уверена, ты видел, что случилось с моим сердцем

Всё и вправду стало хорошо, жизнь потекла своим чередом. Беатрис осталась в доме Шелби вместе с их с Артуром дочерью. Бекки Хайди приезжала посмотреть на новорождённую и всё никак не могла на неё нарадоваться. Они с Полли, откинув все былые разногласия, ворковали над малышкой и постоянно сплёвывали через плечо, чтобы не сглазить. Эйда, куда более тактичная, чем все остальные, выражала восторг племянницей по-другому: скупала все детские вещи, что видела, и тащила в дом уйму игрушек. ― Для неё тогда нужна будет не просто отдельная комната в будущем, а целых две, чтобы одна была гардеробной, ― заметил Джон, когда Артур с обречённым видом прикидывал, куда закинуть ещё пакет разных пелёнок-распашонок. ― Отлично, твоя комната подойдёт, ― одобрительно заметил Артур, и Джон издал звук между «кря» и «как». Но, заметив ухмылку брата, тут же поспешил вернуться в амплуа дяди, который готов на всё ради маленькой племянницы. ― Хоть сейчас, ― отважно заявил он. У него в отношении Катерины Томасин было особое чувство, ведь он вместе с Эйдой стал её крёстным родителем. Томас на девочку отреагировал почти холодно, и Беатрис бы в это поверила, если бы не видела, как трясутся руки у новоиспечённого дяди, когда настала его очередь держать маленькую представительницу семьи. ― Катерина Томасин, ― повторил он, а потом поднял взгляд на брата и его жену. ― Спасибо, ― прошептал он и поцеловал племянницу в лоб. Конечно, он не мог не понять, в честь кого было дано второе имя Катерины, и это его польстило так же сильно, как Джона ― роль крёстного отца. Финн, явно ожидавший мальчика, на девочку отреагировал сначала с сомнением, а потом с огромной радостью. Беатрис подозревала, что роль в этом сыграл Артур: один раз она заметила, как муж что-то объясняет младшему брату. Беа не стала прислушиваться, но, судя по отдельным словам, Артур говорил о том, что у Финна важная роль, ведь он по возрасту к Катерине был ближе всех и ему надо будет защищать и беречь её, когда никто не сможет быть рядом в детских играх, и что он мог бы стать ей первым и самым лучшим другом. После нескольких таких речей вдохновлённый Финн возился рядом, постоянно прося подержать Катерину, и пел ей колыбели на цыганском. Беатрис в своё время выучила основы этого языка, чтобы лучше понимать мир, в котором живёт её супруг, поэтому простые милые песни успокаивали не только Томасин, но и её маму. С Артуром продвижения были минимальными. Их души были спокойны ― никто никуда не бежал, никто никуда не уходил. У них был ребёнок, и они были вместе. Всё было почти так же, как и раньше… И всё-таки немного по-другому. Артур иногда чувствовал это и был уверен, что Беатрис тоже ощущает похожее чувство. Они были так близки и в то же время словно находились по разные стороны земного шара. Любовь, любовь разъедала их обоих на части. Они никогда не умели отказаться от чувств, уже овладевших сердцем. В семье был покой, и это было главное. Беатрис считала, что пока всё лучше оставить так. Она наконец-то была спокойна, вернувшись на своё место, и её дочь, несмотря на всю грязь и жестокость этого мира, была в своей семье, там, где ей и суждено было быть. И её муж, Артур, с любовью и нежностью смотрел на неё каждый раз, и каждый раз так, что у Беатрис земля стала уходить из-под ног. Он был пугающе искренен. Он был здесь. Рядом. Касался её так, как она мечтала уже очень давно, именно так, а не просто касался... В больших глазах синего цвета плескалась робкая надежда и любовь к ней, к жене, с которой он провёл пять лет и желал провести вечность. Беатрис чувствовала, что должно было случиться, какой шаг окончательно вернет её к Артуру Шелби. Подсознательно она уже откинула все доводы, не думала о всех «за» и «против» и просто ждала, когда это случится. Словно вернувшись к нему в постель, она смогла бы окончательно оставить за спиной все прошедшие месяцы беременности и начать новую жизнь с ним. Их расставание тоже было опытом ― да, болезненным, сложным, но всё-таки нужным. Беатрис видела горящее в глазах Артура нетерпение. И его желания совершенно очевидны. Шелби хочет вернуть её и не скрывает своего намерения, воодушевлённый их воссоединением на фоне рождения дочери. Беатрис знала, что Артур был с ней искренен, и отвечала ему тем же. Она шла к нему в объятья, когда он звал, устраивалась рядом с ним так близко, как и раньше, вымученная внезапной ролью матери даже порой засыпала прямо у него на коленях, пока он укачивал дочь. Вся семья Шелби неожиданно сплотилась вокруг маленького комочка счастья, и каждый помогал кто чем мог. Полли и Эйда, как женщины, не скрывали своего участия в быту дома, помогая со стиркой, глажкой и всем прочим. Мужчинам приходилось действовать тише, но Беатрис не могла не замечать свежие продукты, которые потом оказывались крайне полезными для молодых матерей, и убранные комнаты. Конечно, рано или поздно энтузиазм погаснет и придётся нанимать других людей для помощи, но Беатрис не пугали трудности. У неё был ребёнок, у неё был муж, у неё была семья ― ничего другого она уже от жизни не хотела. Она видит, когда