Пять раз, когда Кроули не мог попрощаться, и один, когда все же сумел

«Ложусь на дно и замираю без дыхания Соль горчит… Киты не могут друг без друга Помолчим… Помолчим…» Диана Арбенина, Помолчим «Мать говорит Христу: — Ты мой сын или мой Бог? Ты прибит к кресту. Как я пойду домой? Как ступлю на порог, не поняв, не решив: ты мой сын или Бог? То есть, мертв или жив? Он говорит в ответ: — Мертвый или живой, разницы, жено, нет. Сын или Бог, я твой.» Иосиф Бродский, Натюрморт

      Над желтым, выжженным холмом кружили птицы. Серые вороны — падальщики, стервятники, кондоры и даже один гриф. Но ворон было больше всего. Судя по такому разнообразию птиц на один квадратный метр, тут приложил руку кто-то из адских коллег Кроули. Впрочем, кем бы этот таинственный коллега ни был, здесь он не показывался.       Вообще-то Кроули ничего не имел против падальщиков в целом, и ворон в частности. Но видеть их здесь было несколько… неприятно. Омерзительно. Почему-то не хотелось и мысли допустить, что их клювы разорвут на части и Его тело тоже. Это напоминало… сопереживание?       Но демоны не способны сопереживать. А Кроули был демоном.       Ангел ушел с полчаса назад, ветер с тех пор все усиливался, но желанная гроза никак не приходила. Воздух, напитанный влагой так сильно, что вот-вот капли начнут сочиться на пересохшую землю, казался совершенно непригодным для дыхания.       И Кроули не дышал. Смотрел на Него и не дышал, может потому что не хотел. А может быть просто был не способен вдохнуть. Но последнее маловероятно. Это было бы слишком похоже на сочувствие. Демоны сочувствовать не умели.       Демоны не умели сопереживать, сочувствовать и сострадать. Демоны не умели быть милосердными и добрыми. Демоны не влюблялись и не любили.       На вершине холма, в оцеплении стражи, на кресте умирал человек, за которым Кроули когда-то согласился пойти. Человек, с которым они прошли бок о бок столько дорог, человек, который умел верить так, как другие были не способны. Верить демоны, кстати, тоже не умели.       Его человек почти наверняка был мертв. Кроули не ощущал больше биения его сердца. Да и птицы кружили совсем низко.       Человек, чей смех и голос все еще звучал в его голове, но скоро, совсем скоро, Кроули его забудет. Человек, чьи губы он пока еще помнил на вкус, чьи руки грели его холодными ночами. Человек, которому он позволял касаться себя и быть с ним. Этого человека больше никогда не будет.       А вот не нужно было позволять. Не нужно было заходить так далеко. Знал же, знал, чем кончаются связи со смертными.       Кроули не верит в вознесение и прочее дерьмо. Не верит, что Его душа сможет вырваться из ада, забрав с собой достойных. Он действительно хотел бы в это верить. Но не может.       Демоны не верят.       Демоны не страдают.       Демоны не влюбляются. Демоны не любят. Демоны не сопереживают. Демоны не страдают. Однажды князь Хастур работал с философом — женщиной. Ее звали Гипатия, она была молода и крайне важна для ада. Люди убили ее, и Хастур никого не простил. Горела Александрия и пылала Александрийская библиотека. Ангел не мог утешиться несколько десятков лет. А князь Хастур два столетия не поднимался из ада на землю. Но он конечно же не страдал, концепция страдания неприменима к демону.       Не страдала и лорд Вельзевул. Никто не знал, и до сих пор не знает, что случилось тогда в Помпеях. Она прожила там двенадцать лет, а потом просто сравняла город с землей, разбудив спящий вулкан. Никто и никогда не осмелился спросить ее об этом. Никто и сейчас не спросит Кроули, что произошло на земле. Там внизу, есть собственные понятия о чести и допустимых вопросах. Так что никаких вопросов не будет. Захочет — сам расскажет. Кроули конечно же ничего рассказывать не собирался. Как не собирался и искать Его душу в адских застенках, чтобы увидеть то, что от нее останется. Увидеть, как она перестанет сиять (собирался конечно, кого он обманывает?).       Редкие капли прибивают пыль к земле. Кроули поднимает руку, стирая воду с лица. Разглядывает влажные пальцы. Потом решается наконец, сбрасывает свое оцепенение, сколько можно тут стоять?       