взгляд: теплый и ненавидящий. Постфактум осознает очередной провал, рассеянно потирает шею. Закрывает глаза на небрежно торчащий из кармана формы Куруруги пустой шприц. Усмехается. Перебирает свои вопросы и осколки скудной памяти. Со временем он со всем разберется. А до той поры — закрыв глаза на все несостыковки и просчеты Куруруги Сузаку он, Джулиус Кингсли, будет ему доверять.