голубые глаза наполняются обожанием и нежностью, стоит её мужу увидеть крошечную малышку, смотрящую на него мутным взором и не по-детски серьёзно хмурящую свои тонкие бровки. Артур бескрайне обожал их дочь, любил её мать, и Беатрис не представляла, как можно разрушать эту связь. Беатрис больше не хотелось казаться твёрдой и нерушимой, по-садистски жестокой, чтобы её не разъедало изнутри. Её разъело, да, но Артур Шелби помог вернуться её чувственности и искренности. Теперь она как никогда понимала, что все его слова были правдой, каждое слово. Он любил её и сделал бы всё, что бы она ни попросила. Даже исчез бы из её жизни… Но Беатрис не собиралась просить об этом. Она его тоже любила. Когда Катерине исполнилось три месяца, с ней стали гулять не только родители. Опять решившие что-то между собой Шелби ― не только без Беатрис, но и без Артура ― стали испаряться из дома с завидной скоростью, когда кто-то шёл гулять с малышкой. Беатрис представляла, как все они, разбежавшиеся по разным делам, в итоге сидят с коляской в парке и смотрят на уток. Картина, наверняка, была комичная. Так случилось и сегодня. Том, Полли и Эйда пошли гулять с Катериной в парк, Финн и Джон тоже ушли куда-то с утра пораньше. Конечно, для Артура всё было более чем очевидно ― особенно после хитрых взглядов Полли, насмешливых Эйды и ироничных Томми, никаких иных вариантов, почему они все слиняли из дома, не оставалось. Впрочем, с рождением дочери у них с Беатрис появилось много других дел, когда они оставались наедине. Всё равно уборка, готовка и все прочие бытовые обязанности в основном были на них, ведь ребёнок-то у них родился. Пока силы были, от услуг работников отказывались, особенно не хотелось нанимать нянек. Кроме того, они недавно стали задумываться о том, чтобы купить себе отдельный дом. В Бирмингеме было много прекрасных вариантов, особенно для Шелби. Когда Катерине исполнится год, они вполне могут жить только своей семьёй. Раньше нужды в этом не было, потому что Артур и Беатрис были вдвоём, им было комфортно и здесь, где никто не мешал ― «с милым рай и в шалаше», как говорится, но после рождения дочери у них была настоящая семья, и хотелось жить отдельно. Беатрис подыскала какой-то вариант ― раритетный особняк — и уже планировала его восстановление. Артур дал ей полный «карт-бланш» на всё и тихо радовался тому, что всё возвращается на круги своя. После обеда Беатрис заснула прямо на диване. Ей было непривычно без дочери, но она смиренно приняла подаренную ей тишину ― спокойно приняла душ, привела себя в порядок, заварила чай, взяла книгу, а через полчаса Артур нашел её спящей прямо на этом диване. Материнство изматывало её, и как бы Шелби не стремились ей помочь, матерью была она, а не кто-то другой. Да, Катерина с удовольствием шла на руки к Томасу, Полли, да и к любому Шелби. Она весело пищала над рожицами Финна, а с рук Артура была готова не слезать и во век. Катерина очень любила своего отца. Но всё-таки главным центром её внимания была мать. К чести Беатрис, она держала себя в порядке, выглядела по-домашнему мило, опрятно и аккуратно, не превращалась в тех матерей, чья жизнь начинает центрить на ребёнке. Спокойная девочка давала ей время, но просто, когда кто-то был с дочерью, ей было спокойнее. Артур с улыбкой посмотрел на свою жену. Он знал, как она устаёт, и старался быть рядом постоянно. Едва из маленькой спальни доносился детский плач, прежде проводящий всё время с женой Шелби тут же оказывался на ногах, устремляясь на зов дочери быстрее Беатрис. Эйда едко замечала, как отлично удавалось Артуру менять пеленки мыть бутылочки, но Артур на такие подколы не реагировал. ― Я отец, чёрт возьми, ― гордо заявлял он, с вызовом глядя на сестру. ― Могу и умею. Да, Катерина? Катерина Томасин отвечала отцу полной взаимностью, и улыбка, появляющаяся на крошечных губках, когда он склонялся над ней, была настолько широкой, что каждый невольно начинал улыбаться вместе с ней. Особенно её мать. Но всё равно ― кормила ребёнка Беатрис, чаще всего укачивала тоже она, да и привыкнуть к присутствию нового, такого важного человечка, который был связан с Беатрис неразрывно, было непросто, даже утомительно. Ей сложно было поверить, что совсем недавно эта прекрасная девочка была внутри неё, материнские чувства не позволяли Беа находиться далеко от дочери. Но когда кто-то предлагал ненадолго забрать Катерину, чтобы прогуляться, она отпускала. Во-первых, понимала, что нельзя быть параноиком, и каждый из Шелби позаботиться о девочке не хуже матери, особенно Полли. А во-вторых, в такие моменты у них с Артуром было время наладить собственный быт, подумать о будущем доме, послушать пожелания друг друга. Но этой ночью Катерина почему-то упрямо не засыпала, и только под утро, пока Беатрис качалась с ней на качелях, девочка заснула. Беатрис хотела обсудить с Артуром дерево, которое она выбрала для отделки особняка, потому что, несмотря на свою вседозволенность, ей безумно хотелось, чтобы Артур любил этот дом, считал его своим и хотел туда возвращаться. Чтобы ему было там комфортно. Понимая её порывы, муж всегда с готовностью обсуждал