Поднимается выше, к крестам, проходит мимо стражи, которая его не замечает. Раскрывает крылья, невидимые в материальном мире, двумя сильными взмахами поднимается в воздух, оказываясь на одном уровне с Его глазами. Белое до синевы лицо кажется незнакомым, чужим, будто из воска отлитым. Нос заострился, глаза открыты, но лишены выражения. Кроули все равно проверяет пульс на шее, хотя человек перед ним неоспоримо и явно мертв.       Он хочет было испарить его путы одним движением, но зачем-то вместо этого начинает развязывать жесткую бечёвку. Затем выдергивает длинные штыри, пронзившие Его ладони, подхватывает больше ничем не удерживаемое тело и осторожно опускает на редкую жесткую траву у креста.       Еще раз смотрит в лицо. Несмотря на уверенность, что это его человек, его Плотник, Кроули на мгновение сомневается, лицо выглядит совершенно чужим. Но он видел все от начала до конца и ошибки просто быть не может. — Ты бросил меня, — обвиняет Его Кроули вслух, — обещал всегда быть со мной и где ты сейчас?       Мертвое тело остается мертвым, не оставив и надежды на ответ. — Ты мог просто не умирать? — но и на это ему конечно же не отвечают.       Кроули осторожно заворачивает тело в белую ткань, украденную… Он не знает, откуда именно материализовал ткань. Знает только, что кто-то сегодня не досчитается этого отреза. Его это не касается. Ему плевать, как именно стражники объяснят исчезновение тела с креста. Это тоже не его забота.       Ему нужно отдать собственный, последний долг, это все, что его сейчас беспокоит. И пусть все будет правильно. Пусть все будет так, как принято у людей в этом отрезке времени и на этой части земли. Вода, ароматические масла, чистая ткань. Не так плохо, во-всяком случае, не нужно вытаскивать мозг крючком через нос.       Кроули уже собирается уйти, но, вспомнив, как умирая, его человек просил за своих товарищей по несчастью, опускает на землю и их тела.       Демоны не должны быть милосердными.       Но разве это похоже на милосердие?       Воздух вокруг холодеет, Кроули поднимает на руки своего мертвого мужа, и начинается настоящая гроза. ****       Кроули проводит всю ночь, охраняя Его могилу, Его последнее пристанище в этом мире, Кроули охраняет Его тело (от кого?), слушая раскаты грома, и как дождь заливает долину, да ломаются ветви деревьев.       Утром как обычно выходит солнце и, неожиданно, это удивляет Кроули, который никакого солнца уже не ждал. Ведь люди убили того, кто должен был их спасти       Его не покидает ощущение что все могло бы сложиться иначе, если бы он успел с Ним поговорить. Но он опоздал.       Кроули направляется в ад, чтобы разыскать своего человека уже на третий день. Но и туда он опаздывает.       Он не понимает, что именно ощущает, когда слушает полные ужаса рассказы других демонов, как его Человек (больше не человек) отворил адские врата (никаких врат конечно же в аду не было, они были чем-то метафорическим), и вывел за собой души праведников. Как Он говорил с Люцифером и (если верить слухам) обещал ему спасение, ему и всем тем демонам, кто согласится с ним пойти. Если учесть, что демонов в аду не убавилось, слухи были лживыми. Или просто никто не решился.       Вельзевул зовет его на собрание, выглядя при этом крайне угрожающе.       Кроули почему-то не страшно. Возможно потому, что это ее обычный вид. А возможно он просто еще не привык к миру, где обычный человек может вот так запросто поговорить с Люцифером и отправиться на небеса. — Демон Хастур, — начинает она с ленцой в голосе — узнав о грядущем пришествии спасителя человечества, под кодовым именем «Мессия», что дарует грешникам спасение, какие шаги были предприняты для предотвращения? — На землю был послан демон Кроули, — отвечает Хастур, явно нервничая, — известный также как Эдемский змий, искуситель и, в некоторых кругах — Кетцалькоатль, он же пернатый змей, а также… — Нам изззвестны его земные прозвища, — прерывает его Вельзевул, — давай ближе к делу. — Ближе к делу… был послан на землю, чтобы соблазнить мессию. Принял облик прекрасной рыжеволосой женщины и отправился соблазнять. — Надо полагать, соблазнил? — спрашивает Вельзевул Кроули насмешливо. — Да, соблазнил, — отвечает Кроули, не изменившись в лице. — И Он