Этой ночью ты у меня в руках

      Звон разбившегося стекла привлёк внимание каждого, кто сидел в таверне в этот час. Оглушительная тишина ударила по нервам сильнее.       Кэйа отвёл взгляд от стакана, только чтобы бегло осмотреться. Взгляд единственного видного глаза зацепился за Дилюка. Тот стоял за стойкой, у всех на виду, с самого утра. Насколько капитану кавалерии было известно, он был здесь уже несколько дней подряд, торчал в таверне без перерыва на обед и, казалось, даже в ночь не уходил. Хотя наверху были комнаты для отдыха — может, спал там.       Кэйа не знал наверняка, не мог сказать. Но от него не укрылось то, как мелко дрожали чужие руки.       И когда он заметил это, для него всё стало понятно.       Он не стал вскакивать тут же, чтобы не привлекать внимания. Выражение лица Дилюка стало ещё более закрытым, превратилось в наглухо захлопнутое — ему было некомфортно, он не хотел, чтобы его таким видели. И люди, точно зная это, зная об этом, вернулись к разговорам, давая своему господину справиться самостоятельно.       Сидя в углу, где его практически никто не видел, Кэйа обвёл взглядом всех, кого ему отсюда было видно намного лучше. Несколько мужчин ещё раз коротко глянули на владельца винокурни, пока тот убирал осколки разбившейся бутылки. Никто не говорил об этом.       Уважение к конкретному человеку ощущалось в воздухе. В прямых спинах и развёрнутых плечах тех, кто готов был кинуться грудью на врага, только бы защитить его, своего огненного бога.       Кэйа тихо улыбнулся, пряча едва заметно изогнувшиеся губы за краем стакана. Догадываться о доверии, которое Дилюк заслужил у собственных рабочих и коллег, — это совсем не то же, что видеть его. Это по какой-то причине заставляло капитана гордиться, чувствовать неожиданный прилив тепла в груди.       Но полностью в это чувство погрузиться не даёт беспокойство. Дилюк бледный, он выглядит уставшим, выглядит вымученным. Его руки не перестают дрожать, под глазами тени гуще, чем привычно. Кэйе не понравилось такое видеть.       Прищёлкнув языком, он поднялся с места с тихой грацией, не привлекая внимания. Несколько пар глаз скользнули по его фигуре, а затем вернулись к бокалам и стаканам. Все они знали, что капитан вреда их божеству не желал.       Дилюк поднял на него взгляд, нахмурился и сжал пальцами тряпку, которой вытирал стойку от луж и брызг. Бард у выхода притих было, а потом запел снова, протяжно, тише.       — Вы сегодня несколько рассеянны, мастер Дилюк, — растягивая гласные, Кэйа сладко улыбнулся. — Вас что-то беспокоит? Или мне кажется?       А пальцами незаметно скользнул по внешней стороне чужой кисти, костяшками касаясь нежной прохладной кожи обнаженной ладони: "Ты в порядке?".       Дилюк руку не отдёрнул. Только коротко опустил взгляд, хмурый и рассеянный, обособленный, где-то глубоко в себе. Затем выпрямился, дёрнул головой, слабо смахивая чёлку с глаз: "Не о чем беспокоиться".       И вслух тоже:       — Всё в порядке, капитан.       Кэйа опёрся руками в стойку и подался вперёд, прижался к краю бёдрами. Со стороны ничего особенного, обычное поведение эксцентричного капитана Ордо Фавониус, к которому уже все давно привыкли. Но теперь, вблизи, он мог видеть глаза Дилюка, видеть любой намёк на ложь, на увиливание. И прямой взгляд дал понять, что он не собирался вестись на эту ложь.       — Хоть вы и говорите… Но так ли это?       "Скажи мне правду".       Дилюк выдохнул и слегка опустил плечи, сдаваясь. Глаза его устало прикрылись — лишь на мгновение. Это был по-своему ответ, который Кэйа понял сразу, ведь был достаточно внимателен. Он достаточно хорошо знал этого человека.       Дилюк сложил руки на груди, делая вид, что закрылся. На самом же деле это было больше похоже на то, что он пытался держать себя под контролем. Пытался быть собранным. Копил силы для последнего рывка, показать, что пора закругляться.       — Достопочтенному рыцарю больше нечем заняться? — это был он. Рывок. — Или вы только и можете, что…       Кэйа мягко улыбнулся и отстранился, освобождая чужое личное пространство. Он получил ответ на главный вопрос, а на второй собирался позже. Бард неловко втянул голову в плечи, пропуская его на выходе. Пальцы дёрнули струну слишком резко.       Время не пыталось тянуться вечностью — оно таким и было. Всегда. Даже за делами не пыталось торопиться, и до ночи капитан дотянул еле как. А как только темнота обернула улицы и узкие переулки плёнкой черноты, стёрла щербинки на стенах и зазоры, скрыла от глаз дыру в заборе вокруг казарм, через которую молодые рыцари сбегали в город или лес, он направился к таверне. Дверь была закрыта, но он видел тусклый огонёк в окне наверху.       Без особого труда он забрался туда, вскарабкался уверенными, не затрачивающими много энергии движениями. Поднялся стремительнее стрелы, как привык с того самого момента, как его приняли в семью Рагнвиндров.       Дилюк его не ждал, но и увидев, не удивился совершенно. Лишь устало выдохнул, сгорбленный на самом краю скромной, но чистой постели. Распущенные волосы укрывали плечи и спину королевской мантией. А казалось, что прятали от мира.       Кэйа опустился перед ним, своим королём, на колено и заглянул ему в лицо.       — Что случилось? — только и спросил он — тихо, понизив голос. Владелец винокурни посмотрел на него в ответ холодно, закрыто, не собираясь пускать человека, предавшего его раньше, вновь к себе ближе. Но суть дела состояла в том, что они уже были близки, и та пропасть, что раскрылась между ними, была теперь стёрта.       