планы и идеи, вносил свои предложения, и они вдвоем «вили гнездо» ― Полли называла это так. Но пока Катерина спала утром, Беатрис разобрала новые купленные вещи, почистила с Финном игрушки, отправила Джона в магазин за смесями, а потом все быстро ушли ― кто по делам, кто гулять с Катериной. И Артур, который помыл баночки и выкинул мусор, нашёл свою жену уже спящей. Шелби присел на край разложенного дивана и погладил жену по щеке. Он вовсе не хотел её будить, но не касаться Беатрис было выше его сил. Он постоянно касался её ― гладил по спине, по рукам, по лицу, обнимал, целовал в щеку-нос-висок. Сначала аккуратно, но поняв, что Беатрис не против и сама ждёт этих прикосновений, стал делать это чаще и спокойней. Он с облегчением понимал, что время их разлуки действительно прошло. И давал себе обещание, что больше никогда не станет причиной подобного. Беатрис вздрогнула, когда Артур ласково коснулся её маленького носика и смахнул локон со лба. Приоткрыв глаза, она улыбнулась, увидев мужа, и взяла его руку в свою. ― Сколько время? ― сонно спросила девушка, зевая. Артур провёл пальцем по её лицу, очерчивая, словно художник водит карандашом по наброскам. ― Почти ужин. Выспалась? Беатрис кивнула, а потом перевернулась и потянулась. Спина её хрустнула, и Беатрис зашипела. Девушка повела плечами, чтобы немного снять сегодняшнее напряжение. ― Болит? ― обеспокоенно спросил Артур, проведя рукой снизу позвонка вверх. Когда он коснулся особо чувствительного места вверху, у самой шеи, Беатрис шикнула. ― Давай помогу. Закатав рукава, Артур положил ладони на плечи жены и сначала стал легонько поглаживать их и разминать, постепенно переходя к шее, а затем позволил себе вольность запустить пальцы в её светлые волосы. Они были такими же мягкими, как Артур себе помнил. Он нежно массировал кожу головы, когда расслышал, как Беатрис едва уловимо выдохнула. Поведя плечами, Беатрис села и убрала волосы со спины. Наклонила голову чуть назад, подставляя её под ласковые мужские пальцы. Артур довольно улыбнулся. Его действия ей нравились. Его руки вновь спустились на плечи. Одежда при массаже была явно лишней. Лучше её снять, чтобы достигнуть максимального эффекта. — Беатрис? — Мм? — Может, снимешь верх платья? — несмело попросил он. — По-моему, ты собирался сделать мне только массаж, — по её интонации было понятно, что она ухмыляется. Артур помолчал пару минут, а потом резко выдохнул. ― К чёрту массаж. Беатрис глянула на него через плечо, но Шелби взял её за плечи и развернул. Одним сильным движением он уложил жену обратно на диван, крепко держа за плечи. Пару секунд он вглядывался в серые глаза Беатрис, словно ища в них протест или одобрение, ощущая, как быстро бьется её сердце, будто в следующий миг выскочит из груди. Артур взял её руки в свои и поднёс к губам, целуя её пальцы, ладони, запястья, жадно, ненасытно, будто не видел их целую вечность. По крайней мере, Шелби казалось именно так. ― Зачем ты опять целуешь мне руки? ― голос так притворно строг, но Артур-то знает. ― Твои руки достойны поцелуев больше, чем мои, ― взгляд у него преданный, восхищённый, и это далеко не игра. ― Ты моя женщина и моя жена. Он прерывисто вздохнул, взял её лицо в ладони и аккуратно поцеловал в нос. ― Моё золото, моё бесценное сокровище... ― шепнул, будто они не одни в комнате, в доме, в целом мире. Беатрис рассмеялась и погладила его по волосам. Артур прерывисто выдохнул и повернул головой, прикасаясь губами к её ладони. Её ласки, близость, запах золотистых волос сводили с ума. В отличие от Беатрис, ни поцелуи Артура, ни его прикосновения не отличаются нежностью. В них больше страсти, больше желания, больше несдержанности. Они подходили друг другу, как нельзя лучше составляя головокружительный контраст. И им обоим это по нраву. Он заставлял её быть смелее, она его — быть чуточку лучше, чем он являлся. Беатрис изогнулась, и Артур ловко расстегнул её платье, не переставая покрывать шею долгими поцелуями. Когда платье было расстёгнуто, он сам привстал, позволяя Беатрис снять одежду, и быстрым движением стянул с себя рубашку, быстро опускаясь вниз и целуя жену в губу. Руки у него тряслись ― было страшно отпустить её хоть на мгновение, отстраниться слишком далеко, понять, что всё это неправда, нереально. Артур прослеживает жадным движением контур девичьей ноги от щиколотки до колена, задирая тонкий подол белой комбинации, и впивается собственническим поцелуем в кожу на внутренней стороне бедра. Беатрис издаёт несдержанный стон и чувствует, как мужские пальцы только сильнее сдавливают кожу. Она тянется к нему руками, и Артур внимает этой немой просьбе, крепко целуя её в улыбающиеся губы. Он чувствует под своей правой ладонью заходящееся сердцебиение, а на плечах и спине ласковые изучающие пальчики. Ему безумно нравится её манера выглядеть невинной овечкой, но совершать при этом абсолютно противоречащие действия. Артур стягивает верх нижнего белого платья вниз к плечам, обнажая линию ключиц, а следом и грудь, беспрерывно вздымающуюся от частого дыхания. Он жадно изучает её тело губами и, добравшись до втянувшегося от напряжения