Flashback
— Объяснишь, что за цирк ты сегодня устроил на встрече с моими коллегами? — альфа, возглавляющий обеденный стол, медленно отпивает виски из цилиндрического бокала-тумблера. Тэхён элегантно накалывает овощи на вилку, отправляя их в рот со словами: — Разве я опять сказал что-то не так? — Ты считаешь, что шутить надо мной в кругах моих друзей — позволительное поведение для моего омеги? — Тэхён на вопрос лишь фыркает, вызывая удивленно приподнятую бровь хозяина семьи. Каждый день одно и то же. Такое ощущение, словно темы берутся из воздуха и любая внезапно пойманная мысль может стать причиной разлада, будь то просто брошенная фраза, неправильно развешенные полотенца или, мать вашу, бобы на ужин — он их ненавидит. — Чимин, это всего лишь шутка. Мы же не оскорбляли тебя, а шутили, и- — Ты не имеешь права выносить нюансы нашей личной жизни за эти стены, — мужчина резко перебивает, холодно вставляя свою реплику. Тэхён замолкает, переставая есть, и изгибает губы в ироничной ухмылке: — А что я вообще могу? Хоть какие-то права ты мне оставил? — Твоя задача — воспитывать моего ребенка и вести домашнее хозяйство, — холодно отвечает, а для Тэхёна каждое его слово — дротик в сердце. — Радуйся, что я позволяю тебе выходить на улицу. — Это наш ребенок, а не твой. Ты меня еще на поводок посади, — Тэхён невесело усмехается, отставив тарелку от себя. — Захочу и посажу, — невозмутимо отзывается Чимин, а затем, сдерживая самообладание, поднимает взгляд. — Доедай. — Что-то аппетит пропал есть рядом с таким, как ты, — омега морщится, поднявшись со своего места, но Пак встает следом, кинув спокойное «сел на место». — Не приказывай мне, как собаке. Я тоже человек, если ты не забыл. — Тэхён, не провоцируй меня, — муж медленно движется в сторону недовольного Кима, скрестившего руки на груди. — Сядь и доешь. — Ты издеваешься? Я не хочу есть, — тот эмоционально взмахивает руками, повышая голос. — В глотку мне еду пихать будешь? Цепкий взгляд напротив, прорывающий дыру в душе да таких размеров, что с мировым океаном не сравнится. Чимин тонет в морских водоворотах Тэхёна, зависимый от желания видеть бурю голубых глаз, ненавидящий штиль. Тэхён в когда-то любимом видел отражение своих улыбок и счастливого смеха, а сейчас ничего, кроме цвета грязной земли. Будто похоронной. Для Тэхёна. — Ты ведешь себя слишком низко для того, чтобы быть моим мужем, — едко выплевывает старший, чем уже не задевает Тэхёна, лишь подтверждает опасение омеги — с каждым днем он все больше ненавидит человека, которому клялся «в горе и радости, в любви и здравии», которому подарил самое дорогое, что у него есть — малыша и свободу. Они женаты чертовы четыре года, и только последний год парень кардинально изменился в характере. Он и раньше был тяжело выносимым, но Тэхён влюбился и терпел, все жил и бредил, что изменит его. Но как только Джитэю исполнилось три годика, его отец стал чаще работать, реже появляться дома, а все неудачи и злость из-за несостоявшихся сделок вымещать на омеге, заботливо хранящем домашний очаг. Правда, и тут Ким не справлялся по его мнению. Тэхён подходит ближе к мужу, чуть тяжело дыша от накапливающейся злости и обиды. Кусает щеку изнутри, чтобы хоть как-то контролировать рвущиеся наружу оскорбления. Внешне сохраняет безразличие и то самое безветрие на водной глади, подстать хозяину. — А ты достоин быть моим мужем? Ким терпел, многое спускал с рук, многое прощал, пытаясь сохранить семью. Он считал, что все проблемы из-за него, но не учитывал, что он, вообще-то, единственный, кто старался сделать хоть что-то для этих отношений, пока с другой стороны получал равнодушие. И когда все скатилось до такого дерьмового уровня? — Что ты несешь? — Чимин скалится недобро, мышцы лица агрессивно прокатываются под кожей, а венка на шее постепенно вздувается, хотя лицо по-прежнему сохраняет безмятежность. — Ты думаешь, я не знаю? Ты вечно меня в чем-то обвиняешь: то я друзьям твоим что-то не так сказал, то готовить и убирать не умею, хотя ты ни разу за все то время, что мы вместе, не помог. Ты оградил меня от всех, мои друзья шарахаются нашего дома издалека, будто здесь призраки живут, — Тэ вновь взмахивает руками. — У тебя есть семья, а дружить с альфами, кроме своего мужа, считается низким. — Да когда, блять, ты стал обращать внимание на то, что думают окружающие? Я выгляжу идеальным мужем в глазах других, а вот ты! Чимин впервые за сегодняшнюю встречу усмехается, взглянув на омегу по-новому, из-под челки, слишком властно и яростно. Кажется, у него в глазах пляшут черти на костях уже давно мертвого Тэхёна. — А что я? — А ты, — Тэхён медленно наступает, заставляя альфу делать шаги назад, а сам ему в грудь тычет указательным пальцем. — Суетишься, чтобы в высшем обществе тебя уважали, а сам ведешь себя, как... как шлюха! Больше Тэхён ничего не слышит, кроме оглушающего звона в левом ухе. Смачный удар ладонью приходится на щеку и слегка задевает ухо, ненадолго погружая омегу в состояние контузии. В глазах собирается влага от обиды, но парень сдерживается, чтобы позорно не заплакать. Жжет не столько на лице, сколько в груди: столько лет доверять одному человеку, а потом в один день ощутить на родном теле чужой запах; через неделю увидеть сообщение от незнакомца с весьма пикантным посылом и фотографией; заметить после следы на одежде мужа, не принадлежащие Тэхёну. И он все равно молчал, надеялся, что это временно, пытался вернуть сексуальный интерес своего партнера. А потом отчаялся, но жить дальше продолжил. Видимо, зря? Чимин, не давая опомниться, хватает омегу за тонкую шею, больно перекрывая пальцем артерию, и шипит в лицо, самодовольно при этом облизав губы. — Еще раз рот в мой адрес откроешь, полетишь отсюда на улицу, а ребенка больше не увидишь. — Папа? — за спиной слышится напуганный голос ребенка, который предвещал поток слез. Тэхён, вопреки обидам и боли, собирается с мыслями, с силой оттолкнув от себя уже успевшего надеть маску равнодушия мужа, оказавшись рядом со своим ребенком. — Все хорошо, зайчонок, просто папа с отцом немного спорят. Ну чего ты, — маленький альфа несдержанно роняет одну слезу, затем вторую, а после они превращаются в настоящий Ниагарский водопад. — Пойдем в комнату, солнышко. Не плачь, мой- — Даже ребенка воспитать не можешь, какой от тебя толк? Вырастил истеричного недоноска, — Тэхён сжимает руки в кулак, сдерживая агрессию ради своего сокровища, который горько плачет из-за ссоры родителей. Еще немного, и он не выдержит мириться со своей судьбой быть заложником обстоятельств.End of flashback
