Жемчужинка

Цуссман курил вне палатки, и что удачно, был один. Подошедший сержант молча, кивком указал ему следовать. Немного удивленный Роберт послушно пошел за Пирсоном, правда, недоумевая – что такое могло потребоваться сержанту. Когда они пришли, девушка сидела и смотрела на всполохи пламени в костре. Цусс, взглянув на Пирсона, сел на раскладной стул и затих. Немка обвела обоих взглядом, и, остановив его на Цуссмане, сказала: – Мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами троими. Не стоит его пересказывать остальным. Цусс перевел это сержанту, и они с Пирсоном кивнули. А Эстель тем временем продолжила: – Я родилась в хорошей семье. У меня чистая родословная. Отец умер еще до моего рождения. А мать потратила все силы и средства, чтобы вырастить меня. В общем и целом, я вела обычную жизнь немецкого гражданина. Пока не встал вопрос моего будущего. Мать не отправила меня в Школу Невест, я не обреталась в Гитлерюгенде, но у меня прекрасное образование. Школа Невест была бы моей перспективой для хорошего замужества, но я не подхожу под их требования. Вместо этого, я была направлена в авиационное училище. Моя мама потратила много сил и денег, чтобы меня приняли. Это увенчалось успехом. Жемчужинка прервалась, а Роберт терпеливо и скрупулезно все перевел сержанту. Пирсон пока не особенно понимал, что конкретно хочет им рассказать девушка, но и не торопил. – С 1937го года, я стала выпускницей и могла приступить к практике. Я была здорова. Врачи оценивали мое здоровье как более чем удовлетворительное. В 1939ом, когда я, наконец, смогла окончить курс физической подготовки, меня пустили за штурвал. Однако мужчинам изначально не нравилось терпеть меня в их высшем обществе летунов. Они издевались и зачастую очень грубо шутили. И предметом насмешек служило все что угодно. Мой рост, моя вид, мои глаза, волосы, одежда… Но я не обращала внимания. Я усердно училась, старалась, и смогла наконец получить нужную мне лицензию и количество налета. В 1941м, мой труд был завершен. Но из–за нехватки пилотов, меня мобилизовали, и я отправилась на западный фронт… Девушка сглотнула, и, прижав ладонь к губам, попыталась успокоиться от нахлынувших эмоций, и глубоко вздохнула. Сержант, невзирая на присутствие Цусса, приобнял ее за плечи. Но Роберт не был сейчас настроен шутить. Рассказ явно велся не к счастливому финалу. Роберт перевел это, опять же, очень точно, почти слово в слово. Уильям не знал, куда деться. Создавалось ощущение полной фантасмагории. Эта девушка отправилась на войну, наравне с мужчинами, но стала гонимой в собственных рядах, как чужачка. Эстель, немного отдышавшись, продолжила: – Я… Я три года пробыла здесь. Меня мотало из места в место. В дождь и снег, зимой или летом, я сражалась под куполом неба. Три… Три чертовых года я потратила на то, чтобы получить эти чертовы железки, эти никому не нужные награды. Все это время, я пыталась стать своей. Я пыталась… Три года рисковала жизнью. И… Не смогла… Вчера, когда все закончилось, был самый обычный вылет. Мы должны были перехватить бомбардировщики. Однако, я не долетела даже до середины пути. Меня сбили соратники. Они смеялись, пока я летела вниз в горящем самолете. Они не хотели, чтобы какая–то девчонка затмевала их славу. О какой славе речь?! Я даже не дослужилась до самых младших чинов! Я ефрейтор! Девушка всхлипнула, и Цусс, сочувственно положил руку на ее ладонь: – Ужасно, что так вышло… Уильям, услышав перевод ее слов, оскалился и немного крепче прижал Жемчужинку к себе. У него в голове не могло уложиться – подстрелить своего, просто потому, что он тебе не нравится?! Тем более девушку, которая заведомо слабее. Но дальнейшие слова девушки заставили у обоих мужчин волосы дыбом встать: – Когда меня нашел ваш сержант, мне было все равно. Отчасти, я надеялась что он пустит мне пулю в лоб. Я думала, что если начну язвить, то он меня убьет. Избавив от того, что ждало бы меня, если бы меня нашли мои союзнички. Но… Он спас меня. Вытащил из ловушки, на руках нес, хотя мог и бросить. Я знала, что мои бывшие сослуживцы не станут откладывать или надеяться, что я разобьюсь. Они послали ложный сигнал на землю, будто бы я начала палить по ним и они были вынуждены меня сбить. Приказ был либо найти мой самолет с моим трупом, либо найти меня и добить, как предателя… Роберт перевел это и закурил, а сержант добротно отхлебнул виски из фляги. Обоим казалось, что это просто