живота, усмехается. — Я хочу тебя, прямо сейчас, — его губы приникают к ее, в горячем страстном поцелуе. От прежних сладких невинных ласк не осталось ни следа — Шелби вспыхивает легко, словно спичка, крепко сжимая ее плечи сильными руками, прижимая обнаженное стройное тело жены к своему. — Артур! — она улыбается, чувствуя, как разгорается теплое чувство внизу ее живота, — Ты… Он не дает ей договорить, вторгаясь языком в ее горячий влажный рот, заставляя замолчать. Разве слова сейчас так уж важны? Разве не куда важнее та страсть, вспыхнувшая между ними сейчас, которую невозможно удержать? Страсть повисла в воздухе, горячая и тяжелая. — Так возьми меня, — выдыхает Беатрис, когда он отстраняется, приникнув влажными губами к изгибу ее шеи жадными поцелуями. — Думаешь, мне нужно твое разрешение? — он бархатно усмехается ей на ушко, вызывая на коже целое облако мурашек. — Иначе, зачем бы я дала тебе его? — она усмехается, позволив легкому стону слететь с губ, запуская пальцы в его взъерошенные мягкие волосы. На это похож их брак и отношения до него. На танец. Он шагает на Беатрис, она отступает, затем шагает на него, и отступает Артур. Всегда легкое противостояние, не дающие угаснуть их страсти. Его руки сжимаются на ее талии. Иногда она почти чувствует, как кружится голова от осознания его силы и властности. Надавив большим пальцем на ее нижнюю губу и заставив приоткрыть рот, он вновь грубо целует ее, распаляясь все больше. Беатрис стонет ему в губы, и Артур отстраняется, довольно усмехаясь. Между их губами на секунду повисает тонкая, как паутинка, ниточка слюны и растворяется в воздухе. Беатрис изгибается, изящная и гибкая, словно кошка, улыбается, глядя на него. Коснулась губами влажных от его слюны губ и приподнялась, не сводя с него напряженного взгляда. Ее взгляд потемнел еще больше. ― Кажется, нам надо сравнять счет, ― Беатрис приподнимается, скользнув к нему, быстро расстегивая застежку на его штанах, — Покажи, что я твоя жена, — касается пальцами его губ и вновь страстно приникает к ним, уже сама целуя. Он улыбается. Потому он и полюбил ее, а разве можно удержаться? Запускает пальцы в ее длинные мягкие волосы, сжимая и не давая отстраниться. Да, она целует его, но Артур всегда сохраняет контроль, он всегда главный. Ее ловкие пальцы уверенно скользят по его коже, спускаются на пах, чуть сжимая, и это уже определенно запрещенный прием. То ли застонав, то ли едва не зарычав, Артур вновь роняет ее на постель, подминая под себя разгоряченное желанное тело. Властные пальцы касаются ее уже влажных бедер и он улыбается вновь, кусая ее губу. Ее высокая грудь часто вздымается от возбужденного дыхания, и он обхватывает губами ее уже предательски затвердевший сосок, посасывая и прикусывая, заставив застонать вновь. ― Не делай такое довольное лицо, — Беатрис прикрывает глаза, застонав вновь и сжимая тонкими пальцами мягкие волосы на его затылке. — Не могу не радоваться тому, что тебе нравится быть со мной, — его голос насмешлив, но низок, выдает, что и он заведен до предела. Она поднимает его голову, притянув к себе поближе, обнимает его ногами. Взгляд Беатрис скользит по его телу, по широким плечам, изгибу сильных рук, линии пресса. Бледная кожа, которую она хотела бы покрыть поцелуями. Русые волосы, в которые так приятно запускать пальцы, властные нежные губы и взгляд, этот взгляд, который воистину может свести ее с ума. Она приникает к его шее, прикусывая кожу. Артур усмехается снова, горячо целуя низ живота, поднимаясь поцелуями к груди. Она смеется, тянется к нему, заставляя поднять лицо, обнимает его ладонями, лицо своего самого любимого мужчины. — Я люблю тебя. Артур улыбается и устраивается между ее ног, касаясь щеки прохладными пальцами. — Я тоже люблю тебя. Беатрис смеется, но ее смех тонет в глубоком протяжном стоне, когда он входит в нее, сжимая ее бедра с такой силой, что к завтрашнему дню на них обязательно останутся синяки, но им обоим на это уже наплевать. Их стоны сливаются в один, взвившийся к потолку. Беатрис положила ладони на его грудь. Она чувствовала, как учащенно бьется его сердце, и осознание того, что это из-за нее, доставило неимоверное удовольствие. Беатрис немного поелозила под ним, заставляя Артура сжать зубы, чтобы не закончить все в этот же миг. Мужчина наклонился и невесомо прикоснулся к ее губам, ожидая, когда жена откликнется на его поцелуй. Беатрис чуть приоткрыла их и подалась навстречу его губам. Беатрис обхватила его лицо руками и стала исступленно целовать. Шелби снова начал двигаться осторожно, но Беатрис обхватила его талию ногами и подалась бёдрами навстречу. Голова Беатрис вжималась в подушку, волосы разметались вокруг головы. Артур уткнулся в ее шею, опираясь на локти и прижимая к себе хрупкое тело. Спустя пару глубоких толчков Артур чувствует коготки на своих предплечьях. Стоны несдержанного наслаждения. Хотя Беа отчаянно пытается заглушить их, зажав рот ладонью. Это лишь раззадоривает Шелби, так что он делает так, что даже этот её способ уже не срабатывает. Резкие частые толчки разносят жар по их венам. Она выгибается под ним, как послушная тетива в руках