Больше не было ни злости, ни обиды, ни недомолвок. Кэйа по-прежнему не мог рассказать всего, а если его допытывались, отвечал витиеватыми загадками. Дилюка, казалось, это вполне устраивало. Пока что.       А это означало, что его уход в себя был связан не с косяками капитана кавалерии. Это означало, что было что-то, что его волновало. Что-то у него в голове, там, за белой кожей, уставшими глазами, полопавшимися от напряжения капиллярами.       — Тебя это не касается, — грубо ответил Дилюк, но попыток оттолкнуть физически не предпринял. Между ними было свободное место, воздух, которым можно было дышать, и пространство, где можно было хотя бы встать. Но он не сделал и этого. Разбитый, он остался сидеть и держать в себе то, что заставляло его руки сжиматься в бессильные кулаки.       — Меня касаешься ты, — в словах Кэйи уверенность жёсткая, но голос остался мягким всё равно. Он не видел причин говорить с ним грубо, не видел смысла давить, но, тем не менее, продолжал — ему нужно было узнать, в чём дело. А если это будет в его силах, то и помочь.       Не поднимаясь с колена, он подался вперёд и положил одну руку поверх чужого кулака, а вторую на белую, почти серую, щёку, ставшую заметно острее в скуле. Ах, вот оно что…       Дилюк опустил взгляд, не закрываясь больше. Это и не было важно больше, потому что ещё один ответ был получен. Кэйа тихо вздохнул.       — Как давно ты не спишь?       — Не так много, — голос Дилюка был тих. Свеча вырисовывала его силуэт размытым на стене, заставляла его плясать по деревянным узорам, теряться среди поселившихся в углах теней и впадинах между частями покрытия.       — Почему?       Тяжёлый вздох, сорвавшийся с Дилюковых губ, был красноречивее любых слов, которые могли бы быть произнесены ими — выведенными чёткими буквами и плывущими по пространству сладкой песней звуками.       Кэйа подождал немного, но ответа не последовало. По правде говоря, Дилюку и не нужно было говорить ещё что-либо. Стоя между его коленями, Кэйа вновь подался вперёд, обнял за талию и прижался к груди щекой. Чужое дыхание шевельнуло короткие пряди, задело чёлку, а та — скулу и край чувствительного уха.       Сердце Дилюка билось ровно и неспешно, хоть иногда и сбивалось с ритма. О чём бы он там ни думал, оно его тревожило. Оно заставляло его терять ровное дыхание, будто он забывал, как правильно это делается, и пропускал ту секунду, когда лёгкие должны расправиться.       "Похоже, — подумал Кэйа, выводя по острым лопаткам своего человека круги кончиками пальцев, — это один из тех моментов". Тех, когда контроля в жизни Дилюка становится слишком много, и ему необходима помощь. Но гордость не даёт ему возможности попросить о ней, а вместо этого душит, затягивает петлю на горле.       — Могу я тебя поцеловать? — низким голосом, так сильно похожим на урчание, обратился к нему Кэйа. Тот, чуть выждав, неуверенно кивнул. В алых глазах не было пламени, не было ничего, кроме бесконечной усталости и отчаяния, о котором он не мог поведать вслух.       Кэйа и не настаивал. Он знал, что его мужчина найдёт в себе силы, чтобы поделиться с ним, что доверие к нему в Дилюке, пусть такое шаткое, было. Не собираясь его нарушать, он приподнял голову владельца винокурни, обняв пальцами подбородок, и прижался к губам поцелуем лёгким, мягким, ни к чему не обязывающим. Но Дилюк — хоть и не сразу, с парасекундной задержкой — всё же ответил.       Он был, казалось бы, не тут. Что-то в его голове не давало ему свободы, не давало чувствовать себя в безопасности. Поэтому Кэйа обнял его крепче, показывая своё присутствие, участие и поддержку, и скользнул по его губам языком, кончиком лаская грубые трещинки.       Рот Дилюка неожиданно открылся навстречу, пуская его внутрь. И Кэйа воспользовался приглашением, чувствуя, как чужие пальцы невесомо зарылись в его волосы, как слабо надавила ладонь на затылок, а затем спустилась к шее и накрыла заднюю сторону, запутавшись среди прядей.       Так, неспешно целуя человека, по которому сердце плакало теперь не столько от разлуки, сколько из-за беспокойной тоски и желания разделить все тяготы, Кэйа постепенно перетянул его внимание на себя. Что бы ни было там в его голове, сейчас Дилюку было лучше сконцентрироваться на нём, а не на мрачных мыслях, делающих ему больно.       Приподнявшись, Кэйа выставил одну руку как опору, а второй придержал Дилюка за затылок, укладывая его на постель и нависая над ним. Тот не сопротивлялся, а это тоже было показателем.       Между их ртами растянулись ниточки слюны, дыхание потеплело и стало тяжелее. Кожа на щеках Дилюка приобрела нежный розоватый оттенок, едва заметный, но такой приятный. К одной из них Кэйа прижался своей, прикрыв глаз и вслушиваясь в звуки снаружи. Было тихо.       Дилюк молчал тоже.       — Хочешь, чтобы я сделал это? — спросил Кэйа всё так же негромко, не желая разрывать тишину ночи своим голосом. Неслышный, но резкий выдох старшего вновь шевельнул пряди его чёлки. А затем Дилюк коротко кивнул, его ладони прижались к бокам Кэйи в принятии.       — Пожалуйста, — попросил он.       И тогда Кэйа посмотрел на него снова, и он увидел, каким разбитым Дилюк был. Ему было больно видеть его таким. Отчасти, наверное, из-за этого он и накрыл его глаза ладонью спустя несколько мгновений, на протяжение которых они разговаривали беззвучно, бессловесно, на ином каком-то уровне.       — Хорошо, — он склонился ближе и прижался губами к его скуле в лёгком, нежном поцелуе, уверяющем в том, что он сбережёт. Дилюк ему верил. — Завязать тебе глаза?       