Когда тают миражи

      – Лукас!.. – округлила глаза от удивления Жади, когда увидела мужа в концертном костюме, если это можно было так назвать. – Ты выглядишь… необычно.       – Тебе не нравится? – расстроился Лукас, размышляя над ее возможной реакцией, накрась он глаза по примеру коллег.       – Ты как будто не ты, то есть, я хочу сказать, ты на себя не похож в этой одежде.       – Это сценический образ, Жади, не более.       – Когда ты вернешься? – поджав губы, спросила девушка.       – Часов в одиннадцать, – как ни в чем не бывало, ответил Лукас. Он не мог сказать Жади, что его непременно затащат на афтерпати, отказ от которого был бы воспринят как неуважение к коллективу. Парень рассчитывал быстро отметиться своим присутствием и поехать домой, уложившись по времени до полуночи.       – В одиннадцать?! – не поверила своим ушам Жади. – Почему так поздно?       – Концерт будет идти долго, там выступят не только группы из Рио, но и из штатов.       Марокканка молча уселась на диван и сложила руки на груди, всем своим видом показывая недовольство ситуацией. Она не собиралась делить Лукаса со сценой.       – Жади! – дотронулся Лукас до ее плеча. – Сегодня очень важный день для меня, пожелай мне удачи. Без этого я не смогу хорошо выступить.       – Правда?.. – смягчилась Жади и подарила ему поцелуй.       – Пусть ты и не будешь присутствовать в зале, но ты будешь присутствовать в моем сердце. Ты всегда там.       – Лукас! – с нежностью улыбнулась девушка, сразу позабыв про возмущение и обиду. – Я буду ждать тебя! Удачи!       Входная дверь захлопнулась за Лукасом, и Жади вновь осталась одна. Она так часто была одна в этой квартире, практически постоянно. Умом девушка понимала, что так надо, что Лукас старается ради них обоих, но сердце упрямо ныло и в тишине комнат нашептывало своей хозяйке, что такая жизнь – это не совсем то, о чем она грезила. Каковы в точности были ее грезы, Жади и сама не могла сказать четко и определенно. Любовь к Лукасу пришла не так уж внезапно: ее душа уже была готова полюбить, сгореть дотла в огне пока еще не существующей страсти. Живя с матерью в Рио, Жади лет с шестнадцати замечала в себе это сладостное томление предчувствия любви. Она ждала, что вот-вот встретит своего героя, и встретила. Какой же видела девушка их будущую совместную жизнь? Ответ прост – она ее не видела. Когда-то в ее сознании возникали отдельные картины счастья, как короткие отрывки фильмов: вот они с Лукасом принимают поздравления на своей свадьбе, вот Лукас держит на руках их первого ребенка и читает благодарственную молитву Аллаху, вот она танцует для него с саблей в большом, по-восточному обставленном доме, а вот они в старости сидят на веранде с чашкой чая в окружении детей и внуков. Однако пока что перед глазами она видела совсем другие картины: готовку из крайне скромного набора продуктов, так как основная часть денег уходила на съем жилья, старенькую мебель, на которой пыль появлялась как по велению волшебной палочки, сколько бы Жади ее ни вытирала, барахлящая стиральная машина, но все это была ерунда по сравнению с постоянно вымотанным Лукасом. В те редкие часы, что молодой муж бывал дома, он либо ел, либо спал, либо сидел над учебниками в свете настольной лампы, пока Жади скучала в спальне. А теперь еще и генеральные репетиции с концертами по выходным.       Поначалу Жади более чем благосклонно отнеслась к стремлению Лукаса стать музыкантом и выступать. Она представляла себе это как нечто романтичное и возвышенное, представляла Лукаса этаким трубадуром с гитарой, но ей совсем не по душе приходилось воплощение его мечты. Жади специально набрала журналов об известных рок-музыкантах, чтобы вникнуть в суть явления, и увиденное ей совершенно не понравилось. Дядю Али бы хватил удар, если бы он узнал, с какой компанией связался ее муж. Лукас, несмотря на усталость от репетиций и периодические конфликты с лидером группы, только и говорил, что о музыке, особенно последнюю неделю. В его речи порой проскальзывали слова, значения которых она не понимала, еле заметно он приобретал несвойственные себе черты, копируя товарищей. Все это наводило Жади на мысль о том, что у нее появилась соперница – не женщина, нет, а... музыка. Новый смысл жизни Лукаса.              Группа дебютантов с волнением ожидала своего выхода на сцену. Перед ними уже выступили два коллектива, знатно раззадорившие толпу, и теперь Берту и его команде необходимо было не ударить в грязь лицом. Лукас боялся и смотреть в сторону сцены, но вот конферансье в соответствующем обстановке одеянии объявил:       – Впервые на сцене! Встречайте постпанк-группу «Игроки в бридж»!       Фанаты неистовствовали, им не терпелось услышать новичков. Все четверо заиграли на своих инструментах, солист запел надрывно, скандировано:       

День – что вода.

Осколки грез.

Падает звезда

На дорожку слез.

Закончилась весна,

И больше нет надежд.

Камень достиг дна,

Начинается мятеж.

Пластиковое солнце

Не светит и не греет.

