либерти: ossa per viam

            

Если за тебя умирают, значит ты ценнее для них собственной жизни.

       Как бы ему хотелось, чтобы птицы умели приносить вести с далёких земель, мчась быстрее ветра к беспокойному сердцу Севера, что остаётся в мучительном томлении ожидания хотя бы слова. В ладони Тэхёна зажата подвеска, принадлежащая королю, найденная Вигмаром и посланная в замок, как весть об окончании битвы, исход которой остаётся сокрытым от родных земель, куда воины не возвратятся без своего короля, сокрытым от народа, от приближённых. От возлюбленного супруга, что даровал Северу наследника. С янтаря светлых очей не сходят кристаллы чистых слёз, лунный король Севера стал совсем бледен, лишённый сна и всякого тепла. И удерживает его от гибели лишь данное супругом слово, чей путь всегда будет заканчиваться на нём, и дитя, рождённое клятвой любви. — Ваше Величество, — голос, отзывающийся в душе слабой привычкой присутствия опоры в виде преданного фрейлина Яна, взывает светловолосого покинуть бурю собственных мыслей и внемлеть ему. — Вы совсем плохи, вам надобно предаться сну, дабы не потерять оставшиеся силы. — Разве я не приказал приготовить мне лошадь? Клятва была дана наследником Луны – если его супруг пропадёт, он и камня на камне не оставит от пройденных королевств, обернётся Дьяволом Севера и поглотит весь свет, пока не найдёт его. — Прошла лишь полная ночь с ваших родов, вы слабы, — молвит Ян, ослушавшись приказа юноши. — Вы вольны лишить меня жизни, ибо я не предам свою клятву Лорду. Я не позволю вам покинуть замок. И просил Чон О́дина сберечь птенца и его дитя, не дать им пасть, как когда-то поклялся не позволить случиться этому он сам. Север обязательно сбережёт сердце его короля. Душа, залитая болью отсутствия всяких вестей, рвётся к свободе, изнывает в мольбе увидеть возлюбленного, обойти весь свет, но вновь увидеть контраст взора, наполненного любовью, почувствовать собранные годами шрамы на тёплых ладонях, прильнуть к груди, что скрывает от всяких бурь. Тэхён молит небеса сохранить ему сердце, удерживая в руках новорождённого наследника Севера, что не успел узреть отца своего. Юноша с усилием отводит взгляд от горизонта своих владений, являя Яну переполняющую его боль, которую сдерживает лишь дитя, что так похоже на короля, и остатками сил тела, но не разума, вновь твердит приказ: — Приготовь мне лошадь, — по бледным щекам спадает оголяющая душу слеза омеги, чья утрата не позволяет ему дышать, — и не вставай у меня на пути, Ян. Не превращай меня в дьявола раньше, чем тому суждено случиться. Ибо юному королю остаётся лишь шаг, чтобы обернуться для света посланником Смерти. Открытая истина, которую узнал Тэхён, когда увидел подвеску, поведала о безызвестности места нахождения Лорда, о его падении с каньона Фьядрар-глюфýр, поисках оставшегося там войска, что поклялось не возвращаться на родные земли Севера без своего короля. Юноша начнёт свои поиски оттуда, обойдёт всю реку от её истока, не позволит затянуться ей льдом, пока не будет уверен, что Лорда нет в её объятьях. Он пойдёт тенью за возвращающимся войском королевства дальних берегов, восстанет перед его властителем Дьяволом, сокрушит весь свет, если придётся найти сокрытого. Слабое шевеление пробудившегося дитя завлекает внимание светловолосого, усмиряет бурю тягостных мыслей, напоминает о том, что Тэхён должен сохранить – наследника Севера, сердце, созданное из двух, покрытых шрамами. Это ещё совсем невинно и чисто, не познавшее осознанных чувств и боли. Слёзы дитя требуют тепла и любви, которое наследник ощущал через поцелуи отца, через тепло ладоней своих королей и заверения в безграничной навеки любви. Наследник помнит их голоса. Дитя поднимает веки белёсых ресниц, открывая свой взор самой бездны души короля Севера и заставляя Тэхёна услышать крошечное сердце, бьющееся кровью своего возлюбленного. Это дитя – дарованная небесами свобода. — Вы не сможете странствовать с ним, — отрезвляет покрытое терзаниями сознание Ян, не оставляя юноше выбора. — Не лишайте это дитя любви обоих королей. Фрейлин более не взывает к терпению возлюбленного Лорда, оставляет его в покоях, ослушиваясь приказа и не тревожа замок сборами похода – Тэхён должен остаться подле наследника. И, прикрывая дверь, Ян замечает в коридоре Тэкгёна, ожидающего выхода фрейлина – мужчина не получил и доли свободы от желаемого отмщения Чону. Впервые Тэкгён шёл на Север с целью вернуть младшего брата, отомстить за среднего, изничтожить Дьявола, но был остановлен омегой, заверяющим в чувствах к королю. В тот час наследник торгового королевства был остановлен, но не убеждён в раскаянии Дьявола, не желал его прощать и считал, что лишь смерть искупит его вину. И в сей час, лицезрея невыносимые страдания своего младшего брата, Тэкгён осознал, почему Дэхён даровал ему свою жизнь, ибо без него он не смог бы дышать. Тэкгён отталкивается от стены и покидает коридор, намереваясь исполнить желание Дэхёна – вернуть Тэхёну свободу, заключённую в короле Севера.        Громкий звук рога заставляет обессиливший рассудок возвратиться из забытия, поднять отяжелевшие от слёз веки, узреть в свете ранней синевы утра своё дитя, мирно покоящееся рядом, и услышать голос народа. Юноше кажется, будто собственное сердце остановилось, когда он осознаёт, что слышит плач от возвращающегося войска, кое О́дину клялось не ступать на земли родные без своего короля. Тэхён в неверии истины происходящего заставляет себя подняться, забывая о собственной слабости, ощутить голыми ступнями прохладу полов и обернуться на прибывшего в покои фрейлина, пребывающего в смятении, что не прочесть по взгляду. — Он здесь, — молвит Ян, сам не ведая истины, дабы облегчить тяжесть неизвестности юноши. Следующие мгновения даются Тэхёну потерянностью, его дрожащие ладони касаются дитя, которого он не может оставить одного, но слышит заверение фрейлина, дабы юный король поспешил и оставил наследника ему. Под потолками коридоров не видно тени Валькирии, верного беркута, сопровождающего своего короля и подчиняющегося его слову, Тэхён не слышит гóлоса, отзывающегося трепетом в груди, а потому шаги, выводящие его из темноты стен на свет перед открытыми вратами замка, отражаются громкими ударами собственного сердца. Они смотрят друг на друга. Север погружается в молчание встречи своих королей. Короткий вдох перекрывают скорые шаги приближения к мужчине, который не в силах ступать по тверди земли сам, его держат под обе руки верные воины и отпускают по приказу, когда юноша близится. Тэхён страшится пасть в израненные переломами объятья и лишь подхватывает Чона за скулы, предаваясь слезам облегчения. Мужчина оступается, почти падая в руки своего возлюбленного, желает попросить его не плакать, ибо он вернулся живым, но ощущает недостающее тепло, пустоту любимых форм супруга, когда касается его талии. Чон не в силах услышать о рождении наследника, он едва ощущает тепло любимых ладоней, когда Тэхён удерживает его в своих руках, не позволяя ему пасть, пока слуги немедленно начинают приготовления для лечения ран – одну залечить не смогут. Альфа оседает на колени перед юношей, ощущая покидающие свою плоть силы, падает на плечо возлюбленного, успевающего подхватить его, и перед погружением во мрак слышит плач, взывающий короля приказом открыть глаза. Впереди Ян держит на руках преждевременно рождённого наследника. Их сердце.

⚜ Сердце Севера ⚜

       Резкое пробуждение Тэхёна сопровождается частым дыханием, почти испугом, когда ладони не находят подле тепла, но душе не дают предаться кошмару, немедленно позволяя жаждущим ладоням обрести ответ. Омега ощущает поцелуй на тыльной стороне, заверяющий в своём присутствии мужчины, открывает веки и видит супруга, сидящего подле на постели. — Тебя одолевают кошмары? Чон касается светлых волос, прилипших страхом ко лбу возлюбленного, и любовно убирает их, отгоняя воспоминания дурных сновидений. Тэхёну не надобно предаваться волнениям, мужчина оберегает его от всяких потрясений, но не в силах уберечь от беспокойств сна. — Мне видится во снах твоё возвращение, — признаётся светловолосый, ощущая щекочущий поцелуй под ключицей, скользящий к груди и останавливающийся на небольшой округлости его живота. Короли Севера ожидают рождения четвёртого дитя. — Пятнадцатый год прошёл, — вполголоса произносит Чон, не подозревая, что возлюбленный всё ещё хранит в памяти день его возвращения с битвы. — Словно оно было прошлым утром. Чонгук никогда не расплатится за ту боль, что причинил Тэхёну уходом на битву, а потому держит свою клятву по сей день и не покидает без надобности Север, оставаясь подле дарованной ему О́дином семьи. Тот Дьявол не заслуживал жизни и покоя, но их даровал маленький омега, однажды проявивший к нему любопытство. И потому мужчина вырвал из груди собственное сердце, протянул юноше и дал ему клинок, чтобы погибнуть лишь от его руки. А птенец соединил его со своим, после разделив на четыре маленьких. Эта легенда передалась путниками в самые дальние уголки света, взрастив любопытство к королям Севера, что привело бесчисленное количество душ в их земли. Этот союз возродил Север, даровав ему несокрушимую силу. — Уже полдень? — Тэхён замечает лучи Солнца, касающиеся постельных тканей, хранящих страсть супругов, и понимает, что Чон вновь не позволил никому тревожить его покой. — Сегодня прибудут гости, почему ты… — Оставь эти беспокойства, — просит Чонгук, любовно оглаживая горячую после сна щёку возлюбленного, — ты несёшь в себе нечто важнее, чем приготовления ко встрече гостей. Мужчина обесценивает род крови, титулы и власть всего света рядом со своим возлюбленным, ибо ничто не имеет подобной ценности в глазах короля Севера, как его супруг. Разве что шестнадцать лет назад впервые за долгие года Чон внемлел приказу, опущенному не из уст омеги, покорившего Лорда, а плачу наследника, призвавшего короля жить. И тогда Чон стал делить своё сердце на двоих. Тэхён ощущает прикосновение ладони к нерождённому дитя и зарывается пальцами в смоляные волосы мужчины, осыпающего поцелуями четвёртого из наследников, как всех предыдущих приветствует его в новый день, каждому даря свою любовь и перед каждым склоняя свои колени. Ладонь плавно стекает по изгибам тела, изученном долгими годами, очерчивает бёдра и подхватывает под коленкой, заставляя Тэхёна вновь пасть на подушки. — Безупречный, — шепчет Чон, до сей поры не находя ни единого изъяна, — перед тобой хочется преклонять колени, — мужчина укладывает ноги возлюбленного на свои бёдра, — тебя хочется возносить, — приближается, склоняясь к самым губам и опаляя их шёпотом признания: — ни один король не обрёл твоего величия. Тэхён улыбается прежде, чем уложить ладони на покрытые следами прожитых лет скулы мужчины и притянуть его к поцелую, что остаются так же сладостны, как первые, так же трепетны, как те, что признавались в чувствах, так же желанны, как в то время, когда легенда Севера взяла своё начало. О любви королей слагают песни, поют их ночами, когда Луна-блудница освещает торговые пути Севера, приглашая путников остановиться на процветающих землях, ныне известных всему свету. Истину имени наследного короля явил нынешний супруг, пришедший на ледяные земли пленником, но оставшийся возлюбленным, открывший запертые скорбью и предательством врата. На чьих-то устах маловерных всё ещё звучат проклятья сказаний о Дьяволе, но то не имеет прежней силы – Север более не опорочить. Разливающийся по телу жар заставляет вобрать в грудную клетку больше воздуха, разомкнуть губы в неторопливом глубоком поцелуе, что обретает силу страсти супругов. Тэхён притягивает мужчину ближе, не желая покидать постель в этот поздний час, хочет насытиться теплом, поцелуями, ласками, по которым предаётся тоске всякий раз, находясь вдали, и потому Чон возвращает всё долгими встречами в уединении, кои стали так редки. Несколько перебойных ударов в дверь заставляют омегу слегка разочарованно сдвинуть брови, облизывая отпущенные ласками губы, он встречается взглядом с мужчиной, который оставляет беглый поцелуй, обещая, что позже утолит жажду ласок супруга. Чон поднимается, переводя взгляд на дверь, из-за которой в покои входят двое юношей и в глубоком уважении склоняют головы перед королями. — Наше почтение, — в единый голос приветствуют молодые альфы, младший из которых не удерживается в должных манерах и подбегает к светловолосому, касаясь округлостей живота и оставляя громкий поцелуй. — Моё почтение, братец! Тэхён не сдерживает счастливую улыбку, касаясь тёмных волос третьего, младшего рождённого наследника, которому ещё нет шестого года, а после переводит янтарь к среднему, второму наследнику, собравшего все двенадцать зим Хёда. Молодой альфа пытается не предаваться тем же нежностям, что и младший, остаётся в прямой осанке перед королями, желая походить на своего отца. — Вы принесли вести? — интересуется Тэхён, невольно замечая взгляд, которым Чон смотрит на своих сыновей. Гордость. Любовь. Воспитанный Дьяволом, Чон избегает тех же тягостей для своих наследников, учит собранной годами мудрости, держит их в строгости, позволяя лишь возлюбленному баловать альф любовью, находя в той любви Тэхёна когда-то царившую на Севере любовь Вииды. Этот омега рождён королём по силе своей, и он им стал. — Он собирается предать сестру! — опережает донесение младший. — Разве предательство – не худший проступок, который только может совершить душа?! — То не предательство, если она сама нарушила слово! — заверяет старший, не замечая угасающую улыбку Тэхёна, догадавшегося о следующих словах. — Она сбежала с Эвой к варварам в порт! И если моё желание уберечь её – предательство, я понесу наказание, мой король! Омега не успевает поддаться беспокойствам, как ощущает тепло ладони мужчины, накрывшего его, переводит взгляд, наполняющийся страхом за первенца, но не прерывает беседу Лорда. — Предательством было бы ваше молчание, — поясняет Чон, — ибо ваш король запретил ей туда ходить. Ступайте и найдите главную фрейлину, велите ей заняться обеденной трапезой, о сестре не беспокойтесь. Тэхён слышит в голосе мужчины спокойствие, будто ему было известно об этом до прибытия сыновей, а потому терпеливо ожидает ответа, дабы не терзать собственную душу. Он пытается уберечь дитя своё от собственных ошибок, но именно старшей наследнице была дарована жажда свободы, которой был поглощён второй король Севера. — Эвелин не позволит ей сбежать, — заверяет Чон, признаваясь, что ранее уже знал о побеге принцессы с её фрейлиной. — Вигмар уже послал за ними Вéстара, они прибудут к встрече гостей. — Поговори с ней, — просит Тэхён, ощущая, как теряет доверие дочери, которая не в силах поверить в желание всего лишь уберечь её. — Она ощущает себя птицей в клетке, и мне эти чувства знакомы, но разве я требую от неё слишком много? — Не беспокой своё сердце, — Чонгук склоняется, оставляя клятвенный поцелуй на виске омеги. — Она поймёт. Чон во взгляде возлюбленного ищет покой, но того не находит – то, что приходится хранить эти долгие годы, всё ещё оседает тяжестью в сердце Тэхёна, сожалениями, виной и терзаниями страха, что однажды расплата придёт дьяволом с дальних земель не по его душу. Он всё ещё не простил Северу то падение.