лучника. И зрачок в голубых глазах сужается до формы звериного. Беатрис на секунду замирает в его руках, погружаясь напряжёнными пальцами в его кожу и волосы. И Артур довольно скалится. Притянув жену ещё ближе за бёдра, он следом погружается в волну эйфории. ― Боже…. ― прохрипел Шелби. Беатрис легла, прижавшись к спинке дивана, а Артур лёг с краю, обняв девушку одной рукой. Вторая рука покоилась у него на животе. ― Я люблю тебя. Так чертовски сильно. Я действительно люблю тебя. Беатрис, шире растягивая улыбку, прячет бескрайне довольное лицо в шее Артура. О, она слушала его очень внимательно! И как приятно после стольких месяцев услышать это все снова, зная, что ты можешь спокойно ответить на это чувство. Они снова молчали. Беатрис, положив голову мужчине на грудь, разглядывала их сплетённые пальцы на обнаженном мужском торсе. Артур гладил жену по щеке костяшками пальцев свободной руки. Беатрис, удобнее устроившись на его любезно подставленном плече, крутила на палец свои светлые локоны. Через несколько минут мирного покоя, Артур наклонился и прижался ко лбу девушки губами, и слегка поворошил носом волосы на виске. Беатрис рассмеялась. ― Щекотно. ― О чем ты думаешь? Вопрос прозвучал так неожиданно, что Беа даже не сразу нашлась с ответом. На самом деле, она ни о чем не думала, а просто наслаждалась тем, что у нее есть возможность снова лежать в объятьях любимого человека, наслаждаться его ласковыми прикосновениями и поцелуями. ― О том, что это ужасно несправедливо, ― сказала она. Артур напрягся ― Беатрис почувствовала это всем телом, прижимающимся к Артуру. Да и вцепившиеся в ее плечо тонкие пальцы сложно было расценивать иначе. Беатрис помолчала еще пару минут, выдержав паузу, а потом с тихим смехом продолжила. ― Несправедливо, что девять месяцев ребенка вынашивала я, рожала тоже я, а наша дочь похожа на тебя. Шелби мгновенно расслабился, и даже шумно выдохнул. Беатрис снова рассмеялась, и тут же почувствовала легкий хлопок по бедру. ― А ты о чем? ― спросила она, поворачиваясь на бок, чтобы лучше видеть Артура. ― О том, что следующим должен быть мальчик Гилберт. Беатрис снова смеется, но в этот раз успевает перехватить руку Артура до того, как та снова со шлепком опустилась бы на ее бедро. ― Неужели? ― Да, ― просто заявляет Артур. ― Хотя, если будет девочка, тоже будет здорово. Беатрис изогнула бровь, смотря на мужа с игривым возмущением. ― То есть, теперь, когда тебе понравился вкус отцовства, я буду только и делать, что сидеть дома и рожать тебе детей? ― Ну, по выходным можешь выходить погулять, ― задумчиво добавил Артур, и в этот раз уже Беатрис хлопнула его по груди. Шелби рассмеялся. ― И зачем мне спать с тобой, если я так боюсь твоей беременности. Возмутиться на то, что ее собственные слова вернули ей, так изящно перевернув, Беатрис не дали ― Артур опрокинул ее с бока на спину, нависая сверху. С минуты Артур рассматривал ее лицо, проведя самыми кончиками пальцев по нему. Беатрис улыбнулась. — Я думала о тебе, — призналась она, глядя на него снизу-вверх. Беатрис всегда безошибочно понимала своего мужа, и сейчас поняла, что он хотел от нее услышать, какие слова ему были нужны, какие признания. — Вспоминала, как хорошо нам было вместе. Как мы были счастливы. Каждую минуту думала о тебе. Артур слабо застонал и уткнулся лбом в ложбинку между грудей. Грудь напряглась, когда ее обдало горячим дыханием. ― Прости, ― простонал он. — Это все из-за меня, прости. Беатрис запустила пальцы в его волосы и слегка потянула ― Артура всегда расслаблял эта ласка. ― Мы оба были виноваты, оба приняли поспешные решения, ― Беатрис никогда не винила Артура в произошедшем, даже если очень хотелось. ― Надевай чертово кольцо обратно, Беа, ― пробурчал он. ― Или подожди. Я сам на тебя его одену. И Артур Шелби, абсолютно голый и совершенно этого не стесняющийся, достал из кармана своих брюк обручальное кольцо, которое жена оставила в их спальне, встал на одно колено и вернул его на законное место. Беатрис широко улыбнулась, и на глазах ее выступили слезы. ― И я все еще согласна, ― прошептала девушка, потянувшись к мужу. *** Босиком по паркету всегда было удобнее. Особенно, когда он был теплым. Так практические не слышно шагов, и можно легко пробраться в какую-нибудь комнату. Папа всегда говорил, что она в своем доме должна ходить гордо, чтобы слуги слышали: хозяйка идет, но малышке так нравилось играть в мышку, что это было выше ее сил. Вот и сейчас, она шла совершенно бесшумно, держа свои нарядные туфельки в руках. Не то чтобы она хотела кого-то напугать, но так было просто приятнее. Девочка зашла в нужную комнату и прикрыла за собой дверь. Спокойно посмотрела на женщину, что склонилась над кроваткой, и вежливо улыбнулась. Обулась, и снова выпрямилась. ― Я сама его возьму, можете идти, ― строго произнесла девочка. Она была очень хорошенькой, с заплетенными в косу светлыми волосами, в темно-голубеньком платье с рюшками, которые так обожала. Женщина в черном, форменном платье с сомнением посмотрела сначала на колыбель, потом на девочку, но в итоге все-таки кивнула и тихо вышла. Девочка подошла к кроватке, забралась