— Он нас не найдет, Джи, — альфа доверчиво смотрит в родные глаза цвета чистого неба, когда Тэхён продолжает массировать голову ребенку, вынырнув из неприятных воспоминаний. Щеку фантомно обжигает, но это не больше, чем просто давно забытое ощущение. — Так, закрой глазки. Смываем шампунь и спать, хорошо? — Да, я уже хочу спать, — мелкий канючит недовольно, зажмурив глаза. Пена вместе со струей воды из ковшика стекает по лицу, смешиваясь с остатками пены в ванне. Тэхён аккуратно смывает шампунь, пока вода спускается в слив, а затем еще раз обдает хрупкое тело ребенка теплой водой и закутывает малыша в махровое полотенце, взятое из бывшего дома. Когда пара ложится спать, и ребенок забирается в любимые объятия, пока еще пахнущие как и раньше, Тэхён ловит себя на мысли, что это первый раз за год, когда он засыпает без страха быть взятым во сне или принудительно перед сном, невзирая на усталость и просьбы оставить его в покое. В этот раз он боится проснуться и узнать, что все это было лишь сладким длинным сном, или увидеть перед собой ухмыляющееся лицо Чимина, который все-таки их нашел. Однако первое, что утром Тэхён слышит, это жуткий грохот. Он резко распахивает глаза, сразу же осматриваясь и осознавая, что все было не сном, и он сейчас с сыном в шестистах милях от старого города. Джитэй беззаботно дрыхнет на подушке попой кверху, пачкая папину руку слюнями. А вне комнаты по-прежнему что-то шумит, и Тэхёна по-настоящему хватает паника. Чимин? Он пробрался в дом? Но как этот кретин нашел их, они ведь так далеко. Это ведь невозможно сделать за одну ночь. Невозможно же? Тэ аккуратно вытаскивает руку из-под своего малыша, забавно дергающего пяточкой во сне, прикрывает тельце простыней — все же, на улице лето, а помещение явно не оборудовано для таких температур, нет кондиционера и функции очистки воздуха. Да что там, тут и электричества нет, это же не золотая клетка богатого Чимина со всеми «удобствами». Сердце стучит бешено, как у загнанного в тупик животного. Действуя быстро и найдя в дорожной сумке... сковороду (Тэхён собирался впопыхах и закидывал то, что могло бы пригодиться в будущем), омега осторожно ступает по деревянному полу, на носочках приближаясь из спальни на кухню, откуда доносится шум. Чем ближе, тем больше шороха. Оказавшись около арочного проема, парень судорожно сглатывает и замахивается, собравшись в мыслями. Но как только делает шаг в помещение, не успевает подумать, как видит перед собой лицо, и руки интуитивно идут в действие. Слышится звон удара по черепу (или это чьи-то мозги танцуют ламбаду), по телу отдается ответная дрожь, а незнакомец перед глазами просто отключается и падает. — О господи, — Тэхён вскрикивает, увидев перед собой молодого альфу, на вид опрятного и приличного. Все равно отмазка у него есть — он ведь забрался в дом без приглашения, а у Тэ ребенок, которого он защищал. В любом случае, сейчас Тэхёна волнует, жив ли этот парень или нет, потому что крови нигде нет, но он лежит на полу без сознания, а Тэ все еще держит дрожащими руками сковороду. — Папочка? — сонно зовет мальчик, видимо, ощутивший, что соседнее место в кровати опустело, а затем распахивает глаза, увидев тело мужчины на полу. — Ты его убил, пап? — Ты что, нет, конечно… нет, — тараторит испуганно Тэхён, тут же метнувшись за намоченным полотенцем, и опускается рядом с парнем, уложив его голову на колени, накрыв место ушиба тряпкой, которое на глазах краснеет. А сам не уверен в собственных словах, пальцы трясутся, как у больного старика; составляет завещание, в котором кроме зайца Виты, ничего подарить-то и не может. Парень с протяжным стоном открывает глаза мгновениями позже. Перед ним все двоится и сливается в один цвет, но когда состояние более менее приходит в норму, он щурит слегка узкие глаза, пытаясь разглядеть нависающего над ним блондинистого омегу в такой же белоснежной футболке ниже бедер. — Я уже умер? — хрипит альфа, вновь закрывая глаза. Чувствует тряпку и лишь сильнее прижимает ту к голове, потому что она нещадно ноет. — А ты ангел жизни или смерти? — Раз шутишь, значит не умер, — слышит он в ответ от Тэхёна, который облегченно выдыхает, переглянувшись с улыбающимся сынишкой. — Что ты тут делал? — Не понял, на том свете запрещено шутить? Нет, серьезно? Его чуть не убили, а он продолжает развивать тему о рае? Или он решил, что он в аду? Тэхён закатывает глаза, боязливо отбирая тряпку и вновь опуская ту в тарелку рядом, из-за чего парень приоткрывает глаза, наблюдая за незнакомцем. — Еще раз спрашиваю, что ты тут забыл? — Я, в общем-то, владелец этого дома. А вот ты кто такой? — звучит недовольный голос мужчины, который пытается скептично изогнуть бровь, но вновь морщится — на лбу скоро точно появится шишка. А Тэхён распахивает глаза, начиная судорожно думать: фамилия Хосока — Чон, он говорил, что этот дом их общий проект с братом. Значит... — Ох, боже, Вы Чон? Брат Хосока? — испуганно восклицает омега, закусив губу. Чон слабо хмурит брови, медленно приподнимаясь на локтях и оборачиваясь на сидящего на коленях Тэхёна, а затем замечает краем глаза ребенка и вдвойне удивляется: — Да. Чон Чонгук, младший брат Хосока. Мы знакомы? — О, меня зовут Ви. Я вчера приехал в ваш город с сыном, а Хосок вместе со своим партнером привезли меня сюда жить, — Тэ боязливо закусывает губу, виновато смотря на гостя, вообще-то, владельца дома, из-под челки. — Хей, Ви, чего дверь нараспашку? Ты уже про... — в дверях появляется Юнги с парой пакетов в руках, но, увидев брата своего альфы на полу, недалеко сидящего в молитвенной позе нового жильца, а вдали сковороду и тряпку, юноша хмурится, перетаскивая пакеты на стол. — Гук-а, ты как тут оказался? Юнги уже несколько минут заливисто смеется вместе с маленьким Джи, который хихикает звонко за компанию старшему дяде-омеге. А как тут успокоишься, когда человека, который тебе, в принципе, родной, но бесит жутко, огрели с утра пораньше сковородой по голове? Вроде и жалко, и одновременно испытывается чувство собственного удовлетворения, даже если произошедшее сделано не его руками. Чонгук лишь морщится по-прежнему, как от похмелья — шишка постепенно появляется, голова гудит, еще и этот омега досаждающий в припадке валяется, утирая слезы счастья. — Ви, ты не представляешь, как я тебя люблю, — и заливается новой порцией смеха. Хорошо, Хосока тут нет. Он бы посмеялся над ситуацией, но Мину отвесил бы подзатыльников, потому что некрасиво так себя перед гостем вести. А Тэхён уже как семья: перед завидным женихом-альфой селá в трусах покрутился, потом сковородкой ударил, почти убил, еще и в их проектном доме живет — можно смело звать братом. — Если ты сейчас же не заткнешься, я скажу хёну, кто на самом деле порвал его паруса, — после слов старшего альфы Юнги тут же меняется в лице и затыкается, а чуть погодя успокаивается и ребенок, увидев строгий взгляд родителя. — Почему меня никто не предупредил, что