***
— Ничего не знаю, уговор был на приключения в дороге, уговора на осады не было! Так что пять монет сверху! — Ишь ты жук какой, — енотка подбоченилась. — А куда ж ты денешься отсюда? Или к ним в пещеры собрался, сырое мясо есть да с десятком орчих жить? Я вздохнул. Опять старая песня… Часто наниматели думают, что раз ты в осаде, то деться тебе некуда, а значит, за свою жизнь ты драться будешь бесплатно. Ага, щас. Во-первых — всегда можно перейти на сторону противника. Во-вторых, можно просто свалить куда подальше. Ну а в-третьих — драться за свою жизнь, конечно, можно и бесплатно, но кто мешает перед этим бывшего нанимателя за ноги над воротами повесить? Впрочем, сейчас и в самом деле мне не с руки выкобениваться. — А давай на заклад побьемся? Если через эти ворота никто пройти не сможет, то ты мне десять полновесных монет сверх оговоренной платы накидываешь, ну а если нет — то я тебе пять монет из платы верну. Йоко усмехнулась, покачала головой, а потом вдруг согласилась. — Хорошо.***
Тихо шурша хвостом, к нам подползла ламия Тея. Приставив свою глефу к частоколу, она протянула нам с Фиррой жареное мясо, завернутое в хлебные лепешки, а затем, свернув кольцами хвост, уселась сверху. — Можно? — я показал на глефу. — Да. Осторожно! Она стальная! — А какая она еще может быть? — удивился я. — А… да… вы же не из наших мест, — поняла ламия. — Нам, мамоно, нельзя пользоваться обычным оружием, только из демонических металлов. Но это дикие земли, здесь по-другому никак, — добавила она с грустью в голосе. — Мы не должны никого убивать, но в этих местах ты или можешь себя и свою семью защитить или даже имени твоего никто не спросит… Я кивнул и вернул глефу хозяйке. Это я как раз хорошо понимал, в отличие от всяких историй о том, что убивать нельзя. Да и вообще, глядя на местных монстродев я поневоле вспоминал монашек из приграничных, лихих земель. Если такую к стене прижать, то она не будет на колени падать да Господа Бога поминать, она улыбнется, одной рукой сама грудь свою покажет, а другой нож с лезвием с ладонь под ребра вгонит да умеючи, так, что и добивать не придется. Сразу можно будет отпевать. Да и деревенька эта тоже непростая была. Люди крепкие, и все с оружием, даже женщины. А кроме людей и монстродев хватает, одних только волчиц с десяток — жены и дочери охотников. Было также и несколько ламий, кошкодлак и одна очень боевитая кикимора. И что характерно, все жизнью тертые, милостей ждать не привыкшие и знающие, с какой стороны за копье или топор браться. Такие деревни иной раз и целые роты ландскнехтов стороной обходят — связываться себе дороже выйдет.***
Предчувствие и в этот раз меня не обмануло. Противник не стал долго ждать, едва на небе показались первые звезды, как в лесу началось движение. Я сразу пнул задремавшую Фирру, тихо свистнул Тее и положил аркебузу на край частокола. Тени выбирались из кустов и тихо скользили по траве, приближаясь к стене. Деревенские не сплоховали, а подпустили противника поближе и… староста засвистел, волчицы метнули вперед зажженные факелы, а стрелки дружно выстрелили. В ответ раздался хор мерзких воплей, ругани, криков и даже какого-то хрюканья. — Пошли вон, твари лесные! — крикнул староста деревни. — Бей-убивай! — рявкнул вожак налетчиков. Мерзкие карлики, уже не скрываясь, побежали к стене. Некоторые стреляли из своих небольших луков и метали камни из пращей, но большого урона от них не было. А вот деревенские били из хороших охотничьих луков и самострелов, насквозь пробивая красных шапок. И как же они все орали… Поймав среди разной мелочи крупную фигуру, я выстрелил из аркебузы и тут же нырнул под защиту частокола. Дело понятное, дело привычное, руки работают сами. Сдуть остатки пороха с полки, надкусить бумажный патрон, высыпать порох в ствол и немного на полку, закинул в ствол пулю, пропихнуть её по нарезке шомполом, ключом взвести