***
Хаято сидел на табуретке, а рядом с ним разгорался скандал. Ну, как скандал… Просто Кимико и Мукуро видели разные версии «Сна в летнюю ночь»: один на сцене на итальянском, а другая — на английском и только в записи. И как оказалось, у обеих версий было разное музыкальное сопровождение. Хаято, которого Бьянка на своё семнадцатилетие привела на эту комедию в маленький театр, ставивший её с музыкой Мендельсона, не понимал сути этого спора и вообще почему он сидел с этими двумя. Но наблюдать за Мукуро, активно жестикулирующим и почти что прыгающей по комнате Кимико было весело. Она вообще была на удивление ребячливой, особенно для Облака. — Хаято! — вдруг обратились к нему Кимико и Мукуро, одновременно, придвинувшись так близко и так резко, что он инстинктивно отдёрнулся и чуть не упал с табуретки. Его поймали буквально за секунду, и вернули на место так легко, словно Хаято был невесомым. (В будущем он поймёт, что у Мукуро была привычка ловить падающих людей, потому что любимым развлечением членов Каркасса было ставить друг другу подножки, а потом ловить. При гостях они так не делали.) — Ты лёгкий, — прокомментировал Мукуро, так и не убрав рук со спины. — Неважно, — задвинула его назад Кимико. — Хаято-кун, ты можешь сыграть увертюру «Сна в летнюю ночь»? — а потом, словно осознав, в каком положении находится, отодвинулась назад, смутившись. В конце концов, они чуть не столкнулись носами. — Ну, если мы достанем тебе ноты, конечно… Хаято кивнул. Ему тут же подсунули туманные ноты. Смешные.***
Тсуна всё говорила и говорила, и никак не могла остановиться. Сакера хоть и была её учительницей, хоть и делала всё возможное, своей была лишь отчасти, и рассказывать ей о Спейде было… страшно. Мукуро не всегда её понимал, чисто из-за того, что был парнем, пусть и разделял часть впечатлений. Разговаривать с ним было смущающе. Мама, каа-сан и тоо-сан поддерживали её, Акико-сан и вовсе позволила взять свою заколку-бабочку, с которой Тсуна ещё с детства любила играть. Но Хибари были слишком далеки от истории Вонголы, проведя всю жизнь в Азии, а мама знала всё и так. Потому что мама помнила химеру. Ни Кёя, ни Кимико, а мама. Повлияла ли на это способность или пламя, Тсуне было в принципе плевать. Потому что мама не заслуживала того, что произошло по вине Тсуны. Никто не заслуживал. И лучше бы было, если бы она не помнила. Потому что шрам, когда ты не помнишь откуда он — просто шрам на теле, а если ты помнишь, то это шрам на душе. (Иногда так говорил голос в голове, когда ещё маленькая Тсуна долго и упорно пыталась поднять гравитацией диван и валилась спать от усталости. Этим же голосом говорила её интуиция.) Латона же… Была, возможно, единственным человеком, способным хоть немного её понять. Связь с Вонголой, похожий опыт с Деймоном Спейдом (последнее было предположением, но не столь далёким от истины). Тсуна понимала: Примо и его семья были не самыми лучшими людьми, если вообще ими были, в чём она сомневалась. Латона молчала, но с каждым словом её лицо как-то неуловимо менялось. Тсуна никак не могла понять что, но изменения были, на уровне ощущений. Она злится. Злится не на тебя. Не бойся. — Прости, — произнесла Латона. Тсуна застыла. — Прости, за то что втянула тебя во всё это. Это из-за меня Деймон… — она замолчала на пару секунд, слова явно давались тяжело. Латону слегка потряхивало. — Из-за одержимости мной и Еленой он преследовал тебя… Прости за то, что Вонгола свалилась на твои плечи. Если бы я тогда не отговорила Амброса от уничтожения колец… Я надеялась, что они просто не будут работать в чужих руках, станут просто символом… Символом новой Вонголы… — А разве это всё — ваша вина?