˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
На улице поднимается настоящая метель, так что Минхо и Сынмин, находясь в здравом уме и трезвой памяти, а также не имея каких-либо обязательств за стенами квартиры, проводят выходные вдвоём, прямо как в старые-добрые времена. Сынмину совестно заказывать доставку в такую погоду («Тебе разве не жаль нашего потенциального курьера? Через такой треш пробираться» — «А нас тебе не жаль? Холодильник пустой, не хочешь доставку, тогда иди за продуктами сам»), но, взвесив все плюсы и минусы, он соглашается с Минхо и даже оплачивает всё сам, не желая ничего слышать о разделении чека, но и никак не аргументируя своё неожиданное упрямство. Минхо уверен, что соседу всё ещё стыдно за то, что так долго обделял его вниманием, поэтому не настаивает: Сынмин хочет искупить вину, Минхо хочет овощной вок и пиццу с сыром, и, раз в такой редкий момент два этих стремления совпали, кто он такой, чтобы вставать против воли вселенной? Единственный, о ком разрешено говорить — это Хёнджин; Минхо собственноручно наложил вето на любое обсуждение и Джисона, и Чана, не только опасаясь осуждения со стороны лучшего друга за выбранный им метод справиться со своей непутёвой влюблённостью, но и боясь, что Сынмин скажет что-нибудь особенно мудрое и пронзительное, как он это умеет, не оставляя Минхо никакого иного выбора, кроме как поступить правильно и благородно — а это последнее, чего ему хочется на данный момент. В тот вечер на двенадцатом эпизоде «Бруклина 99» ему пишет Феликс: без обычного льющегося даже сквозь текстовое сообщение энтузиазма, но всё равно дружелюбно, он интересуется, как дела и предлагает встретиться на выходных. Минхо старательно держит хорошую мину, отвечает, что всё в порядке, но от встречи отказывается под предлогом приближающегося конца семестра и обилия зачётных заданий (полуправда, но Феликс об этом никогда не узнает). Феликс 🌞 (19:43) всё гуд, хён, я понимаю у самого завал 😞 удачи тебе!! обязательно всё закроешь если ты не против, я хотел ещё спросить ты не знаешь, что случилось с джисоном?..... или у джисона что-то не так, но он отказывается мне рассказывать я подумал, может, ты в курсе вы же с ним близки Минхо ненавидит себя за то, что болью стягивает всю грудную клетку от одной мысли, что Джисону тоже плохо. Он ненавидит Джисона за то, что тот заставляет его так себя чувствовать даже тогда, когда Минхо, казалось бы, обрубил с ним всякие контакты. Феликсово сообщение остаётся без ответа до следующего утра, а за завтраком, не придумав ничего лучше, Минхо уверяет, что ни сном, ни духом о проблемах Джисона. Ещё одна ложь в адрес ничего не подозревающего друга с добрыми намерениями отправляется в его копилку — одной больше, одной меньше, велика ли разница? Их с Чаном презентация проходит на ура: и тема, и речь, и формат — преподавательница сыплет комплиментами, одновременно обращая внимание остальных студентов на особенно сильные стороны их проекта. Минхо вежливо улыбается, пока Чан отвечает на один из вопросов, которые Ли благополучно пропустил мимо ушей. Ты не знаешь, что случилось с Джисоном? Преподавательница озвучивает высший балл из возможных, ещё раз хвалит, отпускает, наконец, чтобы вернулись на своё место, и вызывает отвечать следующую группу. Минхо буравит невидящим взглядом интерактивную доску напротив: чересчур яркие для академического доклада слайды сменяют один другой, но буквы никак не хотят складываться в слова, а слова — в членораздельные предложения, из которых можно было бы хотя бы попытаться выцепить информацию. Вы же с ним близки. Руки Минхо покоятся на его коленях, и он вздрагивает, когда чувствует прикосновение. Чан подсаживается чуть ближе и крепче сжимает его ладонь в своей. Минхо позволяет ему, устало отбиваясь от нахлынувшего с новой силой чувства вины.
˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
— Не хочешь присоединиться к нашему этажу в эту пятницу? Минхо отрывает взгляд от ноутбука, чтобы вопросительно посмотреть на Чана, который как обычно сидит напротив, уставившись в экран собственного девайса. В библиотечном зале, который они выбрали сегодня, чтобы позаниматься вместе — потому что теперь, по всей видимости, это их фишка и традиция — пусто и сумрачно, единственный источник света — лампа с пыльным абажуром, что расположилась посередине большого прямоугольного стола рядом с выходом. Библиотека их университета начинает работать по круглосуточному графику за две недели до сессии и возвращается к обычному режиму аккурат после её завершения. В безлюдности также нет ничего необычного: они забрались аж на четвёртый этаж, тогда как большинство студентов предпочитают располагаться на первых двух. — Помнишь, мы осенью столкнулись с тобой в супермаркете, и я рассказал, что мы всем этажом иногда собираемся, чтобы выпить пива и посмотреть что-нибудь все вместе? — Чан немного опускает крышку ноутбука, сосредотачивая всё внимание на Минхо. Тому жутко неловко, и он, стараясь не показывать дискомфорта, делает вид, что продолжает ломать голову над имейлом для своей научной руководительницы, перед этим утвердительно хмыкнув вместо ответа. — Мы решили, что эта пятница отлично подходит: после неё у всех стопроцентный завал, так что следующая возможность представится только к концу января. — Но я не живу в общаге и никого там не знаю, — в вялой попытке отвертеться возражает Минхо, безучастно стуча по клавишам, лишь бы создать ореол занятости вокруг себя и тем самым подтолкнуть Чана к умозаключению, согласно которому сейчас, возможно, не лучший момент для планирования досуга. Минхо, может, был бы и не прочь развеяться в новой компании, но от одной мысли о походе в общежитие внутренности неприятно сводит склизким страхом. — Ты знаешь меня, этого достаточно, — с обезоруживающей улыбкой отвечает Чан и выпрямляется, чтобы податься чуть вперёд и в очередной раз взять Минхо за руку. Староста невероятно тактильный, и, если позволять ему такие мелкие проявления симпатии, возможно, он не догадается, что Минхо оперирует без какой-либо взаимности, поэтому он с готовностью принимает прикосновение. — Хорошо, уговорил, — Минхо старательно выдаёт свою лучшую довольную улыбку, словно всё, чего он хотел от Чана — это чтобы тот настоял, хотя у самого где-то глубоко-глубоко в грудной клетке начинают пробиваться первые ростки паники. Он уже хочет высвободить руку — на часах половина двенадцатого, ему давно пора отправить ответ, складный и по делу, и быть на середине задания, к которому ещё даже не притрагивался — но Чан не отпускает и, когда Минхо поднимает на него нерешительный взгляд, тот смотрит настолько влюблёнными глазами, что у Ли горло мгновенно пересыхает от такой глубины эмоций. — Иди сюда, — просит Чан вполголоса, прежде чем отпустить его руку и чуть отодвинуть кресло от стола. Минхо не очень понимает, зачем и есть ли у него такое желание, но всё равно встаёт и огибает край стола, что отделяет их друг от друга. Едва он оказывается перед Чаном, тот с уверенностью опускает широкие ладони на его талию и легонько тянет на себя, заставляя Минхо усесться на его коленях. Свет от лампы здесь более неверный и рассыпчатый, нежели на той стороне, где был Минхо, золотыми крупицами рассеивается по столешнице, не дотягиваясь до их фигур. — Что ты делаешь? — с лукавой усмешкой спрашивает Ли, опустив одну из собственных ладоней на покрытое мягким материалом свитера Чаново плечо и смело глядя ему в глаза, надеясь, что в таком полумраке истинных эмоций тому разглядеть не удастся. — Очень хочу тебя поцеловать, — простодушно отвечает Чан. У Минхо внутри всё холодеет, но вместе с тем он