на специально приставленную лестницу и взяла младенца на руки. Вспомнив, как его держали родители, взяла точно так же, и аккуратно покачала. Мальчику было почти два года, в то время как девочке всего четыре, но держала его крепко и уверенно. Девочка аккуратно спустилась по маленькой лестнице, чувствуя, как обнимает ее за шею мальчик. Он вполне спокойно мог ходить сам, но ему нравилось, когда кто-то нес его. Кроме того, путь вниз пролегал через большую лестницу, которая его пугала и которую он точно не мог преодолеть самостоятельно. Девочка с мальчиком на руках вышла из комнаты, прошла небольшой коридор, спустилась по лестнице вниз и вышла на задний двор. Мальчик тут же завозился, пытаясь повернуться и рассмотреть двор, который в последние разы был таким ярким, что в глазах пестрело. Девочка посадила мальчика на кучку ярких осенних листьев, которую собрала сегодня с утра, и улыбнулась, глядя на то, как мальчик начал копошиться в них. ― Я просила Лили его забрать, ― раздался позади мягкий женский голос, и девочка развернулась. Мальчик тут же заагукал, весело замахав руками и разбрасывая вокруг себя яркие листья. ― Я собрала для Гилберта эту кучку листьев, ― сообщила малышка, улыбаясь. ― Ему же нравятся яркие листья. Вот я и решила сама принести его. Беатрис Шелби улыбнулась, присела на корточки и поцеловала дочь в щеку. ― Меня, меня! ― тут же требовательно проговорил Гилберт, заметив, что сестру поцеловали, а его нет. Он мало говорил для своего возраста, но некоторые слова знал на отлично. «Папа», «мама», «я/меня» и «сестра» были его самыми частыми обращениями, потом шли «нет/да», и разные названия вещей и пожеланий. Катерина Томасин Шелби, ровно, как и ее брат, обожали осень, хотя одной было только четыре, а второму два. Любили шорох сухих листьев под ногами. Любили запах костров и вкус запеченного в тлеющих углях сладкого картофеля. И яркий тыквенный суп. Любили сидеть у окна, наблюдая за катящимися по стеклу каплями дождя. Или идти по улице, укрывшись от этих капель большим черным зонтом. Любили запах чая, который готовил мама ― что может быть лучше для осени, чем запах яблок и корицы? Разве что, наверное, яблочный пирог. Который в семье Шелби тоже был очень частым осенним лакомством. ― Хорошо, ― улыбнулась Беатрис, поцеловав сына в щеку. Довольный тем, что мама была здесь и подарила ему заслуженный поцелуй, Гилберт отвлекся на яркую кучку листьев под собой. ― Вы будете сидеть здесь, или все-таки пойдем смотреть, как папа готовит рыбу? Катерина пожала плечами. ― Я хочу посидеть с Гилбертом. Катерина Томасин справедливо полагала, что после рождения младшего брата она стала совсем взрослой, и должна быть с ним такой же, как мама с ними. Из-за этого она даже немного обижалась на Лили ― старенькую няню, которую родители наняли ей, а потом оставили для младшего сына ― которая занималась братом. В некоторых вопросах Катерина Томасин Шелби была безумно ревнивой. Беатрис улыбнулась. ― Пойдёмте, покажу вам кое-что. Катерина, не привыкшая сомневаться в словах матери или отца, кивнула, и взяла Гилберта на руки. Мальчик протестующе крикнул, но когда сестра дала ему в руки связанные между собой листы ― яркая подделка, которую Томасин сделала со своим кузеном Чарльзом несколько дней назад ― то все его возмущения закончились. Беатрис улыбнулась дочери, и Катерина гордо приподняла подбородок. Она никогда не просила этого, но похвала родителей всегда были девочке очень приятна, и они никогда не скупились на нее. Артур возился с рыбой на гриле, но когда к нему подошли жена с детьми, он ненадолго отвлекся. ― Пришли смотреть, что там придумал папа, ― сообщила Беатрис, подмигнув мужу. ― Кажется, им уже нравится, ― усмехнулся Шелби, смотря на то, как оба ребенка в восторге начинают пищать, глядя на наполненную яркими чистыми осенними листьями белую ванну на улицу. Вчера персонал дома Шелби вычищал эту ванну, потом собирали листья, мыли их, какие-то сушили, только чтобы Катерина с Гилбертом могли сегодня покопаться там. Артур и Беатрис каждое воскресенье пытались провести с детьми. Это было необязательное, но очень желательное условие, потому что в последние недели редко когда Шелби могли собраться вместе надолго. На ужины и обеды они старались собираться вместе, но иногда Артур был слишком занят делами компании Шелби, поэтому дети чаще были с матерью. Беатрис заняла позицию мудрую, но дальновидную ― она держалась подальше от дел Шелби, но при этом имела представления обо всем, что происходило в компании, не попрекала Артура отсутствием, и приучала детей к необыкновенному образу жизни их отца. Артур не уставал говорить, как ему с ней повезло. Иногда Беатрис кипела изнутри, и закипала до такой точки, что была готова сжечь чертову компанию, но Артур, улавливая изменения в поведении жены, быстро придумывал, как успокоить ее. Поэтому Беатрис и нравились ясные и теплые осенние воскресенья, когда все были дома. Особенно, когда можно проводить время в собственном дворе. Сидеть на качелях, с удовольствием наблюдая, как муж разжигает огонь в жаровне, и как резвятся в наполненной листьями ванной дети. Они с