Небесный дом

Сакера стукнулась головой о свой стол несколько раз. Документы с самых краёв стола разлетелись, но они были уже довольно давние. За окном шумело море, хохотали её подопечные, а ей приходилось разбирать то, чем по-хорошему должна была заниматься Вонгола. (И нет, она не собиралась всё бросать и идти купаться. Но можно же помечтать и поныть насчёт своей тяжёлой доли? Можно, особенно когда ты — Аркобалено.) Вонгола, как оказалось, вообще не планировала свидетелей, наблюдателей и специально отведённую территорию. Только территория школы и ночные драки без присмотра, только хардкор. Сакера даже не хотела думать, что с ними сделали бы Хибари, узнай об этом. Но пара письменно изъявлённых желаний посмотреть от нейтральных семей — и Ноно закрутился на сковородке ужом. А то, что в этих семьях у Сакеры были должники — так это вообще случайность. Не во всех же. Местом проведения Конфликта так и осталась Япония, но уже не Намимори и даже не его окрестности. Остров Исигаки на юго-западе, маленький, но с аэропортом, что несомненно было острову в плюс — боссы предпочитали комфорт личных самолётов. Сакере в принципе было плевать, она-то привыкла к морским путешествиям. Более точных координат места проведения ей не сообщили. (Ну, наследники хотя бы не попадали с корабля на бал. Потому что была такая вероятность. Именно её Сакера и избегала.) Эти самые наследники упорно тренировались каждый день, вместе с собственными Хранителями. Где-то в полу-игровой форме, где-то нет, но каждый день. Сакера не могла присутствовать всё время, но присоединялась по первой же просьбе, рассказывала, спарринговала. Давала по ушам раскочегарившемуся Колонелло, которого заносило на поворотах. Дождь воспринял её просьбу если не как дело всей жизни, то как дело чести, и гонял своего ученика в хвост и в гриву. К Колонелло и Реохею, которого Сакера и попросила обучать, могли присоединяться все желающие, но их было не много. Желающих оббегать весь МафияЛенд по утрам не было вообще, но на другие уроки её подопечные ходили. Колонелло, слава пресвятой деве Марии и пресноводному кракену, всё же садистом не был, а потому не заставлял. Да и всё чаще Сакера замечала в его глазах искреннее восхищение, даже гордость. И боже, даже если по сути это не её заслуга — всё равно теплело в груди: это её дети! Конфликты, конечно же, были, но все какие-то мелкие, и Сакере даже казалось, что Десятые так выпускают пар: спорили почти цивилизованно, а дрались только подушками. Может на это как-то повлияла Тсуна, зыркавшая на всех взглядами двух типов: «Вы уйдёте и сдохну» и «Рассоритесь — и я свяжу вас, и оставлю, пока не помиритесь». Но наблюдать за этим было весело.

***

Кёя думал. Они с Такеши сидели на диване в его комнате и молчали. Точнее, Кёя молчал, а Такеши спал, положив голову ему на плечо. До этого они разговаривали о том, что произошло: почему, зачем, что в итоге, что теперь? Такеши был честен. Даже слишком. Он вывалил на Кёю всё, не разбираясь, под конец и вовсе едва бормоча. И теперь во всём том океане, который занимал мысли Такеши, барахтался Кёя. Он многое не понимал, особенно когда Такеши говорил о своей матери, брате и других… как он их называл? Кёя собирался считать их богами, потому что это было самое близкое понятие. В рассказе Такеши зияли провалы, где-то он попросту замолкал и переключался на другую тему. Кёя видел по его глазам: в этих моментах было что-то тяжёлое, настолько, что даже сам Такеши, не то вспомнивший прошлые жизни, не то ещё что-то, не хотел об этом говорить. Кёя скосил глаза в сторону засопевшего Такеши. Те три перерождения, чьи имена Такеши запомнил, видимо, были основными личностями. Тиарайн, Вирилит и Асари Угетсу. Асари Угетсу был спокойным и крайне терпеливым. Он был маской, за которой Вирилит прятался от кого-то. Кёя так и не понял кого — Такеши называл его несколькими именами сразу. Вирилит был эгоистичным, но довольно добрым Дождём невероятной силы, который отказался в своё время отпускать семью. Не смог терпеть, что кому-то из них причиняют боль. Тут имён было в разы меньше: Алтереза, Амброс, Латона, всплыла фамилия «Каваллоне» и ещё Шимон, небольшая исчезнувшая семья. Тиарайн был древним. Он имел весьма смутное понимание морали, хотя и старался делать то, что чувствовалось правильным. Он был стихийным бедствием, от которого бежали люди. Все трое не были Такеши. И одновременно были. Чем ближе во времени они были, тем больше черт, которые Кёя видел в Такеши, они имели. Такеши был добрым, упёртым, немного невнимательным, но умным. Он был хорошим. Даже если Такеши иногда был таким идиотом, это был его идиот. И никакие божественные сущности этого не изменят.

***

Примерно 170 лет назад, Италия

Когда они прибыли, всё уже было в руинах. Не успел. Осколки от разбитых окон, погнувшиеся от высокой температуры, обгоревшие здания. Джи выскочил из повозки так быстро, что она подскочила на колёсах. Алауди, такой непривычно взъерошенный, выскочил вслед за ним. Волосы растрепались, раскрылся обычно застёгнутый плащ. Джи оглянулся на него, лишь чтобы через секунду рвануть в сторону дома сестры. Чёрные, закопчённые стены, сожженая дверь и никакой мебели внутри. Перед глазами у Джи стояла картина жизни сестры: маленькая племянница, играющая в уголке, сама Мелина, сидящая за столом и раскатывающая тесто. Семейная идиллия. Теперь этого не было. Джи глубоко вздохнул, ощущая запах гари и пепла. В воздухе так ясно витало знакомое пламя, что Джи захотелось заорать. Ощущение как от шерстяного пледа и мёда, которое никогда не покидало Джи в особняке. Джотто. Мелина. — Зачем… Зачем он это сделал…? — выдохнул Джи, спрашивая это куда больше у себя, чем у Алауди, показавшегося на пороге. Тот вздохнул, а затем зачем-то протянул руку. — Джи, прошу тебя… Поднимайся. Нам нужно возвращаться в особняк, — произнёс он. Джи даже не заметил, что сполз на пол, измазывая все брюки в копоти. Он даже не сразу понял слова Алауди. — Джотто очень скоро обнаружит твоё отсутствие. — Как я могу подняться и вернуться? — голос прозвучал удивительно безжизненно, и Джи сам испугался безысходности, мелькнувшей в нем, — Вернуться в особняк к тому, кто своими собственными руками убил мою сестру! Алауди снял плащ, накинул его на плечи Джи. Это был удивительно спокойный и странно правильный момент, чтобы это сделать. Он присел рядом, — Я… Сочувствую, — подобрал слово Алауди. Но это слово сказало Джи куда меньше, чем накинутый плащ. Кажется, он понял, почему Алауди его носил: без плаща грозный глава CEDEF превращался в субтильного мальчишку, каких много на улицах Италии. Они посидели так немного.