⚜

— Это плохая идея, — неуверенно озвучивает своё предположение фрейлина, замечая взгляд юной девы, которая натягивает капюшон мантии, скрывающий её волосы, поцелованные Лунным королём. Взгляд чёрных, словно небеса ночей самых холодных зим Хёда, глаз устремлены на вождя варваров, встречающего прибывшие суда с далёких земель. Дыхание девы учащается от предвкушения задуманного плана, и слышит она зов бескрайних вод, что приносит ветер, лаская рассыпанные веснушки на щеках. — Хьёрдис обожает меня, — уверенно заявляет световласая, оборачиваясь к Эвелин, своей верной подруге, что была воспитана фрейлиной для первенца королей. — Он не позволит навредить мне, если нас поймают. Сам Лорд Севера во мне души не чает! Кто посмеет обличить меня в коварстве? — Король Тэхён. Дева несдержанно вбирает носом воздух, являя своё недовольство данному королём запрету на похождения, ибо её, как первенца, баловали всеми известными свету дозволениями, редко были с ней суровы и строги, а потому ничто не способно остановить наследницу от задуманного. Первая принцесса Севера жаждет покорить бушующие воды морей. — Мой король слишком опекает меня, — оправдывает запрет световласая, возвращаясь к надсмотру за портом, — а ведь он тоже однажды сбежал из замка и встретил Лорда. Так ли дурно нарушать приказы, Эва? — Дурно, — раздаётся позади юношеский голос, заставляющий дев обернуться и увидеть верную тень, следующую за ними всюду. — Вéстар, — приветливо улыбается принцесса, — ты прибыл составить нам славную компанию? А, моя гончая? Дева не упускает возможности нести отмщение за отца своего, ибо Вестар – первенец Вигмара и Альвевы, верно служащий ныне принцессе Севера. — Лорд приказал привести вас обратно, — непреклонно твердит указ юноша, не доставляя деве удовольствия своей злости на очередную гончую. — Тогда попробуй поймать. В один миг принцесса срывается с затаённого места и бежит точно к судну, решительно настроившись пробраться на пустующий корабль, откуда ранним временем назад сошли прибывшие путники. Любопытство – не грех, коли не касается оно про́клятого, а дева всего лишь жаждет свободы путешествий по водам, завлекающие её своей силой, подобной силе любви её королей. Наследница Севера уверенно пересекает порт, скрываясь в тенях построек и товара, сложенного деревянными просыревшими ящиками, опускается за последним и осматривает трап, подле которого курит трубку один из стражей. Световласая натягивает капюшон ниже, ощущая охватившее чувство свободы, двигающее её вперёд, разбегается и прыгает с тверди порта, хватаясь за один из спущенных швартовов. Лорд взрастил её охотницей, обучил стрельбе из лука, воспитал в ней ловкость и бесстрашие, чем пользуется ныне дева, чтобы тенью ускользать из замка и пробираться на чужие судна. Дева забирается на палубу, ощущая твёрдость досок под сапогами, поправляет одеяния своей фрейлины, что пришлись ей по размеру, и ступает к штурвалу, предаваясь мечтам однажды стоять здесь не как птенец, пробравшийся на чужое судно. Световласая складывает пальцы в уголках персиковых губ и коротко свистит, подзывая к себе смотрительницу небес, что немедленно опускается к своему властителю – белый филин, найденный девой подстреленным в лесу, стал ей верным другом, обученный приказам. Сердце Севера находит отражение в своих королях. — Как тебе здесь, Валькирия? — наследница проводит под загнутым клювом птицы, касаясь другой рукой когтя, покоящейся подвеской на своей шее – она служила Лорду символом спасения, и была дарована той, кто спас его, приказав жить. — Неужели, я никогда не смогу расправить свои крылья, как ты? Филин, ныне служащий лишь одному хозяину, насторожено крутит головой, точно чует приближение стражи, но то не вызывает страха в душе юной, ибо ведает она истину, запечатанную словом короля – никто не смеет касаться Сердца Севера. Тоска окутывает наследницу осознанием скорого побега с судна, а потому она проводит ладонью по штурвалу, который не может держать в своих руках, и приносит свою клятву богам. — Однажды я обязательно сбегу, — ветер раскачивает ткани одежд, наровясь стянуть капюшон и обнажить титул проникшего на судно нарушителя. — Да будет Вар свидетелем – я стану свободной. Громоздкие шаги прибывшей стражи заставляют деву поспешить, ибо за ней также гонятся собственные слуги, не смеющие нарушать приказа Лорда, и разбегается по палубе, прыгая к порту и сливаясь с филином в едином полёте порыва ветра. Приземление на сложенные ящики привлекает внимание стражи, звучат громкие приказы поймать нарушителя, поднимают на улицах варваров шум. Вызывают на лике прекрасном улыбку. Народ расступается в стороны, в недоумении провожают беглеца взглядами, не замечая в небесах следующего филина, что тенью летит над Сердцем Севера. Дева следует через оживлённую толпой местность рынка, хватает по пути фрукт с дальних земель и сворачивает с улицы, скрываясь меж теней переулков. Летнее Солнце сюда не проникает, никто не увидит поцелованные Лунным королём волосы, цвета серебра ночных вод, а потому юная душа теряет бдительность, оборачиваясь и кусая сладкий плод. Внезапно дева запинается, проваливаясь в яму земли, заваливается назад, зажмуриваясь в ожидании болезненного удара, но того не случается, потому как позади её подхватывают, не позволяя пасть. Твёрдость чужих рук сжимает хрупкие плечи, спрятанные под грубыми тканями одежд, наследница запрокидывает голову, дабы увидеть своего спасителя, но и этому не позволяют случиться, подхватывая её и поднимая. Дева ощущает спиной твёрдость построек, к которым её прижимают и делают шаг ближе, сокращая дозволительное душам расстояние и скрывая в тени от преследующей неподалёку стражи. Чужое тепло окутывает юную душу, чёрный взгляд поднимается по очертаниям обыкновенной рубахи, открытым ключицам и острым скулам, от которых вьются волосы к необычайно голубым глазам юноши, держащим руки по обе стороны от принцессы. Их взгляды на миг встречаются, опаляют друг друга чем-то отдалённо знакомым, но в то же время чужим, яростным и… свободным. — Не собираешься отойти? — хмурится дева, ощущая, как в грудной клетке не остаётся места воздуху – её заполняет запах морей стоящего перед ней незнакомца. — На Севере не принято благодарить за спасение? — без лести молвит юноша, не следуя скрытому приказу. — Раз уж тебе неведано, кто пред тобой, я отпущу тебе эту грубость. — Поступлю так же. Альфа делает шаг назад, бегло осматривая взглядом привычные одежды фрейлин, а потому понимает высокомерие королевской служанки и не держит злобу на глупое создание. Ему нет дела до простых душ, ибо время, дарованное ему, совсем коротко. — Раз уж ты в долгу передо мной, — юноша поправляет меч в ножнах и поднимает выроненную карту, ничуть не служащую правдой ему, — не окажешь любезность проводить меня до замка королей Севера? — Ты прибыл на сегодняшнее празднество? — наследница показательно поправляет свои одеяния. — Я прибыл увидеть воочию королей, о коих слагают легенды, и не ведал, что сегодня намечается празднество. По какому случаю Север одарен любезностью Лорда? — Не предавайся волнениям, приглашения тебе не потребуется, — заверяет световласая, с грустью находя взглядом уроненный сладкий плод. — Пускают даже бедняков – в зале королей нет титулов. На лице альфы проскальзывает усмешка, он складывает карту и оставляет язвительные слова без внимания. Глупое создание. Наивное и глупое… но стойкое, как натянутая тетива лука, решительное, как наконечник стрелы, жаждущий вкусить кровь плоти. Чужаку неинтересно, отчего деву преследовала стража, ибо он сам скрывается в тени, а потому наследница проявляет любопытство и убирает руки за спину. Юноша не похож ни на одну из кровей союзников Севера, его черты не напоминают знакомых принцессе лиц, но и по гранённой осанке, высокой речи и внешнему одеянию не сказать, что чужестранец носит титул ниже какого-нибудь знатного купца. Оттого деве любопытно становится, за какой надобностью на Север пожаловал этот чужестранец, и соглашается провести путника к замку королей. Следуя по улице, альфа рассматривает светлые локоны, спадающие из капюшона мантии, прямую осанку, уверенный шаг и замечает тень от летящего над землёю филина, что свысока за ними наблюдает – ждёт приказа, а тот не слетает с уст наследницы Севера, облачившейся в одеянии фрейлины. — Могу ли я узнать имя того, кто… — дева на миг замолкает, терзая губу, чтобы набраться сил унять свою гордость, — кто спас меня? Шум улицы растворит сказанное в пыли дороги, никто их не услышит, а потому и места волнениям здесь нет. — Рамóнд, — покорно отвечает юноша, ступая неслышными шагами за девой. — Моё имя для тебя всего лишь звук. Я утолил твоё любопытство? — Моё любопытство не утолить всеми ответами света, — принцесса оборачивается, следуя по улице спиной. — Кто ты такой, если твоё имя для меня – просто звук, и твои очи не нашли в моих очертаниях следов моего рода? Глупое, наивное создание слишком любопытное для слуги королей. — В родных землях меня называют дьяволом, — молвит альфа, заманивая любопытство наивной души ближе. — Так звали Лорда, нынешнего короля, пока его имя не стало открыто устами третьего принца торгового королевства. — Ты хорошо осведомлён истоками рассвета Севера. — Пришлось искать ответ, почему меня называют дьяволом. — И почему же? Рамонд делает на два шага ближе, сокращая расстояние перед юной девой, что останавливается, намеренно позволяя этой близости случиться, и касается тканей мантии, медленно обнажая род, венцом Луны надетый на наследницу. Коварна Судьба к детищам своим, сводит она души начертанным с рождения путём, не многие способны сойти с него. Одному удалось, и то проложило новый путь. Путь по костям. Но не дано любопытствующей душе услышать ответа, потому как их окружает стража, выследившая коварную душу, планирующую воровство на судне, двое мужчин хватают деву за плечи, не позволяют вновь ускользнуть, отчего раздаётся лязг обнажённого меча юноши. В глазах тёмных читается испуг – варвары не жалуют вражды на своих землях, а обнажение оружия служит истинным оскорблением, ибо они принимают путников на своей территории и не требуют более, чем покоя. Стражники следуют подобному жесту, поднимают оружие на чужестранца, деву не отпускают, расступаясь перед вождём, прибывшим на шум беспорядков своих земель. На свету сверкает перстень ладони, поднятой к небесам – стоит ей опуститься, как сорвутся стрелы в юношеское пылкое сердце. — Хьёрдис, прошу, он не ведает, что делает! — взмаливается наследница, чьи одеяния обнажают титул, заставляющий стражу немедленно отпустить дитя Севера, которое порывается вперёд, заслоняя собой юношу. — Да будет Вар мне свидетелем – он ничего не знает о Севере! — Ньёрф? Вождь был бы поражён встречей наследницы королей на своих землях, если бы повстречал её впервые, но находить деву в своих владениях стало ненавязчивой привычкой. Ладонь Хьёрдиса подаёт жест немедленно сложить свои оружия, ибо ни один наконечник не смеет лицезреть дитя Лунного создания и Лорда, но не может проявить ту же благосклонность к тому, кто посмел направить клинок на его воинов. — Чем обязан вашим прелестным присутствием в такой день? — Хьёрдис в почтении опускает голову поцелуем к ладони принцессы, находя в её лике отголоски королей. — Я встречала гостя, своих королей, — лжёт наследница, — мне приказали сопроводить его в замок, ибо ему не известен Север и его законы. Прошу, не гневайтесь на его благородство защитить меня! Взгляд Рамонда выражает недоумение, юноша не спешит признать ложь фрейлины, так страстно жаждущей защитить его, а потому опускает меч своего отца, отпуская и всякую враждебность. Ему не надобно проблем с народами ледяных земель, ибо цель иная требует узреть королевскую семью Севера. Тут же из-за стражи выбегают ещё двое душ, являющихся сопровождением принцессы, и низко склоняют свои головы перед вождём. И Рамонд видит в их осанках королевских слуг – эти трое ещё совсем юны, раз сбегают из замка в день торжества, когда всякие слуги должны заниматься подготовкой празднества. И это приводит к выводу, что подобная вольность прогулок может быть допущена не простым фрейлинам, а кем-то выше по крови, детищам приближённых короля. — В вашем присутствии нет места гневу, — заверяет Хьёрдис, единственный раз даруя прощение чужестранцу. — С нетерпением буду ожидать времени начала празднества королей. — Благодарю, — склоняет голову Ньёрф, вновь натягивая на серебро волос капюшон. Стража расступается, уходя за своим вождём, вновь спускает с рук побег непокорной приказам наследнице Севера, ибо никто не имеет над ней власти, кроме её королей. Да и те не всегда способны обуздать пылкую душу. — Остались ли на свете те, кто не ведает о гневе вождя варваров на обнажённое оружие? — с подозрением и нескрытым намёком обращается Вестар к юноше, коего сама наследница защитила собственной грудью. — Стало быть, тебе выпала честь лицезреть такую душу, — отвечает Рамонд, взглядом осматривая пылкого юнца пред собой. У того от услышанной наглости алеют щёки, рука сама ложится на рукоять меча, но шаг навстречу с намерением выяснить, что себе позволяет этот странник, прерывает световласая, вновь выступившая открытой грудью в защиту своего гостя. — Не бросай тень на благосклонность наших королей, Вестар, — молвит Ньёрф, остужая пыл своего слуги, — он всего лишь гость. Разве так Север должен встречать путников? — дева оборачивается к альфе, и её лик вновь озаряет улыбка. — Позволь мне, старшей фрейлине Лунного короля, сопроводить тебя в замок. Вестар с несдержанным удивлением уже хотел было воспрепятствовать этому намерению, обличить принцессу в её коварном плане, но этому случиться не позволяет Эвелин, наступившая молодому альфе на сапог и позволившая наследнице Севера отойти с гостем вперёд. — Эва! — в неверии восклицает юноша, не понимающий намеренного обмана принцессы. — Позволь ей хотя бы сейчас быть свободной от ношения титула, — просит верная фрейлина, переняв это чувство понимания от своего родителя, взрастившего её Яна. — Ибо те, кто предаётся мечтам о воле, это имеющие власть, но не свободу, короли. И сейчас наследница Севера выглядит как никогда свободной. Следующий по необъятным небесам филин не нарушает уединение девы, находящейся в компании странствующего юноши, взглядом следит свысока, внемлет звонкому смеху, не слыша в нём приказов. Позади, на расстоянии, следуют верные слуги, также оберегающие сердце королей, владения которых переходят души, выходя из лесной тропы варваров – впереди расцветает Север. Рамонда встречает предвкушающий празднество народ, готовящийся к ночи встречи королей, украшают улицы, наполненные дивными запахами приготовлений, уже сейчас своей музыкой скрывают шум бесед. Обогатившийся за долгие годы Север пестрит яркими красками, торговая улица заставлена разнообразием товара, взгляд не способен зацепиться за что-то одно, а потому альфа переводит его на деву, хватающую с прилавка две свежеиспечённые булочки. — Попробуй, — делится одной световласая, даже не пытаясь скрыть своё преступление от глаз народа. — Ты – воровка? — юноша оборачивается, не замечая, чтобы за ними следовала погоня. — В порту ты тоже уронила фрукт, продающийся на улицах, разве такое поведение подобает старшей фрейлине короля? Ньёрф внезапно осознаёт порок своего истинного титула, который она не подумала скрыть, хмурится, пытаясь найти оправдание своим поступкам, и с лёгкой рассерженностью протягивает вкушение путнику. — Считай, у меня есть привилегии. — Какими бы ни были твои привилегии, ты должна заплатить за чужой труд, — Рамонд внезапно останавливается, — ты хоть знаешь, как много времени необходимо потратить на одну такую булочку? Вспахать землю, посадить рожь, взрастить, собрать, перемолоть, и это только простая мука. Альфа возвращается к прилавку, оставляя наследницу в недоумении от сказанного, и оставляет пару монет, что даже считается излишек для стоимости двух булочек, возвращаясь к пристыженной деве и забирая у неё подношение. Где-то позади Эвелин хватает Вестара, в возмущении твердящего «да что он себе позволяет?!», пока Ньёрф опускает чёрный взгляд к простой булочке, хранящей за собой целые месяца работы. Принцесса настолько привыкла к подаркам, что никогда не задумывалась, какую они имеют цену, а потому принимала всё, как должное. — Не пойми неправильно, — дева равняется с юношей, наблюдая, как тот всё же пробует угощение, — это не мои короли такое позволили, а я пользуюсь своим положением. — Твою избалованность заметит даже слепой, — соглашается Рамонд, не тратясь на любезности перед служанкой. — Грубиян! — Меня не оскорбляет слышать это от воровки. Ньёрф смеётся, впервые сталкиваясь с подобным отношением к себе, и невольно признаётся, что чувствует себя особенно счастливой. К ней не относятся с почтением и любезностями, не пытаются предстать пред ней в лучшем виде и понравиться, одаривая наигранным очарованием – альфа, хоть и груб, но искренен в своих словах. От него не исходит высокомерие своего титула, ему сопутствует твёрдость, рассудительность, доблесть и приземлённость, которую особенно заметно в простом народе. И это заставляет любопытство девы ещё больше желать узнать о прибывшем с далёких земель путнике. Дальнейший путь через город заканчивается возвышающимся к небесам О́дина замком, куда прибывают первые гости с недалёких земель. Световласая ведёт своего собственного гостя в сторону от главных ворот и проводит в конюшню, где есть дверь, ведущая по коридору для слуг в самый замок. Глупое дитя не имеет подозрений, насколько этот тайный проход оказывается полезен для чужестранца, внимательно запоминающего путь из замка. Проходя по теням коридоров, Рамонд замечает, что следующие за ними другие слуги королей отстали, быть может, с явственным намерением световласой девы, позволившей себе взять альфу за руку, когда приходится резко скрыться за стеной от чужих глаз. Юноша не удивится, если его воровка