Поворот не туда

Рома твердо решил ещё с самого утра, что сегодня он точно признается Максу в чувствах. И они поцелуются. Обязательно поцелуются, да. Ильину просто надоело ходить вокруг да около и ждать какого-то подходящего момента, поэтому он решил создать его сам. Сначала он ждал какой-то инициативы от Шустова, но понял, что он может до самой смерти так неловко ему улыбаться и чуть дольше нужного задерживать на нем свой взгляд. А ведь тот был старше и опытнее! Потом Рома думал, что наступит какой-то тот самый момент, как в каких-то фильмах или сериалах: они останутся одни на берегу озера, начнут говорить о чём-то романтическом, и потом на фоне закатного солнца поцелуются и всё такое, но такого момента всё никак не случалось. Когда вокруг тебя горит лес, как-то не до романтики. А когда не горит, то рядом всё время кто-то ещё из команды. А на базе народу ещё больше, да и после работы никаких сил на романтику уже не остаётся. В общем, когда Роме надоело ждать инициативы от Шустова и того самого момента, он решил взять это дело в свои руки. И понял, что на самом деле не смелый нихрена, когда дело касается Макса. Знаете, сколько он собирался с духом с того момента, как четко решил, что должен сам все разрулить? Две недели. И вот сегодня он твердо решил, что все получится. Обстановка была подходящей, ничего не полыхало, они остались только наблюдать за ситуацией. Вся команда ушла куда-то вглубь леса, а Рому как обычно оставили в лагере. Макс остался с ним, и игрался с одуванчиками, которые в этом лесу росли повсюду. Ильин раньше думал, что одуванчики в лесу не растут, но после сотни вылетов убедился, что одуванчикам, судя по всему, все равно где расти. Хоть на асфальте посреди дороги, хоть в городе, хоть в чаще леса. Да и как минимум один одуванчик с ними всегда был — Макс со своими светлыми кудряшками вызывал только такую ассоциацию. Рома сваливает принесённый хворост в будущий костер и садится рядом с Шустовым. Он чувствует, как сердце начинает стучать сильнее, а дыхание учащается от волнения. — Макс, — начинает он. Голос ну почти не дрожит. Ну вот сейчас он точно его поцелует, а потом во всем признается. — Чего? — Максим срывает очередной одуванчик, но не спешит его сдуть. Поворачивает голову в его сторону. Рома считает это отличным моментом, руками удобно упирается в бревно, на котором они сидят, и тянется к губам Макса. Тот понимает, к чему Ильин клонит, улыбается, и вроде тоже придвигается ближе, но в самый последний момент выдувает Роме пух одуванчика прямо в лицо. Ильин, мягко говоря, такого не ожидал. Макс смеётся, а Роме резко становится так обидно. Он, значит, столько собирался с силами, дождался, пока они останутся наедине, переживал и готовился, чтобы Шустов всё испортил сейчас?! Он решает не сдерживать недовольство. — Знаешь что? Иди ты, блин, куда подальше со своими одуванчиками! Я столько собирался это сделать, столько готовился, а ты, блин! Да ну тебя! — Рома буквально вскакивает и уходит куда глаза глядят быстрым шагом. Через две секунды его хватают за руку и разворачивают к себе. — Ром, ну прости, — Макс выше и сильнее, поэтому он и не вырывается из цепкой хватки. Одна рука все ещё сжимает запястье, а другой Шустов мягко обнимает его за талию. — Не прощу, — дуется он и отворачивается. — Ты мне такой момент испортил, и вообщ… — договорить Ильин не успевает, потому что Макс притягивает его к себе и целует. Без приколов, по-настоящему, так, как Рома и хотел. Он моментально расслабляется и прижимается ближе, отвечая на поцелуй. Губы у Макса такие, как он и думал — мягкие и нежные. Рука с запястья перемещается на щеку и гладит осторожно по скуле. Шустов быстро отстраняется, но потом аккуратно чмокает его ещё и в лоб. — Я прощен, м? — спрашивает он. Рома улыбается. — Да, но ты всё равно кретин! Макс усмехается и лезет руками ему под шапку, снимая и растрепывая мягкие волосы. И как только летом не жарко в ней? — Брось, ты же меня любишь. А я тебя. — Ну да, люблю кретина, так вышло, — они уже оба смеются. — Любовь зла, полюбишь и козла, знаешь, так иногда говорят? Вот теперь, думает Рома, всё как надо. Серёга, наблюдающий со всей командой за всей этой сценой из-за густых кустов протягивает Алексею Павловичу проспоренные пятьсот рублей.