вы арендатора нашли? Я собирался заняться ремонтом. — Прости меня еще раз, мне дико неловко, правда, — тихо лепечет омега, но успевает услышать уставший вздох и заметить небрежный взмах ладонью — за последние пять минут он извинился, по меньшей мере, четыре раза. Не найдя другого занятия и возможности извиниться, Тэхён суетливо собирается сделать завтрак, но не успев поставить кастрюлю на плиту, отвлекается на оклик Юнги: — Ви, перестань. Собирайся лучше с мелким и поехали, покушаешь в кафе. — У вас же открытие в обед, — непонимающе сообщает парень, подзывая к себе ребенка еще в пижаме. — Это для клиентов. А так, мы живем на втором этаже, а, соответственно, кушаем внизу. — Кушает Хо, а ты нагло прожираешь запасы для туристов, — Чонгук беззлобно ухмыляется, зачесывая русые немного длинные волосы назад, в привычном жесте пытаясь собрать хвост, но невовремя вспоминает, что резинку потерял. — Будь другом, Ви, огрей его еще раз. Омега скромно хихикает, подхватывая малыша на руки и унося в комнату, где переодевается сам в свободные хлопковые кремовые брюки и светло-голубую рубашку, а на маленького альфу натягивает шортики до колен и футболку. Ребенок, будучи самостоятельным и желающим быстрее повзрослеть, требует сам надеть штаны. Справляется дольше, чем обычно, но без помощи папы. С гордым видом появляется в гостиной, где уже ждут явно не перестающие пререкаться официант Юнги и пока малоизвестный, но весьма интригующий (Тэ старается не думать, что он красивый и мужественный — год в тирании без любви — как-то не до таких мыслей) Чонгук, без капли обиды или злости в бездонных глазах цвета бескрайнего золотистого поля. — Ви двадцать два, а у него такой малыш есть, — не унимается что-то доказывать Юнги, двигаясь к пикапу своего парня, забираясь на водительское. Город маленький, о правах и документации мало кто задумывается, только если тема не заходит о водном транспорте. — Тебе скоро тридцатник, а ты холост. Чонгук, прижимая тряпку ко лбу, галантно открывает Тэхёну и его малышу-альфе дверь (выглядит мило, но смешно, хотя Ви испытывает вину), а сам усаживается рядом с водителем. — Во-первых, мне еще пять лет до тридцати, — Гук пристегивается, потянувшись к сигаретам в бардачке, но вспоминает про детей в салоне. — Во-вторых, мне некогда заниматься всеми этими- — Гук-а, ты целый день или чинишь свои лодки, или хлещешь пиво, и моего парня на это соблазняешь, — Юнги заводит автомобиль, выезжая на проезжую дорогу от домика в лесу. — Вот видишь, я занят серьезными мужскими делами. Мне некогда кататься на свиданки с вином и смотреть твои сопливые фильмы. Тэхён тихо усмехается, наблюдая за старшим альфой в зеркало заднего вида: парень мило хмурит брови и время от времени прикрывает глаза, испытывая пульсации в области лба. — Не всем омегам нужно то, о чем ты говоришь, — влезает в семейные разборки Тэхён, что Юнги принимает на свой счет и довольно усмехается, чувствуя себя победителем, будто новый знакомый перешел на его сторону. — Окей, а что вам нужно? — Гук устало откидывается на сидение, закинув голову на подголовник, и пристально следит то за Ви, то за его маленькой копией. — Ну, я любил гонять на байках и побеждать разных самоуверенных альф, — Тэ ухмыляется под одобрительный возглас водителя. — А лучшим свиданием для меня было какое-нибудь соревнование. Кто быстрее переплывет реку, кто больше закинет мячей в кольцо или кто первый убежит от школьных охранников. — Ви, можно позвать тебя на свидание? — Юнги довольно смеется, замедляясь при въезде на пешеходную дорогу, где чаще всего гуляют туристы. Тэхён на этот вопрос хихикает, потянувшись поправить задравшуюся футболочку неспокойного альфы, то и дело норовившего выбраться из машины и пойти поиграть на новой местности. Не замечает, но кожей чувствует изучающий взгляд ничего не ответившего Чонгука. — И все-таки, почему ты решил переехать? Завтрак прошел в удивительном, но ни капли не раздражающем шуме: Юнги и Чонгук продолжали задевать друг друга, время от времени находясь на грани приличия и цензурности, но оба получали от старшего Хосока по подзатыльнику, вовремя приводящему каждого в чувство. Маленький компаньон молча поедал запеченную рыбу с овощами, хотя раньше терпеть морепродукты не мог — длинная поездка пробудила здоровый аппетит, и теперь мальчик благодарно принимал все, что дают. А дали ему больше остальных, и порцию, и десерт. Тэхён привык к тихим трапезам, его удивляло буквально всё. Раньше он был обязан молчать, а отвечать, когда спрашивают. В столовой, кроме звука жующих людей, ничего не должно было звучать. Сейчас все что-то бурно обсуждали, делились мыслями, не боясь быть осужденными или высмеянными (а Чонгук над омегой смеялся много, хоть и сдержанно), поражала беспечность этой семьи. Они по-настоящему живут, дышат полной грудью, они свободны и наслаждаются этим сполна. А на фоне играет все то же радио, только музыка энергичная. Между треками передают короткие новости из соседних штатов, а Тэхён ненадолго выпадает из реальности, прислушиваясь: вдруг скажут, что его с малышом объявили в розыск? После вкусного завтрака Хосок уверяет, что первый взнос за дом делать не нужно — помещение не готово для сдачи в аренду или покупки. Он обещает, что они вернутся к этому разговору, как только братья-альфы починят всю технику и сделают необходимые для комфортной жизни условия. Тэхён скромно жалуется, мол, я так не могу, на что Хосок ему: «Тогда поможешь Гуку с ремонтом, я как раз продолжу заниматься катерами. А потом я скажу цену, договорились?». И Тэхён соглашается. Он собрал достаточно денег перед побегом, как-никак, муж предприниматель, в руководстве несколько фирм и один крупный мебельный бизнес, который Тэхён терпеть не мог: ему приходилось слушать уйму дизайнерских терминов вроде меандра или буазери, ходить на нескончаемые выставки и делать вид, что он понимает и разбирается, хотя со временем ничего, кроме неприязни, к этому «высшему» обществу не испытывал. Кроме богатых толстых ублюдков и их подстилок он ничего не видел, и сам себя таким чувствовал. Дизайн в доме викторианского стиля вообще душил, окутывал своей церемониальностью и лоском, которому любой другой был бы рад, но не Тэхён, выросший в маленькой тесной квартире с дешевым пастельным интерьером, как в коммуналках Парижа, прованской белой мебелью и скатертью в цветочек, с арками вместо дверей, декоративными тарелками на стенах, обязательной рассадой на подоконниках всегда раскрытых окон, и не считалось странным, если проходящий мимо человек спокойно заглядывал к жителям и начинал диалог (а это было легко, потому что окна располагались на уровне рёбер), — все добры и вежливы, не накручены рамками; все честны, вольны и открыты, прямо как Холли