Артуром решили запечь на решетке куски сладкого картофеля с крупной сайрой, за которой он рано утром специально посылал слуг на рынок. Когда ее есть, как ни сейчас? ― Сначала будем жарить рыбу или батат? ― раздувая огонь, Артур обернулся к жене. ― Я думала, с самого начала положить на дно картошку, а когда огонь прогорит – рыбу на решетку. Папа всегда так делал, ― Беатрис поднялась с места, одернула край своей блузки. Нужно было зайти в дом и принести с кухни подготовленные продукты, ― А кое-кто сейчас уснет, ―удовлетворенно заметила она, с улыбкой посмотрев на сына. Беатрис не стала укладывать его на дневной сон пару часов назад, чтобы он побыл с семьей, и мальчик уже клевал носом, устраивая голову на коленях сестры, которая крутила венки из листьев и напевала цыганские колыбельные. ― Заснет – унесу в кровать, ― улыбнулся Артур, возвращаясь вниманием к занимающемуся в жаровне пламени. ― Тебе свитер принести? ― Беатрис встала за спиной мужа, аккуратно погладила его плечо через ткань поношенной черной рубашки, будто специально созданной для работы во дворе или вот такого «дикого» приготовления семейного обеда. Погода была более чем просто теплой. Но порой поднимался довольно неприятный ветер, так и норовящий пробраться под одежду. ― Мне и так жарко, ― он кивнул на жаровню, обернувшись к жене, ласково обнял ее за плечи, быстро коснулся губами ее щеки. ― И меня поцелуй, ― Катерина Томасин, обиженно надув губу, потребовала к себе внимания отца. ― Иду, хорошая моя, ― Артур подошел к дочери и поцеловал ее. Беатрис улыбнулась и зашла домой. Артур знал, что он хороший отец. Несомненно ― лучший из многих. Но так же хорошо он знал, что большая часть заслуги в том, какими растут их дети, принадлежит Беатрис. Она проводила с ними дни, занималась сама, присутствовала почти на всех занятиях с необходимыми преподавателями. Внимательно следила за тем, что нравится дочери и сыну, чтобы вовремя подметить и скорректировать моменты, которые могут принести проблемы в будущем. Да, Катерина Томасин и Гилберт Артур были еще очень малы, но Артур уже сейчас объективно видел разницу в поведении собственных детей и многих других их сверстников, с которыми он сталкивался время от времени или постоянно. И разницу эту приписывал исключительно к заслугам жены. Когда миссис Шелби вернулась, Гилберт уже дремал в люльке, а его сестра сидела рядом, продолжая свой венок. ― Я не хочу, чтобы его уносили в кроватку, мамочка, ― объяснила Томасин с улыбкой. ― Пусть он побудет с нами, даже если спит. А еще папа сказал, что картошку уже можно класть в угли, ― Катерина протерла перепачканный сажей нос кулаком. ― Где ты уже успела измазаться? ― Беатрис покачала головой, выкладывая на столик рядом с жаровней сладкий картофель и лимонный сок, которым можно было сбрызнуть рыбу. Талант найти грязь везде ― даже там, где ее в принципе быть не могло, дочка определенно вытащила из ее собственного детства, и не могла ничего с ним подделать, хотя отчаянно строила из себя леди как мама, тетя Эйда и бабушка Полли с тетей Бекки. Хотя ― кто знает, каким сорванцом был в ее годы Артур? Жизнь в цыганском таборе явно не располагает к опрятности. И по редким намекам Полли, которая веселила детей рассказами о детстве папы, старший Шелби был тем еще сорванцом, но с красивыми невинными глазками, за которые ему многое прощали. Подтверждая ее мысли, Артур громко хмыкнул. Он позвал Катерину, и они вместе забросили свертки из фольги горящими углями. Возможно, девочка была еще маловата для таких занятий, но Беатрис не волновалась. Знала, что муж никогда не допустит, чтобы с дочкой что-то случилось. Гилберт спал, сладко причмокивая во сне. Мать не стала его тревожить. ― Тебе еще чем-то помочь, папа? ― деловито поинтересовалась Катерина, сдув с лица растрепавшиеся пряди пшенично-золотистых волос и посмотрела на отца его собственными небесно-голубыми глазами, при виде которых Артур всегда забывал о всякой строгости. Так было с ее матерью, так же было и со старшей дочерью, и грозило быть с Гилбертом, хотя сына Артур собирался воспитывать немного иначе, чем дочь. ― Нет, малышка, ― Артур наклонился и чмокнул девочку в макушку. Ему довольно сложно было на первых порах проявлять любовь к своим детям поцелуями, объятьями, какими-то ласковыми словами. Более-менее он освоился только к рождению Гилберта, и когда видел, как усиленно Катерина строит из себя серьезную леди испугался, что где-то допустил ошибку. Но жена его успокоила: девочка, как и все дети, просто пыталась подражать своим родителям, а для Томасин образцом была ее мама. Так что Артур ничего не испортил, просто дочь сама по себе была такой собранной и серьезной… когда не прыгала зайцем по дивану вместе с Чарли, разбрасывая подушки по всей комнате. ― Можешь заняться своим венком. Уверен, он очень пойдет к твоему милому платьицу. Комплименты дочери он делал на том же уровне, что и жене ― оказалось, четырехлетняя Катерина желает слышать от него тоже, что и ее тридцатичетырехлетняя мама. Вот и сейчас ― Катерина мило застенчиво улыбнулась, расправляя свое платье, и с довольным видом вернулась на свое место. Беатрис