скрывается, потому как не выполняет свои обязанности во время встречи гостей. Спустя недолгое шествие, они наконец скрываются за одной из дверей замка, где взору открывается ничем не примечательные покои, должно быть, принадлежащие фрейлине, судя по простоте находящихся здесь вещей. Но прикосновение к ладони заставляет Рамонда предаться мысли, что и здесь их путь не имеет окончания, потому как дева ведёт его к распахнутому окну и останавливается, заглядывая чернеющим взглядом в голубые. — Брось свои вещи здесь, — предупреждает наследница, — наверху они тебе не понадобятся. Дева резко тянет шнурки своего плаща, сбрасывая его под ноги и выпуская из плена тени яркие локоны серебристых волос, расстёгивает ремень на тонкой без корсетов талии и позволяет своему спрятанному оружию пасть на полы, оставаясь полностью без защиты пред альфой. Её взгляд излучает уверенность в собственных действах, там нет места смущению, но горит что-то живое. Желание получить своё. Ньёрф ловко хватается за каменный выступ окна, поднимается и цепляется за выступ, пропадая где-то на самой крыше. Рамонд оглядывается в сторону двери, считая, что цель приезда ещё терпит исполнения, а потому, поражённый безрассудством девы, соглашается на приглашение и оставляет отяжеляющее душу оружие рядом, взбираясь по проложенному годами пути к небесам. Солнечный свет слепит глаза, заставляя альфу помедлить с осмотром окрестностей, он медленно поднимается на ноги, удерживая равновесие на наклонённой поверхности крыши замка, ощущает объятья летнего ветра и видит протянутую ладонь. — Добро пожаловать на Север, Рамонд! Перед юношей раскидываются ледяные земли королей, чьи имена открыты всему свету, просторы свободного народа и торговый путь, ведущий к водам. Рамонда охватывает небывалое чувство от величия Севера, открытого пред собственным взором, буйство восторга и глубокой печали, заставляющей перехватить дыхание, и где-то у ладони тепло непозволительного касания. Ньёрф смотрит на эти земли иначе, в её взгляде хоть и оседает любовь к родным землям, но в нём проскальзывает и что-то тяготящее душу. Дева хотела показать страннику красоту Севера, а юноша находит эту красоту в ней. — Как бы я хотела сбежать однажды по горизонту открытых вод, — признаётся Ньёрф, присаживаясь на небольшой выступ. — Не этим ли ты сегодня занималась и потерпела неудачу? — альфа присаживается рядом, позволяя своей душе ненадолго обрести покой от намерений и насладиться приятным сердцу обществом внезапного знакомства. — Я могу лишь пробираться на судна, пришвартованные к порту, но не уплыть на них, — световласая пожимает плечами, — обо мне слишком беспокоятся, чтобы позволить этому произойти… — Ты лжёшь сама себе, — Рамонд поворачивается к деве, цепляясь взглядом за бледные ресницы, — если бы ты хотела, то сбежала бы, ибо я сделал то же самое. Я прибыл сюда, нарушив данный мне запрет, потому как следую велению собственного сердца, — альфа ловит ответный взгляд, полный неверия в подобные слова. — Неважно, какая кровь рода течёт по твоим венам, потому как даже обычный слуга способен стать королём. А значит тот же слуга может стать и свободным. Порыв ветра путается в вихрях тёмных прядей альфы, неся от него запах моря к душе, неистово желающей в нём раствориться. Ньёрф прежде не слышала подобных слов, они проникают в самое сердце, оседают незримой верой в неё, обманчиво находя желаемую свободу в юноше пред собой. — А о чём мечтаешь ты? — вполголоса спрашивает дева, убирая витающие волосы за ухо, не отводя взгляда с альфы. — Увидеть сердце Севера, — чтобы воочию все сказания предстали перед ним. И он мог завершить клятву, данную отцом. На бледном лике появляется слабая улыбка, чернеющий взгляд прячется за белёсыми ресницами, Ньёрф не спешит раскрыть, что его мечта уже сбылась. Сам Один приложил свою руку, дабы их пути сошлись, и это ещё больше уверовало наследницу в истинности своего намерения – она может сбежать с ним по водам. Её свобода в руках этого путника. Легенды не лгут, событие, передающееся сказками для детищ, оказывается истиной правдой – как много лет тому назад Судьба свела сбежавшего третьего принца с королём Севера, так и в сей раз она вмешивается, дабы восполнить свет новой легендой. Дева поддаётся влиянию момента, близится к юноше, отныне решаясь действовать по велению сердца, но оказывается остановленной – Рамонд касается пальцем лба световласой и смеётся, наблюдая за подступающей хмуростью неслучившегося намерения. — Решила теперь и поцелуй мой украсть, воровка? — беззлобно улыбается альфа, находя в наивном создании нечто прелестное для своей души. — Рассчитывала на сердце, — упрямо отвечает Ньёрф, заставляя юношу убрать руку. — Скоро ты будешь жалеть, что сейчас отказал мне! Поистине прекрасная в своём гневе – это создание не ведает смущения, присущего её роду, точно воспитанная кем-то столь же открытым в собственных чувствах. Рамонд не может признаться себе, что эта черта добавляет деве очарования, представая в его глазах с необычайной стойкостью, присущей королям. Пробыв ещё не так долго на крыше замка и наблюдая за вспыхивающими к сумеркам огнями с приезжающими гостями, Ньёрф всё же приходится вспомнить о надетом обличии фрейлины, тогда как она должна появиться в зале королей в истинном титуле рода – как принцесса Севера. Дева ещё не призналась Рамонду в том, кто она на самом деле, и это заставляет блеск в чёрных глазах погаснуть на время возвращения в покои. Первым спускается альфа, твёрдо приземляясь на ноги, а после, не делая шага в сторону, ловит световласую, прижимая её к себе непозволительными объятьями. Замешательство вспыхивающих чувств вихрями проникает в самое сердце, заставляя его трепетать и пытаясь захватить в свой плен, разум пытается противостоять этому осознанию, нарекая его не более, чем мимолётное увлечение. Но ещё большее сомнение вызывает то, что Рамонд чувствует то же самое со стороны Ньёрф, не спешащей прервать столь рискованное уединение – в их взглядах есть что-то общее. Знакомое для их кровей. — Хартньёрф, — раздаётся призывающий твёрдый голос, заставляющий обоих обернуться в сторону двери и узреть самого короля Севера. — Не представишь своего друга? Заплывший туманом глаз, дарованный Смерти, ярко выделяется на контрасте чернеющего, точно Дьявольского, так похожего в отражение глаз девы. Лорд, о котором ходит не единая молва, предстаёт в сей час не как король, а как отец, нашедший своё дитя в чужих руках. Осознание невероятного в миг пронзает душу – не фрейлина вовсе встретила путника, а сама наследница, старшая принцесса Севера. — Хартньёрф? — юноша в неверии возвращает взгляд к деве, мягко опуская её на ноги. — Ты и есть сердце Севера? Световласая виновато закусывает губу, пряча взгляд от обоих, находящихся в покоях, и чувствует, будто совершила предательство. — Я всё объясню, — дева оборачивается к мужчине, не находя в нём ярости, лишь благоразумие, позволяющее гласить объяснения. — Отец, это – Рамонд, я повстречала его у варваров, он хотел воочию увидеть королей, а я представилась фрейлиной, потому как устала от почестей своего титула. Я хотела хоть раз почувствовать себя свободной. Некогда залитый воодушевлением лик меркнет на глазах, раскрытая ложь приносит боль не только слышащим её, но и той, кто надел её одеяния на себя. Ньёрф – имя дарованное приближёнными принцессы, скрывающее истинную её кровь – Хартньёрф, что прямо гласит Сердце Севера, названная в честь той, кто приказом молвил Лорду жить. Той, кто принёс свободу королям. — Примите моё глубочайшее сожаление за столь неприемлемое поведение, — Рамонд склоняет голову, ощущая тяжесть собственного меча, что так близок к его ладони, и поднимает взгляд, наполненный чем-то сокрытым к контрастному, — Ваше Величество. — В том нет твоей вины, если предали твоё доверие, — заверяет Чон, отпуская вольности своей наследницы, принятые гостем в неправильном понимании. — Ступай к гостям, позволь своей душе насладиться дарами Севера, у тебя будет ещё возможность беседы с принцессой, потому как сейчас её ожидает король. Дева громко выдыхает, осознавая, что ей придётся уйти, дабы вновь надеть на себя величие наследницы Севера, а потому в капризной себе манере пинает ремень со своими кинжалами в сторону, позволяя Рамонду беспрепятственно пройти, и тихо даёт слово прийти позже. Это буйство души знакомо отцовскому сердцу, и с каждым годом сдерживать его даётся труднее. Наставшее уединение нарушается скрипом ножек стула к постели, куда присаживается световласая, Чон предстаёт перед дитя своим без титула и короны, подхватывает хладные ладони и, зажимая в своих, одаривает их поцелуем. Ньёрф эти поцелуи помнит с самого зарождения, тепло покрытых шрамами ладоней и голоса своих королей. — Не поступай так с Тэхёном, — просит Чон, наблюдая в юном сердце похожие черты неразумного птенца. — Он предаётся волнениям за тебя. Тебе известно, как слабо его сердце пред тобой. — Тогда почему он поступает так со мной?! — взмаливается дева, пытаясь найти в отцовских глазах поддержку. — Моя любовь к вам больше, чем воды всего света, но Тэхён запирает меня в этих стенах – я не могу дышать! Мне приходится идти на обман и сбегать, чтобы хоть на малейший миг ощутить себя свободной, разве это грех? Разве Тэхён в моём возрасте не сбежал из замка? — На всё были свои причины, как и на то, почему мы так оберегаем тебя, — заверяет Чон, не позволяя сомневаться в любви к своим наследникам. — Прошу, поговори с ним, ведь он так сильно желал даровать тебе жизнь, неужели ты правда считаешь, что после этого он захочет её сгубить? Упрямство Хартньёрф порой не сломить ни одной преградой света, и лишь слово короля своего способно найти отклик. Дева покорно отходит на встречу, не желая ещё больше волновать сердце носящего четвёртого наследника и не замечая, как Лорд, закрывая за собой дверь почивальни, направляется вовсе в другую сторону, желая ещё раз узреть того, кто смог подобраться к юному сердцу настолько близко. Путь через коридоры замка сопровождается поклонами слуг, приветствиями более близких гостей, коим позволено вступать в глубины покоев. Главная фрейлина в почтении приветствует наследницу, сопровождая комплиментом её расцвета, и не смеет задерживать, открывая пред ней дверь в покои второго короля Севера. Чувство вины за причинённую волнениями боль окутывает световласую вместе со взглядом цвета яркой осени, в котором отражается ничего иного, кроме тепла и любви к своему непокорному дитя. Хартньёрф близится на приготовленный для неё табурет, в молчании садится перед зеркалом и позволяет королю заняться своими волосами, приготавливая старшую наследницу к выходу к гостям. Они невыносимо похожи, и в той схожести Хартньёрф ищет понимания и дозволения хоть раз покинуть земли её королей. — Как его зовут? — интересуется Тэхён, не затрагивая беседу об ослушании своего приказа и побеге в порт. — Рамонд, — отвечает Ньёрф, подозревая, что Вестар уже всё доложил королям, ибо Эва более преданна принцессе и способна сохранять таинства. — Он не обижал тебя? — Если бы обидел, отец не дал бы тебе узнать, а наши свиньи были вдоволь сыты человечиной. — Порой мне кажется, ты знаешь более того, что должна, — янтарь на миг сливается с тёмным юным взором, вызывая невольную улыбку принцессы, уже не чувствующей былого угнетения. — Но знаешь не всё. То, о чём волнуется сердце Лунного короля всякий раз, когда его взор не достигает облика родной души. Эта тяжесть по прошествии долгих зим не растворяется, оседает в душе, копится тяжестью вины. Попытки исправить это не увенчались успехом, письма оставались без ответа, приглашения оказывались отвергнуты. Тэхён обрёл многое, то, чего его роду не предначертано Судьбой, но, порой кажется, что потерял большее. — В твоём возрасте подле меня был верный друг, служивший мне фрейлином, о котором я не раз рассказывал, как о душе, по которой моя скорбь не находит покоя, — Тэхён ласково забирает длину волос, подбирая заколки среди множества подаренных купцами всего света, и не замечает, как на собственном лице расцветает улыбка при упоминании дорогого сердцу друга. — Мы сбежали вместе, вместе прибыли на Север, но однажды наши пути разошлись, потому как он дал слово отдать свою жизнь за меня, и он это сделал – ушёл на край света, дабы я смог остаться здесь. — Он не погиб? — удивляется дева, ибо всегда считала, что скорбь его короля по ушедшей душе в Хельхейм. Фрейлин погиб, отдав свою жизнь клятвой. А супруг короля дальних берегов остался жив, принеся богам новую – он принесёт Северу расплату отмщения. — Как ты помнишь, с битвы на каньоне Фьядрар-глюфýр из двух королей возвратился лишь один, — янтарные глаза наполняются печалью, ибо Тэхён понимает чувства омеги, к которому не вернулся его возлюбленный. — Мой друг был супругом покойного короля Хосока. То, что годами несёт в своём сердце Лунный король – это скорбь, которую он не может разделить с другом, ставшем Северу врагом. Он так и не получил свободу, навеки оставшись в плену жажды отмщения. Более не требуется ни единого слова, чтобы понять те запреты, дарованные наследнице королём, ибо это были не попытки запереть её в стенах замка, не намерение воспрепятствовать желанию свободы, а вынужденная мера опасений, что отмщение настигнет сердце Севера. Заберёт то, чем более всего дорожат короли, забравшие того, кем дорожил Юнги. Юное сердце ещё не способно сполна ощутить эту печаль и скорбь, но понимает истину запретов, не имея более обиды к своему королю, который никогда не гневался на непослушание наследницы. Милосерден второй король Севера, в его душе нет места обидам и злости, потому как его заполняют мудрость и любовь. С приходом Эвелин, принёсшей для принцессы сегодняшние нарядные одеяния, беседа заканчивается на неозвученном слове, что короли вовсе не против путешествия наследницы: они собрали бы для неё лучших воинов для стражи, предоставили самое крепкое судно и нашли дышащую морями команду для сопровождения. Ньёрф заметно озадачивается раскрытым таинством, её мысли не находят покоя, когда она направляется в зал к гостям, охваченная желанием знать больше. Возможно, спустя долгие годы жажда отмщения могла угаснуть в душе друга, ибо она была вызвана тем, кто пал от собственного безумства. Зал уже заполнен прибывшими гостями, где собрались правители некоторых королевств и их наследники, и Хартньёрф впервые замечает, что всегда недоставало одного представителя – дальних берегов. Неужели попытки Тэхёна обрести примирение оказались все до единой отвергнуты? Как дружба, о которой так трепетно молвит король, может превратиться в настолько жгучую ненависть? — С каждым годом вы становитесь только очаровательнее, — комплимент сопровождается приветственным поцелуем ладони в перчатке, взгляд юного правителя касается наследницы, чей взор направлен на другого. — Могу ли я вновь попытать судьбу и предложить свои руку и сердце? — Ваши попытки из года в год остаются всё такими же стойкими, Хасбер, — вежливо улыбается Ньёрф, в очередной раз являя свой отказ. — Не ведал, что у воровки столько покровителей, — без прежней вежливости усмехается Рамонд, находящийся в компании Хасбера Гуго – прямого наследника покойного Осберта, который, вопреки своему отцу, принёс королевству союз с Севером. — У наследницы прекрасный выбор среди принцев, а она предпочитает воровать сердце на крыше у простой заблудшей души? — Я же сказала, что ты пожалеешь об отказе мне. В их взглядах уже горит что-то знакомое, сильнее разжигаясь внутри пламенем – новая легенда берёт своё начало из тени узких улиц на землях варваров. Чон издали наблюдает за ними, понять не может, откуда внутри беспокойство за дитя. Вигмар заверяет, что это лишь отцовская настороженность – всякому родителю тяжело, когда их птенец расправляет свои крылья и начинает свой собственный путь. Любимая королева не успела испытать этого чувства, не заверила, что выбор сердца её сына всегда будет правильным, а потому это делает дядюшка, заменивший правителю Севера родителей. В зал входит Лунный король, озаряющий своей улыбкой гостей, не потерявший за годы правления милосердия, не растерявший и крупицы своей красоты. Рамонд с замершим дыханием наблюдает за супругом Лорда, взором цепляется за поцелованные Луной волосы, видит шрамы на бледноте ладоней, знает, что под одеяниями их больше. — Это – мой король Тэхён, — молвит Ньёрф, заметив любопытство во взгляде путника. — Вы невероятно похожи, — с придыханием, незнакомым деве, восторгается Рамонд, возвращая глубины своего взгляда к наследнице, и улыбается, пряча за улыбкой вовсе не восхищение. — Ты так похожа на своих королей. — Но я же их сердце, — соглашается принцесса, не замечающая иной истины за этими словами. — И я тебя нашёл. Янтарь в очертаниях присутствующих в зале душ находит приглашённых гостей, не упускает надежды, что, однажды, они прибудут все до единого, и на его письма отзовётся та душа, что долгие годы молчит. Тэхён находит любимый облик дочери, перемещает взор на стоящего подле неё юношу, которого, должно быть, она и встретила у варваров, и, когда тот оборачивается, встречается с ним взглядами. В зале раздаётся оглушающий звон разбитой о полы уроненной Тэхёном чаши, улыбка на его лице меркнет, а сердце заливается болью, узнавая в этих чертах его. И молвил путник, восседающий на крыше замка, что мечтой его увидеть Сердце Севера, о коем слагают легенды, чтобы он мог завершить клятву, данную отцом. «И сперва я лишу тебя твоей души, а после лишу тебя бесценного сокровища – твоего сердца» Рамонд, единственный сын падшего короля Хосока, лишит Север его сердца. Он собирал годами души боль своего оставшегося родителя и наконец явился свету именем Смерти, вступил проклятьем на хладные тверди, облачившись в одеяния заблудшего путника. Взращенный Юнги дьявол пришёл, чтобы нести сердцу Севера расплату отмщения. И Тэхён, не нашедший сил справиться с этой болью, в полном зале душ падает без чувств.