замок, выпрямиться, за секунду найти цель и выстрелить. И опять вниз, чтобы не получить по голове камнем из пращи. Попал или не попал — не важно. Это салаги, раззявив рот, смотрят, попала их пуля в цель или нет, а потом этим самым ртом ловят ответный подарок. Прежде чем враги оказались у ворот, я успел сделать два выстрела. Деревенские на стенах успешно отбивались камнями, дротиками и стрелами. В траве по обе стороны от ворот уже лежали десятки тел красных карликов и отползали к лесу раненые орки. Но тех, кто сейчас подступился к стенам, было больше. На ворота обрушились мощные удары тарана из ствола дерева, который держали сразу пять орок, дубовые доски опасно трещали, но держались. На таком расстоянии промазать было сложно, но мне это удалось. Я прицелился в голову крупной бабищи со здоровой алебардой в руках, но пуля попала ей в плечо, разворотив его. Взвыв дурным голосом, она побежала в лес, зажимая другой рукой рану. На новый выстрел времени уже не оставалось. Несколько охотников рядом выстрелили из арбалетов и луков по орчихам. Но лишь одна осела на землю, получив сразу две стрелы в шею, трое остальных словно и не заметили попавших в них стрел. Они продолжали бить тараном в ворота, которые трещали все сильнее. — Отнеси к вещам! — я всунул аркебузу в лапы Фирре, а сам схватил цвайхандер, сбежал вниз и встал в проёме прямо перед воротами. Брус треснул, и ворота распахнулись. Кто-то из местных закричал, но его голос заглушил восторженный рев орков и пронзительные вопли красных шапок. Последние первыми ворвались в деревню, крича и размахивая своим немудренным оружием. Я презрительно сплюнул, достал пистоль и выстрелил дробью по этим Богом проклятым тварям, убив и ранив не меньше чем с полдесятка. А потом, убрав пистолет обратно, взялся за меч двумя руками и встретил врага размашистыми ударами. Красные шапки разлетались в разные стороны и больше не вставали. Но вместо одного сраженного сразу появлялись двое новых. Вереща, они метали в меня короткие дротики, от которых я едва успевал уворачиваться. Несколько отлетели от кирасы, по плечу больно стукнул камень из пращи, один дротик попал в руку, но застрял в куртке. Другие попытались проскользнуть слева и справа прямо у земли, чтобы потом всей кучей навалиться на меня. Но слева встала Тея, раз за разом хвостом и глефой отбрасывая злобных карликов, а справа сразу два деревенских парня с топорами на длинных рукоятях никого не пропускали. Потеряв два с лишним десятка сородичей, красные шапки, визгливо покрикивая, откатились назад, но вместо них вышли орки. Одна из них метнула копье и попала Тее в живот. Согнувшись от боли и зажимая рану рукой, ламия отползла назад. А на нас троих полетели увесистые камни, запущенные из пращи. Оба деревенских парня рухнули без сознания, а я смог увернуться от части снарядов, но не от всех. Округлый камень задел колено, и если бы удар не пришелся вскользь, то запросто раздробил бы его, оставив меня калекой. Справа появилась Йоко. Размахнувшись, она кинула что-то в ворота и выкрикнула какое-то слово. Прямо у ног орков вспыхнула вспышка и их окутало розовым дымом, здоровые бабищи одна за другой повалились на землю и… захрапели. — Держись! — крикнула мне Йоко. — На южной стене тоже не сладко! Енотка развернулась и убежала назад, держа в одной руке тесак, а в другой мешок со странными магическими штуковинами. Стоило розовой дымке рассеяться, как через ворота прошли три человека, и нельзя сказать, что я не удивился, увидев их. Трое мужчин ниже меня ростом и меньше в плечах, но в добротных кольчугах и необычного вида полукруглых шлемах без забрал. Рожи у всех были что надо — хоть сейчас на виселицу тащи, у одного нос переломан, у второго зубов не хватает, а третий без одного глаза. И все трое неплохо вооружены — у щербатого глефа, у одноглазого алебарда, а у третьего короткий меч и кулачный