возлег с тобой в одной постели? — Возлег. — И знал, что ты демон, проклятый Его богом? — Да, знал. — И слушал тебя, как муж слушает жену и внимал твоим словам и усадил за стол по правую руку от себя и воззлюбил? Прекрасно зная кто ты? — Да, все верно, — кивает ей Кроули. — Осознавая, какой совершает грех? — Он… — Кроули думает, что лучше говорить правду, — Он не считал все это грехом. — То есть, помимо всего прочего, ты еще и убедил Его, что он не грешит? Не сделал из него гребаного мученика, не оставил Ему шанса на раскаяние? Вот, учитесь как надо работать! — Вельзевул яростно оглядывает зал. Демоны кивают, низко опустив головы. — Да, так и есть, — снова соглашается Кроули, опуская тот факт, что это именно его убедили, что никакого греха они не совершают. Что нет ничего грешного в любви. Да и что ему было за дело до грехов? Люди все равно попадали в ад, а в Вознесение и Спасение Кроули не верил и, похоже, здорово облажался. — Так и какого архангела тогда? — практически шипит Вельзевул, — кто мне скажет, каким образом этот убюдок оказался на небесах? Кто?       «Просто я хреновый работник», — лениво думает про себя Кроули. Он и сам поражен, насколько же ему все равно. После Голгофы он похоже разучился бояться. — Бог — величайший лицемер в истории человечества — вдруг сама себе отвечает Вельзевул.       Кроули оборачивается вокруг. Демоны согласно кивают. — Многих из нас скинули с небес и ззза меньшее… но вот появляется этот… любимчик… человек… Ах, эти людишки, им все можно просить, да, Боже? Не то что своим детям! Лицемер! Лицемер! Демоны яростно скандируют в унисон: лицемер! Лицемер! Кроули молчит. — Дать власть человеку! — негодует Вельзевул, — смертному! И что? Пусть делает что хочет? Все равно будет прощен? Он же месссия… тянет она презрительно. Демоны кричат, выражая свое согласие. Кроули молчит. — Не только, — вдруг вмешивается Лигур. Демоны вокруг замолкают. Вельзевул потрясенно смотрит на посмевшего ее перебить. — Я… это… мой осведомитель кое-что сказал. Его типа… испытывали. — И он не прошел свое испытание, — замечает Вельзевул скептически, кивая на Кроули. — Не совсем… Его испытанием было… В общем он всех простил, пока умирал на кресте. И так прошел испытание. Он был прощен, потому что сам смог простить. — Простил? — шипит Вельзевул угрожающе. — Простил. По-настоящему простил их. Просил Бога, чтобы и Она простила. — Вон оно что… ах, как удобно! — шипит она зло, — милосердие! Добро! Ублюдок! Демоны согласно кричат вокруг. — То есть теперь у людей действительно есть выбор? — спрашивает Кроули.       Ему никто не отвечает. ****       Его Человек (больше не человек) воскресает на исходе третьего дня, когда Кроули проверяет на себе, какое именно количество алкоголя могло бы убить демоническое тело путем интоксикации. Внизу его отпустили даже не попросив отчет, что демонстрировало, насколько сильно демоны были напуганы. Кроули должен был бы радоваться этому. Но радости не было. И алкоголь на вкус ощущался, как пепел.       Кроули чувствует Его на земле, слышит, словно мелодичный перезвон колоколов, ощущает обжигающий холодный свет и, мгновенно трезвея, переносится к Нему.       К счастью, рядом нет ни ангелов, ни архангелов, иначе могли бы возникнуть проблемы. Ни у Кроули. У Него. — Ты вернулся, — произносит Кроули тихо, глядя на сверкающую фигуру в белом, — вернулся. — Я обещал, — отвечают ему, — я был в аду и восстал из ада. И Господь призвал меня. — Ты прощаешься, — догадывается Кроули, — значит это и есть наше прощание. Наша… последняя встреча, да? — Меня призвали, — говорит ему Плотник, все еще окруженный белым холодным светом. За этим светом практически не видно лица, и Кроули печалит это больше, чем должно бы было печалить.       Он боится забыть Его лицо. — Я теперь должен быть там, — Плотник указывает наверх, — и думаю, это означает… — Я знаю, что это означает, — грубо перебивает Его Кроули, — ну… прощай? Береги себя? Не переусердствуй с игрой на арфе. Не спорь с Богом, это плохо кончается. Что еще? Не скучай, хотя ты и не станешь…       Плотник смеется неземным серебристым смехом и это отрезвляет, потому что на земле такого смеха у него не было. Он больше не принадлежит Земле. Не принадлежит Кроули. Теперь Он — с ангелами. Теперь Он с Ней, там, куда Кроули путь навсегда закрыт.       