Поколебавшись, Дилюк кивнул снова — на этот раз уже более уверенно. Он дышал чуть тяжелее, более напряжённо, но это было сильное дыхание, то, которое не собиралось останавливаться. Кэйа слабо улыбнулся уголками рта, оглядывая его, и слез с кровати.       К моменту, как он пробрался в комнату таверны, единственную, где не останавливался никто, кроме хозяина, на Дилюке уже не было ни сюртука, ни перчаток. Шейный платок лежал на вершине этой небольшой аккуратной кучи на развёрнутом стуле, и Кэйа взял его. Мягкий, приятный на ощупь, без броши, он был похож на обычную плотную ленту. А сегодня он будет скрывать мир от глаз и сердца своего носителя. Будет помогать его спасать.       Дилюк не сопротивлялся, когда Кэйа аккуратно завязывал сложенный полосой платок. Он убедился в том, что волосы не попали в узел на затылке, и склонился вновь, чтобы оставить ещё один поцелуй у того на губах. И Дилюк — слабо, но — улыбнулся ему в ответ, продолжая послушно лежать на кровати. Красные волосы разметались вокруг его головы огненными волнами, делая его всё больше и больше похожим на божество. Им можно было любоваться бесконечно, но Кэйа понимал, что сейчас не время.       Он достал из тумбы небольшую баночку с маслом, только открывать её пока не спешил. Для начала он опустился возле ног Дилюка и коснулся бёдер, просто обозначая своё присутствие и намерения. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. В тишине было легче контролировать дыхание Дилюка, слышать шелест постельного белья, любые случайно сорвавшиеся шёпотом слова.       Скользнув по его ногам руками, Кэйа легко помассировал бёдра и спустился под колени. Он приподнял одну из ног и поцеловал внутреннюю сторону, очень близко к колену, и затем скользнул рукой к голенищу сапога. Осторожно стянув один, затем другой, он обнажил узкие ступни своего возлюбленного, прежде чем помассировать обе. Они были в мозолях, но кожа оставалась мягкой и нежной, за ней ухаживали.       Дилюк берёг себя. Ведь однажды Кэйа его попросил об этом.       Вновь приподнявшись, он прижался к оголившемуся животу старшего губами, оставляя на тёплой коже неспешные поцелуи. Ночь только вступила в свои права, и спешить им было некуда. Поэтому он, всё так же не торопясь, расстегнул ремень на его брюках, а затем ширинку с пуговицей, и потянул вниз.       К обнажающимся бёдрам он тоже прижимался губами, осыпая ласковыми прикосновениями и мазками языка. За шелестом плотной ткани и тонким позвякиванием пряжки он смог услышать, как потяжелело дыхание Дилюка, и к острому колену прижался уже улыбающимся ртом.       — Будут какие-нибудь особые пожелания? — спросил он заранее, пока они не зашли слишком далеко. Дилюк мелко вздрогнул, коротко сжал пальцы в кулаки, но затем разжал их. Его доверие… оно было таким важным. Видеть его, плоды своих стараний, результат бесконечных разговоров по душам, насколько это в их случае было возможно, было так приятно.       Они двигались вперёд, несмотря на то, что было далеко позади. Тащить за собой груз пережитого было трудно, и они решили оставить его. Сейчас Кэйа видел, к чему это привело их, и был благодарен Дилюку за то, что он выслушал и пошёл навстречу.       Будто этого было недостаточно, Дилюк ответил низким, чуть хрипящим голосом:       — Возьми контроль на себя.       И это говорило о том, как сильно его всё выматывало. Как он устал, как не мог больше справляться в одиночку, как ему нужна была помощь. Нужно было, чтобы Кэйа был рядом, чтобы он смог на него положиться. Кэйа улыбнулся, почтительно склоняя голову:       — Если ты так хочешь, родной.       От ласкового обращения Дилюковы губы изогнулись в едва различимой улыбке — практически незаметно. Кэйа увидел её всё равно, и ему этого было достаточно. Она придала ему уверенности в том, что он делал всё правильно. Она говорила, что он спохватился вовремя, и что у него есть шансы вытащить Дилюка из той тьмы, в которую тот себя загнал.       Он выпрямился и стянул с себя накидку, оставшись в одной рубашке и корсете. С последним ему не помешала бы помощь, но он не собирался разрушать мгновение спокойствия для Дилюка, не собирался прерывать их маленькую игру. Да и за столько лет он уже научился самостоятельно справляться с длинным шнурком, который почему-то вечно путался где-то между ложными рёбрами.       — Ты сегодня был таким измученным, — выдохнул он, наконец поддевая пальцами узел и развязывая его. — Каждый в таверне готов был рвать и метать. Они за тебя переживали, видел бы ты их.       Без стягивающих деталей дышать стало так легко. Он вдохнул поглубже, кидая корсет к сюртуку Дилюка, а следом отправляя собственные перчатки и ошейник. Глаз Бога присоединился к чужому на краю стола у противоположной стены, а сапоги вместе с хозяйскими были отодвинуты в сторону.       Кэйа наблюдал за тем, как Дилюк стиснул челюсти, затем тут же расслабил их. Короткая реакция: ему не хотелось обсуждать это — об этом свидетельствовали нахмуренные брови и тонкие полоски между ними.       — Всё в порядке, — повторил он упрямо, хоть и всё так же негромко, — ничего страшного не случилось, не о чём беспокоиться. Всего лишь бутылка оказалась слишком близко к краю, я не успел среагировать.       Кэйа хмыкнул и устроился после между угловатыми коленями старшего. Он неспешно огладил бёдра, помассировал икроножные мышцы и пощекотал ступни кончиками пальцев. А затем поднялся по впалому, слегка дрожащему животу, ловя отзвуки дыхания чувствительными после вынужденной слепоты в перчатках ладонями, перекаты тугих мышц и жар, нарастающий под кожей по мере того, как Дилюк включался в момент.       — Обычно ты достаточно остро реагируешь, — заметил Кэйа, зарываясь ладонями под ткань рубашки и лаская чужую грудь. — У тебя очень хорошие рефлексы, к тебе даже подкрасться не так-то просто.       — Кэйа…       — Держи руки на постели, — приказ сорвался с губ быстрее, чем Кэйа успел его осмыслить. Дилюк мелко вздрогнул от властной интонации в мягком голосе, но послушался — конечно, как же иначе. Кэйа удовлетворённо хмыкнул и задрал рубашку ещё выше, чтобы видеть его напрягшиеся соски. — Что произошло, Дилюк? Почему ты не спал?       Дилюк снова стиснул зубы, а сквозь них тяжело выдохнул, стоило Кэйе начать играть с ним более жёстко. Быть нежным этой ночью не входило в планы капитана — не теперь, когда его ослушивались даже после того, как передали контроль ему в руки. Он планировал пытать Дилюка ласками, довести его до грани, но услышать правду. Ему было важно, чтобы старший произнёс её, чтобы признал её. Чтобы освободился от тяжести.       Но Дилюк, очевидно, не собирался сдаваться. Это заставило Кэйю негромко вздохнуть. Этой ночью всё было тихо, осторожно, на самой грани слышимости. Он не хотел этого менять.       Он откупорил баночку и зачерпнул масла. Растерев между пальцами вязкую массу и согревая её, он коснулся пока вялого, но уже начинающего твердеть члена Дилюка. Второй рукой он снова скользнул по его животу и груди, оглаживая чувствительную кожу поверх рёбер и пульсирующей точки где-то между ними. Мышцы под ладонью напряглись, пальцы Дилюка вцепились в складки покрывала, но затем он расслабился, прислушиваясь.       Внимательно наблюдая за реакциями его тела, Кэйа считывал ускоряющийся пульс и тяжелеющее дыхание; от его взгляда не укрылось то, как губы старшего снова поджались, как дёрнулся кадык у него под нижней челюстью, под мякотью двубрюшной мышцы. Всё это складывалось для него в картину, в которой Дилюку было хорошо и приятно — он продолжал писать её умелыми мягкими ладонями.       Член в его руке постепенно твердел. Он ласкал его, ослабляя хватку у основания и усиливая ближе к головке, а по ней скользил подушечкой большого, оглаживая, дразня чувствительную щёлку. Дилюк издавал трепетные тихие выдохи, что скользили между его приоткрытых губ, к которым хотелось снова прижаться своими.       Смазав вторую руку, Кэйа коснулся пальцами тугого отверстия между его ягодиц. Он не стал сразу проникать внутрь: для начала он решил смазать его, расслабить мышцы для себя, точно указать Дилюку, что произойдёт. Дилюк, конечно, знал, они не в первый раз делали это. Но он был лишён возможности видеть, лишён контроля, который сам же и отдал, и для него что-то могло показаться слишком. Кэйа не хотел причинять ему дискомфорт, не хотел делать больно.       Как только напряжение под пальцами рассосалось, исчезло, будто никогда и не существовало, он скользнул сразу двумя внутрь. Немного тугие, мышцы приняли его, обволакивающе сжались вокруг, слабо пульсируя. Дилюк дышал ровно и глубоко, пытаясь оставаться расслабленным.       Внутри было горячо; Кэйа знал, что может быть горячее. Он погрузился в процесс растяжки, но впереди у него не стояло цели взять Дилюка после неё, как они привыкли. Он хотел довести его до оргазма, помочь расслабиться, быть рядом, пока старшему не станет лучше. И он чувствовал, как в его кулаке плоть Дилюка твердеет, пульсирует, начинает истекать на пальцы вязкой смазкой.       Он склонился и мазнул по головке языком, пробуя предсемя и распознавая особый привкус масла. Дилюк мелко задрожал от этого простого действа, и Кэйа подумал, что пора двигаться дальше.       Пальцы без труда нашли нужное местечко, которого до этого он касался лишь вскользь, обозначая прикосновение больше, чем действительно давая необходимый уровень давления. Шумный вдох стал ему ответом, самым желаемым, и Кэйа продолжил двигаться в этом направлении.       Мягко посасывая головку члена Дилюка, он накачивал его пальцами, наслаждаясь звуками и мелкой дрожью, которой тело того отзывалось на эти действия. Скомканные выдохи срывались с бледных Дилюковых губ, а он закусывал их в попытке сдерживаться, но только делая кожу краснее. Он хотел зарыться Кэйе в волосы и задать темп, войти в его рот глубже, пока не окажется в горле, но у него была чёткая команда. И он, послушный и уязвимый, держался, напоминая себе о том, что главный этой ночью не он.       Кэйа улыбнулся уголками губ вокруг красной головки и пощекотал языком щель на самом навершии. Одновременно с этим он вдавил подушечки пальцев в простату — Дилюк коротко вскинул таз, дёрнув бёдрами. Член скользнул по языку с нажимом, вызвав кашель, но Кэйа, уже наученный, справился с ним легко. Намного легче, чем в предыдущие разы, самые первые в их бесконечной череде, которую теперь они даже могли как-то назвать. У этого было слово с тысячью определений.       — Хорошо держишься, — похвалил он и поцеловал кожу рядом с острой тазовой костью. — Но надолго ли тебя хватит? Давай посмотрим.       Он отстранился от члена и прижался щекой к бедру старшего, внимательно смотря ему в лицо. Он обводил взглядом покрасневшие щёки, приоткрытый рот и зубы, что вонзались в нижнюю губу снова и снова, терзая. В моменты, когда он переставал её грызть, он пробегался по ней языком быстрым коротким движением. Кэйа не стал сдерживаться, чтобы не поймать этот язык своим собственным ртом.       