⚜

Бледноликая Луна восходит серпом над горизонтом, ищет своё дитя, найти не может. Но касается её взор его подобия, в ком кровь обоих королей, льёт свой свет на серебром усыпанные волосы, освобожденные от оков заколок. Празднество окончилось не лучшим образом хвори второго короля. — Такое случается, — заверяет дева, пытаясь скрыть дрожь своих рук за тканями подола платья, дабы не тревожить гостя, которому в поздний час необходим покой. — Мой король слаб на потрясения сердца, в прошлом ему пришлось претерпеть множество ран… Ньёрф зажигает огонь свечей в почивальне для гостей, куда лично сопроводила Рамонда, после возвращения из покоев своих королей – целительница заверила в здравии тела. Но не души. — Но есть причины для тревоги, — замечает альфа, касаясь тонкого запястья девы и притягивая её руку, заключает холодную, окутанную дрожью ладонь в свои. — Мы не можем знать, что вызвало подобное потрясение, — отвечает наследница, ощущая, как беспокойство сердца медленно начинает растворяться в чужом касании. — В зале собрались привычные их обществу души, а незнакомцы не вызывают у него настолько сильного испуга… — А если он узрел знакомую душу? В отражении чёрных глаз проскальзывает единственная догадка, кто способен вызвать столь сильные чувства в короле, но то становится неясным, ибо о его приходе было бы известно всем. Шаг ближе заставляет Ньёрф поднять взгляд к юноше, нарушившего допустимую близость с принцессой, он касается серебристых волос, убирая прядь за ухо, и ведёт невесомыми касаниями по щеке, заставляя деву поднять голову. Глупое создание даже не понимает, в чьих руках сейчас находится, чья кровь течёт по венам, и какой жаждой изнывает меч отца в ножнах. Рамонд мог бы совершить своё коварство в этой ночи и раствориться в утренней заре, забрать у Тэхёна то, что он забрал у Юнги, оставшись именем Смерти на устах скорбящих королей. Но слишком проста участь для Сердца Севера, ни отравление ядом, ни смертельная рана от меча не принесут тех же терзающих страданий, кои Тэхён причинил Юнги. Альфа ласково ведёт по бледной щеке девы, усмиряя беспокойство её души, и отпускает, делая шаг назад – вначале он заставит Сердце Севера страдать. — Не заставляй своих королей волноваться ещё больше своим отсутствием, — молвит Рамонд, — должно быть, Лорда не приводит в восторг мысль, что ты находишься в моей компании. — Поверь, если бы ты ему не пришёлся по нраву, то… — Он бы убил меня? Вырвавшаяся из сердца боль отражается в открытой истине – Лорд Чон убил Хосока, кровного отца. — Он не так жесток… — Ты так думаешь? — Рамонд возвращается в шаге к световласой, являя мрак в своих глазах. — Или тебя воспитали так думать? Как много ты знаешь о том, что было до мира и объединения королевств? Мрачные годы, когда на землях наследника Севера знали как Дьявола, восставшего из мира усопших, посланника самой Смерти. В то время было совершено много походов, множество ошибок, забраны невинные души, оставлено много незаживающих ран. — За годы правления двух королей, правители, чьи земли потерпели упадок, были восстановлены Лордом, — препятствует обвинению Ньёрф, — даже если он что-то забирал, то всё вернул, хотя знает, что этого недостаточно за его грехи, совершённые в прошлом. — А как насчёт королевства дальних берегов? Что сделал твой король, когда ему взмаливались, чтобы остановить ту войну, случившуюся во Фьядрар-глюфýр? — Ты прибыл с тех земель, — осознаёт дева, находя в отражение глаз юноши боль, и касается его щеки, жестом возвращая тепло. — Мне жаль, что твой король не выстоял возвращения в своё королевство и покинул свой народ. Во взгляде Рамонда отражается удивление, неверие в услышанное, ибо Хосок пал в сражении с Дьяволом, в земли родные к оставшемуся королю вернули лишь хладную плоть с перерезанным горлом. Так почему это глупое создание молвит о возвращении, где Хосок оставил душу? — Мне мало открыто истины о скорбящем короле дальних берегов, — признаётся Ньёрф, — но я видела, как предаётся тоске о нём мой король, как сильная его любовь к другу, чьих ответов на послания он не получил ни разу. Мне сказывали о той дружбе, что была между принцем и простым фрейлином, и она была чудесна своей теплотой и силой – они готовы были пойти на самый край света друг за другом… Что сделал мой король? Заставил самого Дьявола отказаться от своей мести. Пойми, Рамонд, тем, кто вывел войско ради сражения, был не Лорд Чон. Фьядрар-глюфýр – это граница Севера, и Чонгук просто не дал её пересечь. Всё могло быть иначе, если бы чувства Хосока к Юнги были сильны так же, как слово маленького омеги, ставшее приказом для Дьявола. — Где же на самом деле истина? — альфа этому касанию противится, обхватывая деву за запястье и отстраняя её ладонь – она оставляет ожоги. — Лишь богам ведано, что произошло после падения в каньон, — Ньёрф отступает, не позволяя своему присутствию отягощать юношу, — ведь короля Хосока в водах реки нашли живым, и только к ночи следующего дня удалось обнаружить Лорда, шествующего на Север, — войска разминулись ещё в тот момент, когда нашли короля дальних берегов. — Истину хранят воины, сопровождающие своих правителей. Наследница гасит свечи, оставляя покои в полумраке отблеска лунного и уходит, тихо закрывая за собой дверь. Хлопот крыльев белого филина заставляет чёрный взгляд устремиться к высоким потолкам, заметить спутницу верную и коснуться подвески на своей груди. Стало быть, народ в королевстве дальних берегов все эти долгие годы проклинал Север за убийство их короля. Истина была искажена, так и не достигнув скорбящей души. Хартньёрф оборачивается, не замечая подле слуг, свидетелей её прихода к юноше, и направляется по коридору в сторону почивален, намереваясь открыть истоки истины.        Тяжела ночь, обременённая думами, не позволяет покою сновидений обрести силу, услышанное тревогой окутывает сердце, в котором годами взращивалась ненависть. Рамонд встречает утреннюю зарю на выступающем небольшой площадью балконе церемониального зала, где ещё вечером огонь свечей встречал гостей – одного янтарный взгляд не нашёл. Нашёл иного. Наследный принц королевства дальних берегов взгляд лучезарный топит в просторах процветающего Севера, народа, что не испытывает гнёта падения, упадка и голода, вбирает полную грудь царящей здесь свободы, но сам ту внутри не ощущает. Он – прóклятое дитя, не помнящее голоса своего отца, взращенный жаждой отмщения дьявол. Рамонд вскормлен не молоком, а скорбью и слезами, любовью единственного родителя, его же гневом и взглядом, спешащим отвернуться, когда дитя становился слишком похож на отца. И вот настал тот день, когда у наследника появился шанс забрать то, что так дорого королям Севера, заставить почувствовать ту же боль, которую ничем не заполнить, стереть с лица Тэхёна всякую улыбку и заставить его сокрушиться. Но меч в ножнах становится тяжёлым, что-то подсказывает, что ещё не пришёл час отмщения, а потому юноша медлит, вспоминая слова наивного создания, Сердца Севера – войска разминулись, враг не мог проникнуть в лагерь возвращающегося короля дальних берегов, дабы покончить с ним. — Я уж было подумала, ты покинул Север, — раздаётся позади звонкий голос девы, напоминающей о часе утреннем, и подле показывается световласая, облокотившаяся на камень балкона. — И даже не пригласил меня сбежать с собой! — Без сердца Севера не покину эти земли, — заверяет альфа, желая принести отцу вырванное из груди сердце, дабы он сам вонзил в него клинок. — Лорд приглашает тебя на трапезу, — поясняет своё появление Ньёрф, не допуская и мысли о скрытом значении прозвучавших слов. — Это будет прекрасной возможностью узнать о произошедшем, не так ли? — Почём Её Высочество так волнует свою душу об этом? — Рамонд поворачивается к деве, не упуская возможности одарить намёком титул принцессы, которую не должны беспокоить мысли о прошлом. — Хочу открыть тебе истину, потому как ты – часть того народа, живущего в неведении. Если бы я могла, то принесла бы весть самому королю дальних берегов, дабы он вновь встретился с моим… — Желают ли они того же? — альфа отводит взгляд, не в силах смотреть на вдохновлённую душу, мечтающую о перемирии. — Есть ли на свете что-то, что способно заполнить пустоту скорбящего сердца, если это не отмщение? — Любовь. Чисты глаза наследницы Дьявола, тверды её ответы, ибо сами легенды молвят, что любовь заполнила пустоту сердца посланника Смерти, избавив его от оков отмщения, и позволив простить последнего, кому предназначена была расплата. И видели смерть Дьявола души, лицезреющие воссоединение королей, хранят эти воспоминания до сей поры, возрождая ту же любовь в сердцах наследников. Рамонд этот ответ не принимает, не верит в силу любви, ибо единственное, что способно упокоить изводящуюся в муках душу – это отмщение за падших: супруга, отца, целого королевства. Юноша принимает приглашение Лорда, следуя за наследницей через пробудившиеся коридоры замка, но не ощущает трепета, как всякий, удостоившийся аудиенции с великим королём, не чувствует того же предвкушения что и дева, жаждущая услышать истину, ибо не считает слова Лорда правдою. Когда-то и Чонгука свет знал, как бездушного Дьявола. За протяжённым столом уже начинают собираться приближённые, которые вовсе не удивлены присутствием чужестранца, гостя королей, лишь почтенно приветствуют его, не ведая даже титула. Это отношение озадачивает альфу, не знающего подобных почестей на других землях, садится подле принцессы и внимает утренним беседам, откуда узнаёт, что Тэхён пришёл в сознание ещё прошлым вечером. Тогда почему Рамонду всё ещё дозволено ходить по землям Севера, когда омега узнал в его чертах своего друга? — … мы нагнали его вдали от реки, — предаётся воспоминаниям Вигмар, являющий рассказ для наследницы королей. — О́дин знает, как ему удалось так далеко пройти с переломами своих костей! Он не мог поднять и руки́ в пути обратном… Что говорить о клинке, разрезавшим горло Хосока. — … но пришёл и только тогда пал на колени, потому как дал клятву вернуться к Тэхёну. Тяжёлое было время, Чону потребовались месяцы, дабы без болей поднять тебя на руки, не говоря о его полном восстановлении после битвы. Ходят слухи, будто сломанное Хосоком запястье Чона до сей поры тянет болью, не позволяет крепко взять меч, а потому более Север не участвовал ни в одном из сражений и не принимал стороны в спорах королей. Рамонду об этом известно, но сокрыто осталось то, каким длительным оказалось восстановление Лорда – никакой погони за Хосоком вовсе не было. — Тогда кто убил короля Хосока? — озвучивает вопрос дева, не страшась затронуть беседу о том, чьё имя уже давно не слышно на этих землях. — Его страх в собственное проклятье, — доносится позади голос Лорда, вошедшего в зал, от которого не осталось сокрытым истинное намерение прозвучавшего вопроса. — Одержавшие поражение короли с битв не возвращаются, Хартньёрф: они либо умирают от меча другого короля, либо их умертвляют собственные приближённые, не даруя шанса на дальнейшее правление, или же они сами перерезают себе глотку. — Но разве то было поражением? — Рамонд без всякого страха вступает в дискуссию, находя на себе взгляд слепого глаза. — В битве со мной – нет, — признаёт Чон, восседая за стол, — но он претерпел поражение со своим разумом. Рамонд не верил, когда Роуланд, нынешний правитель дальних берегов, твердил о слабости разума Хосока, о его страхе и подозрениях к приближённым, его ненависти к собственному супругу, носящему его кровное дитя, за то, что он похож на Тэхёна. Хосок был волен выбрать свой дальнейший путь, ибо его отмщение было отпущено Лордом, но он выбрал путь к Смерти. Рамонд отказывался верить в это, ибо годы правления его кровного отца были успешными для королевства, не предаться и тени сомнений, что его разум был болен. Судьба истину заметает снегами Хёда. — Итак, — Чон ставит локти на стол и складывает ладони, являя руки, изуродованные шрамами, кои не находят в глазах приближённых отвращения, — чем Север обязан твоему визиту, Рамонд? Тэхён должен был поведать о своих сомнениях, дабы сохранить сердце Севера, но Лорд медлит с разоблачением, относясь к наследнику своего врага, как к гостю. И это непонятно для юноши, чья душа погрязла во мраке лишь одного желания, а потому подобные действия пуще усиливают буйство внутри. — Любопытство, Ваше Величество, — улыбается Рамонд, желающий знать, почему его нарекают дьяволом, когда настоящий правит Севером. — Ваш супруг не почтит трапезу своим присутствием? Как он себя чувствует? — Он в полном здравии, — заверяет смольноволосый, — всего лишь утомился, не более. — Тогда я посмею дождаться, когда смогу задать ему вопрос, не отпускающий моего любопытства на протяжении всего пути на эти земли. Взгляд, цвета небес опускается перед Лордом, устремляется в черноту глаз наследницы, не знающей об этом вопросе, но желающей ныне узнать его, и улыбка подаренная деве, подтверждает догадки возлюбленного, явленные в ночи – пред ними сын Хосока, собравший в себе его коварство, и Юнги, чьи черты написаны на лице юношеском. Медлит принц дальних берегов, титул свой за простотой одежд скрывает, а в ножнах прячет меч падшего отца, принеся его с собой на Север. Но не видно в действах юноши коварства, по душе он приходится приближённым, заполняет зал смехом и рассказами с земель, которые гость успел посетить – не слышно в этих рассказах лжи. Наследник королевства дальних берегов побывал у многих королей, не являя своего титула, собирал истину и прибыл ныне услышать истину у Севера. По коридорам шествуют за гостем тени, их не заметно, когда всё внимание забирает компания в лице световласой, пожелавшей показать юноше владения королей без всякой спешки. Рамонд размеренным шагом следует за вдохновлённой наследницей, руки за спиной держит, не нося с собой ни единого оружия, улыбается, отпуская мысли о собственной цели до темноты ночи. Дозволено гостю остаться в замке не без уговоров юной принцессы, но самой наследнице был поставлен уговор не покидать территорию стен. Остановившись в коридоре, чьи стены меняются на открытые пролёты, являя вид на цветущий сад позади, Рамонда привлекает Лорд, отсутствующий в час дневной, когда необходимо заниматься делами. Король находится в компании юноши, ростом не дотягивающий и до груди. Задержав взгляд, альфа замечает ещё одного, совсем ещё юнца, терпеливо наблюдающего за обучением стрельбе из лука – в этот час Чон снимает с себя титул правителя и становится отцом, уделяя время своим наследникам. — Разве этим не должен заниматься лучший воин короля? — интересуется Рамонд, наблюдая, как дева близится, дабы увидеть, что вызвало подобное удивление у гостя. — Некоторым вещам способен обучить лишь отец, — соглашается Ньёрф, ибо сама была обучена тому же. — Важна не только техника боя, но и понимание, какая власть находится в руках держащего стрелу: сила не в том, кто отнимает чужие жизни, а в том, кто способен их сохранить. Мудрый правитель должен знать, когда поднять свой меч и когда преклонять свои колени. Потому обучением занимается отец. Которого у Рамонда никогда не было, чтобы понимать эти простые истины. Чон легко касается руки сына, поднимая её в правильном держании лука, оборачивается к замку и наблюдает, как скользит тень за уходящим с наследницей гостем. Впервые мужчина не понимает, откуда в сей раз ожидать коварства, не способен предугадать действий принца, страшится, что дарованное прощение дитя с кровью врага обернётся сокрушением. Однако Тэхён, вопреки своему страху, лелеет надежду, что приезд принца знаменует долгожданное перемирие – возможно Рамонд прибыл найти истину, которую от него скрывали все эти годы.        