щит. — Дрыхнут, сучки, — щербатый пнул храпящую орку, но та даже не пошевелилась. — Оставь. Я знаю эту гадость, до утра их не разбудишь, — сказал человек с перебитым носом. — Ты смотри… Все трое оценивающе посмотрели на меня, затем переглянулись и перемолвились меж собой парой слов. — Слышишь, мужик, айда к нам! Баб выберешь — каких душа пожелает, у нас свободных много, добычей не обделим, все честь по чести будет! — Эт точно, ты не смотри, что мы на эту деревню насели, местные больно несговорчивые. Так-то мы серьёзными делами занимаемся! — Вот как значит? А эти бабы вам, значит, служат и за вас всю работу делают? — спросил я. — Ага. Они же свиньи тупорылые, ты у них перед носом дубинкой своей покрути — что хочешь для тебя сделают! — А им самим ничего кроме еды да обносок всяких на одежду и не надо! Раз в неделю трахни — они и довольны будут! — И эта мелюзга в красных шапках на подхвате, мы им за службу пленных смердов отдаем, а плодятся они быстро. — Ну так как? Нахрен тебе эта деревня и эта енотка сдались? Ты же мужик крепкий, а всяким бабам прислуживаешь да эту деревенщину защищаешь. Давай к нам, мы себя еще покажем! Я покачал головой, поднимая меч. — К вашему несчастью Генрих фон Раушвильд в бою нанимателя не меняет. Трое разбойников хохотнули, а потом одноглазый крикнул: — Эй, Угырка, сюда ходи! — Да хозяин мой! Из темноты тут же выбежала здоровая орка, на две головы выше меня, шире в плечах и с… Иисус, Мария, Иосиф… в одной руке у нее был моргенштерн на цепи, а в другой здоровая дубина. — Убей этого человека! — рявкнул одноглазый. — Убить? — растерянно произнесла орка. — Но зачем? Не надо его убивать! Надо из него делать хороший муж! — Я хотел сказать, не убей, а уложи поспать своей дубиной, а как он проснется — мы его твоим подружкам, красным шапкам отдадим. На откровенно глупом лице орки появилась улыбка, и она с готовностью развернулась в мою сторону, поднимая дубину и раскручивая моргенштерн. — Пора спать, — прогудела тупая баба, — приятных снов. — Донневеттер! Несмотря на размеры, двигалась она очень быстро. Моргенштерн просвистел рядом с моей головой, и клянусь Господом Богом, будь я чуть медлительней и одним гордым ландскнехтом в чертогах дьявола прибавилось бы. И мне сразу пришлось отходить назад от удара дубиной. А потом еще и еще. Попадать под удар такого страшного оружия мне никак не хотелось, тут надо было с десяток пикинёров, чтобы удержать эту бабищу на расстоянии, и еще с десяток аркебузиров, чтобы пристрелить. — Хозяин-ня! Откуда-то сзади высунулась Фирра, безрассудно бросилась на орку и сразу же попала под её дубину. Мявкнувшую кошку, словно обычного котёнка попавшего под сапог, отшвырнуло в сторону, Фирра врезалась спиной в стену деревянного дома, рухнула вниз и не встала. Но зато орка отвлеклась и мне этого хватило. Шагнув вперед, я одним взмахом перерубил её запястье правой руки. Орка взвыла от резкой боли, отшатываясь назад и замахиваясь для удара, еще не понимая, что моргенштерн лежит на земле вместе с кистью. А я шагнул вперед и влево, одновременно поднимая и резко опуская меч на её ногу чуть повыше бедра. И сразу назад, перехватывая цвайхандер у фальшгарды, чтобы как копьем ударить в шею… Глядя в небо, я не сразу понял, почему лежу на земле и почему в груди так болит, что нет сил сделать вдох… Проклятая бабища таки достала меня дубиной. — Шайсе… Надо мной появилась рожа какой-то другой орки. Она что-то довольно хрюкнула и начала рвать на мне штаны, попутно лапая меня в том самом месте, которое нельзя показывать монахиням… — Хороший воин — сильный муж! Ты сделаешь мне много-много хороших деток! — Иди к дьяволу… — ответил я, осторожно растягивая нагрудную кобуру. — Не ругайся, а то бо-бо сделаю! — пригрозила мне орка. — Ты зачем Угырке руку повредил? Теперь её хозяин ценить не будет! Я тебя за это ещё накажу! Будешь у всего племени отхожие места чистить! Понемногу