Это не было поцелуем: оно ощущалось намного более интенсивно и лично, намного более интимно, чем простое движение губ и языков внутри их ртов. Он обнял язык старшего губами и втянул его, посасывая с пошлыми звуками, от которых Дилюк будто разомлел. Он был разрумянившийся, весь напряжённый, натянутый, и бёдра его пришли в движение. Он хотел больше, он пытался получить что-то ещё, несмотря на запрет касаться руками — двигаться было можно.       Кэйа поощрил своего доверившегося ему демона коротким поцелуем, после чего отстранился, но не достаточно для того, чтобы разорвать контакт полностью. Он водил кончиком языка по губам Дилюка, дразня его, и тот вытащил свой, встречая его. Это было тем, о чём Кэйа думал, когда смотрел на него: не поцелуй, но лучше. В штанах его было тесно.       Дилюк был близок к оргазму — слишком быстро, — но в последний момент Кэйа убрал пальцы из жаждущего нутра, из горячо сжимающего его чрева, сомкнувшегося без него с влажным звуком. Смазанный, Дилюк вильнул бёдрами, пылко выдыхая, но умолять не стал.       — Хочешь кончить? — проурчал Кэйа, поочерёдно прижимаясь губами к щекам Дилюка. Это были больше простые прикосновения, чем действительно что-то серьёзное и многословное, имеющее скрытые смыслы. Но Дилюк, казалось, знал о каждом слове, спрятанном промеж строк. И Кэйа знал о них тоже. Улыбка тронула его губы вместе с рваными выдохами старшего. — Ну же, родной, ответь мне. Я хочу услышать, чего ты хочешь.       — Хочу, — прошептал Дилюк быстро, будто выдавливая из себя ответ. Костяшки его пальцев, которыми он держался за складки покрывала, были белыми от напряжения. Ткань натянулась к комкающим её кулакам дрожащими струнами. — Пожалуйста…       — Хочешь, чтобы я довёл тебя до конца? — понизив голос, Кэйа склонился к порозовевшему уху и потёрся о короткие волоски возле него кончиком носа, интимно вдыхая особенный запах. Тело под ним было накалённым в ожидании нервом. — Хочешь, чтобы дал тебе кончить? Или, может, тебе нужен перерыв?       — Пожалуйста, — послышалось в ответ едва слышное, на самой грани. Отчётливо окрашенное жалобными оттенками, практически мольбой.       — Пожалуйста — что, Дилюк? Мне нужно знать, чего именно ты хочешь, чтобы я мог тебе это дать. Ведь так?       Он подождал ещё немного, выцеловывая лицо старшего и мочку его уха, и наконец услышал:       — …Хочу кончить.       Плотоядная улыбка окрасила его губы. Дилюк и обычно был не очень терпелив, а сейчас, без контроля и знания, что в любой момент он может сделать всё, что хочет, не ожидая от других ни помощи, ни решительных действий, явно чувствовал любую свою потребность ещё острее. Это было только на руку.       — Ты кончишь, — сладко растягивая гласные, пообещал он. А в следующее мгновение вонзил пальцы в Дилюка, безжалостно давя в простату и вырывая из горла старшего открытый вскрик. — Но сначала ты ответишь на мой вопрос.       — К-какой? Кэйа, ты-!       Очередное движение пальцев — быстрое, резкое, нещадное — заставило его выгнуться и вцепиться одной рукой в покрывало над головой. Раскрытый в стоне рот манил, открывшаяся шея с натянутыми жилами притягивала взгляд уязвимостью, но собственную жажду Кэйа пока поощрять не стал.       — Например, почему ты не спишь.       Он видел, как челюсти Дилюка стиснулись, выдавая упрямство. Но в этой комнате не было ни одного человека, который хотел уступать — Кэйа тоже был достаточно своеволен и умел достигать целей. Свою он видел чётко и ярко, и отступать не собирался. Он согнул пальцы сильнее и ускорил движения рукой, а второй сжал чужой член у основания, не давая Дилюку кончить так просто.       Он удерживал его на самой грани, не испытывая по этому поводу ни капли сожаления. В этот момент чувства в нём были будто выключены: он только видел, как извивался его возлюбленный, как подмахивал бёдрами, пытаясь насадиться и добиться желаемого — наконец-то, наконец-то. Слышал, как шумно тот выдыхал и подвывал, как рычал сквозь стиснутые зубы. Дилюк был уже очень близок; пальцы у него на ногах поджимались, бёдра сводило судорогой от того, насколько сильно он был напряжён, но не мог освободиться.       Это был хороший момент, чтобы подтолкнуть его.       — Я дам тебе кончить, только когда ты-       — Кошмары! — выкрикнул Дилюк и захныкал, извиваясь в хватке его рук и сжимаясь вокруг его пальцев. — М-мне снятся кошмары, я не могу спать! Кэйа, пожалуйста!       И Кэйа разжал пальцы.       Дилюк кончил практически тут же, вскрикнув надрывно и высоко, но вскрик этот быстро упал в низкий стон. Он не пытался опуститься из дуги, в которой выгнулась его спина, медленно и мягко — просто упал, бессильно откидываясь на постель и жадно втягивая воздух ртом. Небольшая капля слюны бежала из его рта, и Кэйа вытер её подушечкой пальца, прежде чем поцеловать его в уголок губ.       — Спасибо, — искренне поблагодарил он, обнимая щёку старшего мягкой ладонью как можно более нежно, — что сказал мне. Но почему ты не сделал этого раньше?       — А что бы… — Дилюк сбился на резкий выдох и быстро пробежался по губам языком, дёрнул головой и вонзился пальцами в запястье руки Кэйи, той самой, что ещё была у него между ногами, глубоко внутри по самые костяшки пальцев. — Что бы ты сделал?       — Был бы рядом, чтобы тебя держать, — Кэйа пожал плечами, не сводя взгляда с чужого лица. В нём не было обиды, но было чувство, будто его снова оставили за бортом. — Я понимаю, что это не сильно исправило бы твоё положение. Но ты хотя бы не был один.       Спустя несколько мгновений тишины Дилюк ответил чуть тише:       — Я не хочу быть тебе проблемой.       — О чём ты? — Кэйа вскинул брови, неподдельно удивляясь. Он даже не попытался спрятать особую интонацию, сделавшую его голос чуть выше. — Какой проблемой, Дилюк? Я твой избранник, ты выбрал меня — для чего? Чтобы справляться одному со всем, что сваливается тебе на голову?       На этот раз ответа не последовало. Дилюк больше не противился, он казался просто опустошённым, таким маленьким, слабым, уставшим, что смотреть на него было больно. Но не смотреть Кэйа не мог — он не мог отвести взгляда даже от такого него. Он всё ещё оставался прекрасным; Кэйа всё ещё любил его чертовски сильно.       Он опустил взгляд на собственное запястье, за которое, контрастируя с цветом его кожи, Дилюк держался бледными пальцами. Слегка покрасневшее кольцо мышц всё ещё сжимало его, но больше не пульсировало — любой остаточный оттенок удовольствия уже оставил носителя огненного Глаза Бога наедине с реальностью, погружённой в чёрный.       Кэйа слабо пошевелил пальцами внутри. Мышцы снова сжались вокруг костяшек, больно притирая их друг к другу.       Что ж.       — Если ты пытался устать настолько, чтобы не видеть снов, ты мог бы попросить меня о помощи, — он ухмыльнулся и вытянул руку, вытирая мокрые пальцы о покрывало. Дилюк содрогнулся с коротким напряжённым выдохом, сорвавшимся с губ. — Я бы с радостью тебе помог.       — Подожди, — Дилюк уперся рукой ему в низ живота, — я же только-       — Руки.       Сглотнув, Дилюк убрал руку медленно, будто боясь, что ему её сломают. Кэйа подумал о том, что вряд ли подобная перспектива напугала бы бесстрашного Героя, столкнись он с ней в иной ситуации. Да и не собирался он ничего ломать ему. Он напомнил об этом мягким прикосновением к чужому бедру, мазнул по внешней стороне подушечками пальцев.       — Держи их при себе, — напомнил он, стягивая с себя рубашку и устраиваясь между ногами Дилюка, целуя нежную кожу сбоку от колена. И тут же командный тон сменился нежной интонацией, с которой он теперь постоянно разговаривал с ним, и даже у себя в мыслях обращался к нему в подобном тоне. — Я позабочусь о тебе, родной.       Дилюк уже был достаточно растянут, а после оргазма ещё и расслаблен, и войти в него не было сложным. Это не вызвало никаких проблем. А стоило оказаться внутри полностью, они оба томно выдохнули, выгибаясь и прижимаясь друг к другу. Кэйа видел, как дёрнулись чужие руки в попытке его обнять, но остались лежать на месте, вновь вцепившись в узлы, в которые превратились складки покрывала, которые он уже сжимал до этого.       — Хорошо, — похвалил Кэйа, урча, — хороший мальчик. Посмотри на себя, какой ты молодец. Я так сильно тебя люблю.       Больше не было смысла тянуть. Дилюк снова был твёрд, член его сочился ещё гуще, чем до этого, маленькая лужица собиралась под головкой в небольшой ямке рядом с тазовой костью. Заворожённый этим зрелищем, Кэйа толкнул бёдра вперёд, наконец-то начиная двигаться.       Чувствительный после собственного финиша, Дилюк отзывался на любые прикосновения слишком явственно, не щадя голоса, когда Кэйа разогнался до приятной, такой желанной ими обоими скорости. Дилюк мог это выдержать, капитан это знал, и поэтому жалеть его не пытался. Им обоим это было нужно, они оба любили это.       И он брал его, подчинившегося и подчинённого, властно и жёстко, не запрещая двигаться навстречу, насаживаться, сталкиваться на полпути, вскрикивать от давления на простату, которого было не избежать. Тело Дилюка было выносливым, сильным и гибким; тут и там взгляд цеплялся за шрамы, оставленные годами тренировок и путешествием после смерти отца, и каждый Кэйа любил, с каждым познакомился губами и обвёл любовно пальцами.       Он не мог представить мир, в котором Дилюк мог бы стать для него проблемой.       Он любил его трепетно и искренне, каждым мгновением жизни, каждой частичкой себя. Не было в этом человеке ничего, что бы его отталкивало или вызывало в нём отвращение. И даже эта закрытость Дилюка и отчуждённость, молчание на протяжение нескольких дней не стали причиной, по которой Кэйа мог бы отвернуться от него в пользу какой-то более хорошей жизни.       Она уже была у него. Он уже держал её в руках, уже придерживал ладонью под выгнувшейся поясницей, уже ловил её шумное дыхание и стоны губами, всё ещё не касаясь их.       Ему было хорошо. Он видел, как Дилюк отдавался ему, увеличивая амплитуду движений и безжалостно двигаясь с ним в едином темпе, будто пытался взять намного больше, чем уже взял. Будто это он трахал Кэйю, а не наоборот. Чёлка рваными прядями липла к его лицу, обнимая щёки. Алые прядки обрамляли его шею и плечи, кожа блестела от пота и была местами покрыта трогательным румянцем, который хотелось обвести, запечатлеть в памяти, соединить родинки и веснушки, осыпавшие кожу. Но у Кэйи был только один видящий глаз, и пусть второй Дилюк тоже уже видел, Кэйа не мог сейчас позволить себе снять повязку.       Он не хотел обнаружить Дилюка мёртвым к моменту, когда всё закончится.       Он не хотел быть кем-то, кто отберёт его жизнь, но был не против стать тем, кто заберёт сердце.       — Кэйа, — задыхаясь, звал его Дилюк снова и снова. Кэйа улыбнулся, радостный глубоко внутри, и ускорился ещё немного, давая своему любимому всё, чего бы он мог только захотеть. — Кэйа! А-а-ах!       — Что такое, родной? — капитан мазнул по мокрой щеке кончиком носа, убирая прилипшие к коже волоски. — Тебе хорошо?       — Да! — Дилюк выгнулся, ткань под его пальцами издала сдавленный шорох, с которым расходились нитки, едва не образуя дыры. — Кэйа, Кэйа… По- хах! Ах! Поцелуй меня!       — С радостью, — голос Кэйи снова стал похожим на урчание, и, замедлившись, но не прекратив двигаться внутрь, принц исчезнувшей во тьме империи исполнил то, о чём его просили.       