какой–то жуткий сюжет, страшилка. Но, увы, эмоции и слезы, которые потекли по щекам Эстель, были настоящими. Уильям поднял руку, и аккуратно смахнул слезы с щек его подруги. Он начинал понимать, почему девушка так жмется к нему. Не удивительно от чего – весь мир ей стал в одночасье врагом. Ни к своим не пойти, ни к чужим. Роберт тоже чувствовал предательский комок в горле. Ему было очень жаль девушку. Это неслыханно – такая подлость, такой удар в спину. Девушка закончила повествование еще более тоскливо: – Меня учили ненавидеть. Но как судьба бывает порой жестока – меня спас тот, кто был мне врагом. И предал тот, кто был союзником. Иронично, что враг придумал мне куда более ласковое прозвище, нежели «друзья». Иронично, что здесь мне помогают, что меня лечат и кормят. И я не забуду доброты. Когда мы пробирались к вашему взводу, сержант был в еще большей опасности чем я. Меня искали. Я применила тогда то, что знала еще с детства. Все свои уловки и отвлекающие маневры. Я знала, что со мной, ему не спастись, и потому, отплатила, чем смогла, не особо надеясь на что–то большее, чем просто жизнь. Даже в плену. Но сержант спас меня и второй раз. И в третий. Я обязана вашему взводу, вам всем, жизнью. И… Если того потребуется, верну долг. Когда девушка замолчала, а последнее слово было переведено, мужчины долго и тяжело переглянулись. Да. Жизнь была сурова для этой летчицы. Жемчужинка была подавлена, но сейчас ее обнимали сильные руки Уильяма, а Цуссман слегка сжимал ее ладонь. Теперь многое встало на места. Цусс и Пирсон мрачно повторили для себя вслух, что это отныне лишь между их троицей. Отсалютовав сержанту пальцами от виска, Роберт пошел к реке, умылся, несколько раз глубоко вдохнул, чтобы придти в себя, и, нацепив самую спокойную маску, вернулся к друзьям. Уильям же, развернув девушку к себе, крепко обнял. То, что он услышал, перевернуло его восприятие реальности.И ненависть к нацистам, не угасающая еще с Кассерина, вспыхнула еще сильнее. Жемчужинка в его руках была, по сути, беззащитной жертвой этой войны. Сержант для себя решил, что отныне не даст ее в обиду, что больше ни одной слезинки не прольется. Потому, что так говорить, что при возможности, она отплатит жизнью за долг, может только по–настоящему сильный человек. Они сидели в обнимку еще где–то час. Девушка в его руках казалась ему теперь совершенно другим человеком. Она тихо произнесла: – Ты есть один хороший мужчина… Пирсон лишь вымученно улыбнулся. Они сидели в тишине, пока Уильям не отпустил девушку и позволил ей сесть поудобнее. Немка устроилась, положив голову на плече Пирсона, а сам он обнял ее, неволею прижимая к себе. Они время от времени пили по глотку виски из его фляги, а Пирсон решился рассказать ей свою историю. Девушка внимательно слушала сержанта, иногда сжимая его руку, пытаясь хоть как то отплатить за поддержку поддержкой. Когда рассказ зашел о Кассерине, Уильям иногда делал долгие паузы, выдыхал и продолжал. Они оба получили травмы на этой войне. Когда Уильям замолчал, девушка чуть приподнялась и, посмотрев ему в глаза, произнесла, на удивление грамотно и четко: – Война оставляет след в сердце каждого из нас. И есть два выхода – смириться и умереть, или встать и сражаться дальше. Пирсон удивленно взглянул на нее, а девушка произнесла, опустив глаза: – Услышать эту фразу от солдат, запомнить. Хороший слово, верный. Уильям лишь кивнул, и они снова устроились вдвоем, молча, переживая каждый свое, смотрели на огонь. Пирсон уткнулся носом в макушку боевой подруги, иногда прикрывая глаза и просто наслаждаясь покоем. Оказалось, что когда выговариваешься, становится легче. Дело было не во влечении. Уильям пока не испытывал к девушке ничего, кроме симпатии как к человеку. Он нашел в ней утешение. Отдушину, в этой пропахшей грязью, потом и кровью войне. Девчонка, которую он сейчас обнимал, искала в нем защиты, и сержант поневоле поддавался. Оно и понятно – всю жизнь она была слишком сильной. Сражалась под гнетом мужчин в авиационном училище, здесь, на фронте, постоянно терпела нападки и издевки. Она вынуждена была стать сильной. Но, как и любой человек, сломалась. Удивительно, что такой нежный цветок как она, смогла выживать целых три года. Сержант тихо произнес, когда стало уже совсем темно: – Пора спать… Однако Эстель что–то буркнув, потянулась за костылями. Пирсону пришлось ей помочь встать и вручить костыли. Хотя теперь, когда она могла