Сатурна кольца

В космосе тлеют.

Пластиковое солнце!

Нет конца скитаньям.

Пластиковое солнце –

Свобода за гранью.

      На репетициях Лукас сомневался в успехе этой песни, считал ее слишком примитивной и отчасти бредовой, но слушатели решили иначе. Они махали руками в такт музыке, пытались подпевать, трясли волосами. Все внимание, в основном, доставалось Берту, это естественно – фронтменам всегда охотнее аплодируют, и надо признать, что он действительно обладал харизмой и умел привлечь к себе взгляды и слух собравшихся любителей рока. Однако Лукас не завидовал: сейчас на сцене между ними произошла какая-то магия, сделавшая четырех разных, не слишком дружных людей единым механизмом, более того, не осталось и тени волнения, а вместо этого появилось захватывающее дух чувство общности с публикой. Пожалуй, ради этого стоило жертвовать сном, до изнеможения работать в студии и экстренно выучить азы музыкальной грамоты. За это можно было отдать что угодно.       – Парни, вы молодцы, я горжусь вами! – поздравлял коллег после выступления Берту.       – Свершилось, босс наконец-то доволен! – рассмеялся Селсу.       – Мы просто порвали толпу! – восторгался Гума. – Видели, как всех унесло, когда мы грянули «Лихорадку»? Лукас, ну а ты чего молчишь?       – Я... это было очень... очень круто! – еле выдавил из себя парень, все еще находящийся в состоянии легкого транса.       – То ли еще будет!       – Но не расслабляемся, мы только в начале пути, – напомнил Берту.       – Ой, да пошел ты, у нас сегодня праздник, – отмахнулся от него Гума. – Идемте смотреть «Злых енотов».       – Сам смотри свою рыжую, я терпеть ее не могу, – скривился фронтмен. – Воображает из себя невесть что, хотя сама неудачница, каких поискать.       – Ну и сиди один, а мы с парнями пойдем отрываться, – потащил за собой Лукаса и Селсу барабанщик.       Впоследствии Лукас плохо помнил окончание этого вечера. Он старался сопротивляться попыткам Гумы напоить его, говорил, что ему пора домой, что его ждет жена, но тот упрямо наливал «еще по одной» в знак уважения к рокерскому сообществу и убеждал приятеля в том, что «коктейль слабый, с него ничего не будет». Лукас никогда раньше столько не пил, в отличие от своего визави, поэтому захмелел достаточно быстро и сильно. Он не знал, кто вызвал ему такси до Нитероя, должно быть, Берту позаботился.              Жади с беспокойством нарезала круги по своей не такой уж просторной квартире. За окном стремительно темнело, а Лукас все не возвращался и не возвращался. Она хотела было позвонить Иветти, чтобы спросить, что делать в такой щекотливой ситуации, но потом вспомнила, что у них не проведен телефон, а ближайший автомат находится возле бара, который в субботу вечером полон пьяниц.       – О, Аллах! – бормотала Жади, в очередной раз выглянув на улицу и не увидев никого, кроме соседей. – Аллах, за что мне это?!       Девушка почувствовала легкий укол совести после этих слов, будто бы сам Всевышний ответил ей, что она сама выбрала этот путь и всего лишь столкнулась с последствиями. Конечно, Лукас ведь западный человек. Мать часто предупреждала Жади, чтобы та близко не подходила к парням в школе и, упаси Господь, не общалась ни с кем из них. Они же совсем не как молодежь на Востоке: и пьют, и курят, и по ночам гуляют, что только ни делают. Жади и сама видела, какими неприятными бывают ее бразильские сверстники, но Лукас в эту парадигму никак не вписывался, и марокканка с гордостью думала, что ее муж «не такой». Не такой, как все прочие, самый лучший. Признать, что Феррас-младший всего лишь «сын своего Отечества», означало распрощаться со своими представлениями о нем. И это было для Жади ужаснее всего.       В дверь позвонили. Девушка со всех ног побежала открывать, и каково же было ее потрясение, когда в дверном проеме она увидела соседа, взвалившего себе на плечи до смерти пьяного Лукаса.       – Сеньор Жозевалду! – воскликнула Жади. – Что произошло?       – Куда его положить? – пропыхтел мужчина, затаскивая почти бездыханное тело в квартиру.       – Сюда, сюда, пожалуйста! – суетилась молодая жена, показывая дорогу к спальне.       – Он еще как-то умудрился добраться до дома, – удивлялся сеньор Жозевалду, – не иначе как на такси приехал. А потом, видимо, перепутал дверь, потому что завалился к нам с Ритой.       – Какой кошмар, – шептала Жади, глядя на мужа в таком непристойном виде. – Он же до безобразия пьян!       – Да ничего, завтра проспится, как новенький будет, – приободрил ее сосед. – Вы бы хоть это, обувь бы сняли с него, что ли.       – Что?.. Ах, да…       – Ну, я пошел, – попрощался сеньор Жозевалду, так и не дождавшийся благодарности за свою помощь. – Зовите, если что.       Жади не слушала, что он говорил ей, она даже не закрыла за ним дверь на защелку. Обувь с Лукаса она так и не сняла, зато с остервенением достала с антресолей слегка запылившийся чемодан.