Дилюк дрожал, и дрожал сильно, крупно, как будто держался из последних сил. Повязка немного съехала с его глаз, и Кэйа снял её совсем. Под ней глаза Дилюка были мокрые от слёз и плотно закрытые, ресницы слиплись. Ему было настолько хорошо, а Кэйа разделял с ним это. Вдыхал запах разогретого тела и пота, особого масла, которым Дилюк натирался, иногда с его же помощью, каждый вечер перед сном, когда только капитан мог разделить с ним постель.       Он тоже был близко к оргазму. Они оба были близки к тому, чтобы взорваться.       — Ты можешь прикоснуться к себе, — разрешил Кэйа наконец. Но вместо того, чтобы помочь себе кончить, Дилюк внезапно подался вперёд и обвил руками его, прижимаясь к нему и выстанывая единственное имя в самое ухо. Это было горячо, чёрт, Кэйа зажмурился, прикусив нижнюю губу. Ещё немного, и он… — К себе!       — Ты мой, — судорожно выдохнул Дилюк и прикусил мочку уха; огонь пронёсся искрой у капитана по позвоночнику, выгибая его, выламывая в пояснице и отбирая дыхание. Алые глаза посмотрели на него с пламенем, таким желанным, которого не было этим вечером.       — Ты… — Кэйа покачал головой со слабым смешком и снисходительной улыбкой. Дилюк умел подчиняться приказам, но его никогда не хватало надолго. Поэтому Кэйа решил отобрать контроль силой: пальцы сжались на тонком горле, прижимая к постели. Глаза Дилюка широко раскрылись.       — Что ты…       Ослабленный, он не мог вырваться теперь. Он царапал смуглую кожу срезанными слишком коротко ногтями и жмурился, скалил зубы, сквозь которые шипел. Его пульс бешено бился под крепко держащими пальцами, кадык царапал внутреннюю сторону ладони. Это могло бы быть опасным, да только Кэйа знал ту грань, за которой давление на трахею становилось опасным, и чутко контролировал нажим, не желая отбирать жизнь этого человека. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.       — Кончай, — не приказ, но около того. Жёсткая просьба, шершавая, даже не стоящая с мольбой, с предложением или чем-либо ещё, на что можно ответить отказом. Склонившись к его уху, Кэйа прижался к щеке своей и выдохнул, щекоча дыханием кожу: — Кончай, Дилюк.       Он продолжал трахать его в своём темпе, наполняя его собой полностью и покидая, и звук, когда он вновь проникал в него, посылал у него по рукам дрожь. С каждым новым проникновением Дилюк вздрагивал и сдавленно скулил, задыхаясь. Кэйе от него такого было жарко, тело горело, внутри всё тлело раскалёнными углями.       Не сразу, но всё же он добился желаемого: Дилюк на пару мгновений напрягся, не разрывая с ним зрительного контакта. Его глаза пылали, они сверкали от чего-то, что его там наполняло: злости или негодования, какого-то недовольства, что контроль снова был не у него. Но затем он задрожал, и Кэйа напомнил ему, что любит его, в последний момент убирая руку, когда Дилюк наконец-то отдался в руки жара, откинув голову.       Ох, каким же красивым он был в этот момент… Взмокший, раскрасневшийся, с глазами, зажмурившимися от слишком большого количества чувств и ощущений; вцепившийся в пальцы Кэйи так же крепко, как в складки постельного. И он, Кэйа, был тут, между его широко разведёнными коленями, виновником брызг семени у Дилюка на животе и груди, его растрёпанных волос и хриплого голоса.       Прекрасный, полностью принадлежащий Кэйе — только ему одному.       Зверь, не собирающийся никогда отпускать его, заскоблил когтями о грудную клетку изнутри. Поощряя его, Кэйа толкнулся ещё несколько раз и наполнил пульсирующее нутро Дилюка семенем, сцепляя их под чувственный стон, что сорвался с губ старшего.       Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Сквозь тьму перед глазами на него смотрел из-под опущенных ресниц и растрепавшейся чёлки человек, которого он хотел привязать к себе, но не мог, потому что уважал. Человек, у которого он хотел бы забрать все обязанности и тяготы, но не мог и этого — потому что это были его обязанности и тяготы, помогающие ему чувствовать себя живым и нужным. Это была его жизнь, которую он имел право прожить.       Кэйа понимал это. Он был частью этой жизни теперь, и то, что между ними происходило, то, что они могли называть — и называли — любовью, всё это было намного важнее того, что он хотел столь эгоистично. Но не позволял себе, глубоко уважая своего партнёра.       Зарывшись пальцами в красные волосы, Кэйа убрал непослушные влажные пряди с такого красивого лица, обнажая лоб и чуть нахмуренные брови, между которыми была тонкая линия. К ней капитан прижался губами, будто пытаясь стереть, и Дилюк перестал хмуриться. Его ладони легли Кэйе на талию, удерживая, но не причиняя боли. Он был расслаблен теперь.       Кэйа опустился на локти по обе стороны от его головы, улыбаясь так же влюблённо, как он себя чувствовал.       — Знаешь, — он весело сощурился, смотря на этого человека с теплотой в глазах, которой не было в его предназначении, — ты такой красивый, особенно после того, как кончишь. Такой расслабленный. Выглядишь лучше.       Дилюк выгнул бровь, но уголок его губ дёрнулся, показывая, что он сдерживал улыбку. Он был всё ещё покрасневший, остывающий постепенно, уже успокоившийся. В его глазах больше не было пустоты, они были наполнены умиротворением. Кэйа коротко поцеловал его, прежде чем подняться и добраться до стола, на котором стоял графин с водой.       