передвигаться таким образом, это снимало с его плеч большой груз. Произнеся «туалет», девушка бодро зашагала к палатке медсестер, хоть и немного косо. Уильям кивнул, и пошел к ним в палатку. Нужно было расстелить кровати и подготовится ко сну - набрать немного воды в таз, чтобы если что умыться, просто питьевую воду поставить… Когда девушка вернулась, он по привычке аккуратно поднял ее на руки, от чего та немного улыбнулась: – Ты теперь меня совсем ноги не пускать? Уильям усмехнулся: – Посмотрим на твое поведение. Однако сон в его куртке был бы явно не самым здоровым. Немного подумав и опустив немку на кушетку, Пирсон открыл походный рюкзак и, порывшись, вытащил из него свою майку. Протянув ее девушке, он деликатно отошел и отвернулся, заложив руки за спину, пока Эстель, шурша и позвякивая бляшками на ремешках его куртки, переодевалась. Когда наступила тишина, Уильям повернулся и хмыкнул – даже его майка была очень велика для нее, словно ночная рубаха. Но неплохо. Оба были уже хорошо подшофе – сказывалось выпитое виски. Сержант сел на свою кушетку и немного помедлив, придвинул вторую кушетку к своей, образовав одну большую кровать. Девушка снова оказалась у него в объятиях. Ее не немного покачивало от выпитого. Пирсон долго смотрела на милое личико, как щеки порозовели у Жемчужинки от выпитого спиртного, и то, как ее разморило от тепла его тела. Она уткнулась носиком ему в изгиб шеи, щекоча дыханием. Так она и заснула – у него в руках. Утром, Уильям долго не хотел просыпаться – было тепло и уютно, правда вот, руку он себе во сне отдавил. Кое-как продрав глаза, он увидел, что спит не один. Разум услужливо подсказал, что вчера они с Жемчужинкой заснули вместе, ну и как выяснилось, это правда – на его груди лежала голова Эстель, а он ее обнимал. Пирсон почувствовал легкий укол стыда – это не правильно. Неправильно вот так спать им вдвоем, пусть даже без похабных действий или умысла. Но девушка в его руках, едва сержант попытался отстраниться, придвинулась ближе, прижавшись к нему. Уильям, вздохнув, немного даже улыбнулся – и этот ангелочек летал там, над ними и сбивал истребители? Однако вставать все же надо, если он хочет, во-первых, успеть на тренировку, во-вторых, успеть к завтраку. Так ювелирно сержант еще никогда не выбирался из кровати. Пришлось аккуратно вылезать, укрывать нерадивую девчонку одеялом. Новый день начинался. После обеда начались сборы. Солдаты готовились к поездке к Кану. Тёрнер принес уже форму для Эстель, и она, не без помощи Пирсона переодевалась. Сержант сначала наотрез отказывался помогать. Но увы, медсестры еще утром уехали, так что пришлось. Девушка густо покраснела, когда Уильям помогал ей со штанами – с больной ногой, ей не удавалось даже наклонится нормально. Пирсон был предельно аккуратен. Когда дело дошло до обуви, сержант сначала был вынужден надеть на ее ступни носки и… Девчонка, взвизгнув, отдернула ногу. Уильям сначала даже опешил, подумав, что ей больно. Но Эстель смущенно пробормотала: - Щекотка… Сержант хмыкнул, улыбнувшись, и продолжил. Теперь на очереди были сапожки, такие миниатюрные, будто бы для золушки. Вскоре, Жемчужинка была уже полностью одета и экипирована. Единственное что – майку она так и не отдала Уильяму. Хотя, Пирсон был не особенно против. Но больше всего его поразили маленькие ножки его спутницы – бедный снабженец был вынужден перешивать самые маленькие сапоги из имеющихся, и то, почти треть пришлось укорачивать. На всякий случай, ей сделали три пары, и передали новые шнурки для ее старых сапог. Тёрнер подошел к ним, когда оба уже, считай, «на чемоданах» сидели. Оглядев результат кропотливой работы снабженца, он удовлетворенно кивнул: - Прекрасно, будто бы изначально с нами и служила. Уильям усмехнулся и, посадив девчонку так, чтобы ее ноги покоились у него на коленях, чем вызвал смущение спутницы, указал на сапоги: – Ты это видел Джозеф? Прямо таки золушка. Лейтенант улыбнулся кивая: – Да, ты бы видел реакцию Джонса, когда я принес ее сапоги. Он, бедняга, вчера полдня перешивал для нее обувь из самой маленькой, что была. Но зато, у нее теперь, как и полагается, туфельки на все случаи жизни. – Сапожки, – усмехнулся Уильям, позволяя Эстель сесть обратно, опустив ее ноги на землю. Раздался сигнал автомобиля, и вся дружная компания – Тёрнер, Пирсон, Эстель, Дэниелс, Айелло, Бриггс, Стайлз, Цуссман и еще пара солдат, погрузились в грузовик, что повезет их в Кан.