чувствует, как ускоряется сердцебиение — ему очень хочется повалять дурачка и притвориться, пусть даже на мгновение, что их желания совпадают. Может, это недостающий элемент? Может, поцеловавшись, ему удастся вернуть свою безоговорочную симпатию к Чану, и та вновь накроет его с головой, заставив забыть о… ? Джисон. Боль и обида вспыхивают где-то в глотке, обжигая, клеймя изнутри, мешая вздохнуть. Минхо закрывает отяжелевшие веки и подаётся вперёд, прикасаясь своими губами к губам Чана. Он чувствует, как чужая хватка крепнет, прижимая его ещё ближе, и разрешает себе забыть обо всём на долю секунды, вернуться в то время, когда одна лишь мысль о какой угодно близости с Чаном заставляла колени подкашиваться, а сердце трепетать в пылком нетерпении. На кой чёрт дался ему этот Джисон? Зачем было всё портить? Одна из рук чана скользит наверх, горячая ладонь касается линии челюсти, большим пальцем ласково проводя по скуле. Джисон тоже так делал, когда мы целовались. Минхо резко отстраняется, грубо прерывая поцелуй и заставляя оторопевшего от неожиданности Чана встревоженно поинтересоваться, всё ли в порядке. Рассеянно кивает, встаёт, на ватных ногах выходит в тёмный коридор: ему нужно прийти в себя, взять себя в руки, опомниться, чтобы не беспокоить Чана и не разоблачить самого себя, свою оскароносную игру и силу убеждения. В конце холла приоткрытая дверь, из которой льётся холодный мёртвый свет флуоресцентных ламп. За окном в чернильной зимней мгле безмолвно падают огромные хлопья снега. Нетвёрдый стук его собственных подошв по каменному полу звучит громче, чем хотелось бы, отскакивая от полупустых стен и растворяясь где-то позади. Минхо очень хочется, чтобы всё это поскорее закончилось.˗ˏˋ🛹ˎˊ˗
Чем сильнее Минхо страшился пятницы, тем быстрее она наступила. С парами на день уже покончено: на одной был тест, который заставил изрядно понервничать, на другой, словно в качестве компенсации, просмотр старых телерепортажей, неизвестно какое отношение имеющих к тому, что успели пройти за семестр, но юноша был благодарен, что их не заставили писать самостоятельную, как грозились в прошлый раз. Они с Чаном устроились на последней парте — необычное место для старосты, но, видя, что Минхо устал и не в духе, Чан не стал спорить, а когда Ли принялся клевать носом, то и дело опуская голову на чужое плечо, Чан, в свою очередь, прекратил тянуть руку и привлекать к ним лишнее внимание, без труда решив, что передышка для Минхо важнее, чем выражение своего особо ценного мнения по поводу увиденного. Произошедшее в библиотеке Минхо списал на усталость и перегруженность, а в качестве доказательства сам поцеловал Чана, когда они расходились у пустынного светофора часа в два ночи. Может, если делать это постоянно, в конце концов сработает? В корпусе он всё также постоянно был начеку, шарахаясь от любого синего пятна в поле зрения, а когда Чан, взявший привычку всегда и везде брать его за руку, проявлял малейшую тактильность по отношению к Минхо в людных, битком набитых измождёнными студентами коридорах, Минхо готов был поклясться, что чувствовал на себе взгляд Джисона. Не хотелось думать, как тот отнёсся бы к новости о том, что Чан без пяти минут его бойфренд — главным образом потому, что сам Минхо не был до конца уверен в мотивации Джисона и причинах, по которым тот позволил случиться всему тому, что случилось между ними двумя. Не только самообман стал его лучшим другом и соратником, но и перманентное сожаление, что противной тянущей болью отзывалось, кажется, по всему телу: а если бы он выслушал тогда Джисона? Дал ему сказать? Не сбежал бы, как жалкий трус? Минхо убеждает себя, что это всего лишь попытка принимать желаемое за действительное: ему хотелось бы, чтобы Джисон испытывал к нему искренние чувства, поэтому его безутешное