Голайтли. А рядом с домом, буквально в шаге — выход на мост, соединяющий тропы шириной в метр, по которым по очереди пробирались люди, чтобы в дальнейшем спуститься на помост и забраться на гондолу — так куда легче добраться до, например, магазина, чем обтирать лицевые стены чужих построек. Потеряв всё и всех, пятнадцатилетнего Тэхёна по счастливой случайности приютил тогда еще юный Чимин, приехавший на картинную выставку. Ким тогда благодарил богов за спасение, за невероятный шанс быть нужным и защищенным, за то, что впоследствии сыграло злую шутку и убило его изнутри. Чимин казался ангелом-хранителем, который прикидывался святым, а оказался волком в шкуре овцы, его свергли с небес, он падший, он змей-искуситель для такого доверчивого Тэхёна, сыгравшего в их истории роль Евы. Иногда он жалеет, что не сгорел вместе с его однокомнатной коммуналкой. — Ты был прав, мы из торгового города. По ночам вместо сна не прекращающая гулять молодежь, музыка, слишком много всего, что может навредить Джи, — Тэхён придумывает на ходу отмазку для себя, отвечая на вопрос Юнги, хотя, по сути и не врет: их город, как самый настоящий Стокгольм в период восьмидесятых с букетом наркотиков, греховных искушений, благо, без эпидемий СПИДа (и то, неточно, у Тэхёна было мало доступа к реальной картине мира, только та, что нарисовал для него Чимин. Альфа считал, что создал импрессионизм, с общей размытой пестрой картиной, чтобы можно было уловить основную суть, не погружаясь в детали; Тэхён же видел черный квадрат Малевича). После завтрака взрослые удалились на деловые переговоры, пока Тэхён под ручку со своим маленьким альфой и Юнги пустились в прогулку по местности. Слева раскинулось бескрайнее море с набережной и бережно разложенными шезлонгами и круглыми столиками, прямо перед ними располагается длинная вымощенная брусчаткой горячая дорога, жар от которой чувствуется сквозь тонкие тканевые слипоны, а справа, на расстоянии в несколько метров, небольшие прибрежные кафе, магазинчики или жилые домики, внешне ничем не отличающиеся от тех же баров, только без вывесок. Так, обсуждая погоду, Юнги проводил короткую экскурсию по строениям, обязательно уточнив, где продают удобные и качественные купальники, потому что «найти здесь одежду по фигуре сложно, все, в основном, бесформенное или большое, поэтому за одеждой мы ездим в соседний город», а еще где самая вкусная выпечка и что в том стеклянном цветочном павильоне с гирляндами мистер Рувель при покупке букета омегой всегда дарит отдельно одну розочку «за красоту души». Тэхён молча улыбался на его романтичные истории и иногда недовольный бубнеж, что город хоть и курортный, цивилизованный, но не такой продвинутый, как хотелось бы, будто бы усовершенствованное село с парочкой ферм в километре от них. Юнги наверняка чуждо домашнее насилие, давление от тех, кого любишь, и Тэхён в самом деле рад — этот мятноволосый парнишка как открытая книга, да еще и говорящая: он настолько приятный человек, что заставляет отложить мысли о проблемах на задний план. Не навсегда, но на подольше точно. — А где... — повисает пауза, но Тэхёну не нужно продолжение неловкого вопроса, который не решается задать Юнги, косо поглядывая на сына. А Тэхён впервые сам ненадолго теряется, поняв, что не знает, что ответить. Джи идет почти рядом, иногда оказываясь на пару шагов впереди, чтобы перепрыгнуть выдуманное в своем детском сознании препятствие в виде прямоугольного плоского булыжника. Ярко светит солнце, заставляя морщиться парней, поэтому, по дороге к вытянутому пирсу, компания задерживается возле палатки с головными уборами. Тэхён отдает предпочтение обычной соломенной шляпе с широкими волнистыми краями, скрывающими все лицо и шею от падающих лучей — для себя, небольшую серую панамку — для сына. Юнги, как позже узнает Тэхён, не изменяя своим предпочтениям выбирает новое неширокое песочное канотье жесткой формы с приплюснутой цилиндрической тульёй из нового завоза. — Можно сказать, мы не живем вместе и не общаемся, — все же, от Тэхёна звучит ответ на недавний вопрос Юнги, когда они доходят до пирса. — Ты не скучаешь по нему? — с нескрываемым сочувствием интересуется Юнги, пройдясь до конца пирса и уместившись на краю, свесив худые ноги в сандалиях. — Ни капли. Тэхён следует его примеру, умещаясь рядом, пока ребенок с разрешения родителя убегает с пирса на побережье, сев в метре от береговой линии, чтобы поиграться с горячими камушками. Вскоре он теряет всякий интерес к горным породам, ощутив поблизости еще юный, сладкий запах маленького омеги его возраста. Пока пара на пирсе наблюдает за попытками ухаживания малыша Джи, посмеиваясь, время медленно тянется, а шум выкриков чаек и легкого прибоя, припорошенного белоснежной пенкой сливок, как на поверхности кофе, действуют расслабляюще на нервную систему. — А как же вы с Джи? Он ведь растет без отца, — как-то напряженно замечает омега, сцепив руки в замок. Тэхён думает, что они без отца от силы полтора дня, но тут же приходит осознание, что Паки и он давно не похожи на нормальную семью: Чимин не общался с сыном последние недели, только упрекал Тэхёна в его недееспособности воспитать настоящего альфу, будто Чимину известно, кто такой настоящий альфа. — Мы справляемся, — уклончиво отвечает он. — Да, бывает сложновато, я все же мягче альфы и не всегда могу быть слишком строгим. Но я стараюсь, а Джи, не поверишь, уже кажется взрослым и сильным, непроизвольно пытается меня защищать или помогать. — Здесь ему не придется тебя защищать, — Юнги машет в ответ ладонью, подставляя лицо солнцу. — Ты не бойся, если что. Мы тут за своих горой. Можешь обращаться по любому вопросу. Хосок вообще души в детях не чает, поможет поругаться или чему-то научить, если что, — омега вновь пускается тараторить, уже представляя себе их общее будущее. — Чонгук тоже не из простых. Хоть и ведет себя со мной, как придурок, а все равно крутой, подстать брату. — Не заплывай вперед дельфинов, Юн-а. Он тебя наслушается и первым рейсом сбежит отсюда, — за спиной неожиданно раздается бархатный бас нового знакомого, младшего Чона, который заставляет Тэхёна вздрогнуть, а Юнги вскрикнуть. — Но за комплимент спасибо. Не знал, что ты мной восхищаешься, мелочь. В волосы Юнги против воли погружаются чужие пальцы, тут же трепля их с особым остервенением, из-за чего аккуратно уложенная пушистая шевелюра превращается в наэлектризованный шар. Юнги возмущенно кричит и проклинает друга, пытаясь скинуть надоедливые руки со своей головы, но в итоге чуть не плюхается в воду с края, вовремя подхваченный все теми же крепкими руками. — Придурок, — напоследок выкрикивает омега и подхватывает свою шляпку, направившись с пирса в сторону кафе, по просьбе Хосока, которую пришел