Сердце сжимает холодная когтистая лапа. — Я буду скучать, — говорит ему Плотник. И сияние делается слабее. — Мне жаль, что так вышло, — говорит ему Плотник. — Я мог бы попросить за тебя, — говорит Плотник и вот это лишнее, это — уже слишком. — Не смей! — практически кричит Кроули, — даже думать об этом не смей. Пообещай мне, что не станешь! Ну же! — Хорошо, — говорит Плотник печально и, сияние, окружающее Его, делается совсем слабым, практически незаметным. Кроули наконец видит Его лицо, он смотрит и не узнает. Ни единой морщинки, даже те лучики, что окружали Его глаза, когда Он смеялся, — исчезли, разгладились. Глаза стали больше, ярче, волосы — гладкие и блестящие. На него смотрит идеальный человек, лишь отдаленно похожий на того, кого Кроули помнит.       Спустя много веков Леонардо создаст образ Витрувианского человека, и для Кроули этот образ станет вечным напоминанием. И это будет больно. — Прощай, — повторяет Ему Кроули, не в силах видеть это чужое и одновременно такое знакомое лицо, — прощай. — Я… это еще не все, — говорит ему Плотник, немного смущенно. Кроули молча ждет. — Архангел Гавриил сказал, что я должен найти своего лучшего ученика, достойнейшего, явиться ему и попросить… нести остальным благую весть. — Ну так иди, — отвечает Ему Кроули, — тебе что, нужно мое разрешение? Или помочь с выбором? Апостол Петр, например, неплохо бы справился. — Я уже пришел. К тебе, — отвечают ему тихо. И вдруг Кроули узнает Его лицо и отчаянно тянется к нему, желая прикоснуться. — Пожалуйста, — просят его. — Я не один из твоих учеников. Я — демон, — напоминает Кроули. — Если я кого-то и смог чему-то научить, то только тебя. — В жизни не слышал ничего глупее, — отвечает Кроули сварливо. — Так ты сделаешь это? — Да, — говорит Кроули, надеясь, что Плотник не осознает, что это всегда было да, что он был согласен сразу, на все, о чем бы его не попросили. — Спасибо, — говорит ему Плотник. И почему-то остается стоять напротив, вместо того, чтобы исчезнуть в столбе белого света или как там должны исчезать ангелы. — Не могу поверить, что больше никогда тебя не увижу, — вдруг говорит Плотник, — это… это неправильно.       Кроули пожимает плечами. — Правила устанавливаем не мы, — зачем-то говорит он то, что знают и без него. — У тебя красивые волосы, — Плотник поправляет рыжую прядь у лица, осторожно, будто сомневаясь, что ему позволено касаться, — жаль, что я раньше не говорил.       Кроули снова пожимает плечами, твердо решая обрезать волосы к чертям. — Это не имеет значения. — Пожалуй, — соглашается с ним Плотник, — но все же. Я столько не сказал. Спасибо тебе. За все. Спасибо, что я был не один. Там. На кресте. — Никто не заслужил смерть в одиночестве, — говорит Кроули слишком гневно, так явно демонстрируя собственные чувства, что тут же замолкает, оборвав себя на половине фразы.       Они молчат. Говорить больше не о чем. — Это всегда так… больно? Умирать? — вдруг спрашивает Плотник. Кроули опять пожимает плечами, понимая, что еще пара минут этого дурацкого разговора, и его заклинит прямо в этой позе. — Нет. Иногда это быстро и сам не понимаешь, что умер.       Пока не настает время для объяснительной, о, тогда ты все отлично понимаешь. — Спасибо, — снова говорит ему Плотник, — спасибо тебе. Если я останусь еще хотя бы на одну минуту, боюсь я не найду сил уйти.       Кроули кивает ему, он и сам чувствует что-то похожее. — Закрой глаза, — просит его Плотник. Кроули послушно закрывает.       Его целуют в лоб, практически невесомо, едва касаясь. Кроули подсознательно ждет боли от небесного прикосновения, но никакой боли нет.       Он открывает глаза и понимает, что снова остался один. — Покажи им там, — говорит Кроули, подняв глаза к недосягаемому небу, — и удачи.       Он раскрывает крылья и ныряет в ад, в столбе огня, дыма и серы, как и положено демону, и как сам еще ни разу туда не спускался, ощущая, что ни минуты не сможет находиться больше на земле.       Земля, на которой живут сотни людей и животных, и, как минимум один ангел, еще никогда не казалась ему такой пустой.