сознание пытается оправдать его и заставить сомневаться, игнорируя весь негатив. Хватит сомнений и догадок. У меня есть Чан, с ним всё просто и понятно. — Что тебе взять? Минхо почти физически чувствует, как с его глаз спадает пелена задумчивости. Они с Чаном стоят в том самом злополучном супермаркете в отделе алкоголя; бросив взгляд на дно тележки, Ли видит ящик пива и несколько пачек чипсов. — Сидр, — Минхо кивает в сторону тёмного стекла бутылок со знакомой красной этикеткой, что толпятся на стеллаже совсем рядом, и, дождавшись, пока Чан добавит несколько штук к остальным покупкам, кивком благодарит. Чан оплачивает и сразу же кидает в беседу этажа общую сумму и номер своей карты. Минхо тянется за телефоном, чтобы перевести свою часть, на что Чан, нахмурившись, выдаёт категорическое «только попробуй». К счастью, ни в самом магазине, ни по пути в общежитие знакомых лиц не попадается, что позволяет Минхо немного расслабиться и перестать буквально вглядываться в каждого встречного, то и дело хрустя костяшками пальцев от тревоги. На месте вахтёра в этот раз сидит пожилая тучная женщина с орлиным носом и настолько грозным видом, что Минхо уже мысленно прощается с Чаном и готовится идти домой, но, едва завидев старосту, старушка буквально расцветает в доброжелательной улыбке и просьбу пропустить Минхо удовлетворяет без лишних вопросов. Они заходят в пустой лифт. Едва двери с лязгом задвигаются, а палец Чана покидает кнопку с цифрой «шесть», он тянется к Минхо, чтобы оставить лёгкий поцелуй на щеке. Тот хлопает его по руке, сквозь зубы напоминая о камерах, на что Чан издаёт звонкий смешок, но ничего скандального больше учинить не пытается до самого конца поездки. Оставив рюкзак и верхнюю одежду в комнате Чана, Минхо позволяет отвести себя к просторной рекреационной зоне посреди этажа, совсем рядом с лестницей. Он всё ещё по привычке озирается по сторонам, надеясь не натолкнуться взглядом на Феликса или, того хуже, Джисона — иррациональный страх, учитывая, что те живут двумя этажами выше и в любом случае воспользуются лифтом. Их ждёт человек десять — шесть девушек и четверо парней — которые с непередаваемым энтузиазмом, сравнимым только разве что с тем, коим славится Феликс, приветствуют Чана, широко улыбаются, когда он представляет им Минхо, и, распределив между собой выпивку, рассаживаются по местам, то и дело переговариваясь и подшучивая друг над другом. Дружественная атмосфера даёт возможность избавиться от чрезмерной бдительности хотя бы на время. Минхо не знает, в курсе ли кто-либо из присутствующих, какими именно отношениями он связан с Чаном, но, когда староста уверенно кладёт ладонь на его колено, одновременно обмениваясь репликами с высокой миловидной девушкой с очень необычным именем (Цзыюй, кажется?), никто не косится на них хоть сколько-нибудь неодобрительно, так что Минхо откидывается на спинку продавленного дивана и делает несколько глотков из заранее открытой бутылки. — Шоу, которое мы обычно смотрим, закончилось, а новый сезон ещё не выпустили, поэтому сегодня в программе рекомендации от Джонни, — Чан кивком указывает на согнувшегося в три погибели в попытках настроить экран юношу с неимоверно широкими плечами и хвостиком тёмно-каштановых волос на затылке. Минхо узнаёт, что он тоже магистрант и одногруппник Ёнхёна — остальная информация не особо релевантна, поэтому он слушает объяснения Чана вполуха, концентрируясь больше на терпком напитке с привкусом вишни нежели на повествовании. — Как ты себя чувствуешь? — Чан наклоняется к нему на середине фильма, обжигая ухо горячим шёпотом. Минхо только сейчас заметил, что рука, до этого покоившаяся на колене, успела перекочевать на внутреннюю сторону его бедра, однако оставляет это без комментария. — Всё хорошо, — немного поразмыслив, отвечает Ли, отставляя