сознание у меня прояснилось, я услышал и другие голоса рядом. Кто-то сказал, что меня сначала надо связать и вообще рано расслабляться, другие голоса ему возразили, что кроме меня в этой деревни опасных противников и не было. Орка нагнулась, разглядывая мое причинное место, и я не медля ни секунды, вытащил пистолет и выстрелил. Она взвыла от боли, получив горсть дроби прямо в лицо, и отшатнулась назад. — Генриха фон Раушвильда так просто не взять… — прохрипел я, вставая на ноги. Подхватив с земли лежавший меч, я быстрым взмахом добил раненую орку и бросился на трех разбойников, стоявших неподалеку. Щербатый успел обернуться, изумленно распахнуть глаза, но и только. Я перекрестил его цвайхандером. Одноглазый раззявил рот, что-то зло выкрикнул, поднимая алебарду, но медленно. Слишком медленно. Я подсек ему ногу, а когда он начал заваливаться, обратным движением ударил по животу, меч кольчугу не пробил, но разбойнику от этого было не легче. Третий попытался что-то мне сказать, но слушать его я не собирался. Пнув его в колено, я шагнул вперед, перехватил цвайхандер по-другому, заблокировал его меч, а навершием ударил по лицу, разбивая его в кровь и еще раз ломая нос. Та здоровая орка, баюкавшая искалеченную руку, взвыла и с голыми руками бросилась мне наперерез, чтобы защитить своего мужа. Я воткнул цвайхандер в землю, схватил лежавшую на земле глефу, упер концом в землю и встретил орку, словно медведя рогатиной, вонзив лезвие ей в шею. Та еще какое-то время пыталась переть на меня, а когда её силы кончились, рухнула на земли и поползла вперед, чтобы закрыть собой одноглазого разбойника. Я зло сплюнул. Он же её использовал, послал на убой и явно собирался выбросить, раз калекой стала, а она его защищает! И в этих расчудесных землях то же дерьмо, что и в Священной, мать её, Империи… Орка испустила дух, закрывая собой стонавшего от боли разбойника. А я достал нож и присел над ним. — Знаешь, в этих ваших землях не принято убивать людей, как я понял. И сейчас я должен просто оставить тебя, чтобы потом какая-нибудь монстродева тебя своим мужем сделала. Верно? Одноглазый часто закивал головой. — А вот хер тебе… Стерев с лезвия кровь, я засунул нож на место. А потом добил последнего разбойника цвайхандером и повернулся к красным шапкам, вновь собравшимся у ворот. — Ну что?! — рявкнул я. — Думаете это вы тут страшные монстры? Думаете, это вас надо бояться?! А с доппельзольднером слабо управиться?! Я пошел на красных карликов, оставшихся орков и еще нескольких разбойников. И они попятились назад… — Эге-ге-гей!!! — я заорал, бросаясь на них, размахивая мечом над головой. Через минуту последние уже сверкали пятками среди деревьев. — Вот так бы сразу, — я сплюнул, и пошел обратно.***
Остаток ночи прошел в трудах не героических, но грязных. Надо было помочь раненым, убрать тела убитых врагов и закрыть где-нибудь врагов еще живых, собрать трофеи и поделить. Имущество трех убитых предводителей разбойников досталось мне: три кольчуги, три шлема, алебарда, плохонький меч и на удивление хорошая глефа, ну и другая мелочь. С остальных и того взять нельзя было, не собирать же в самом деле одежды орков и каменные ножи красных шапок? Фирра пришла в себя через пару часов, но потом еще долго жаловалась на боль в боку, наверное, пару ребер сломала. Рана у Теи была серьезней, копье угодило как раз между нашитых металлических пластин и пробило куртку и глубоко вонзилось в живот ламии. Человеку после такой раны пришлось исповедоваться, чтобы потом кто-нибудь из его товарищей нанес ему удар милосердия, а эта змеюка к обеду следующего дня уже бодро ползала и приставала к своему мужу. Остальные из нашего отряда отделались небольшими царапинами, ушибами и синяками. Среди деревенских было трое погибших — два охотника и одна молодая волкодлака. Остальные отделались ранами разной тяжести. У нападавших погибших оказалось меньше, чем мне думалось ночью, сказывалась живучесть монстродев. В основном в кучу трупов складывали красных шапок, а вот орчих было всего три, двух из которых убил я. Весь следующий день мы провели в поселке. Отдыхали и залечивали раны, Йоко попутно занималась торговыми делами.***
