Разгромай

Поначалу Игорю неуютно в башне — среди технологий, которые открывают двери касанием и выключают свет по просьбе. Стекло везде: перегородки, стены, даже пол в некоторых комнатах. Сергей говорит, что идея сделать прозрачный пол (или потолок?) над кухней пришла ему после того, как он побывал в одной булочной в Испании. Серёже в свою очередь не нравится сквозняк и ледяной душ. Щели между рамами причудливого окна в квартире Игоря настолько большие, что туда можно просунуть несколько пальцев. Отсутствие шторки в ванной — не говоря уже о двери в туалет — не греет, как и заваренный кипяток без чая, но со временем всё это становится родным. Серёжа не глядя заказывает продукты в Лавке одной рукой, второй перебирая непослушные кудри спящего на его груди Грома. У них нет расписания, просто время от времени Игорь находит себя в зеркальной комнате на двадцать пятом этаже, а Серёжа — в кровати, намертво приваренной к полу. Не имеет значения, где они. Серёжа одинаково ласково — что в башне, что в квартире на Чёрной речке — берёт лицо Игоря в ладони и целует, пока не перехватит дыхание. Они смотрят в кристально чистые окна на городской муравейник днём и провожают солнце через мутное, частично заклеенное делами, фотографиями и зарисовками Дубина стекло вечером. Игорь заваривает купленный недавно чай, Серёжа разоряет собственный автомат с газировкой. Игорь привыкает к прозрачному полу и многометровой плазме, к странному пульту от приставки Эпл-ТВ и присутствию Марго. Иногда он даже раздумывает над тем, что было бы неплохо иметь подобного помощника на работе. Просыпаясь в квартире Грома, Серёжа подолгу разглядывает умиротворённое лицо Игоря в приглушённых портьерами — они наверняка видели падение царской семьи — лучах солнца. Ему многое хочется рассказать, но каждый раз он опускает взгляд, теряя мысль. Игорь тоже молчит, выражая свои чувства как-то топорно и неловко. Однако и так всё ясно как божий день. И лишь утром, невесомо водя подушечками пальцев по шрамам на груди Игоря, Сергей ощущает себя храбрецом. Он не знает, с чего начать, как описать то, что трепещет в его груди, — вместо этого он вспоминает Верлена. Латинский квартал, абсент, фильм «Полное затмение» с молодым Леонардо ди Каприо, который играет Артюра Рембо, возлюбленного Поля Верлена. Историю любви, которая сгубила юного поэта, историю о том, как душа рвётся к океану. Серёжа шепчет: — Isolés dans l’amour ainsi qu’en un bois noir, — и французский звучит почти как родной. Недаром Серёжа потратил столько времени на изучение языков — уже в университете, когда он на коленке собирал свои коды, одним ухом слушая преподавателей. Ему всё даётся легко, и в голове до сих пор вертится немало стихотворений, которые ему некому было прочесть — посвятить. — Nos deux coeurs, exhalant leur tendresse paisible, Seront deux rossignols qui chantent dans le soir. [Два сердца верные, в единое слиты, Восславим мы любовь, и песней соловьиной Мы будем нежность лить с утра до темноты.] Он замолкает, уходя в свои мысли, и вздрагивает спустя минуты от тихого ответа: — Et d’ailleurs, possédant l’armure adamantine, — голос Игоря — ещё хриплый от сна — эхом отзывается в сердце, разгоняет кровь. Серёжа смотрит на его губы, ловит каждое слово. Игорь не любит рассказывать о прошлом и уж тем более он не говорит, что знает французский — английский для него как китайская грамота. — Nous sourirons à tous et n’aurons peur de rien. Sans nous préoccuper de ce que nous destine Le Sort, nous marcherons pourtant du même pas, [Одетые в броню своей любви высокой, Пойдем с улыбкою, не опуская глаз, Как дети об руку, не видя козней рока, Не прячась от судьбы, долой из царства лжи.] Игорь улыбается одним взглядом, и Серёжа наклоняется, чтобы прижаться своим лбом к его. — Et la main dans la main, avec l’âme enfantine. [Чтоб быть всегда вдвоём до рокового срока.] — De ceux qui s’aiment saris mélange, n’est-ce pas? [Всё это будет так, не правда ли, скажи?] Серёжа закрывает глаза. Он спросит потом, что это было, сейчас это не так уж и важно.