Поворот не туда

Если бы вы случайно зашли в «10Б» и увидели бы Максима и Петю, то ни за что бы не подумали, что у этих двоих есть что-то общее. И в самом деле, что может быть общего у кудрявого мальчика-солнышка, который как будто раздает всем свет и тепло, и у угрюмого заносчивого парня в черной водолазке, от которого хотелось отсесть подальше? Петя был сыном местного бизнесмена с максимально скверным характером. Постоянно дрался, обзывался, прогуливал, грубил учителям, и из-за этого часто менял школы. В тринадцатый лицей он перевелся в середине восьмого класса, потому что из предыдущей его с пинками погнали после очередного скандала, как бы отец ни старался всунуть директору денег. Тринадцатый лицей славился тем, что от лицея там было одно название, никакой тебе формы, какого-то выпендрежа, а набирали туда абсолютно кого угодно. Вот и Петю взяли, директор только рад был, что мальчик с такой знаменитой в их городе фамилией будет у них учиться. Хазин только ухмыльнулся, когда директор улыбался его отцу. Всем присутствующим в комнате было очевидно, почему Петю сюда взяли, и почему не выгонят. Его новая классная руководительница тоже улыбалась, и Хазин понимал, что улыбка была ну очень натянутой. — Людочка, позови ко мне Максимку, — Хазины уже уходили, когда директор высунулся из кабинета вслед за ними. — Он в актовом наверняка. Секретарша кивнула, и через пару минут вернулась с кудрявым мальчиком с гитарой за спиной. Они на секунду пересеклись с Петей взглядами. Парень ему улыбнулся и исчез в кабинете директора, и Хазин впервые в жизни не почувствовал какой-то фальши от этой улыбки. — Здравствуйте, Иван Федорович, — Максим поставил гитару рядом с собой и сел на стул напротив своей классной руководительницы. — Какие вопросы? Директор прокашлялся и посмотрел на Любовь Федоровну, которая устало вздохнула и начала объяснять ситуацию. — Максим, к нам в класс переводится парень, Петя Хазин, он из другой школы, ты наверное успел столкнуться в ним в коридоре. Он мальчик такой… тяжёлый, дерётся постоянно, плохо учится. — Мы надеемся, что ты сможешь на него повлиять, — продолжил директор. — Ты у нас отличник, староста, активист, что бы без тебя делали. Уверен, что с одним двоечником-хулиганом ты точно справишься, — улыбнулся Иван Федорович. — А что я делать-то, собственно, должен? — Макс переводит взгляд с директора на классного руководителя. — Если он учителей-то не слушается, то меня то наверное точно не будет. — Ну ты попробуй, Максимка, пожалуйста, у тебя наверняка всё получится, — умоляюще смотрит на него классная руководительница. — Подружись там как-нибудь с ним, с уроками ему помоги, к какому-нибудь делу приобщи, что-нибудь то уж точно получится сделать. Мы в тебя верим. Максим ушел в странных чувствах. Он помогал учителям со многим — рисовал рисунки и плакаты, организовывал мероприятия, ни один концерт не обходился без него и его гитары, ставил постановки, был старостой класса и хорошо учился, но перевоспитывать двоечника… да как будто тот его слушать станет. Дружба у них не клеилась оставшиеся полгода. Естественно, их посадили вместе за одну парту, и всё их общение состояло из того, что они сухо здоровались по утрам и прощались. Вечером Макс без каких-либо объяснений просто присылал ему фотографии сделанного домашнего задания, и Петя так же молча списывал, абсолютно не понимая, зачем Максим это делает. Хазин все так же прогуливал, списывал контрольные и дрался, но благодаря Шустову с его домашкой, оценки держались более-менее на отметке «хорошо». Восьмой класс кончился, начался девятый, и Макс вновь начал скидывать ему фотографии решенного номера по математике или задачи по химии, как ни в чем не бывало. В один прекрасный день Петя подошёл к сидящему в одиночестве на подоконнике Максу (ему можно было), собрался с духом, выдохнул и выпалил: — Ты нахуя это делаешь? Шустов прекратил настраивать свою гитару и повернулся на одноклассника. — Гитару настраиваю, чтобы играть можно было, а что? — недоуменно ответил он. — Да бля, я не про это, — Петя хотел было назвать его кретином, но Максима такими плохими словами обзывать язык не поворачивается. — Домашку мне скидываешь. Зачем? Максим улыбнулся. В этот момент, солнце очень кинематографично вышло из-за туч и подсветило его светлые кудри, и Хазину резко стало тепло на душе. Даже материться расхотелось. — Чтобы ты хотя бы как-нибудь учился, Петь. Может, списывать будешь и запомнишь что-то. — Спасибо, — парень выдал из себя подобие улыбки и отошёл от Макса, решив больше не мешать ему. Так их дружба и зародилась. На следующий день обычное «привет» было не сухим, а