***

Месяц проходил довольно мирно – в отбитом у немцев Кане было даже спокойнее, чем на предыдущем месте стоянки, в Мариньи. Эстель решила этот месяц заняться насущным вопросом, и потихоньку, с помощью солдат и новых друзей, в лице Стайлза, Цусса и Дэниелса учила английский. Ученица она оказалась способной, плюс, было удобно то, что она прекрасно понимала английский. В итоге, уже к третьей неделе, она прекрасно могла изъясняться, практически не делая ошибок. Ребята были довольны ее прогрессом. Пирсон так же замечал улучшения в ее речи, и тоже мог позволить по вечерам с ней позаниматься. Однако сейчас у них было меньше времени друг с другом – его и Джозефа гоняли в хвост и гриву по поручениям Дэвиса. Нога у нее также заживала, и уже 15го числа, она смогла встать самостоятельно, и хоть все еще прихрамывала, но уже могла обходиться без костылей. Терренс постоянно осматривал ее ногу и менял повязку, проверял и следил за процессом заживления. Сегодняшний день был самым спокойным из всей предыдущей вереницы. Проснувшись, Эстель обнаружила на себе куртку сержанта и чуть улыбнувшись, зарылась носом в ее ворот, вдыхая горький мужской запах. Это не был запах пота, духов или одеколона, это был именно запах Пирсона. По натуре нюхливая, девушка успела уже узнать запахи десяти парней из их взвода. Дэниелс всегда пах пшеницей, Цуссман – кофе, Айелло – яблоками, Стайлз – чем–то сладковатым и так далее. Жемчужинка даже улыбнулась, вспомнив, как собственно выяснила, как и кто пахнет.

*flashback*

Это был вечер четверга, 17 августа. Вечерело, солнце еще не зашло, но уже опустились сумерки, а в траве запели сверчки. Дрозды кричали, перепархивая с ветки на ветку, а остальные птицы уже почти не подавали голосов. Ребята разожгли большой костер, а Жемчужинка, которая почти весь день ходила, разрабатывая ногу, присела на бревно рядом с Цуссом. Он улыбнулся ей и произнес: – Уже лучше! Правда, все еще хромаешь. – Что поделать, вывихи заживают месяц, так сказал Терренс, – Ответила девушка, доставая с пояса флягу и отпивая воды. – Да, надеюсь только, что ты скоро сможешь бегать наравне со всеми, – улыбнулся ей Роберт и похлопал по плечу. Эстель хитро улыбнулась и шепнула новому другу: – Ни за что, иначе потеряю шикарный транспорт в лице нашего сурового сержанта. Цуссман прыснул и еле сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос. К ним подошли Рэд и Дрю: – Привет, Жемчужинка! Как там ваша жизнь с сержантом? Еще на потолок не лезешь? Все четверо рассмеялись, а Эстель смущенно улыбаясь, ответила: – Нет, пока что я обхожусь стенами. Парни вновь рассмеялись, и сев по бревнам просто стали болтать ни о чем, пока к ним не подошли Фрэнк и Джозеф. Лейтенант выглядел уставшим, а потому он просто сел на второе бревно, а в кругу у костра их было 5, и отпил из кружки чая. Рональд, было, хотел поприветствовать командира, но немка его слегка дернула за рукав и отрицательно покачала головой, шепнув: – Не надо. У него, наверное, сейчас язык отвалится, я видела, как они в палатке с главным полдня что–то обсуждали. Просто дай ему перевести дух. Дэниелс, окинув взглядом Тёрнера, понял, что их боевая подруга права – мужчина сидел и невидящим взглядом смотрел на языки пламени, прибывая явно где–то далеко. Вслед за лейтенантом пришел и сержант. Он сел рядом с девчонкой и чуть кивнул остальным. Потом подтянулись еще Дэйл, Бриггс и Перес. Какое–то время, у костра было молчание, только поленья весело трещали. Вдруг, Эстель