подошла к Артуру, и обняла его за талию. Шелби развернулся и бегло поцеловал жену в лоб. Она обожала своих детей и ни за что не поменяла бы эти семейных воскресений на что-то другое. Но время, проведенное наедине с мужем, ценила невероятно. Все сильнее, чем большего внимания требовали их дочка и сын. Да, у них была няня, но Лили исполняла больше функцию личной горничной, потому что Беатрис предпочитала сама справляться со своими детьми. Или когда они оба нужны были для решения дел компании, тогда Лили тоже оставалась с двумя маленькими Шелби. Хотя, Катерина была не по годам сообразительная, и спокойно относился и к няне ― в отличие от Чарльза, который не мог видеть рядом с собой чужих женщин, когда мама была дома ― и к тому, что родители иногда уезжали вдвоем на день или даже два. Лили потом рассказывала, как Катерина заботится о младшем брате, и это успокаивало родительские сердца. ― О чем ты думаешь, муж? ― шепотом спросила Беатрис. Артур вспомнил январь 1912 года. Вспомнил легкий снег, и какой красивой на его фоне казалась Беатрис в белом платье. Она была как виденье из сказки, легкая и прекрасная, и Артур боялся ее потерять. Вспомнил, как восхищенный гладил ее пышные, золотистые волосы в первую брачную ночь, как с упоением целовал ее и ласкал, как говорил о своей любви. Вспомнил, как они учились быть родителями, как переехали в новый дом. Нужно было учиться быть родителями и не терять в каждодневной суете семейного быта друг друга и свою любовь. С этим они справились замечательно. С самых первых дней после рождения Катерины Томасин у ее родителей было странное ощущение. Словно эта маленькая девочка ― продолжение их любви ― всегда была здесь, с ними. Да, поначалу они не умели по первым звукам плача определять, чего хочет ребенок. Страшно боялись сделать что-то не так. Каким-то неловким движением своих ― ставших внезапно такими огромными ― рук причинить боль этому крохотному хрупкому созданию, дороже которого сразу и на всем свете не стало. Однако, Беатрис и Артур быстро учились. Вскоре стало понятно, что плач «я голодная» совсем не похож на плач «я мокрая». И их оба никак нельзя перепутать с плачем «хочу на ручки» или «мне больно». Артур вспомнил, как в их семью пришла радостная весть о скором прибавлении. Беременность была непростой. Гораздо сложнее первой, когда все проблемы Беатрис сводились к токсикозу, повышенной любви к кислым продуктам и отекам ног. После рождения Гилберта Артура Шелби тоже было не до этого. Они снова учились. Учились быть родителями болезненного ребенка, на которого, казалось, просто дыхни лишний раз и приветствуй всю компанию: сопли, кашель, температура, горло. А иногда ― под настроение ― еще и осложнения на уши. Учились при заботе о младшем не допускать чтобы старшая подумала: родители стали любить ее меньше. Даже если эта самая старшая первая бросала свои игрушки и бросалась в соседнюю комнату к брату, вместе с мамой ночами не спала, укладывая болеющего мальчика, или даже сама хозяйственно прохаживалась по дому, как мама. Артур и Беатрис учились выкраивать время только для нее одной, ведь все равно она была их маленькой дочерью. Пусть совсем немного. Пусть это будет просто несколько минут с мамой, пока они ухаживают за цветами в саду. Пусть папа взял ее к себе в кабинет, чтобы только вдвоем почитать книгу. Но у их девочки было время, которое принадлежало только ей. Заново учились находить время для самих себя и своих чувств. Даже когда к вечеру мечтаешь только завалиться спать, даже не раздевшись и все чувства сводятся к тому, чтобы, уже засыпая, найти руку того ― второго человека, который на самом деле никакой не второй, а лучшая, необходимая часть тебя самого ― и крепко сжать. ― О том, что 1912 самый счастливый год в моей жизни, жена, ― заявил он. ― Ведь тогда я женился на тебе, и благодаря этому у нас теперь есть все это. Беатрис довольно улыбнулась и тихо рассмеялась Артуру на ухо. Сегодня они проведут чудный день со своими детьми, вечером посидят в гостиной, читая книгу или слушая старые пластинки, потом вдвоем уложат детей ― сначала Гилберта, потому что старшая сестра любила укладывать младшего брата, потом Катерину. Потом уйдут к себе в спальню и займутся любовью, а после будут долго лежать, обнявшись, наслаждаясь теплой ночью и радуясь тому, что все сложилось именно так, а не иначе. После того, как родился Гилберт, Артур волновался, что Беатрис передумала заводить еще одного ребенка ― с непривычки разрываться между сыном и дочери поначалу было сложно, но зато теперь они оба были уверенны, что еще один Шелби в этом доме точно появится. Они справились. И все действительно было хорошо. Этих воспоминаний было очень много. Но они каждый день создавали новые. Артуру и Беатрис Шелби было здесь очень хорошо все эти годы ― в их доме, который они выбрали сразу после рождения своей дочери, где она сделала первые шаги, где появился Гилберт, где они переживали болезни и здравие, горе и счастье, богатство и бедности. Вот эту память они хотели сохранить навсегда. Память о семье, которая у них на самом деле есть. Но им будет хорошо везде, где они будут вместе.