теплым и радостным, и за день они узнали друг про друга столько, сколько не могли узнать за те полгода в восьмом классе. Больше их порознь не видели, разве что когда Петя лез в драку в очередной раз, а Максим просиживал в актовом зале, репетируя очередной концерт. Так прошел девятый класс, летом они постоянно гуляли вместе. Особенно Хазину запомнился один летний вечер, когда они сидели на скамейке в каком-то дворе, Макс играл на гитаре, было тепло, солнце садилось, и так хорошо было, что словами это чувство не описать. — Петь, вот ты же не сволочь вовсе. Ты зачем себя ведёшь так? — спросил вдруг Шустов, перебирая струны. — Дерешься со всеми, огрызаешься, проходу не даёшь. — Нормально я себя веду, Макс, — Петя достает сигареты из кармана толстовки, и закуривает, стараясь не дышать куревом на Шустова. Он не одобрял, но молча закрывал на это глаза. — Тебя просто не любил никто никогда, вот и злой. Как почтальон Печкин, у которого велосипеда никогда не было. Максиму хватило пару раз увидеть то, как папа Пети общается с ним, чтобы стало понятно, что его и правда не любят дома, постоянно ограничивают и только требуют что-то, вот он и прет поперек всего, чтобы хотя бы какое-то внимание на него обратили. Да и Хазин сам рассказывал, как отец с матерью вечно на работе, и как им до него абсолютно никакого дела нет, а когда они дома, то только ругают и докапываются. — Может быть, тебе-то дело какое? — Хазин тяжело выдыхает дым в небо и прикрывает глаза. — Кому я нахер нужен, кроме себя самого. Никто меня не полюбит, с таким-то характером. — Хочешь, я это исправлю? — Максим улыбается, а Петя не понимает, к чему он это говорит, и продолжает молчать. Шустов смеётся, и начинает наигрывать какую-то попсовую песенку, которая играет из всех утюгов сейчас. На твоих губах помада малинового цвета, Еще совсем малая, зачем тебе сигарета? Ходит только в джинсах и любит материться, Ну как в такую ненормальную влюбился? До Пети все же доходит. Через два дня, в час ночи, он резко осознает, что ему, кажется, предложили встречаться. И поэтому первое, что он делает на следующей встрече, так это прижимает Макса к стене арки и целует, так, как умеет (никак), а Шустов так же неумело отвечает, и улыбается в чужие губы. Получается смазано, нелепо и забавно, зато искренне. В десятом классе Максим наконец-то смог повлиять на Петю в лучшую сторону, ведь если тот раньше добрую половину уроков прогуливал, потому что «а чё там блять сидеть, я нихуя не делать и дома могу», то теперь он стал ходить, чтобы полюбоваться на Шустова. Сидел на уроке, вечно лапал его, пальцами гладил пушистые кудряшки, которые Макс давно не стриг, а тот сидел, будто ничего не происходило, и продолжал конспектировать. Хазин примазался ходить с ним в актовый зал, даже стал принимать участие в каких-то постановках, чтобы только побольше времени провести с Максимом рядом. План Любовь Федоровны наконец-то сработал, и у Пети улучшилась и посещаемость, и оценки тоже улучшились. Только эта дружба работала в обе стороны, поэтому теперь иногда ни Пети, ни Макса на уроках учителя не видели. Но Максиму все прощали, потому что, ну как на Шустова можно злиться? Он же отличник, золотой медалист будущий, активист, староста, какие замечания вообще быть могут? Вот и Макс этим пользовался. А ещё у обоих в полную силу заиграли гормоны, поэтому у них вошло в привычку целоваться, как в последний раз, в школьных туалетах, под лестницей, вечно трогать друг друга и обниматься. Макс, конечно, шипел, когда Петя лез к нему посреди математики, игриво проводя рукой по его бедру, но против, конечно же, ничего не имел. — Петька, какой следующий урок? — Шустов подлетает к однокласснику со спины, поправляя ремень гитары на плече, чтобы та случайно не упала на Петю. Хазин в свою очередь поднимает голову кверху, глянув на вечно растрепанного Макса. Иногда он задавал себе вопрос: он вообще расчесывает свои кудри хоть иногда или они никогда не видели расчески? — Кажется физра, а че? — Ниче, погнали, — Макс хватает Петю за руку и тянет за собой, даже не собираясь ничего объяснять в данный момент. Всё потом, хотя, возможно, потом объяснения даже не понадобятся. Ну он надеялся. Они выходят из здания школы на улицу, пока их никто не заметил, и быстрым шагом направляются к воротам, у которых Петя останавливается, освобождая свою руку из чужой. — Куда ты меня тащишь, Шустов? Пизды оба получим за прогул. — А ты точно Хазин? Тебе же до лампочки было раньше. Да и тем более, я же актив класса, староста и дальше по списку, придумаю что-нибудь и отмажу нас двоих, не боись, — он гордо улыбается и вновь хватает Хазина