передать младший брат. Сам Чонгук коротко окидывает взглядом Тэхёна, отвлекшегося на надзор за сыном, и усаживается рядом. — Тебя не пугают наши отношения? Выглядишь отрешенно, — Тэхён в ответ отодвигает шляпу с макушки повыше, к затылку, чтобы видеть собеседника, и одаривает альфу доброжелательным взглядом. — Мне наоборот нравится, — глухо хихикает, заметив настороженность в чужих глазах. — С пятнадцати лет я рос в сдержанном обществе: лишнего не скажи, сядь правильно, в любом настроении улыбайся, даже если умираешь, — морщится, вспомнив, как еще носил уже большого Джитэя в животике и нещадно болела поясница, но Чимин все равно заставлял держать лицо и терпеть. — А вы такие беспечные и независимые, что мне завидно. — Нам с Хо повезло больше, чем Юнги, — Гук в ответ немного печально улыбается, отвернувшись в сторону горизонта, где море сливается с небом. — Он рано потерял близких, а мы тогда соседями были, вот и забрали его к себе. — Ох, наверное поэтому он так отреагировал, когда спрашивал про отца, — Тэхён поджимает губы, вновь взглянув на сына, который все-таки нашел подход к прихотливому мальчишке. Чонгук кивает, но продолжать эту тему не пытается. Вдали моря раздаются корабельные сигналы, привлекая внимание всех с берега, но редкие жители или туристы тут же отворачиваются, будто их не впечатляет... парад яхт и катеров? С разных пристаней отстраняются то небольшие яхты, траулеры, то круизные лайнеры, один могущественный фрегат, парочка спортивных катеров или скоростных лодок. Они спешат куда-то к горизонту, будто за ним край света, который срочно необходимо настигнуть. Чонгук замечает впечатленный взгляд раскрывшего рот Тэхёна, пристально следящего за парадом, и объясняет с усмешкой: — Они плывут на рандеву. Тэхён озадаченно оборачивается к Чонгуку, пока тот провожает взглядом корабли, и непонимающе уточняет: — У кораблей бывают свидания? Он чувствует себя глупо за свой вопрос, потому что следом за ним Чонгук начинает смеяться, еще больше смущая пораженного омегу. Он ведь не из таких краев, хоть и жил бок о бок с морем, не знает всех этих терминов моряков. А пока стесняется своей глупости, позволяет себе заслушаться искренним звонким смехом пахнущего какофонией ароматов мокрого после дождя леса, ноткой кориандра, а при порывах ветра ощущая послевкусие свежести, имбиря и пряностей. Это всего лишь запах, но на кончике языка Тэхён чувствует что-то необъяснимое, чего он никогда не ощущал рядом с Чимином — привкус мужественности, силы и уверенности. Рассматривает его гладкое лицо с едва виднеющейся на солнце грубой щетиной, аккуратные пухлые неотразимые губы, сейчас изогнутые в чистой улыбке с рядом белоснежных зубов. Замечает редкие морщинки в уголках узких глаз, которые бывают у людей, всю жизнь улыбающихся и радующихся своему существованию, обрамлённые густым слоем недлинных ресниц. Спускается взглядом от лица к загорелой шее с дергающимся от смеха кадыком, ниже, к колючим ключицам, выпирающим на мускулистом спортивном теле, которое спрятано под той самой бесформенной рубашкой и под широкими бермудами, о которых говорил Юнги. А на голове, пряча от солнца, тканевая панамка — такая же, как та, что Тэхён купил сыну. — Рандеву не только свидание, романтик, — наконец, успокаивается, ненадолго обернувшись в сторону Джи, который с таким же удивлением, как и его папа, смотрит в сторону парада. Яблоко от яблони. — Для моряков это место в море, где они встречаются в определенное время. В нашем случае, это место так называемого рейва на сленге молодежи. — Может, тебе правда скоро тридцать? — атмосфера теряет неловкость, и пара хихикает в унисон. — Что вы там делаете? — Обычно, просто веселимся, купаемся до утра, — Гук пожимает плечами, многозначительно взглянув на омегу. — Для свободных это способ найти свою пару. — Я в таком не нуждаюсь, — омега расслабленно улыбается, кивнув в сторону малыша. Незнакомый ребёнок-омега порывисто обнимает Джитэя и спешит к родителям, а Джи еще какое-то время провожает нового друга взглядом, пока наконец не разворачивается и бежит к папе. Гук замечает приближение ребенка и первый поднимается, протянув руку Тэхёну. Младший, недолго думая, хватается за грубую ладонь в мозолях, вставая на ноги рядом. — Но тусовка интересная, я бы посмотрел. Спасибо. — Ты когда-нибудь выходил в открытое море? — Я тебе больше скажу, — Джи приближается к родителю, остановившись напротив Чонгука и поздоровавшись. — Я даже в катере не стоял. Джи внезапно тянется к Чонгуку и обвивает его ногу ручками. Тэхён удивленно приподнимает бровь, собираясь напомнить малышу, что это неприлично, но Гук, вопреки всем ожиданиям, склоняется к ребенку и подхватывает альфу на руки, усаживая себе на поясницу, и заботливо гладит по волосикам. Даже не хмурится, хотя Тэхёну уже сложнее поднимать сына, чем раньше, все-таки он растет и в весе прибавляет. — Тогда зову тебя на рандеву на моем катере, — спокойно предлагает старший, удерживая тэхёнова ребенка, прижатого к своему телу. Тэхён едва заметно смущается, пытаясь разобрать, зовут его на свидание или на молодежную вечеринку в месте, откуда самому вплавь не выбраться. Чонгук будто чувствует его смятение и, направляясь к прогулочной дороге, добавляет. — Просто покатаемся. — Ладно, уговорил, — сдавшись, Тэ кивает, наблюдая за подуставшим малышом. — Тебе не тяжело? Давай я заберу... — Я тут немного нянькой подрабатываю иногда, так что, уж поверь, мне не тяжело, — со смешком заключает Чонгук, время от времени поглаживая рукой мягкие волосики сына, который стянул панамку и отдал родителю. — Но часто его на руках не таскай. — Почему? — Тэ аккуратно складывает шляпку Джи, кинув нахмуренный взгляд на старшего. — Во-первых, к моему возрасту будешь сгорбившимся, во-вторых, он вырастет разбалованным. — А ты так разбираешься в воспитании? — Тэхён улыбается, вернувшись к разглядыванию горизонта. Там солнце отражается в море, врезаясь бликами в глаза. Чонгук хмыкает едва слышно: — Можно и так сказать. К вечеру Чонгук уже с купленными материалами (на деньги Тэхёна, который ни в какую не соглашался принимать чужие деньги в качестве компенсации за плохой дом) приезжает к новому жилищу на одолженной у брата машине, выгружает все необходимые товары и перебирается с ними в дом. От ужина в кафе они отказались, предпочтя ремонт, а Тэхён пообещал по приезде отплатить вкусной трапезой, чем он и занялся, предварительно расставив везде свечи, потому что начинало темнеть, а деревья, которыми окружен дом, этому способствовали. — Ты нормально относишься к пасте и мясу? — оказавшись на кухне, Тэхён раскладывает покупки из магазина по деревянным тумбам. Сын убежал в спальню рисовать, в то время, как Чонгук, не дожидаясь ужина, принялся подкручивать в