хлопнула себя по лбу, и подсев к Пирсону, что–то стала искать в кармане его куртки. Айелло присвистнул, вызвав улыбку даже у Тёрнера. Девушка обернулся и, показав ему язык, продолжила свой обыск. Уильям хмыкнул, чуть улыбаясь. Он знал, что девчушка оставила в его куртке свою карманную книжку и колоду карт. Когда она нашла их, то просияла: – Да, все–таки на месте! Бриггс, курящий рядом с Фрэнком, произнес: – Ну что, мужики и дама, разложим? Тёрнер хмыкнул с улыбкой: – Ага. В Покер. Пирсон с вызовом глянул на лейтенанта и усмехнулся: – А почему бы и не в покер? Нас как раз десять. Девушка вздохнула с улыбкой: – Мужчины везде одинаковые. Ну что же, mein Liebe, ты предложил, тебе и раздавать. И вручила колоду в руку сержанта. Уильям нагло ухмыльнулся и ответил, пересчитывая карты: – Ja ja, голубушка, мы везде и всегда одинаковые. Айелло усмехнулся: – И как ты его терпишь, Жемчужинка? Девушка, улыбнувшись, под смех солдат, обняла Пирсона и произнесла: – Ооо, терпит скорее он меня, причем уже месяц. Тёрнер тепло рассмеялся, прикрыв глаза. Пирсон фыркнул с улыбкой и, приобняв, слегка потряс за плечо Жемчужинку. Раздав карты, ребята сели поудобнее и Перес, который сидел слева от Цуссмана, вдруг выдал: – Слушайте, а может, сыграем на вопрос–действо? Ну, вот например, я задаю вопрос Дэниелсу, а тот отвечает, а потом, скажем, прыгает на одной ноге? По очереди, кто–то будет отвечать и что–то делать. Парни рассмеялись и согласились. Через пару конов очередь пала на девушку, и Эстель произнесла чуть смущенно, когда ей задали вопрос, почему она утаскивает у Пирсона майки и иногда утаскивает куртку: – Ну… Он и его вещи приятно пахнут… Пирсон немного смутился, а Айелло с вызовом спросил, отпивая виски из своей фляжки: – И как он пахнет? Эстель уже более сконфуженно улыбнулась, опуская взгляд: – Сержант пахнет чем–то горьким, как… Ну… Наверное, как хороший одеколон. Вот… Цуссман улыбаясь, повернулся к товарищам: – Вы знаете, а мне теперь даже интересно, чем я буду пахнуть. Многие согласно закивали, обсуждая, чем и как они могут пахнуть. А Бриггс, посмеиваясь, предложил: – А чего гадать, пусть Жемчужинка и ответит! Я не против стать временной парфюмерией. Мужики заржали, а вот Эстель вызов приняла. Первым на очереди оказался Тёрнер. Он, посмеиваясь, слегка отклонил голову, пока девушка вдыхала запах от его шеи. Та вдруг улыбнулась, выпрямляясь: – Ой, а лейтенант, оказывается, пахнет мёдом! Мужики посмеивались, пока девушка подходила к каждому по–очереди, и вдыхала запах у шеи. Каждый узнал свой вердикт – Джозеф пахнул мёдом, Перес – как дым от костра, хотя он и сидел дальше всех, Айелло – яблоками, Дэниелс – пшеницей, Цуссман – кофе, Стайлз – сладостями, Бриггс – соломой, Дэйл – орехами. Парни потом еще на протяжении пяти конов обсуждали свой запах, а вот Жемчужинка улыбнувшись, пока сидела с Пирсоном, вдохнула запах от его шеи. А сержант шепотом произнес на ушко немки, с легкой улыбкой: – Ну все, не видать мне своих вещей.

*конец флешбэка*

Сев и потянувшись с легким стоном, Эстель принялась за одевание. Майка сержанта, которую она уже пару раз стирала и отдавала, снова была на ней. Пирсон еще после той игры с усмешкой попеременно отдавал ей свои майки. Девушка сидела, обуваясь, когда почувствовала ладони на своих плечах. Неожиданно, ей в шею уткнулся носом сержант, шумно вдыхая и щекоча дыханием. Девушка улыбнулась, а Пирсон прошептал с лукавой усмешкой: - А от тебя пахнет земляникой.