Второй день пребывания на Севере имеет своё окончание в компании наследницы, решившей найти ответы в рукописях, содержащих историю столетий. Зал, полный книг, освещён тёплым светом, отражающимся прелестным медовым оттенком на светлых волосах, раскиданных на плечах омеги, увлечённо передающий в руки гостя очередную рукопись. Рамонд позволяет своей душе в час поздний обрести покой, взгляда от искр любопытства в глазах девы не сводит, обнажает улыбку, внимая словам о прошлом. Высокие полки хранят карты прошлых королевств, имена правителей, о коих уже забыл свет, записаны чернилами и титулы падших – среди них дева находит принца Хосока. Принца, королём не ставшим из-за собственного упадка в глазах своего народа. — Они могли бы стать могущественными союзниками, — внезапно молвит Рамонд, касаясь очертаний королевства своего отца, начертанного углём на карте. — Дальние берега – невероятно красивое королевство, построенное на самом краю земли; оно никогда не терпело поражений, ни один враг не способен был добраться до престола. Оно собирало в себе богатства света, купцы мечтали об аудиенции с королём, правители всего света желали обрести союз – и то было временем величия. Но ныне об этом королевстве знают немногие, туда не стремятся купцы, ни один король, хранящий на своей памяти коварное предательство Хосока, не желает восстанавливать былые связи. Дальние берега поднимались после упадка сами, восстанавливали разрушенное доверие, годами выбивали сделки, слабо удерживаясь на своём краю света – всё это через боль Юнги, ради единственного сына, дабы не оставить ему разрушенный трон. — Я слышала, что Роуланд должен вскоре передать правление кровному наследнику, — Ньёрф садится на ковры перед камином, не утруждая себя манерами перед гостем, — и многие страшатся, что истинный наследник пойдёт путём завоеваний. Потому как Роуланд имеет не один союз с моим королём Тэхёном с самого его начала правления: с приходом каждой зимы мы посылаем на дальние берега продовольствие через королевство Гуго. Это то немногое, что может сделать Тэхён, не получивший примирения со своим другом. Рамонд, знающий, что Хасбер Гуго с падения отца был под покровительством у Севера, ни разу не усомнился в союзе меж ними, как королевства, потерпевшие утраты от Дьявола, но никогда не предавался мысли, что за ним все эти годы стоял сам король Севера. — Почему ты продолжаешь уверять, что твой король так жаждет примирения, если он был тем, кто бросил своего друга? — Ты в этом уверен? С прибытием на Север Рамонд перестал быть уверенным в том, что знал. Это отвратительное чувство смятения, потери собственной цели, поддающаяся правильности, заставляет юношу медлить, принимать сказанные слова за истину. Его ответы Лорду, что гостя привело лишь любопытство – ложь, дабы обманом остаться в замке и выждать часа отмщения. — Потому я и здесь, — лжёт юноша, заставляя себя выждать момент и не являть свои знания, лично переданные правителем дальних берегов. — Дождусь встречи с Лунным королём, дабы задать вопрос ему лично. — Тогда давай сейчас сбежим? — вполголоса являет предложение дева, оглядываясь на незакрытую дверь. — Я покажу тебе жизнь Севера с приходом ночи. Наследница поднимается, протягивая ладонь взращенному дьяволу, что должен принести отмщение Северу через его сердце, и тот принимает приглашение, рождая в мыслях план, ибо ему известно о запрете Лорда не покидать стен замка. Как принцессе известно о тени, следующей за ними. Потому она ведёт гостя путями в зал совета, скрываясь с ним за дверьми, а после подходит к окну, распахивая его и вбирая полную грудь свободы. Дева вновь поднимается на выступ окна, совершенно не страшась высоты, и проходит по краю, достигая ветви, за которую хватается и забирается на дерево, являя своё превосходство побега. На лице юноши расцветает улыбка на столь яростное желание сбежать с земель Севера, которое являет наследница через свои умения, собранные годами, и следует за ней. Опустившаяся ночь встречает их зажжёнными огнями в домах, спокойствием улиц, с которых народ расходится по домам, шумом бесед собирающихся компаний и прохладой торжества Луны, восходящей над горизонтом. Дева забирает свои длинные волосы в косу, пряча цвет рода под платком, и ведёт полумрачными улочками к месту, где души обретают покой. О нём она услышала ненамеренно от Вигмара, нашедшего Тэхёна, сбежавшего из стен замка своего короля в ночь, когда Судьба свела пути тех душ, что не должны были пересекаться. А после признался в своём сокрушении Лорд, наблюдая за танцем птенца под музыку своего народа. С тех самых пор Ньёрф предавалась мечтаниям однажды сбежать в ночи в таверну, услышать песнь голосов народа, поддаться ритму музыки и танцу с тем, в ком душа найдёт покой. Но в присутствии Рамонда дева ощущает вовсе не то, о чём предавались мечты – в душе расцветает чувство, будто она способна сделать всё. И Рамонд слышит песнь голосов, вовсе не уставших после рабочего дня, бодрых, свободных и счастливых в ритмах струнных, следует за наследницей в одну из самых больших таверн Севера и видит сокрытое в ночи. Выпивка лучшего хмельного разливается по деревянным кружкам, пенкой стекая по краям, средь расставленных столов в стороны предаются танцу от самых юных до годами уважаемых венцом седины, и титулы здесь растворяются в огнях факелов. Ньёрф увлекает альфу в сторону, дабы знающие принцессу в лицо не заметили её сразу, уводит вдаль и открывает гостю безмятежность народа, что выбрался из упадка долгие годы назад. Когда-то, должно быть, таким же было и королевство дальних берегов. — И такое устраивают здесь каждую из ночей? — впечатлённый громким весельем, точно празднеством, интересуется Рамонд, наблюдая в глазах принцессы не меньшее восхищение. — Я впервые сбегаю сюда, — признаётся Ньёрф, обнажая смущённую улыбку своих капризов, и не замечает, что юноша смотрит вовсе не на танцы народа. Невинное создание прекрасно в своей простоте. Принцессу не сдерживают назначенные её роду манеры, она не скована в своих эмоциях и являет чувства, не смущаясь их. И хотя даже ослепший способен заметить её избалованность, она не отражается высокомерием к душам, окружающим её, ибо дева приняла странствующего гостя и привела его в замок, даже не спросив о его титуле. Музыка пробуждает огонь души, завлекает поддаться искушению свободы от тяготы дней, прошлых лет, всяких сделок и целей, заставляя внимать ей. Песни сказывают о богах, благословивших Север, другие льются легендой о королях, возвысивших народ, последующие сопровождаются смехом и парными танцами. Заметив предвкушение девы знакомых ей песен, Рамонд выходит в свет из тени, где они оставались наблюдателями, и протягивает наследнице ладонь, приглашая её выйти. Тепло ответного касания отражается в мыслях догадкой – пригласи он так же сбежать, принцесса оставит свою корону и сбежит с ним. Обратное возвращение случается поздней ночью, не столь от собственного желания, сколько от знакомых душ, зашедших в таверну, отчего деве приходится скрываться, дабы не быть замеченной в нарушенном приказе. Её громкий смех среди тёмной улицы звучит, будто она совершенно не думает о последствиях своего побега, наслаждается теми мгновениями, что имеет сейчас, и не подозревает, что та свобода, которую она так ищет, живёт внутри собственного сердца. Принцесса, вдоволь насладившаяся танцами, вновь кружится, купаясь в лучах лунных, улыбается и резко останавливается, заставляя следующего за ней юношу не успеть затормозить и столкнуться носками сапог, невольно обхватив деву за талию. Снова эта недозволенная близость, биение сердец, отчётливо звучащих в уединении, взгляды, что видят большее в глазах, чем может то явить внешность. И Ньёрф видит в голубизне скрытую глубоко внутри боль. — Прими мою благодарность, — дева не чувствует в касании к себе дурных намерений, а потому не спешит отходить первой, позволяя страннику медленно ослабить хватку. — Ты разделил со мной побег и лучший танец в таверне! — Я обескуражен, — признаётся Рамонд, разделяя их близость шагом, — воровка умеет быть благодарной за сущие мелочи, когда в её устах сила приказов. — Стало быть, ты выполнишь любой мой приказ? — душа наследницы заполняется коварством, заслышав намёки в словах. — Тогда поцелуй меня. — Посмею отказать, — юноша почтительно склоняет голову, принося свои извинения за отказ, не в силах спрятать улыбку. — Я так дурна для вас, господин странник? — Ты слишком прекрасна, чтобы касаться тебя запятнанными руками. Порочный, прóклятый наследник дальних берегов, чья кровь отца его, жаждущего уничтожить Север, не может с теплотой и нежностью касаться Сердца Севера. Он рос с ненавистью и болью в сердце, с коварством в мече его отца, долгие годы тёмными ночами представлял, как исполнит начатое и принесёт отмщение. Но сейчас, стоя перед той, чью кровь должен впитать в себя меч, Рамонд непозволительно улыбается, забывая о своём предназначении, отдаёт душу танцам и песням. Признаётся в очаровании той, кого должен ненавидеть. — Я не должен был этого говорить, — оступается альфа, отводя взор от глупого создания, пытаясь возвратить собственную ненависть к ней. — Ты слишком строг к себе, — замечает изменившиеся чувства юноши Ньёрф и его чрезвычайно яркое описание запятнанных рук, продолжая возвращаться в замок, — вовсе неважно, какие ошибки ты совершал в прошлом. Важно лишь то, чувствуешь ли ты за них тяжесть вины или нет, а ты чувствуешь, значит всё в порядке. — И что это значит? — в полном непонимании спрашивает Рамонд, равняясь с наследницей. — Если не испытываешь вины, значит, что ты не осознаёшь сделанного тобой, не считаешь это собственной ошибкой, — поясняет дева, переводя взгляд на юношу. — Всё в порядке, если ты думаешь, что мог бы поступить иначе или хотя бы принёс свои извинения за совершённое. Если это живёт в твоих мыслях, значит ты ещё можешь всё исправить – этому тоже научил меня отец. И у королей есть свои сожаления, это и делает их величественными. У Хосока их не было, он не испытывал чувства вины за сговор, против короля Севера и его единственного наследника. Его преследовало лишь сожаление, что он опустил стрелу перед наследным принцем, позволив восстать ему Дьяволом. Рамонд смотрит на свои руки – они запятнаны не собственными походами, а кровью отца внутри него. От неё никогда не отмыться. Белый филин первым влетает в открытые врата замка, птицу замечают стражники, не смыкающие глаз, но не видят принцессы, что неразлучна со своей верной спутницей. А тени наследников крадутся потайным ходом для слуг, тишина покоя ночи нарушается шёпотом и тихим спором протестующей девы, заверяющей, что седлает лошадь куда увереннее, чем многие её ровесники-принцы, на что получает приглашение завтрашним днём это и проверить. Захватившее юные сердца веселье прерывает взгляд, узревший нарушенный приказ – наследница с гостем попадаются на глаза самого Лорда. Но не успевает король предаться гневу за нарушенный приказ не покидать стены замка, как перед световласой встаёт юноша, заграждая её собой, и опускается на одно колено, склоняя свою голову в признании: — Прошу простить меня за столь бесчестный поступок, это я увёл принцессу, — Рамонд поднимает голову и взглядом встречается с контрастным, являя истинное значение своих слов. Он смог увести её из родных стен единожды и сможет сделать вновь – если юноша пожелает, он совершит своё коварство. Украдёт у Севера его сердце. — Хартньёрф, — Лорд голосом твёрдым обращается к первенцу, не жалея суровости за проступок, — ступай к себе. — Но… — Мне поставить у твоих дверей стражу? — грозит Чон, позволяя наследнице уйти сейчас на этих словах и не испортить ночь ещё больше, и после смиренного ухода оборачивается к гостю. — Что на самом деле привело тебя на Север? — без любезностей спрашивает король, желая видеть, что скрывает в себе душа наследника Хосока. — Истина, Ваше Величество. Я хочу знать… Почему в родных землях его называют не сыном, а дьяволом. — … что скрывает Север, желаю увидеть всё собственными глазами, дабы развеять слухи иных земель. — И о чём же те слухи? — Говорят, падший король дальних берегов был прóклят Дьяволом, — Рамонд озвучивает слова самого Чона, что слышали в ночи лишь двое. — Он прóклят терпеть неудачи в сделках и союзах, все, кто протянул ему руку, потерпели крах и отвернулись от него; вокруг короля собрались предатели, он страшился собственной тени, страх поглотил его сердце и разум. И молвил Тэкгён принесённые вести с дальних земель перед битвой Судьбы – Хосок сошёл с ума из-за его слов. Тэкгён видел его собственными глазами, видел страх и безумие, они сковали его душу и мысли, ничего человеческого не оставили. Хосок поверил в это проклятье, поэтому единственной его мыслью служило освобождение, а оно заключается в смерти Чона, как наславшего проклятье, и в смерти его рода. — И ты прибыл найти этот ответ у меня? — Лорд делает шаг, не замечая на поясе юноши меча отца, оставленного в гостевых покоях. — Считаешь, это же проклятье лежит на его наследнике? — Так оно взаправду существует? — Существует страх, Рамонд, — Чон убирает руки за спину, открывая свою незащищённую грудь перед наследником своего падшего врага, — существует выбор. Я позволил ему вернуться в своё королевство к тому, у кого любви хватило бы на двоих. И что выбрал Хосок? Взгляд юноши остаётся стойким, когда в душе разворачивается целая буря, его глаза в свете факелов блестят, а на лице появляется лишь улыбка. Чон не намерен скрывать знания истинного титула прибывшего гостя, и, стало быть, Тэхён первым узнал в его очертаниях род своего старого, ещё незабытого друга. Ничего сокрытого не осталось. Два дьявола наконец предстали перед лицом друг друга со шрамами по воле Судьбы. — Ты не получишь здесь истины потому, что ты выращен на отмщении, не принадлежащим тебе, — твердит Чон, ибо даже открытая правда с собственных уст не будет принята тем, кто воспитан считать короля Севера Дьяволом. — Видит О́дин, я не испытываю к тебе и доли тех же чувств, что и к Хосоку, потому что его кровь в тебе не делает тебя им. Рамонд перестаёт дышать, не веря в явленные слова – он желал услышать это не из уст Дьявола. — Но я не проявлю к тебе милосердия, если в твоей душе таится намеренное коварство, — предупреждает Чон, увидев достаточно, чтобы предаться сомнениям. — Да будет Вар свидетелем – я вырву твоё коварство вместе с сердцем. Сказанная клятва в ночи среди глухих стен растворяется, шаги короля удаляются в коридорах – Дьявол оставляет дитя ещё невинное в собственных деяниях в замке, даруя ему своё первое прощение. Чон давно склонен не искоренять потомков заслуживающих смерти, наследники не представляют угрозы, если они воспитаны истиной – Хасбер Гуго тому подтверждение, ибо не имеет наследный принц и тени ненависти к Северу, заключив королевствами лишь союз. А Лорд не может увидеть истинные намерения Рамонда, потому как там, на улицах, он был искренен, ответив отказом на поцелуй и обличив собственные руки запачканными только из-за рода отца – наследник осознаёт, что деяния Хосока были коварством. Проходя мимо почивальни старшей из наследников, Чон видит в мелкой щели у полов мерцание зажжённой свечи, а потому не беспокоится, ибо в эту ночь Хартньёрф не посмеет более сбегать, и проходит в покои, где сон не возымел над душой власть. В свете лунном Тэхён всегда выглядел иначе и до сей поры его красота будто звёздами осыпана – сам король Севера теряет своё величие рядом с ним. Омега сидит на стуле у раскрытого окна в ожидании вестей, взглядом ясным ищет ответ в контрастном и находит, успокаивая своё сердце. — Ты её нашёл, — вполголоса озвучивает свою догадку Тэхён, смачивая губы, когда мужчина оседает перед ним на колени, склоняя голову, и целует оголённые колени супруга, теплом ладоней согревая его ноги. — Она была с ним? — Он не берёт с собой оружия, не пользуется благосклонностями Хартньёрф и взаправду прибыл сюда за истиной, тревожащей его сердце, — Чонгук хмурится, не в силах понять чужого намерения и оставить мысли о возможном коварстве. — Внутри него боль и обида, но не похоже, чтобы они поглощали его разум. — Быть может, его прибытие всё изменит, — Тэхён касается пальцами смольных волос, пытаясь избавить возлюбленного от тягостный мыслей. — У меня предчувствие, что мы должны позволить ему здесь остаться. В нём не только кровь Хосока, но и Юнги, а я не знаю сердца добрее, чем его… — Предчувствие? — Чон поднимает взгляд к супругу, тут же расправляя хмурость бровей, потому как не может даже гневаться в присутствии омеги. — Как ты можешь так говорить, когда пал без всяких чувств, увидев его? Как ты продолжаешь обманывать себя, если тем, кто воспитал его – не простивший Северу гибель Хосока Юнги. Мужчина ласково касается щеки, проверяя, не скрываются ли в тени ночи бегущие воды Эливагар, что всякий раз топят его мир. — Я прощу ему ложь и обман своего титула, если Рамонд прибыл за истиной, — заверяет смольноволосый, дабы успокоить на эту ночь Тэхёна, — но ничего иного простить не смогу. Тэхён не отвечает, сам поддаётся страху лишиться чего-то драгоценнее собственной жизни за то, что они не смогли спасти раньше, но верит, надеется. Всё ещё ждёт возвращения своего друга.

