Роза, моя роза, моя прекрасная роза...

А вы знаете, ничего — это очень даже заманчиво и, можно сказать, не больно. В один момент ты перестаешь чувствовать. Тебе ни больно, ни страшно, ни грустно, ни весело — никак. Вам абсолютно плевать на то, что скажут другие, всё-равно на еду, сон, на себя, даже на то, что без этого всего вы, или уже ты, умрешь. Хах, смешно. Мёртвое не умрёт дважды. Не выброшенный вовремя окурок обжёг пальцы. Вару скривил губы. Пожалуй это единственное, что реально заставляло его что-то чувствовать. Но боль ли? Нет. Скорее страх. Ужас от того, что он никогда не чувствовал ничего больше. Возможно, ему просто попалась бракованная карта, ведь пиковый валет изначально был лишен даже самых базовых эмоций. Ему были не знакомы слезы, безразличны слова. Ядовитая улыбка, постоянно мерцавшая на его губах, была чем-то подсознательным, а не проявлением живых чувств. Он правда был мудаком, потому что для него это почти что весело. Они такие смешные, в них столько жизни, таких незнакомых и чужих чувств. Например, парень может поиздеваться над Зонтиком и тогда он увидит, как это — плакать; он бесит Пика и снова познаёт на себе его гнев. Но самое смешное — это шутить над Куромаку, чтобы посмотреть как мелкими кусочками рассыпается его маска спокойствия. Это всё так интересно, их эмоции настолько яркие и живые, что Вару самому кажется, будто он их чувствует. И не смотря не угрозы, он будет повторять это снова и снова, чтобы заполнить пустоту внутри себя, не чувствовать это душащую дыру в груди. За окном идёт дождь. Вару хрипловато смеётся, снимая с глаз зелёные очки. Он редко это делал по трем простым, лично для него так казалось, причинами. Во-первых, Вару дальтоник и видит мир всего в двух цветах: чёрном и сером, а очки дарят яркость. Иногда мир в них становится настолько красочным, что валет пик даже перестаёт чувствовать себя дефектным, но, чёрт, это лишь иллюзия. Всего через мгновение вокруг опять начинают преобладать привычные грязно-серые и чёрные цвета. Во-вторых, очки способны скрыть всё, будь-то мешки по глазами, или расширенный зрачок. Наркотики — это плохо, Вару знал, но ничего не мог с собой поделать. Только лёжа в очередном притоне, на старом, провонявшем мочой матрасе, под граничащей со смертельной дозой ЛСД в крови, он чувствовал себя живым. Наркотик действовал, погружая сознание в объятия бреда, а тени, вечно бродившие за ним по пятам начинали вырисовываться в чёткие силуэты, приобретали голоса, и мягко-мягко убаюкивали его. Они доставляли ощущение чего-то нового, спокойного, нежного, уютного и домашнего… И ему плевать на последствия, его организм — та ещё помойка. Он может не есть, не пить, не спать. К чёрту! Он просто хочет чувствовать себя живым. Настоящим, нормальным… Из прекрасных дум его выдернул голос. Немного не довольный, хотя кому мы врём, он просто был пропитан возмущением. — Вару, блять. Хватит курить. Закрой окно и спи наконец! — проворчал Пик со своей половины комнаты, поплотнее завернувшись в плед. — Ладно, — спокойно отвечает валет, туша окурок о правую руку, рука ложится на ручку окна, он замирает снова рассматривая дождь. За стенами здания завывает одинокий ветер, пробирая своими тоскливыми песнями до костей. Дождь ожесточённо хлещет, а капли, одна за одной, разбиваются об асфальт, листья деревьев, зонты. Вару хмыкает и надевает обратно свои очки. В конце концов они ему просто нравятся. Это, кажется, единственная вещь, к которой у парня есть привязанность. Кажется… Окно закрывается. Пепел окурка медленно тлеет на коже, убивая последние надежды и мечты. Всё это шатается, не подавая признаков жизни. К чертям всё, остаются лишь тени, ушедшей весны…