— Держи, честно заработал, — Йоко отсчитала мне десять золотых монет. — Это золотые отчеканенные в Маккае, их еще называют монетами Повелительницы. Во всех демонических и нейтральных царствах они в ходу, да и орденцы тоже их принимают. Я забрал золото и пересыпал его в свой кошель. Рабочий день был в самом разгаре, деревенские ремонтировали ворота и занимались другими делами. Фирра отсыпалась. Наши торговцы разложили товары и обменивали их на какие-то ценные лесные травы и шкуры соболей, лис и еще каких-то незнакомых мне зверей. Ну а я чистил свое оружие и разбирался с трофеями. — Ты был так уверен в своих силах? — Дело не в этом, — я проверил спуск колесцового замка аркебузы и взялся за пистоли. — Стена хорошая, через неё перебраться сложно, ворота выбить проще. Нападающих много, деревенских и нас мало. Так что расклад простой — либо остановить их в воротах, либо они ворвутся в деревню и тогда нам конец. Так что я ничем не рисковал. — Хитрый жук… — енотка хмыкнула и села рядом со мной. — Как-то все это мало похоже на то, что мне рассказывали о бескровных войнах и всеобщем счастье. — Это дикие земли, Генрих, я же говорила. Это высокородные дочери Повелительницы демонов, да всякие демонессы верят, что демоническая энергия любого сразу в безобидного добряка превратит. А здесь как жили века назад с ножом за сапогом, да топором за поясом, так и сейчас живут. Так вот и с орками этими… Если сильный мужчина побеждает орков, то он становится вождем у целого племени. И если это хороший человек, то орки под его влиянием быстро цивилизуются, строят нормальные дома, разводят скот и начинают торговать с соседями, через лет пять это уже будет нормальная деревня. А вот когда орков подчиняют такие вот уроды… ты сам все видел. Они спокойно могут отправить орку на верную смерть, и та пойдет без малейших колебаний, ведь так сказал вождь. А где тут взяться хорошему человеку? — Видел. Некоторое время Йоко молча наблюдала за тем, как я чищу и заново заряжаю пистоли. — Орден использует подобные случаи для своей пропаганды, игнорируя то, что в таких случаях страдают и монстры тоже. Генрих, не думай, что везде так. Маккай, Полов, Зипангу, Дракония, Курт-Альф и во множество других стран другие. Люди и монстры там живут в мире, благодаря демонической энергии земля там приносит обильные урожаи, а болезней нет. Даже орки в тех местах никого никогда не тронут. — Ага, значит, и работы там для меня нет. — Ну… не обязательно все время воевать, — заметила Йоко. — А я ничего другого не умею. Мне десять лет было, когда паписты разграбили наше поместье и сожгли его, убив моих родителей и старших братьев. Вскоре я прибился к банде саксонских ландскнехтов, сначала просто был на положении слуги, потом мне всучили пику и поставили в строй. И я сражался, чтобы отомстить. Убивал папистов, сжигал их деревни и поместья, однажды мы даже небольшой замок захватили и славно в нём отдохнули. Я убрал заряженные пистоли и взял, стоявшую рядом кружку с пивом. — Месть забылась, прошлое как-то стерлось за постоянными маршами по раскисшим дорогам, сражениям и грабежам. Мне надоело убивать папистов и я завербовался в армию Альбрехта фон Валленштейна. Под его знаменами я сражался не один год, бил датчан под Вольгастом, сражался при Дессау, грабил и убивал лютеран и кальвинистов. Но потом ушел. Пошли разговоры, что паписты всех протестантов прижмут, Валленштейна убрали, ну я и ушел. Вернулся в Саксонию, стал командовать ротой. И опять убивал папистов, грабил деревни, маршировал по раскисшим дорогам, глотал пыль, и пропивал всё награбленное и заработанное