⚜

Лучи раннего рассвета касаются покоящегося в ножнах меча, заливая его любимым цветом Смерти, цветом крови и отмщения – Север встречает Рамонда новым днём, благосклонностью королей позволяя находиться на своих землях. Прошлая ночь была украдена мыслями и беспокойствами, эта – юной принцессой, пожелавшей показать гостю жизнь ночей крестьянских, а потому юноша не поднимается в привычной манере раннего пробуждения, и остаётся в постели. Чужое присутствие заставляет прислушаться к чувствам, но не ощущает юноша опасности в крадущейся душе и позволяет приблизиться. Теплота чужого взгляда ласкает очертания лица, слишком нежно для наследницы, в этом таится что-то иное, Рамонд такого взгляда на себе не ощущал – родительского. Альфа поднимает налитые тяжестью сна веки, видит очертания, знакомые его глазам, серебро волос, что на иных землях зовутся про́клятыми Луной, и взгляд, незнакомый своим цветом нежного янтаря – перед ним сам второй король Севера. — Разделишь со мной обеденный чай? Тэхён приглашает сына своего друга разделить с ним его маленький каприз любимых сладостей. Рамонд в слабой растерянности соглашается, не понимая намерений короля, ожидавшего пробуждения гостя, но так и не дождавшегося его за завтраком, а потому сам пришёл в час полуденный, застав юношу, окутанного отходящим сном. Более того, второй король не пригласил гостя в места, отведённые для подобных намерений, а сам принёс на подносе чаши и сладости, оставаясь вдали от взглядов при закрытой двери покоев. Движения короля неспешные, за годы подобных встреч его руки обрели плавность и грациозность, а на пальцах покоится лишь одно кольцо из множества возможных, и в том заключена клятва – навеки править лишь одним. Рамонд замечает, с какой осторожностью присаживается Тэхён, и в складках тканей одежд видит положение носящего четвёртого наследника Севера с небольшим сроком. А у Рамонда нет ни братьев кровных, ни сестёр, – единственный наследник и тот не жаждет взойти на трон своего отца. — Чем я удостоен такой чести? Юноша взгляд поднимает к королю, пытаясь найти в его ладонях, подхватывающих тонкую ручку чаши, дрожь, в янтаре – вину, в голосе – сожаления. Хоть какое-то проявление осознания, что́ они сотворили с королевством дальних берегов. — Захотелось получше рассмотреть сына моего близкого друга, — не скрывая истины, отвечает Тэхён, достаточно обдумав свой приход, который грозит ему риском раскрыть старые раны. — Вы всё ещё склонны считать его другом? — Рамонд не получит здесь истины потому, что выращен на отмщении, не принадлежащим ему, но впитывает каждое услышанное слово Севера. — Меня он представлял тебе иначе? Юноша делает глоток впечатляюще вкусного чая, ощущая приятное послевкусие, но вовсе не от явленной беседы, оставляющей горечь – никто из них не может позволить себе озвучить гораздо больше сказанного. Тэхён понимает, что ответ на этот вопрос отразится болью в душе, а потому позволяет Рамонду смолчать. — У вас так много вопросов, — юноша ставит чашу на стол, понимая это, ибо слышал те же терзающие вопросы своего короля, — почему вы сдерживаетесь? — Эти ответы не приблизят меня к нему. — Но вы и не пробовали приблизиться. Тэхён отчего-то улыбается, облокачиваясь на спинку стула позади и вспоминая, как на протяжении всех этих лет каждый месяц отправлял послания, но все они пропадали в черте горизонта, не возвращаясь ни единым ответом. Ни один гонец не был удостоен встречи с правителем королевства дальних берегов, ни один купец, бывший на тех землях, не услышал от Юнги желания прибыть на Север. Та боль слишком глубоко впиталась в душу, въелась в сердце лезвием, и никому не удалось ослабить эту тяжесть, что пережил Юнги с потерей Хосока. Любовь к нему оказалась ядом. — Возможно, ни одно моё слово не смогло достичь его души, — Тэхён не отводит взгляда от голубых очей, в которых в первый раз увидел чужую жажду отмщения, но сейчас видит лишь чужую боль. — Потому, когда ты вернёшься, передай ему моё желание встретиться. — Кажется, я только что осознал, почему ваши слова не достигали его, — Рамонд поднимается, ощущая, как теряет над собой контроль, и не готов слышать эту истину. — И не достигнут никогда. Слишком поздно, — боль со временем не притупляется, а потому и Юнги не смог найти места для прощения. — Его время остановилось годы назад, он желал услышать хоть что-то тогда от своего принца, а не от короля Севера. Ибо все вопросы, на которые Юнги так и не получил ответа, всегда оседали на его потрескавшихся губах с именем своего принца. — Почему ты так и не вернулся за мной? — озвучивает терзания своего короля Рамонд, заучив эти слова со своего раннего детства. — Я был хоть день твоим другом? Почему ты позволил мне так сильно пасть, Тэхён? На лице восседающего короля полный покой, его белёсые ресницы остаются недвижимы даже когда юноша пылко оборачивается и покидает покои, непозволительно нарушая приглашение властителя – он не желает видеть слёз, которые они сдерживают, дабы их дети не видели сокрушения их душ. Юнги тоже способен являть свою непоколебимость, сохранять ровный взгляд и только в уединении падать на колени. Они отвратительно похожи, и Рамонд не желает видеть собственного родителя в лице того, кто его предал. Внутри разрастается неприятное чувство сожаления и сражение собственного сердца, ибо юноша не должен ощущать вины за причинённую боль – Север нанёс гораздо больше ран – но собственные глаза заполняет неясная пелена гнева на самого себя. Почему придерживаться цели прибытия на эти земли оказывается всё сложнее? Рамонд видит впереди наследницу, точно направляющуюся к нему, ощущает жар, сковывающий ладонь – он должен взять клинок своего отца и покончить с сердцем Севера, но вместо этого стирает её улыбку приказом: — Скажи своему отцу, что Тэхён ищет его. То, что сильнее жажды отмщения, то, что возвысило одних и сгубило других – любовь, есть источник жизни и есть слабость. А слабость Рамонда – его король, знакомые очертания которого он видит в Тэхёне. — Просто передай это сейчас же! — торопит юноша, обходя деву, и уходит прочь. Рамонд в моменты сокрушения Юнги всегда искал Роуланда, чтобы тот оказался рядом, ибо никакие слёзы в одиночестве не способны унять боль этих ран. В то сокрушение, когда погибали целые миры, им просто нужно было оказаться рядом друг с другом.        Тёплый поток ветра путается в завитках тёмных волос юноши, пытается ворваться в мысли, забрать эту тяжесть, окутавшую его сознание, где наследный король чужого королевства пытается вернуться на первоначальный путь. Рамонд напоминает, за чем на самом деле он прибыл в эти земли. Кто ему внушил, что он желает знать истину? Кто сбил его с пути и заставил оставить меч своего отца в ножнах? Кто придумал, будто на свете есть чувство сильнее отмщения? — Ты уходишь? — позади доносится обеспокоенный, сбитый от спешки голос принцессы, заставляющий Рамонда остановиться и услышать ответ на свои вопросы. Дева со взглядом Дьявола, смотрящим в самую душу, не понимает, что произошло между гостем и королём, и почему никто из них не говорит ни слова. Она не верит, что Тэхён прибыл просить гостя покинуть Север, дабы не позволить наследнице даже думать о попытке оставить родные земли ради своих желаний из-за вчерашнего побега из замка. Ньёрф так и не узнала, что сказал Лорд, оставшись в уединении с юношей. — Не посмею уйти, не пригласив тебя сбежать со мной, — Рамонд усмиряет бурю чувств словами коварными, заставляет наследницу верить себе и протягивает ладонь, зазывая шагнуть в свою погибель. — Прошлой ночью ты бросила мне вызов, давай же проверим, как крепко ты держишься в седле. Дьявол не покинет Севера, пока не исполнит клятву отца. — Не уверена, что ты сможешь простить себе своё поражение, — улыбается Ньёрф, приближаясь к юноше. — Принять вызов от самой принцессы Севера – честь для меня, — Рамонд подхватывает руку девы и склоняется, оставляя на тыльной стороне ладони заверяющий в истинности слов поцелуй. На мгновение принцесса теряется в собственных неведомых ей чувствах, рукам знакомы множество поцелуев, но ни один не мог коснуться сердца. От странствующего гостя исходит недосказанность, неизвестность его происхождения прежде не терзала любопытство девы, но сейчас, замечая что-то скрытое от её глаз, она желает узреть эту истину. Душа тянется ближе, и Ньёрф должна понять, почему. Белый филин тенью следует за наследницей, намеревающейся постоять за свои слова, пока та ведёт гостя к конюшне, украдкой поглядывая в голубизну свободы глаз юноши. Любопытство Ньёрф всецело завлекло то, что таится за этим взглядом, то, что скрывает душа глубоко внутри, под собственными льдами отчаяния и жажды найти истину – Рамонд мог бы слепо доверять своим королям, оставаясь на дальних берегах и проклиная Север, а он решил странствовать по королевствам, дабы самому разобраться в своих смятениях. И Хартньёрф, как наследница своих королей, обязана отыскать для него истину и явить её незнающим. — Вигмар! — завидев в конюшне любимого дядюшку Лорда, принцесса решает воспользоваться возможностью своих капризов, не имеющих силы запрета в лице лучшего воина Севера. — Приведи мне самого строптивого коня, а для моего гостя – лучшего из имеющихся! — Не удалость сбежать по водам О́дина, решила испытать судьбу побегом конным? — улыбается Вигмар, не являя свои переживания из-за компании, сопровождающей наследницу – всем приближённым уже известно, чьё дитя прибыло на Север. Рамонд наблюдает за лучшим воином, что за годы своей старости ещё не растерял силы, остаётся на службе у Лорда, покорно служа единственному дитя своей родной сестры. Юноша не может не признаться, что, изучая историю, написанную на старых пергаментах, он не задался вопросом, почему Вигмар, будучи старшим и опытным, не забрал Север в свою власть, когда настала благоприятная возможность и прямой наследник был в своём уязвимом состоянии плоти. Почему этот человек выбрал путь слепой преданности, посадив на престол своего племянника? Откуда столько веры, стойкого повиновения и ни капли сомнений в сторону деяний Дьявола? — Это же отцовский жеребец, — с подозрением в правильности понятых своих слов дева хмурится, смотря на поводья, протянутые ей. — Самый строптивый, — подтверждает Вигмар, — преданный Лорду настолько, что позволял себя седлать лишь Тэхёну, и то, потому как это было желанием Чона. — Пойдёт, — перехватывает поводья Ньёрф, являя свою уверенность в собственных силах. — Есть ли на свете что-то, чему тебя не обучали? — любопытствует Рамонд, на миг опустив размышления, когда принимает от воина самую покорную кобылу, служащую чистым повиновением любому всаднику. — Есть таковое, но то служит выбором сердца – мои короли никогда не учили кого нужно прощать, не озвучивали причин, по которым нужно даровать отпущение, заверив, что этот выбор я должна делать собственным сердцем, — Ньёрф касается груди ладонью, уводя юношу из замка к тропе, что следует в лес. — Когда Чон носил титул принца, его король желал, чтобы он заимел дружественные связи с принцами королевств, а те предали его, устроив заговор, пытались убить его и убили его короля. Те годы падений королевств Рандольфа, Гильяма и Осберта – это отмщение за предательство и убийство короля. Истина, которая была раскрыта Тэхёном, гласит о наследнике Севера, как о живой душе, а не Дьяволе, заключившим сделку со Смертью – эти молвы были спущены теми, кто не смог убить принца. Порождением был страх Хосока, спустившим стрелу в трещины льда под Чоном. — Раньше я не понимала, отчего Тэхён так сильно молил простить Хосока, — признаётся дева, опустив взгляд на тропу, ибо сама считала, что должна была свершиться расплата за тот заговор, — но оказалось, что супругом Хосока был друг моего короля. Я не понимаю, как Лорд простил его, не могу представить, чем Тэхён смог остановить копившееся болью стольких лет отмщение. Но тем, кто не смог простить, был Хосок. Простить упадок своего королевства, собственную слабость и потерю власти – король дальних берегов обвинил во всём Дьявола и уверовал, что его освобождение лежит через гибель Севера. Способен ли Рамонд сойти с пути отца и простить Северу это падение? — Считаешь, его не стоило прощать? — юноша останавливается напротив девы, желая знать, почему короли Севера научили её мудрости, но не прощению, зачем оставили это на выбор сердца. — Не стоило, — хмурится Ньёрф, — потому как Хосок мог остаться предан тому, кто его любил, но покинул его, обрекая на страдание и боль одиночества. Не Лорд вывел войско на битву, не Север жаждал крови отмщения – Хосок оставил королевство в упадке, обрекая возлюбленного на страдания до конца своей жизни. Почему ты так и не вернулся ко мне? Я был хоть день твоим возлюбленным? Почему ты позволил мне так сильно пасть, Хосок? Если всё это – истина, все вопросы Юнги должны были обращаться к иной душе. Как так получилось, что ненависть омеги была направлена на друга, а не на того, кто действительно позволил ему пасть? — Тут несколько троп, — дева спешит отложить тягостную беседу, возвращая внимание к их спору, — но все проходят через реку. Там и будет завершение нашего сражения. Рамонд смотрит на лес, полный духов и пустующий от всяких живых душ, – идеальное место, где он мог бы покончить с Сердцем Севера, возвратить боль тому, кто её заслуживает – бросившему своего друга у врага Тэхёну. Временем раньше наследный принц был уверен, что должен это сделать, но после короткой беседы с девой в душу вновь закрадываются сомнения. А принцесса уже седлает жеребца, с лёгкостью запрыгивая без помощи на спину животного, встряхивающего в строптивости головой и отходящего назад, взаправду не проявляющего покорности к ней, и крепко хватает поводья в твёрдом намерении приручить его. Но юноша отчего-то не спешит седлать покорную кобылу, следит за принцессой, будто в любой миг готов сорваться, если конь попытается скинуть её. Откуда в его сердце столько внимания к деве? — Передумал? — интересуется Ньёрф, заметив сомнения гостя. — Этот конь выглядит ненадёжным, — являет свои волнения Рамонд. — Этот конь искал Чона в зимнюю ночь до тех пор, пока не нашёл его. Вытягивал из трясины болота и провёз его через все битвы далёкие вёрсты пыли, грязи и снегов. Он всё ещё ненадёжный в твоих глазах? Дьяволу преданны даже животные настолько, что сопровождающая его птица, забирающая по приказу глаза, была с ним до самой своей гибели. А конь фырчит, копытом топча землю, мощь своих ног являет грузным шагом – он прошёл с королём все битвы, был в горах и полях далёких королевств. Его следы навек остались в руинах павших королей, он знаком с самим