некоторых местах кухонных шкафов шурупы. — Я непривередлив, — неопределенно звучит в ответ. Не мужчина — мечта. Тэхён кивает одобрительно и принимается готовить по отточенной технике, которую так дотошно критиковал муж. Нет, бывший парень. От одной мысли, что Тэхён допустил эту ошибку и стал его мужем, выворачивает. Единственный плюс из ситуации — появление Джитэя. Пара время от времени обсуждает что-то незамысловатое. Тэхён узнает, что Гук до совершеннолетия серьезно увлекался планировкой, помог построить и продумать интерьер парочке жителей, но с возрастом увлечения кардинально поменялись — он однажды увидел, как собирается катер, и навязался помогать. Так незатейливое предложение перетекло в его способ заработка: сначала ремонт и сервис водных суден, а затем собственная сборка, перетекшая в местный бизнес. Брат подсобил, большинство обязанностей по кафе передал в руки своего омеги, а сам увлекся работой с Чонгуком. Сейчас их организация состоит из нескольких приближенных знакомых, которые работают в рамках своего города, не желая расширять бизнес. Да и к чему? И так зарабатывается очень неплохо, еще и дополнительные услуги оказываются арендаторам, которые используют ими произведенные судна для туристических прогулок по морю. Чонгук, в свою очередь, интересуется увлечениями Тэхёна, который теряется от вопроса. «В детстве увлекался мотоциклами, сейчас готовкой и чтением», — немного погодя, звучит в ответ. Вспоминает о том беззаботном прошлом, когда уезжал с друзьями за город, чтобы поучаствовать в ночных заездах, развлекался, как мог, танцевал пьяный на крышах машин, кричал песни вместе с возбужденной толпой на концертах. А потом пожар, Чимин, два с половиной года обучения этикету, вкусу и стилю, отучения от старых привычек. Замужество и ребенок были лишь вопросом времени, который Тэхён так долго ждал. Что малыш появился — не жалел, во всем остальном — да, и очень сильно. — Почему ты одинок? — неожиданно спрашивает Ви, помешивая макароны. Чонгук к тому моменту возится с шурупами в столе. — В каком смысле? — У тебя нет омеги, — Чонгук в ответ усмехается, поправляя скатерть. — Но я же не одинок. У меня есть брат и его бесячая подружка. А омега... не хочется как-то. — Почему? — Тэхён сегодня сам себя поражает своей любознательностью. Возможно, почувствовал привкус свободы, а возможно, из-за того, что стоит к собеседнику спиной, потому не стесняется. — Неудачный опыт, — звучит совершенно безразлично, спокойно, но Тэхёну кажется, что за этой фразой лежит многое, что было не высказано раньше. Опережая вопросы, Чонгук продолжает. — Были два года вместе, а потом выяснилось, что он изменял. От кого-то залетел, а меня пытался уверить, что ребенок от меня. — Оу, — все, что выдает Тэ, перекладывая тарелки с едой на стол. Зовет Джи на ужин, но не услышав маленького, ретируется в комнату, где его трехлетний сын спит среди раскиданных раскрасок и фломастеров. Улыбается нежно, убирает все с кровати, накрыв крохотное тельце пледом. — Спит, — объясняется Тэхён на вопрос Чонгука, вернувшись и усевшись за стол. Задумывается над услышанной короткой историей. Пару фраз не помогут окунуться в произошедшее с головой, но Тэхён пытается представить лицо Чонгука, который выслушивал чужие крики и слезы, стойко выдерживал нападки некогда любимого человека. Пытаясь пропустить через себя эмоции и чувства, которые Чон мог испытывать в тот период, Тэ ощущает неприятный осадок на душе. И хоть с ним такого не случалось, ему не приходилось оправдываться перед мужем за себя, но он терпел неприкрытые измены, при этом, не имея возможности что-либо изменить. Их связывает общая заглушённая боль от предательств со стороны самых важных. — А как ты узнал, что ребенок не твой? — Тэхён все еще сохраняет заинтересованное спокойное лицо, но чувствует какой-то внутренний трепет от беседы, больно щипающий за душу. Чонгук напротив ненадолго замирает, словно Ким задел его этим вопросом, но, неловко коснувшись шеи, отвечает: — У меня по здоровью вероятность завести потомство равна пяти процентам. Такого Тэхён явно не ожидал услышать, судя по его обескураженному лицу и смешно повисшей с губ макаронины, которую он не успел втянуть в себя. Гук слабо улыбается, недвусмысленно указывая пальцем на свои губы, намекая, на что омега сразу реагирует и избавляется от пасты. Так, получается, Чонгук практически не может иметь детей. Что испытывает альфа, живя с таким фактом? Просыпаясь каждый день и осознавая, что, вероятно, он никогда не заведет своих маленьких крох, которые будут мельтешить под ногами, тянуть за рукав и звать «папа»? Тэхёну, как папе малыша Джи, становится больно от одной только мысли о том, что было бы с ним, случись такое. Он сильно хмурит брови, как-то агрессивно прожевывая остатки ужина. — А если бы это было чудом? — интересуется младший спустя пару минут молчания и обдумывания услышанного. Чонгук неожиданно улыбается нежно и грустно, решив, что чуду есть место быть, но явно не с ним. — Когда он пытался мной манипулировать, то не учел факт, что мы не были близки более двух месяцев, а у него срок был ранний. Тэ в ответ понимающе кивает, поджав губы. Самое ужасное, это манипулировать практически бесплодным парнем внезапно появившимся ребенком. Ему кажется, что тот омега не просто ужасен, он омерзителен настолько, что не имеет право воспитывать малышей. С другой стороны, любой человек должен иметь шанс на счастье, возможность все изменить, на прощение (Тэ не такой ублюдок все же). Все, кроме Чимина, конечно. Вряд ли, приедь он сюда с цветами и слезными обещаниями и извинениями, Тэхён бросился бы в объятия к альфе, отцу своего ребенка. Покачал бы головой, вежливо выслушал, а затем бы огрел по затылку веслом, и пока тот без сознания, отправил бы в турне по открытому морю на одной лодке. Тэхён не жестокий человек, он просто злопамятный и если его сильно обидеть, прощение заслужить почти невозможно. Хоть звезду с неба достанет, так Тэхён ее рогаткой назад запустит. — Мне тоже изменяли, — неожиданно сообщает Тэхён со слабой улыбкой, которая никак не вяжется с темой разговора, словив на себе нахмуренный взгляд альфы. — Не могу сказать, что понимаю тебя, но знаю, что ты испытывал, когда узнал об этом. Сначала спокойно обдумываешь ситуацию, пытаешься осознать, что происходящее не шутка, что это правда происходит с тобой. От одной мысли об этом спирает дыхание, а живот жутко скручивает, как при приступе гастрита. Глаза намокают, но слезы не льются — настолько яркая вспышка потрясения, травматический шок, от которого чуть ли сердце не останавливается. Если стоишь — медленно идешь не глядя, словно в тумане, садишься на первую попавшуюся поверхность и давишь приступ удушья. Маленькие вселенные, что ты так