в трактире. Потом оказался под знаменами Густава, короля Швеции, дрался при Брейтенфельде. Потом уже при Лютцене пришлось встретиться с Валленштейном… ох и жаркое было дело. Думал, что пора уже в ближайший лесок бежать, но ничего, выдержали. Самого Валленштейна разбили! Потом, правда, при Нёрдлингене нас разбили. Там пришлось и с испанскими терциями переведаться, и от рейтаров потом убегать… — И… ты во всех этих битвах побывал? Сколько же лет ты воевал? — Йоко смотрела на меня круглыми глазами, прижав уши к голове. — Да я и не помню, — я пожал плечами. — Лет шестнадцать, наверное. Никогда не задумывался об этом. Так что я отлично умею убивать людей, могу командовать, умею языки развязывать и новобранцев учить. Но торговать? Землю пахать? Горшки обжигать? Криво усмехнувшись, я покачал головой. — И что ты, что те орденцы, что другие люди постоянно говорите монстры — я отхлебнул из кружки. — Я вот однажды видел монстра… Началось-то все безобидно, оказались мы на окраине Шварцвальда, рядом еще испанцы были. Ну и пошли слухи, что кто-то по ночам крестьян рвет и жрет. Сначала-то все смеялись с этого — кто крестьянским байкам будет верить? А потом вдруг приехал из самого Мадрида инквизитор. Мы его не ждали, кто вообще ждет испанскую инквизицию? А он покрутился по округе, потом вдруг нашу роту нанял, заплатил вперед золотом, да вдвое больше после пообещал. Ну, за такую плату мы бы и в ад за ним пошли. Я замолчал и невесело улыбнулся. — А ведь так в итоге и вышло. Привел он нас на заброшенное кладбище в чаще Шварцвальда и приказал построиться. Мы встали, как положено — пики вперед, на флангах стрелки. А потом из земли на шум он вылез… глаза горят дьявольским огнем, кожа серая, выглядит как сам дьявол… нахцерер! Мы оторопели, а инквизитор как заорет на нас: «Стреляйте, ублюдки, если жить хотите!». А сам давай на латыни странную молитву читать. Ну, стрелки и дали залп, да все мимо! А нахцерер уже прямо среди нас стоит и ухмыляется. Тут уж не до пик… кто за кошкодеры, кто за тесаки и булавы, а кто и за ножи схватился. Да куда там… мясо у него серое, крови нет, да еще и сколько не руби — сразу само срастается. А он кирасы как гнилые тряпки рвал, когтями кадыки вырывал, головы как старые тыквы ломал. Допив пиво, я продолжил: — Что я потом не видел на войне, а так страшно как в ту ночь мне ни разу не было. Полроты он порвал. Никто из стрелков даже перезарядиться не успел, аркебузы побросали и бежать бросились. И я стою… с полными штанами, а он поворачивается не спеша и зубастой пастью ухмыляется. Тут бы и мне конец, да старый Йохан на ноги встал, перекрестился, клеймор перехватил да на вампира пошел. Тот на него отвлекся. И меня что-то словно под руку толкнуло, я алебарду сержанта нашего забрал и с другой стороны заходить начал. — И вы его убили? — Не сразу. Тут как раз инквизитор молитву дочитал, нахцерер сразу стал двигаться словно муха, в мед попавшая. Потом еще и испанцы подошли, целая рота ветеранов, оказалось, что инквизитор на них надеялся, а нас нанял, чтобы ту богом проклятую тварь выманить, да нас на убой подставить. Испанцев то ему жалко было. Но вот вместе и порубали на куски эту богом проклятую тварь, да потом крепким алкоголем облили и сожгли. Вот так вот, — немного помолчав, я добавил: — А из тех, кто сбежал, половина потом от черной смерти сдохла. А вы говорите монстры… даже эти ваши красные шапки всей кучей на одного монстра не тянут. Наш разговор прервал громкий женский стон, донесшийся из пристройки, которой нам выделили для ночлега. — Тея, — узнал я по голосу. — Её же в живот ранили… — Ну, так, — усмехнулась Йоко, — у нас же наоборот так быстрее все заживает. Духовная энергия мужа любые раны исцеляет не хуже лечебной магии. Я покачал головой, представив, как будет выглядеть лагерь после тяжелой битвы с таким-то подходом… похлеще любого борделя… Всё-таки странные это земли…