В небольшом старом шкафу в углу комнаты были такие же старые полотенца, которые они принесли сюда на всякий случай. Ими уже было стыдно пользоваться, но и выкидывать их не хотелось. На уголках почти всех из них криво и косо были вышиты их имена — руками мальчишек, оставшихся в далёком прошлом.       Кэйа смочил одно водой и неспешно вытер у Дилюка между ногами, а потом, сложив пополам, обтёр полностью чистой стороной. Под прикосновениями мягкой ткани мышцы старшего были податливыми и расслабленными, а сам он смотрел Кэйе в глаза неотрывно.       Между ними снова было бессловесное общение, но что бы Дилюк ни сказал сейчас вслух, Кэйа видел, как именно тот на него смотрел. Видел любовь и благодарность, щедро присыпанные усталостью. Чувствовал их в каждом его выдохе и доверчиво подставленном обнажённом теле.       Даже несмотря на то, что Кэйа не знал, о чём именно снились сны его возлюбленному, не знал, от чего Дилюк так бежал, держась от кровати как можно дальше на протяжение нескольких ночей, он чувствовал абсолютное — или максимально к этому приближённое — доверие. Он знал, что Дилюк расскажет ему рано или поздно, и сейчас ему было достаточно просто того, что тот сознался.       А посреди ночи, когда они оба лежали под одеялом, прижимаясь друг к другу, чистые и тёплые, Дилюк вдруг произнёс:       — Если бы я только мог забыть…       Кэйа чувствовал его тяжесть у себя на плече и груди, чувствовал, как на несколько секунд сбилось его дыхание. Поцеловав его в лоб, он перевернулся так, чтобы лежать на боку, а Дилюку помог лечь к себе спиной. Так, обнимая его, он мог ощущать ещё и то, как билось сердце, стоило только прижать ладонь к его грудной клетке. Прислушиваясь, Кэйа прижался губами к его шее и замер так.       — Хочешь поговорить об этом? — едва громче шорохов этой ночи спросил он. Но Дилюк всё равно его услышал. Он отрицательно покачал головой.       Что бы там ни было, где бы он ни оказался в те дни, когда искал себя и ответы на вопросы, которых не становилось меньше, Дилюк будто бы окунулся во тьму. Но вместо того, чтобы выбраться из неё, забрал с собой. Он нёс её в себе достаточно долго, пока не сумел найти силы простить человека, который сломал его окончательно, и она стала ему не нужна. Но теперь она забирала его.       Что ж, Кэйа не собирался разжимать рук.       По каким бы тропам Дилюк ни прошёл, в какие бы подземелья ни спускался, с кем бы ни заключал сделок…       — Я рад, что ты вернулся, — только и сказал он. Дилюк посмотрел на него с благодарностью и лёгкой, едва заметной улыбкой, изогнувшей уголки его рта.       — Да, — он хмыкнул, сплетая пальцы с пальцами Кэйи у себя на животе, — я тоже.       Несмотря на кошмары, которые накрывали его. Даже сейчас, находясь в объятиях человека, который держал его и берёг, он запрещал себе сдаваться. Не давал себе уснуть, только бы не столкнуться с чем-то, что так его пугало.       Кэйа обнял его крепче, прилипая к нему всем телом сзади. В иной ситуации он бы воспользовался положением, чтобы снова взять его — лениво, так глубоко, что у Дилюка бы перехватывало дух, — он бы мог делать это всю ночь. Но сейчас Дилюку действительно нужно было отдохнуть, ему необходимо было поспать.       — Знаешь, — протянул Кэйа, потираясь о его плечо носом, — как почётный рыцарь Ордо Фавониус, капитан кавалерии и твой бойфренд я приговариваю тебя к совместным ночёвкам на… скажем… протяжении двух недель. А, и возражения не принимаются.       Дилюк насмешливо фыркнул.       — Дурачьё. Послушай себя, какие глупости ты говоришь.       Кэйа хрипловато рассмеялся и притёрся к его плечу щекой, показывая, что теперь всё и правда будет хорошо.       — Пусть будет так. Это твоё наказание, — оповестил он, поглаживая кончиками пальцев тёплую кожу под их ладонями. — Если будет нужно, я прикую тебя к себе, или себя к тебе, чтобы ты понял меня. Тебе придётся привыкнуть к тому, что ты больше не один. Я хочу, чтобы ты это не забывал.       "Это будет трудно", — осталось не сказанным в ответ, но Дилюку, по правде, и не нужно было этого говорить. Кэйа и так это знал.       Дилюк никогда не жаловался, никогда не просил большего, чем Кэйа уже ему давал. Он был сломлен, но в руках Альбериха постепенно приобретал приемлемый вид. Становился собой, новой версией себя, усовершенствованной, живущей в любви и заботе со стороны кого-то, а не только себя одного.       — Ты… — Дилюк поджал губы. О его неуверенности также подсказало короткое сжатие пальцев, и Кэйа стиснул их в ответ, показывая, что он здесь.       — Останусь, — пообещал он, понимая его и без этих слов. У него была работа с утра, но она могла подождать. Дилюк снова расслабился в его руках, задышал спокойно, доверяя ему. Кэйа поцеловал его в висок. — Засыпай, родной. Я буду рядом. И завтра, когда ты проснёшься, всё ещё буду здесь. Я не отпущу тебя.       Дилюк не сказал вслух, но Кэйа всё равно услышал это немое "спасибо". Его дыхание начало выравниваться, становиться ещё более глубоким, и вскоре, Кэйа почувствовал это, Дилюк спал.       А он смотрел на него, чуть приподнявшись на локте, даже когда рука начала дрожать от напряжения. На лицо, что слегка хмурилось во сне, на линию губ, в уголках которых залегли тонкие горькие линии. На синяки, ставшие глубже от теней, под глазами.       Дилюк был истощён, он был измучен. Но, может, теперь он сможет поверить в то, что Кэйа хочет помочь ему. Что Кэйа не собирался оставлять его, не собирался отказываться от него. Что он сам не будет ему ни помехой, ни проблемой, ни тяжким бременем.       "Страдать от твоего проклятия для меня блажь", — с горькой улыбкой подумал он. А вслух произнёс:       — Я у тебя есть, — шёпотом.       Дилюк спал.