кропотливо строил, рушатся на глазах, как карточный домик под дуновением ветра. Кажется, словно выблюешь все внутренности, но не хватает сил даже закричать: просто, точно сумасшедший, смотришь в одну точку распахнутыми глазами с открытым ртом, как рыба, лишенная воды, сжимаешь трясущимися пальцами футболку, будто это поможет облегчить боль в сердце. А самое невыносимое — сдерживаешь вопль, рвущийся из горла, чтобы не разбудить вашего ребенка. Чонгук, конечно, вряд ли сдерживался и молча принимал все, как есть. Смотря на него, Тэхён предполагает, что этот крепкий альфа сломал не одну мебель, может, продырявил стену или выбил дверь пинком, лишь бы перейти на стадию смирения. Ведь все сделано, изменению не подлежит, получите и распишитесь. Ах да, гарантий, что вы избавитесь от этого состояния в течение оставшейся жизни — нет, мучайтесь и наслаждайтесь. — К таким беседам не хватает пива, — с усмешкой заключает Чонгук, поднимаясь с места. — Как насчет ненадолго сбежать, пока мелкий спит? Тэхён думает, заслужил ли он отдых? Он не идеальный родитель, раз не может справиться, казалось бы, с такой мелочью, как ссоры в семье. Хотя, если бы он имел хоть какой-то голос в этой семье, может, он бы приложил больше усилий, чем просто сбежать. Однако он спасал не только себя, но и свое сокровище: все начиналось с вымещения злости на Тэхёне, и не факт, что этот способ избавления от негативных эмоций не перешел бы на ребенка. Тэхён не хочет и боится, что малыш унаследует насильственные черты от отца. Ребенок не так много гулял в родном городе, чаще сидел дома за альбомами и просмотрами мультфильмов, пока в соседней комнате его папу или избивали, или делали что-то похуже, о чем малыш еще долго не узнает. Сейчас Джи спит без задних ног и не проснется ближайшие семь часов, уж Тэхён как никто другой знает свое золото. И Тэхён соглашается, невольно широко улыбнувшись, потому что Чонгук, кажется, облегченно выдыхает и протягивает парню руку. К десяти вечера Тэхён, уже изрядно охмелевший, не стесняясь собственных чувств, звонко хохочет над историями Чонгука о своем с братом детстве, о спорах на ловлю рыбы (как-никак, это основное занятие всех здесь живущих), о появлении в их семье не умеющего сидеть на месте Юнги. Тэхён невзначай поинтересовался, почему Чонгук игнорирует Мина, когда он спрашивает: «Почему детей не заведешь?» — на что получил сильно удививший его ответ: «Он не знает». Сначала пьяную голову посетила мысль о розыгрыше, но зачем Чонгуку, взрослому состоятельному мужчине, так грязно шутить над темами здоровья? На смену этим мыслям пришло осознание, что Чонгук не поделился настолько личной проблемой с близким другом, зато доверился незнакомцу, с которым знаком меньше суток. Дабы не рисковать жизнью, Тэхён попросил оставить красный потрепанный пикап на парковке кафе чонов. Затем они еще минут тридцать двигались по незнакомым Тэ переулкам, пока не вышли на другое побережье, более шумное и людное: куча пьяной молодежи и людей постарше ритмично отплясывали на рыхлом песке под музыку из уличных колонок. Недалеко от пляжа в ряд на большой дистанции располагались бары под открытым небом. Одно из них было накрыто полотняным навесом, со специально огороженной площадкой, на которой располагались плетеные стулья и круглые столики, украшенные фиолетовыми вздутыми фонариками, по дизайну напоминающими китайские. Под пиво, любезно купленное Чонгуком омеге, пара остановилась на выборе их традиционной национальной кухне — на роллах и жареных в панировке креветках. Тэхён выяснил, что они не единственные корейцы в курортном городе, ведь здесь почти половина населения состоит из таких, как они. Тэхён мало знал о родителях, он был вынужден еще в шесть лет бежать с тетей из родной страны по политическим обстоятельствам, родители же остались защищать свой город, территорию, всё, на чем они выросли. Более Тэхён их не видел, рос с родственницей, пока та не оставила его из-за возраста, а Тэхён продолжил заботиться о коммуналке — единственное, что осталось воспоминанием. И та позже сгорела. В ходе беседы Тэхён узнал, что Чоны нечистокровные корейцы, от того у Чонгука нетипичный разрез глаз и черты лица: младший больше пошел внешностью в мать американку, в Хосоке же преобладают гены от отца корейца. Выяснилось, что еще в детстве они семьей пустились в путешествия по миру, но к семи годам их маленьких альф остановились в этом небольшом городе, решив, что тут и возможностей жить достойно много и тихо временами. Братья унаследовали от родителей состояние, на которое и открыли свои бизнесы. Хоть Чонгук и занимается яхтами и катерами, как основным видом деятельности, он признался (по секрету на ушко), что питает страсть к рыбалке, поэтому иногда уплывает туда, где его не найдут, и воссоединяется с природой — в тихую «гавань» — так он называет маленькую бухту с выходом в море, окруженную густыми пальмами и другой растительностью. — Ты знал, что гуппи умеют менять пол? — отправляя в рот предпоследний ролл, Гук слегка разминает шею, осматривая пляж: с каждой минутой — а судя по наручным часам, уже близится второй час ночи, — территория пустеет, остаются только влюбленные пары, медленно качающиеся под спокойную мелодию. Тэхён уже максимально расслаблен, все страхи и переживания отодвинуты на задний план, до утра, сидит и сверкает раскрытой шеей — расстегнул верхние пуговицы рубашки. Алкоголь повышает температуру, а запах альфы напротив почему-то чувствуется особенно обостренно. — Вот так просто берут и меняют? — Тэхён аккуратно опирается локтями в столик, боясь промахнуться, и укладывает голову на замок из ладоней. Движения слегка смазанные, заторможенные, но обоих это не беспокоит, именно этого эффекта оба и ждали. Чонгук кидает «ага» и глухо смеется, демонстрируя свою божественную улыбку, которая в таком состоянии кажется не просто красивой, а настолько неотразимой, что хочется запечатлеть на фотоаппарат и развесить фото по дому. Все это не больше, чем пьяный тэхёнов бред, но трезвый Тэ ловит себя на мысли, что не хотел бы менять свое мнение по пробуждении. — Ты хотел бы сменить пол и стать альфой? — Я? Ни за что, — Тэхён в ответ даже морщится, махнув ладонью и роняя голову, из-за чего зачесанная челка хаотично рассыпается по лицу, не портя внешний вид, наоборот, добавляя соблазнительного шарма. — Как бы омегам не было тяжело в этом мире, мне нравится моя сущность. — Хотел бы еще детей? — вдруг интересуется Чонгук, склонив голову набок с пришуренным хитрым оскалом, а все, что видит Тэхён — как блестят его губы, наверняка хранящие вкус только что выпитого пива. — Не знаю, если честно, — кусает щеку изнутри, отвернувшись к темному морю, притягивающему своей таинственностью. — Может, завел бы, только