Хёдом, не позволил ему забрать в ту роковую ночь наследника Севера. И против короля своего не пойдёт. — Как знаешь, — Рамонд седлает кобылу, заставляя её чуть отойти назад, дабы встать наравне с принцессой. — Потерпевший поражение выполняет один приказ, — ставит условие Ньёрф, не в силах сдержать улыбки. — Воровка всё ещё желает украсть мой поцелуй? — Ты мне нравишься, Рамонд, — признаётся световласая, пожимая плечами не в силах объясниться во вспыхнувших чувствах к нему. — Сильно нравишься – я ни с кем себя так глупо не веду. С первого взгляда дева почувствовала что-то к незнакомцу, вопреки своей непреклонности перед иными принцами, предлагающими принцессе свои сердца, она возжелала даровать свой первый поцелуй незнакомцу. Безрассудно и глупо – Ньёрф впервые ощущает странные чувства и следует зову своего сердца. — Это не так, — отрицает юноша, — просто твои капризы надо мной не имеют власти, вот ты и путаешь желание получить своё с глубокой симпатией. — Я желаю сбежать с тобой в королевство дальних берегов, это тоже мой каприз? В голосе звучит твёрдость намерений – принцесса Севера желает открыть истину народу и его скорбящему королю. Ньёрф тянет повод, конь срывается с места, являя непотерянную силу своих прожитых лет, и Рамонд намеренно даёт время, дабы принцесса одержала победу, только после этого следует за ней, не замечая взора, направленного на них – Тэхён ставит чашу на блюдце, увидев достаточно, чтобы найти в чужом льду трещины. Лес встречает наследников шелестом высоких крон, в тенях своих скрывает духов, расступается перед выносливыми животными, жаждущими свободы своего бега, и приветствует Сердце Севера, находя в ней очертания королей. Ньёрф ощущает силу коня своего отца, слышит дыхание и громкие удары копыт – всё это вызывает чувства, которые не передать ни одним словом. Её светлые волосы распускаются, позволяя ветру пронизывать каждую прядь волн, чёрный взгляд позади выискивает своего соперника – не находит. Ньёрф точно помнит, как Рамонд почти нагнал её, но сейчас, достигая назначенного места поляны у реки, она не видит среди деревьев ни единой души. Дева тянет за поводья, постепенно останавливая животное, оборачивается и слезает, ладонью проводя по вздымающейся груди коня – он всё ещё быстр, как в прежние времена. Ньёрф оставляет своего спутника, начиная возвращаться к лесной тропе и пытаясь вспомнить, не было ли препятствий, способных сбить юношу с пути, как в это же мгновение позади раздаётся шелест травы, заставляющий деву обернуться и попасть в чужую ловушку. Хватка со спины не застаёт врасплох, наследница Севера была обучена лучшим воином, а потому хватает недруга за руку, тянет его и опрокидывает на землю, доставая из-за пояса кинжал и не успевая приставить лезвие к горлу, как её запястье хватают и выбивают оружие – наследник дальних берегов был также обучен искусному мастерству схваток, а потому эта победа не достаётся никому. — Тебя сложно убить, — улыбается Рамонд, оказавшийся брошенным на землю девой. — Ты даже не пытался, — замечает Ньёрф, выравнивая дыхание и замечая, что находится в довольно смущающей близости, восседая на бёдрах юноши, придерживающего её за запястье и талию. Коварен путник, ибо он пользуется замешательством, снимая с пояса принцессы другое оружие, переворачивает деву на мягкость травы, возвышаясь над ней, и приставляет лезвие к бледной коже. — Ты права, не так уж и сложно, когда пытаешься, — Рамонд делает глубокий вдох и смотрит в чёрные глаза, слыша шёпот Смерти. Это его возможность принести Северу расплату отмщения. Рамонд годами копил в себе боль своего короля, видел страдания и незаживающие раны, утопал в его слезах, мечтал глотнуть свободы от оков своего рода. Жаждал пустить собственную кровь, лишь бы избавиться от крови отца, что течёт внутри, оседая чужим коварством в сердце. Юноша долго странствовал и внимал словам встречных душ, молчал, когда высмеивали родное королевство, не смел раскрывать свой титул, ибо Судьбой ему предначертано взять на себя проклятье отца, когда он взойдёт на трон. Избавиться от этого возможно лишь вонзив клинок в сердце Севера. Но глубина взора, смотрящего на него, не видит в душе коварства, не замечает и доли грязи в крови его рода, дева питает неправильные чувства к своему карателю. Почему он не может просто убить её, когда лезвие в его руках так близко находится к хрупкой жизни? Что останавливает его, заставляя ослабить хватку на кинжале и отстраниться, выбирая позор своей слабости? Почему Хосок не выбрал позор, оставаясь верным своему сердцу, наполненному любовью Юнги? — Я претерпела поражение, — признаёт Ньёрф, садясь на поляне рядом с юношей, возвращающим её потерянное оружие. — Твой король был бы разочарован, если бы увидел, как ты оказалась уязвима, — молвит Рамонд, чувствуя на себе взгляд полный презрения от того, за кого не смог свершить отмщения. — Напротив, я же признала своё поражение, — поправляет дева, вновь являя мудрость Лорда, — это тоже нужно уметь делать, ибо разочарованием было бы, если бы я не смогла принять свою слабость. Как Хосок, не сумевший осознать собственное поражение, смириться и позволить себе носить титул сражённого, но сохранить честь. Ради чего была развязана битва? Не ради сохранения жизни возлюбленного и наследника – ради собственной короны и страха проклятья. Рамонду ещё рано признавать своё поражение. — Здесь красиво, — замечает юноша, наблюдая цветущую поляну у реки, которая помнит великие события. Здесь снега впитывали кровь от пущенных в наследного принца стрел, неокрепший лёд трещал под ударами колен, и звучала клятва – собственными руками вырвут сердце каждого принца за совершённое предательство, а падкие на богатства принцы смеялись Смерти в лицо. Здесь Север заключил таинство, навек заточив в его лесах, когда сам король склонил свою голову, коснувшись согретых пальцев принца губами и оставив поцелуй – Дьявол вознёс жизнь маленького омеги выше собственной. — У Лорда хворь на эти цветы, — Ньёрф срывает один из них, прокручивая меж пальцев, — однажды я попросила усыпать мои покои цветами, и он мог бы приказать сделать это любому слуге, но сам принёс каждый цветок. Иногда меня пугает то, на что способен отец ради тех, кого он любит. Приду за тобой в зал, заполненный с полов до самых потолков бутонами цветов. — Я не желаю, чтобы ради меня приносили жертвы, — признаётся Ньёрф, открывая свою душу. — Я желаю, чтобы за меня хоть раз принесли жертву, — вторит Рамонд, устав нести в себе тяжесть чужих сожалений. Жертву мог бы принести Хосок, отказавшись от власти, которую не в силах был удержать в руках, признав свою ложь, собственные слабость и поражение. Жертву мог бы принести Юнги, хоть раз ответив на письма своего друга и выслушав его, и растить единственного сына в любви, кормить присущей его сердцу добротой, а не отмщением. И хотя Роуланд пытался быть для наследника отцом, он не передал той мудрости, которая остановила бы его от пути на Север. Слишком поздно что-то менять, когда взращенный дьявол уже прибыл за отмщением. — Каков будет твой приказ? — интересуется дева, напоминая, что первым всё же прибыл в назначенное место юноша. — У моего слова много власти. Что желает твоё сердце? Свободы. И Рамонд претерпевает поражение, когда впервые слышит собственное желание сердца. Он желает освобождения, желает сбегать из замка по воле своей юности, проводить ночи в тавернах, предаваясь танцам, скрываться от слуг и пропадать вдали от титула – ему не нужна такая власть. Рамонд не желает всходить на трон сыном прóклятого короля и слышать от света шёпот страха о новой битве, как об отмщении Северу. Он с рождения нёс в своих руках тяжёлый меч отца, прошёл с ним долгие вёрсты земель и вод, принёс на самый Север, но теперь сомневается обнажать его. — Позволь мне приберечь этот приказ на время, когда ему будет суждено прозвучать, — просит юноша, заправляя сорванный цветок в прядь её волос, сплетённых тонкой косой. — Потому как сейчас я не уверен, что это моё желание. — Как скажешь, — соглашается принцесса, ощущая в тенях деревьев вовсе не дух богов своих, а душу живую, следящую за наследницей беззвучной тенью. Послана тень вслед за девой была самим лучшим воином, что не посмел оставить Сердце Севера без надсмотра, а сам последовал к королям, чьи дни обрели тяжесть смятений прибывшего гостя. Тяжела участь родительская, когда дети, словно птенцы, стремятся улететь из гнезда, не ведая, каков за пределами родных стен настоящий мир. Вигмар, направленный фрейлинами в зал, где пребывают властители, не сбавляет шаг, имея незажившую с последней битвы рану в ноге, что обрекает его до сей поры на хромоту, и заходит в распахнутые двери, находя королей за уединённой беседой. Тэхён, окутанный солнечным светом, льющимся из окна, откуда виден был уход наследницы, янтарь к Вигмару устремляет, невольно являя настроение супружеской беседы, ибо Чонгук, восседающий напротив, потирает переносицу, над которой хмурость складок являет напряжённость дум. Лорду не по душе гость, и, хотя от него не единожды звучало заверение, что кровь наследника не несёт коварство отца, мужчина не в силах отпустить волнения и позволить Хартньёрф вот так сбегать с ним. — Говори здесь, — приказывает Тэхён, не позволяя Вигмару даже озвучить предложение Чону уединиться для донесения. — Это лишь мои неуместные мысли, они не могут служить истиной, — предупреждает Вигмар, — надобно ли тревожить ваши сердца этими волнениями? Под сердцем омеги покоится новорождённое, а потому волнения так опасны для него в это время – прежние годы ни одно событие, способное вызвать тревогу души, не доходило до слуха короля, ибо первенец из-за подобного был рождён преждевременно. Но в сей час Тэхён не может остаться в стороне, когда прибытие одной души способно проложить новый путь. — Рамонд похож на зверя, Ваше Величество, — молвит воин, обращаясь в подобные моменты к омеге, как слуга, — он наблюдателен и внемлет каждому слову, словно затаился и выжидает нужного момента. Думается мне, он пользуется добротой Хартньёрф, оставаясь подле, пока не пришло время… — Истина в том, что прибытие Рамонда – это ложь, — озвучивает прежние слова Чон, удостоверившись, что ощущение дядюшки совпадают с собственными. — Если бы на Север его привело любопытство, он бы не скрывал свой титул. Случайность твоего взгляда, Тэхён, разглядела в нём очертание его отца, ибо он не намеревался открывать истину своего рода. — Но он и не скрыл, когда то было явлено, — Тэхён заставляет увидеть и это действие со стороны наследного принца. — Он внемлет каждому слову, а не остаётся глух в истине, что была открыта ему с рождения. Ему больно, Чонгук, он вырос без отца, в нём есть ненависть, но она не управляет им. Почему этого ты не желаешь видеть? — Почему Рамонд так и не признался в своём титуле Хартньёрф? — упрямо настаивает мужчина, вновь указывая на ложь. — Потому что я дал клятву перерезать себе горло, если стану супругом Дьявола, — напоминает Тэхён, заставляя Чона вспомнить то время, когда свет окутывала молва о проклятии Смерти. Чонгук взгляд непоколебимо держит на возлюбленном, ни на шаг не приближается, лишь жестом отпускает Вигмара, который открыл достаточно, чтобы ещё более усомниться в госте, ибо чутьё лучшего воина не подводило ни разу. И оставшись в уединении, Тэхён не замолкает, стараясь объясниться в своих чувствах. — Мне было невыносимо допускать мысль, что тот, кто истребляет королевства по жажде алчности и жадности, кто забирает невинные души и клятвами истязает их, не позволяя умереть, свяжет меня с собой узами супружества. Я не знал истины, Чонгук. Рамонд тоже не ведает, и потому он здесь и скрывает свой титул – ему невыносима собственная кровь. Кровь того, кто отказался от дарованного ему прощения, кто претерпел поражение с собственным разумом и оставил его, своего наследника. Ты слышал, что приносят путники с иных земель, какая молва ходит о Хосоке. Ты правда считаешь, что сын прóклятого короля откроет свой титул? — Ты просто хочешь верить, что он воспитан тем Юнги, который покинул Север, — Чон наклоняется, найдя опору локтями на своих коленях, и ждёт того же шага ближе от супруга – ссоры никогда прежде не разделяли их. — Он слишком давно не твой друг, я не верю, что он смог простить падение и взрастить наследника той истиной, которую никогда не знал. — Роуланд мог его переубедить… — Мог, — соглашается мужчина, потому как они поддерживали связь меж собой, — но Юнги не смог. Глаза нежного янтаря снова блестят сожалениями, Тэхён их не утирает, позволяя написать на его щеках ненаписанные чернилами письма, которые он не послал в этом месяце. Потеря друга оказалась слишком велика, чтобы позволить себе отпустить его, даже если то служило для него свободой. Омега делает шаг навстречу и тянется к рукам в шрамах, что подхватывают его и помогают устроиться под крылом. — Ты не должен винить себя за это, птенец, — шепчет Чон, стирая слёзы с щёк, и прячет возлюбленного в тени своей груди. — В то время ты сделал всё, что мог. Когда-то давно Тэхён просил даровать прощение дважды, но ныне у него не осталось ни одного, а потому он должен сберечь душу дитя, что было прóклято родным отцом.        Сомнительно то затишье, что охватывает Север, ибо коварство, покоящееся в сердце наследника, взращенного отмщением, опустилось на пустующее дно. В тот же день возвращение наследницы случается к раннему вечеру, юноша возвращает деву, не испытывая терпения Лорда, не питающего к нему доверия, и через световласую передаёт Лунному королю корзину цветов. Сей подарок становится неожиданным в своём значении, на что Тэхён принимает его, подумав, что то послано в качестве извинений за незаконченную обеденную беседу. Чон же этот жест не принимает, намеревается напрямую спросить юношу о его намерении, но тот на вечернюю трапезу не является. К ночи Эвелин докладывает о покое принцессы в своей почивальне и уходе гостя с дальних берегов к народу в желании понаблюдать за Севером. Последующие дни становятся ещё беспокойнее, потому как Хартньёрф без предупреждения не покидает стены замка, а, если и намеревается уйти с Рамондом, то приглашает фрейлину или Вестара, которые после докладывают о простых походах наследников, не имеющих никаких подозрений. Но и истина о титуле не оказывается явленной для девы, нашедшей в странствующем путнике нечто близкое своей душе, что остаётся для Чона главным подозрением на задуманное коварство. Прибытие наследника несёт определённую цель, будь то простое любопытство или же иное деяние, а у всякой цели время имеет ограничение. У Рамонда изначально его было слишком мало.