вторую опустевшую бутылку на стол с негромким звоном. Он ещё не пьян, но уже и не назвал бы себя трезвым — это срединное состояние сейчас приятнее всего. Поддавшись импульсу и тому факту, что внимание всех присутствующих оказалось сконцентрировано на экране, Минхо оставляет неаккуратный поцелуй на щеке Чана. В свете разноцветных бликов на чужом лице появляется довольная улыбка, и помутнённому разуму Минхо кажется, что не так уж всё плохо складывается: Чан всё ещё очаровательный, а он в конце концов привыкнет и сможет полюбить всё это — и его — по-настоящему. — Я тогда отлучусь ненадолго, — шепчет Чан, уже привставая, но Минхо вдруг вцепляется в рукав его свитера. — Куда ты? — Мне нужно в уборную, — немного смущённо отвечает тот. Минхо встаёт следом за ним, решив, что ему тоже не помешает. Коридор не такой тёмный, как в тот злополучный вечер в библиотеке, но Минхо всё равно не ослабляет хватки, озираясь по сторонам. — Что это? — спрашивает, когда проходят мимо широких двойных дверей, и Чан притормаживает их обоих. — Общая кухня. Хочешь посмотреть? — с усмешкой спрашивает Чан. Ли кивает и с детским любопытством следует за своим спутником. Несколько раз мигнув с характерным звуком, под потолком зажигаются длинные трубчатые лампы, заливая комнату больничным белёсым светом. Ничего необычного: несколько возрастных плит, пара раковин, поблёскивающих гладкими металлическими боками, четыре одинаковых холодильника у дальней стены, что размеренно тарахтят в такт друг с другом, и огромное количество пустого пространства тумб. Минхо искренне удивлён, что здесь так чисто, что и озвучивает Чану слегка заплетающимся языком; тот смеётся и отвечает, что как раз сегодня дежурные по кухне проводили уборку. — На ночь не закрываете? — Минхо отлипает от Чана и проходит до ближайшей тумбы, чтобы развернуться лицом к собеседнику и опереться о холодную столешницу, чуть подавшись назад. — Вообще должны, но это прерогатива старосты этажа, — Чан следует за ним словно его тянет магнитом. — А это не ты? Ничего себе, — ухмыльнувшись, Минхо бросает на него взгляд из-под полуприкрытых век: наполовину потому, что те отяжелели под действием алкоголя, наполовину потому, что он прекрасно знает, на какой эффект способен такой взор. Приблизившись, Чан опирается руками о ту же столешницу по обе стороны Минхо. Тот рискует провести кончиком языка по сухим губам, отлично понимая, что он делает: глаза Чана с болезненной внимательностью следят за каждым его действием, и, когда он наклоняется, чтобы наконец поцеловать, Минхо приказывает себе хоть раз попытаться искренне насладиться процессом. Чан отлично целуется — это Минхо успел для себя уяснить как следует, так что его дыхание сбивается вовсе не из-за уже успевшего стать знакомым мастерства, а от того, что Чан прижимается к нему всё ближе, заставляя край столешницы впиться в поясницу, но щедро залитый сидром разум Минхо не хочет останавливаться. Он позволяет Чану обхватить его, придерживая, а сам запускает ладони в мягкие светлые кудри. Опьянённый не только алкоголем, но и знанием того, что его искренне хотят — пусть даже это невзаимно — Минхо никак не реагирует, когда одна из рук Чана змеится вверх по его грудной клетке и настойчиво расстёгивает одну из пуговиц рубашки. — Минхо-хён?.. Всё вокруг рассыпается, рушится, разваливается на куски при одном только звуке этого голоса, при одном только слове, произнесённом едва слышно, но отрезвляющем моментально, пронзающем сердце невыносимой тоской. Минхо в один миг приходит в себя и отталкивает Чана; тот от неожиданности с трудом удерживает равновесие и переводит вопросительный взгляд с раскрасневшегося лица Минхо на приоткрытую дверь. В зияющем проёме, сжимая в руках несколько грязных тарелок (настолько сильно, что побелели костяшки), стоит Джисон.