за руку, продолжая путь. — У меня квартира свободна сейчас. Мать на работе до вечера, — улыбка была довольная слишком, от уха до уха, а взгляд хитрый, он уже все продумал, но специально держит интригу. Но Хазин-то не до конца дурак, начал догадываться, что к чему и сам заулыбался, как дурак, глядя в спину одноклассника. Они доходят до дома Макса, заныривают в подъезд, когда соседка выходит и поднимаются быстрым шагом по лестнице на третий этаж. Заранее достав ключи, Шустов сейчас быстро открывает дверь и чуть ли не заталкивает внутрь Петю, не успев закрыть дверь, начиная того целовать. Он вслепую поворачивает замок, лишь бы не отпускать Петю, ведь его хочется целовать всегда и много. Такой вывод Макс сделал уже давно. А тот был особо и не против. Едва не наступив на бедную кошку и напугав её шумом вдобавок, они переходят в комнату Макса, закрывая за собой дверь. Не хватало, чтобы кошка ещё к ним зашла и наблюдала. К такому ни Максим, ни Петя не были готовы. Казалось, что их поцелуи длятся вечность и это все безумно нравилось Хазину. Кто бы мог подумать, что ему понравится целоваться с каким-то парнем больше, чем с любой девчонкой. Как по щелчку пальцев они оба оказываются на кровати, Петя обнимает Шустова за шею, пока тот навис над ним, опускаясь поцелуями к шее. Постепенно их одежда оказывается на полу, дыхание учащается в несколько раз, а прикосновения кажутся до безумия обжигающими. Максим тянется руками к чужому белью, желая стянуть их и откинуть к остальным вещам, но до его слуха доносится возня с дверным замком. Сначала он думает, что ему кажется, но как только слышит, что дверь всё-таки открывается, Шустов отстраняется от Пети, на пальцах пытаясь объяснить, чтобы тот быстро собрал свои вещи и спрятался. Сам же пока одевается быстро, брюки свои застегивает и кофту натягивает, пока Хазин в панике мечется по комнате, не зная, куда ему деваться. Макс подходит к нему и кивает в сторону балкона, мол, погода же хорошая, а туда вряд ли мать зайдет. Что ей там делать, верно? Шустов выталкивает Петю из комнаты на балкон, дверь закрывая, а после быстрым шагом выходит из комнаты в коридор. — Мам, ты чего рано так вернулась? Случилось чего? — он закрывает дверь в комнату, стараясь успокоить внутреннюю панику, чтобы не спалиться. — Такой же вопрос к тебе. Уроки не кончились, — замечает та, подходя к сыну, в лоб поцеловав. — А я обед забыла забрать, вот пришла, пока время есть. — Отпросился. К школьному концерту нужно придумать что-то, — начинает Максим, опередив мать, заходя на кухню раньше. — Давай я сам все тебе сделаю, чтобы ты не задерживалась, хорошо? Пока вон, руки помой. И скрывается за углом кухни. Ему кажется, что все прошло удачно, внутри все успокаивается, он разогревает еду, ставит все на стол, даже не обращая внимания на то, куда ушла мама и что она делает. Не обращает до тех пор, пока не слышит, как закрывается дверь балкона. Все. Ему конец. Он уже пытается придумать отмазки, что да как, потому что объяснять все с самого начала будет не очень просто. Не поймёт же. Хотя вряд ли она поймёт сейчас что у них на балконе делает Хазин в трусах. Он влип. — Максим, ну ты бы хотя бы дал ему одеться, а то выгонять на балкон в трусах немного не по-людски, — с улыбкой говорит женщина, кивая в сторону комнаты сына. А Макс лишь голову отпускает, пряча красное лицо и виноватый взгляд. Мама, вспоминая ту ситуацию потом, только смеялась, и не задавала лишних вопросов больше, видела же всё.

***

Выпускной они отмечали вдвоем, отклеившись от всех одноклассников, которые умоляли Максима остаться с ними, ведь он единственный из всего класса умел играть на гитаре. И вот сейчас они с Петей сидели в своем любимом дворе, где почти никогда никого не было, пили какой-то дорогущий алкоголь, который Хазин стащил у отца, Шустов лениво перебирал струны гитары, и в итоге они просто болтали о том, да о сём. — Знаешь, Петь, а я ведь никогда не говорил, что люблю тебя, — пьяно улыбается Макс. Головой он лежит у Хазина на коленях, и тот мягко перебирает неприлично отросшие кудри. — Так я и так это знаю, Максимка, — он жмурится от внезапно нахлынувшего тепла. — Нееет, так нельзя, ты должен это услышать! — Шустов перестает перебирать гитарные струны и смотрит прямо Хазину в глаза. — Я очень-очень тебя люблю. По-настоящему люблю. Сильно-сильно. Петя едва сдерживает слезы. Это лучшая вещь, которую он слышал в жизни. — И я тебя люблю, Макс. Сильнее, чем ты меня. — Нееет, я сильнее! Они смеются, а потом Шустов приподнимается, чтобы целоваться было удобнее. У них впереди долгий путь, и обоим хочется верить, что они пройдут его вместе.