⚜

Глухой раскатистый гром приближающейся грозы заставляет деву вздрогнуть и направить взор на горизонт, где чернота поглощает белый свет, стремительно направляясь к ним. Наследнице ледяных земель слишком полюбились грозы, оттого каждая пронзающая воздух вспышка и рокочущий удар после вызывают в ней трепет и восхищение, что не сказать о братьях младших, спешащих в подобные часы скрыться подле королей. А потому Ньёрф направляется в иную сторону в намерении встретить гнев природы с Рамондом, который в сей раз не сможет от неё скрыться на улицах народа. Странно то предчувствие, что закрадывается в сознание, ибо последние дни юноша избегает уединённых встреч с принцессой или вовсе уходит из замка, что наводит на мысли, будто в этом замешан опекающий Сердце Севера король. Будто для гостя был дан приказ оставить принцессу, не позволяя ей приближаться к себе. Но коварна Судьба, дарующая черты наследникам родителей своих, а потому Хартньёрф переняла упрямство второго короля и непреклонность первого и не намерена быть покорной несправедливому приказу. Дева находит юношу в церемониальном зале, скрывается от глаз теней, следующих за нею в стенах замка, закрывает высокие двери и прислоняется спиной, являя свои намерения – гостю не удастся сбежать от неё. — Ты избегаешь меня? — открыто высказывает вопрос Ньёрф, ловя чёрными глазами голубые, что остаются так же непоколебимы. — Или тебе было приказано делать это? — Слова твоих королей никогда не станут мне приказами, — без сокрытия и любезностей отвечает Рамонд, пребывая в настроении, знакомое деве тяжестью собственных дум. — Не считай меня настолько наивной, я всё вижу. — Если бы видела всё, то не стала бы оставаться со мной в уединении. Время, отведённое на отмщение, стремительно подходит к концу – Рамонд должен покинуть земли Севера, ибо он услышал истину от королей, от их приближённых, народа и от воинов, что лично присутствовали при битве во Фьядрар-глюфýр. С каждым восходом Луны юноше приходилось терпеть треск собственных костей, они ломались под тяжестью истины и принятии ответа на вопросы, что он нашёл не в устах своего короля. Оттого гость искал уединения, не в силах терпеть собственную кровь, уходил от приглашений Тэхёна, что так похож на его отца, избегал случайных встреч с Лордом, на чьих руках шрамы, оставленные Хосоком. Эта кровь отравляла разум наследника всю его жизнь, а Север принял сына предателя, как гостя. Рамонду ненавистно это королевство, его расцвет и благополучие, его истина и наследница – юноша прибыл вырвать у королей их сердце, но с каждым днём находил в нём тот покой, что не находил в родных землях. — Я остаюсь в уединении с тем, кому доверяю, — твёрдо заверяет дева, — и следую зову своего сердца, а оно зовёт меня к тебе. — Ты полюбила тот образ, что увидела, и возможность сбежать, которую так отчаянно ждала, — отрицает юноша и оборачивается, являя на поясе затянутый ремень, гласящий о намерении покинуть эти земли, пока Судьба не затянула сплетённые нити. — Ты хоть знаешь, кто я? — Рамонд! — звучит громкая истина, что должна была быть открыта перед наследником дальних берегов прежде, чем тот вступит на трон. — Ты – Рамонд, и не можешь быть никем другим! Не важно, на чьих землях ты был рождён, и чья кровь заполняет твоё сердце, ты – это только ты! И я знаю тебя, твоё высокомерие ко мне и глубокую справедливость к простому народу, твоё невежество и высокую нравственность. Ты бы мог воспользоваться моими чувствами, но даже не позволяешь мне сбежать с тобой, ибо разделяешь то же предостережение, что и мои короли! Ты верен своему слову, так оставайся же верен и клятве сбежать вместе!.. — Я дал клятву убить тебя. Среди рокота грома звучит признание, истинная цель прибытия наследника, что обнажает меч своего отца в час отмщения. Принц, рождённый взойти на трон, берёт в свою ладонь рукоять меча, что покоился нетронутым всё пребывание карателя, смотрит в чёрные глаза и направляется с именем Смерти к Сердцу Севера. — Ты спросила, почему в родных землях меня называют дьяволом, — Рамонд хватает деву за подбородок, болью пытаясь отрезвить глупое создание, а та не делает и шага от него. — Так позволь же мне утолить твоё любопытство, потому как я – есть проклятье Севера. Я – наследие Хосока. Взращенный на жажде отмщения дьявол королевства дальних берегов. — Я прибыл вырвать твоё сердце собственными руками и поднести его Юнги, дабы он сам вонзил в него клинок. Вспышка молнии освещает стены, в которых был заключён союз королей, именно это место должно впитать в себя кровь Сердца Севера, а потому у Рамонда более не будет возможности исполнить клятву. Рукоять меча обжигает его ладонь, лезвие в ножнах требует крови, а юноша ощущает тепло другой руки, касающейся девы, чьи глаза заполняются осознанием истины титула стоящего пред ней. И принцесса, преданная своим доверием, не убегает от прóклятого, не препятствует его намерению, ибо слышит в голосе юношеском не коварство. — Тогда убей меня, — шепчет Хартньёрф, нежно обхватывая дрожащими руками запястье юноши, — ибо одержавшие поражение короли не возвращаются… Рамонд не сможет вернуться в родное королевство, если не исполнит свою клятву, ему придётся перерезать себе горло. — Зачем мне сердце, если оно будет навек принадлежать тому, кто никогда не услышит его? Как эта душа смогла полюбить дьявола? Откуда в этом сердце столько преданности своим чувствам и смирения перед собственной смертью? Существует страх, а дева не испытывает и доли его к дьяволу, воспитанному лишь для одной цели. Существует выбор, и наследница сходит на шёпот в полном замке слуг, когда может воззвать к спасению. Она позволяет Рамонду вернуться в своё королевство к тому, кто ждёт его возвращения. И что выбрал Хосок? Хартньёрф не желает, чтобы ради неё приносили жертвы, потому она просит принца королевства дальних берегов не жертвовать своей клятвой. Рамонд желал, чтобы хоть раз за него принесли жертву, и получает её от принцессы Севера. Она протягивает ему своё сердце. Юноша поднимает меч своего отца из ножен, разрезая гром скрежетом смеха Смерти, слышит Её голос, ведущий по пути его короля, передаёт на исполнение его клятву – сперва он лишил души, теперь прóклятый наследием принц должен лишить Север бесценного сокровища – его сердца. — Я всего лишь желал свободы для своего скорбящего короля, — признаётся Рамонд, не оставляя более сокрытой истину своего рода, — расплату за его страдания, упадок, за потерю его возлюбленного, за отца. А в итоге развязывает новую войну. Хватка на запястье слабеет, Хартньёрф опускает руки, отдавая всю власть Рамонду, в ком нет вины за его желание даровать свободу, и ощущает, как боль отходит, а ладонь юноши нежно оглаживает её щёку. Рамонд склоняется в погружающемся во тьму зале к лицу, обрамлённому слезами, и исполняет последний приказ принцессы, даруя ей первый поцелуй. Под вспышкой молнии исполняются желания сердец, Судьба и Смерть в час своего торжества стягивают последние нити возлюбленных, обрекая их на предначертанный путь гибели. Но не сильна та власть, ибо воспитанный дьявол мечом отца разрезает нити и ломает последнюю из своих костей. Рамонд отдаёт свой меч Хартньёрф, вкладывая рукоять в её ладонь, и шёпотом признаётся: — Я потерпел поражение. Дьявол сокрушается, ибо ещё не поздно отступить. Вина, живущая в нём, позволяет всё исправить, опустить меч, отпустив рукоять из своей ладони, и понять истину, которая скрывалась от наследника долгие годы. Его кровь не делает его Хосоком. И Рамонд выбирает остаться преданным тому, кто его любит, дабы не покинуть любящее сердце как отец, обрёкший на вечное страдание и боль одиночества своего возлюбленного. Но резкий свист, пронзающий воздух, как вспышка молнии, оборачивается стрелой, устремляющейся в плоть, что касается Сердца Севера. Рамонд тронул то, чего не следовало касаться, и Чон не промахнулся. Кровь окропляет полы церемониального зала, кровь предателя, кровь Хосока. И смольноволосый не останавливается, не внемля слезам своего первенца, протягивает руку и забирает вторую стрелу под гром упавшего обнажённого меча. — Отец, нет! — Ньёрф с ужасом осознаёт доложенное королю преследующими тенями и то, что не было услышано, ибо Рамонд не намерен вершить отмщение. Стены замка слышали признание в коварстве и в тот час же передали Лорду, а он сдерживает клятву, не проявляет милосердия, ибо в душе наследника всё же таилось коварство его отца. Чон пришёл вырвать его коварство вместе с сердцем. — Отец, прошу, услышь меня! — Ньёрф спиной встаёт к юноше, раненному в плечо, и укрывает его собственной грудью. — Молю, оставь его в живых! Он не желал… — Вигмар! — рычание Дьявола, давно забытое светом годами, несёт приказ, заставляет воина обхватить тонкие запястья девы, увести её с пути, куда вступила сама Смерть. До боли в рёбрах знакомо это горестное рыдание мольбы оставить душу в живых, Чон слышит призрачные удары сапог своих воинов, что выстроились по сторонам, вспышка молнии отражается яркостью факелов. На поле плач громче песни – Чон свершил сделку, на глазах брата младшего забрав жизнь среднего. И в сей час Дьявол заберёт душу, кою ни одними слезами не вымолить во спасение. Рамонд сбитый шаг назад делает, когда Чон навстречу следует, по пути поднимая меч Хосока, смотрит в глаза голубые и видит вскормленного чужим отмщением наследника, не слыша от него слов о помиловании. Ничем не отличающийся от тех самых принцев, что свершили сговор и убили прежнего короля Севера. В этом дитя такое же коварство, что было в его отце. Убьёт своими руками, всех до последнего. — Чонгук, остановись, — звучит несущий власть над Дьяволом голос второго короля, коего призвали слёзы первенца. Тэхён, в чьём взгляде любовь к чужому дитя, становится сильнейшим преткновением для посланника Смерти, ибо однажды птенцу удалось остановить непрощающего, но мольба его не сильнее гнева короля, поклявшегося забрать жизнь. Чонгук вновь обернётся Дьяволом, но не позволит никому коснуться его сердец. — Позволь ему уйти, ты дал слово даровать прощение дважды! — просит Тэхён, не в силах приблизиться из-за слуг, не позволяющих подойти супругу ближе, ибо Север короля своего боится. — Я даровал ему первое прощение, позволив появиться на этот свет, — Чон устами Смерти говорит, гнев застилает ему разум, ибо он позволил Хосоку так близко подобраться к его сердцу. — И второе прощение было дано, когда он прибыл на эти земли. Более у него не осталось ничего. Никто Дьявола не остановит от души, что по клятве должна быть ему отдана, и Рамонд, собственными глазами видя сказания света, находит истину и расплату за то, что поступил так же, как отец – ушёл с родных земель, оставив единственного родителя, обрекая его на боль сердца, ибо в этот час скорбящий король потеряет своё единственное дитя. Рамонд вытаскивает наконечник стрелы и выпускает из ладони, бросая единственное оружие, падает перед смольноволосым на колени, в последний раз взгляд на прóклятого короля Севера поднимает и позволяет одинокой, сожалеющей слезе пасть на полы. То же смирение, та же жертва – Судьба безжалостно повторяет прошлые ошибки. — Да освятит О́дин твой путь к Хель, Рамонд. Сломанное Хосоком запястье рвёт болью кости в руке, когда Чон поднимает чужой меч, вознося его над наследником, что должен был держать его, заняв трон отца, но от него же падёт. Как пал отец. — Заключи со мной сделку, Чон Чонгук, — раздаётся голос, заставляющий Лорда внемлить зову своего имени и увидеть того, с кем его связывает лишь одна сделка, что до сей поры не была исполнена. Юнги возвратился на Север, дабы расторгнуть с Дьяволом последнюю единственную сделку. Юнги возвратился, чтобы самому покарать взращенного им дьявола. И время останавливается, когда перед Тэхёном предстаёт его друг, чьи годы не пожалели его: бледнота его болезненна, чернота волос сошла серостью, во взгляде не осталось души, но до сей поры блестит единственная отрада его расплаты – и та смотрит на единственного сына. У Юнги хриплое дыхание, словно в его грудной клетке непосильная тяжесть, незакрытые одеяниями руки худы почти до самых костей – скорбящий король дальних берегов уже как пятнадцать лет медленно умирает, сумев лишь единожды подарить жизнь. И не позволит её отнять у него. — Ты уже забрал моё сердце, так забери и мою жизнь, — Юнги смотрит в глаза Лорда без прошлых колебаний, ибо над ним более нет власти, как над простым фрейлином. — Прими же её, Чонгук. Рамонд не должен нести расплату за то, как я воспитал его. Меч Хосока в руках Лорда становится слаб перед голосом возлюбленного, хранящего до сей поры верность ему, кто вырастил его наследника и сожалеет о том, что вскармливал его отмщением. Поздно было то осознание, когда боль от гибели возлюбленного начала угасать вместе с ненавистью к Северу, Юнги пришлось потратить годы, дабы найти яд в собственной крови и понять, что этим же ядом он отравлял единственного сына. Рамонд, видя собственными глазами боль и гибель единственного родителя не смог простить это Северу, а потому, вопреки приказу остаться в родных стенах, сам решил прийти за обещанным Сердцем королей и принести его в своих руках. Юнги, не оборачиваясь к своему принцу, близится к Чону, являя в походке слабость своего тела, ибо этот долгий путь на Север забрал его последние силы, и встаёт подле своего сына, опуская к нему взгляд. Рамонд тут же отворачивается в страхе разочаровать своего короля, ибо в его глазах он видит падшего возлюбленного, и не слышит, чтобы ему приказали подняться с колен. Он должен ответить за свои деяния, но не смертью. — Что ты мне предлагаешь, — в неверии того, что видит перед собой, молвит Чон, — в тебе не осталось и жизни. — Потому как я сдержал свою клятву, — слабо улыбается Юнги. Маленький фрейлин поклялся отдать свою жизнь принцу. И он её отдал. — Сдержи и ты свою, — просит маленький фрейлин, — отпусти то, что осталось от меня. Его сына. Всё живое, что остаётся от него. — Поднимайся, — приказывает Юнги юноше, не верящего, что всё услышанное оказывается истиной, — возвращайся к своему народу, Рамонд, не поступай, как твой отец. Ты – не он, и никогда им не был. Не вынуждай меня идти на сделки – у меня более ничего не осталось, кроме тебя. Судьба завершает путь двух душ, заставляя Юнги поднять потускневшие терракотовые очи на своего друга и улыбнуться. — Мой принц, вам пора прекратить брать на себя ответственность за мои проступки, — молвит Юнги, наблюдая в Тэхёне всё ту же черту, когда он выгораживал его перед главной фрейлиной, и ныне делает это в сторону неверного воспитания сына, вымаливая ему прощение. — Мой путь был так долог, — омега опускает взгляд, чувствуя, как Рамонд тут же подхватывает его под руку, становясь опорой, — я могу попросить чаю? Прежде, чем будет совершена его последняя сделка.               Капель уходящей бури позволяет уединиться на балконе, откуда взору открывается всё величие Севера, которое оно обрело, освободившись от оков проклятья. Истина обнажается спокойной беседой и тёплыми улыбками, очертания которых почти стёрлись из памяти, оставляя к концу дня лишь двоих, старых, верных друзей. Стены замка слышат множество сожалений об упущенном времени, пустой ненависти, нераспечатанных и сожженных в огне письмах. Юнги, полный сожалений, признаётся, как прекрасно выглядит любовь Чона к принцу, не треснувшая долгими годами. Он хотел бы присутствовать на венчании, быть рядом в столь трепетный момент, разделить с ним рождение первенца, что собрала в себе все черты Тэхёна. В устах Юнги не слышно обвинений, вся вина заключена в твёрдых словах «я не смог их остановить» – ни Хосока, ни Рамонда. Всё могло бы быть иначе, выбери Хосок возлюбленного, а не свою корону. Судьба не была бы так жестока, если бы не сплела нити – Юнги просто полюбил не того человека. Но к концу часа дневного, все сожаления растворяются в закатных лучах солнца, когда настаёт пора завершить заключённую сделку. — Рамонд прежде не вставал на колени, — признаётся Юнги, — должно быть, на свете есть чувство сильнее, чем жажда отмщения, ибо оно же заставило его отдать ей меч. Хартньёрф? Сердце Севера… тобой дано имя, не так ли? А я не смог дать имя единственному сыну, Роуланд наделил его им. — Он полностью твоё отражение, — заверяет Тэхён, — я узнал его, как только увидел. — И всё же вы даровали ему шанс, не взирая на его кровь отца… — Ты его отец, Юнги, — твердит светловолосый, — в нём не коварство, а преданная любовь к тебе. Всякое дитя будет страдать, если видит слёзы родителя, а потому он просто желал тебя избавить от боли, но ошибочно выбрал не тот путь. — Тогда позволь тебя попросить в последний раз. Звон чаши, неровно поставленной Тэхёном на маленький стол, выдаёт его чувства, ибо он знает дальнейшие слова друга и то, о чём он умалчивает – Юнги забирает болезнь, поглощающая его годы жизни. Именно это стало главной причиной, по которой Рамонд встал на путь коварства. Он всего лишь желал перед смертью даровать Юнги свободу. — Направь моего сына, когда мне придётся уйти, — просит Юнги, понимая, что совсем скоро зайдёт его последнее Солнце. — Я жалею, что мало говорил ему, как безгранично его люблю. Прошу, не позволь ему больше так глупить, — он вновь улыбается, оборачиваясь к Тэхёну, на чьих глазах стоят всё те же преданные другу слёзы. — Ты вновь уйдёшь? — в неверии спрашивает светловолосый. — Ты видел достаточно смертей, — Юнги кладёт ладонь на плечо друга, — свою я не позволю видеть. Прошу, думай, что я всё ещё сжигаю твои письма за дальним горизонтом. Последние лучи уползают с побледневшего, изжившего себя короля, преданного единственной сделке, и поднимаются выше, где крыша замка позволяет затаиться двум душам – Ньёрф скрывает Рамонда в своих объятьях, пряча от света его слёзы боли последней ломающейся кости. Он прошёл свой путь, чтобы узнать истину и вернуться в своё королевство, дабы не позволить ему пасть.

1 𝔶𝔢𝔞𝔯 𝔩𝔞𝔱𝔢𝔯

Долгие годы Хартньёрф считала, что свобода заключается в землях, ибо Лунный король однажды сбежал из родного королевства и нашёл её в землях Севера. Потому месяцами ожидания и побегов в порт, принцесса предавалась желанию уплыть по бескрайним водам, дабы найти свою свободу. И вот не Судьбой – собственным путём было открыто, что свобода таится в душах живых. Легенда Севера берёт своё начало с маленького омеги, чьим слезам внемлел сам прóклятый Дьявол и чьё слово стало приказом для посланника Смерти. Чья любовь открыла свету истину. Сказания эти многословны, их все не пересказать путникам за единственный вечер в таверне, потому как птицы, срывающиеся с распахнутых окон таверн, несут новые – о друге верном Лунного короля, что отдал свою жизнь за него. Они уже не смогут дойти до самого фрейлина, ставшего королём, ибо душа была упокоена, как только получила свободу от оков. По оживлённой улице дневного Севера можно заметить пролетающую тень белого филина, но не увидеть наследницу, что вновь прячет очертание своего рода под капюшоном. Более такие побеги не тревожат королей, ибо стремится принцесса лишь к своей свободе. Чёрные глаза взыскивают средь прибывших в порту знакомые очертания, дева в спешке пробирается сквозь народ, пока не ощущает, как хватают её за руку и тянут в сторону, скрывая титулы в тени построек. — Какая неожиданная встреча, — край улыбки на лице световласой скрывается за касанием ладони, жаждущим почувствовать тепло, и Ньёрф этому не противится. — Что вас привело на Север, король Рамонд? — Быть может, любопытство? — вполголоса молвит юноша, взошедший на трон родного королевства, избрав путь прощения собственной крови. — Или сделка с Лордом? Рамонду предстоит тяжёлый путь, как короля, его правление только берёт своё начало в истории, ему вновь необходимо возвысить свой народ, дабы не претерпеть прошлого упадка, и возродить все торговые сделки. А молву искоренят со света путники, что бывали на Севере и слышали сказания о храбром фрейлине, чья любовь оказалась достаточно сильна, чтобы даровать жизнь наследному принцу дальних берегов. — И это всё? — удивляется дева, хмурясь в сомнениях. — Ты даже не намерен просить моей руки? — Сначала верни мне моё сердце, воровка, — шепчет Рамонд, скрывая в тени от глаз народа приветственный, сладостный своей разлукой поцелуй.        Однажды старая вещунья варваров остановила возлюбленного Дьявола и молвила, что рана в его сердце перестанет болеть, когда за жизнь будет дана жизнь. И то слово сбылось, когда королям Севера был дарован первенец – новая жизнь. Кажется, она не успела договорить, ибо рана разлуки с другом верным перестала болеть, когда та же жизнь, была дарована не ему, не Дьяволу, а единственному сыну – его продолжению, его искренней любви, которую он не смог явить полностью. Эти сожаления растворятся в падающих водах на краю света, их унесут ветра, забирающие всякую боль, и птицы, на кончиках крыльев, принесут новую легенду. Легенду о свободе, путь которой лежит по костям.              

— Юнги, ты сказал, что пойдёшь за мной на край света, и твоим словам я безрассудно верю, веришь ли ты мне так же? — О, мой принц, я готов за вас отдать свою жизнь, если на то будет ваша воля…

      

𝔩𝔦𝔟𝔢𝔯𝔱𝔶: 𝔬𝔰𝔰𝔞 𝔭𝔢𝔯 𝔳𝔦𝔞𝔪