не с кем. Молчит, затем, немного погодя, добавляет: — Я больше альфам не доверяю. — А я не доверяю омегам, — пьяно усмехается Чонгук, неторопливо поднимаясь и огибая столик. Он останавливается рядом с пристально наблюдающим Тэхёном, протянув ему руку, и предлагает. — Потанцуем? Где-то там, за тысячу километров от южного городка, окутывающего своей фривольностью и беззаботностью, разносится бывшая комната Тэхёна в прах. Стулья и картины вылетают через беспощадно разбитое панорамное окно, осколки от которого оказываются в руке Чимина, за сутки не нашедшего ни лазейки, где можно найти, дословно: «Эту мерзкую суку», сбежавшую из логова зверя. Чимин, удостоверившись, что вся комната похожа на свалку, допивает остатки виски, отправляя пустую бутылку в стену. Тихо шепчет проклятия, борется с желанием сжечь дом к чертям, напоминающий об этой маленькой взбунтовавшейся чертовке. Из последних сил пытается контролировать желания, не идти в комнату, где под матрасом спрятан незарегистрированный пистолет с заполненным магазином. Не сдерживается. Где-то там, в сером торговом городке бывший тэхёнов муж убивает в себе остатки человечности, прощаясь со стремительно покидающей его крышей. Ощущает себя максимально безысходно, снимает с предохранителя и палит в мягкие игрушки сына, превращая их в месиво. Сходит с ума с плескающимися огнями адского пламени, пока Тэхён котенком ластится щекой о шею Чонгука, нежно обвивает чужие крепкие плечи, вынужденно (он и не против) прижимается хрупким омежьим телом к сильному, настоящему альфе, сгорая от пылающих рук, аккуратно поглаживающих изгибы талии Кима. Музыка приятно поселяется в голове, смешиваясь с глубоким дыханием обоих на ушко, покачивающиеся движения еще больше успокаивают, и если до этого Тэхён старался соблюдать хоть какую-то дистанцию, не касаясь грудью торса Чонгука, то сейчас буквально обмякает в ласковых объятиях, стараясь игнорировать, что вжимается бедром в пах альфы. — Какие у вас были отношения? — стараясь отвлечься от нервирующего его факта, Тэхён задает вопрос о прошлом Чонгука, думая, что его сейчас поведут трезветь, но Гук лишь прижимается щекой к волосам Тэхёна, медленно кружась с ним по рыхлому песку босиком — заранее сняли обувь, чтобы было удобнее двигаться. — Яркие. Много ссор, ультиматумов, истерик на пустом месте, — Чонгук улыбается. — Но и много хорошего, смешного. Он абсолютно не умел готовить, да и сейчас, наверное, не научился. Считал, что это моя обязанность. Я поэтому и научился готовить для него. Тэхён почему-то испытывает маленький укол неприязни, словно тема не несет позитивного смысла, однако улыбается, прикрывая глаза, и тычется носом в шею вздрогнувшего Гука. — А что за ультиматумы? — О, он был диким тусовщиком, — Чон тихо усмехается, незаметно для себя переместив ладони с талии на поясницу, но Тэхён чувствует. Он чувствует всё наконец-то за долгий период боли и обид, он чувствует себя живым, привлекательным, а не забитым и ни на что негодным отбросом общества. Он ощущает себя омегой, видит свою настоящую сущность, потому сильнее льнет к груди, как-то безнадежно сжимая руками плечи. Чонгук, словно понимая все без слов, заботливо гладит парня по спине. — Мы постоянно из-за этого ругались, было сложно соскребать его пьяное тело с пола. А ему не нравилось, что я всего-то несколько часов провожу в море, поэтому он ставил условия: или я бросаю море, или он напивается вдребезги. — Это же жестоко по отношению к твоим увлечениям, — Тэхён непонимающе морщится, хотя понимает, что о таком даже мечтать не мог: только он выполнял то, что говорят. — К сожалению или счастью, только ты это понимаешь. — И правда, ведь из всего окружения за его двадцать пять лет мало кто из омег-партнеров считался с мнением и вкусами Чонгука: слушались, когда тот бил рукой по столу, как альфа, но все равно спорили и пытались уперто настоять на своем. Чонгук такого отношения к себе не терпел и быстро расставался, однако последний омега запал в душу, и он сделал исключение. Как оказалось, не стоило, больше бы нервов сохранил. — Ты дрожишь. Замерз? Тэхён долгие мгновения не отвечает и тогда до Чонгука доходит — он плачет. — Эй, ну чего ты? — парень осторожно отодвигается, увидев, как по худому лицу стекают слезы, собираясь в крупные капли на подбородке. Он аккуратно стирает большими пальцами, но вместо тревоги испытывает умиление и улыбается — Тэхён кажется таким беззащитным и незрелым со своими красными глазами и тяжело вздымающейся грудью. — Я не люблю несправедливость, — чуть всхлипывая, лепечет младший, порывисто подаваясь вперед и утыкаясь носом в грудь Чонгука. — Это то, к чему у тебя лежит душа, твоё призвание, — Тэхён внезапно уперто тычет пальцем в грудь парня. — Люди не могут лишать других людей прав, ставить требования, заставлять. Почему нас это коснулось?! Пьяный Тэхён говорит о ситуации Чонгука, об ужасной омеге, мучающей его, но Гук слышит что-то по-важнее своей истории: он слышит нас. И это звучит страшнее, чем какие-то детские условия незрелых отношений. Потому что Чонгук и тот мальчишка были молоды, все совершали глупости и отвечали за свои поступки, а у Тэхёна сын. Один. И он один. Они одиноки, словно брошены, словно что-то или кто-то поспособствовали такому состоянию. Люди подшофе говорят правду, и хоть Тэхён не выдал своей истинной причины переезда, но он признался, что прав был лишен, и кажется, это был не просто запрет на курение или танцы в клубе — это что-то несравнимое с тем, что Чонгук испытывал за всю свою жизнь. Пара медленным шагом покидает пляж, направляясь домой. Тэхён давно уже забыл про разговор во время танца — этой фразой он словно избавился наконец от ремней, связывающих его легкие, руки и ноги, словно он свободная птица, выбравшаяся из клетки и взлетевшая в небо. Чонгук не забыл, но решил не лезть в душу, по крайней мере, сейчас. Так и шли в тишине, иногда разбавляя повседневными беседами о погоде в городе, возможных наводнениях и серферах в открытом море во время небольших штормов. Тихо пробравшись в дом и обнаружив, что ребенок по-прежнему спит, хихикают над неуклюжестью друг друга: несколько раз столкнулись в коридоре, споткнулись о валяющуюся сумку, чуть не свалили диван, когда разбирали его для Чонгука. Но почему-то, уставшие и нетрезвые, оказались на диване вдвоем, продолжая обсуждать что-то незамысловатое, пока младший не засопел, а следом к нему присоединился альфа, перекинув руку на попу омеги, который только сильнее вжался в сильное тело. Тэхёну снится, что он гуляет в дождливую погоду по растительному лесу, чувствуя соленый шлейф, тянущийся от моря. Чонгуку ничего не снится, он просто окутан ярко-выраженным ароматом цитруса и пряно-травяным, терпким и даже камфорным звучанием.