Финская кара.

Что было после Финской? Что будет?

Он сидел. Думал. Думал, как избежать очередного наказания от Кобы. Он же ничего такого не сделал… То, что война была фатальной для русской армии — не его беда. Своими силами он бы не выиграл ее. Ему еще повезло, что финны отодвинули границу и были согласны на провозглашение мира. Тогда бы он точно не отмучался. Тогда бы его стоны заменялись измученными криками. Он дописал свой очерк, закрыл книгу дрожащей рукой и откинулся спиной на стул. Как ему было обидно, что Клим Ворошилов, важный и преданный друг, завсегдатай в его доме, вдруг стал врагом номер 1. Нет, даже не врагом. Такой нежный и податливый мальчик не может быть врагом. Он стал для него другом на час, который, проходя через все унижения, проходя ненавистный коридор, открывал дверь, вставал на колени, опираясь руками на стену, и терпел все физические наказания. Он теребил пряжку, которая так и напоминала ему крепкие, требовательные руки, которые так нежно и ласково срывали с корнем эту бляху. Он помнил медовые глаза, которые в забвении и похоти открывались, закрывались так медленно, как будто его клонило в сон. А Климушка терпел муки под тяжелым телом грузинского тирана. Ловил его ладони и целовал. Хватал его за локти и прижимался к нему всем телом, чтобы тот его пожалел, обнял, приласкал. Ему надоедали часовые издевательства над его телом. Но он понимал, что хотя бы в эти моменты он ему нужен. Этому грузинскому деспоту. Он вспоминал, как запрокидывал руки на его рябую шею, пока тот выдалбливал его сзади. Климушка выгибался, оставляя на шее хозяина ссадины. Такие сладкие, такие запоминающиеся. Он нежно оглядывал эти царапины во время собраний политбюро. Ему хотелось кричать, что это он сделал с Кобой. Это он. Это он был для него милой, рабочей игрушкой и жертвой грузинской тирании. Он дотронулся пальцами, которые со злостью терзали шевелюру жесткого диктатора, до дрожащих губ, который совсем недавно чувствовали на себе требовательные, играющие поцелуи. Он вспомнил, как на следующий день его губы покрылись кровавыми трещинами. Как он тревожно стирал платками этот вязкий багровый мед, чтобы никто не заподозрил. Уж очень часто коллеги стали наблюдать, как Ворошилов прибегал к своему хозяину. Бежал быстро, будто куда-то опаздывал, будто хватался за тонкую ниточку доверия, пока старый тиран придумывал для него очередные наказания. Идя по коридору, он уже срывал с себя форму красного маршала. Он уже срывал с себя кожаный ремень с золотой бляхой, которая так сильно касалась его избитых ягодиц. Так сильно томила его, пока он лежал на колене своего хозяина. Так сильно влияла на настроение Кобы. Климушка изгибался, молил своего тирана — сталинский ремень с лязгом падал на пол. Его ждало другое наказание. Мурашки прошли по его телу. Руки машинально сжали подлокотники. Губы сомкнулись, вспоминая жаркие поцелуи. Ворошилов снял пенсне, устало потер переносицу, с махом встал со стула двинулся в сторону кабинета вождя. Его руки дрожали, он жадно вдыхал холодный воздух. Тот воздух, который его так часто спасал, пока Сталин вжимал его лицо в мокрое покрывало. Он ненавидел Кобу в эти моменты, но всегда позволял ему делать все, что тот захочет, потому что желал видеть его улыбку, которая так сладко обжигала Клима, когда тот в бессилье ловил струи холодного воздуха, водя ладонями по своей груди. Он улыбался в такие моменты, хотя его разрывало от злости после ночного соития. Он ненавидел его. Но так страстно желал, что сам иногда похоть принимал за влюблённость. Его сладкое: «Климушка» умноженное на горечь грузинского вина, которое они допивали, если оставалось после очередного загула политбюрошников. Сталин водил «дружески» по его бедру, улавливая за собой ревностные взгляды. Молотов, который так и говорил: «Чем ему надобится этот Ворошилов, он пустой, как пробка, в нем нет никакого толку, а все лавры ему, несчастная подстилка Сталина, тьфу». Берия, который захватывал Сталина своими скользкими щупальцами, осматривал дно бокала, его совсем это не интересовало, или, почти. А Климушка, милый мальчишка, радовался, воспринимал Сталинскую благосклонность, как стакан воды в пустыне. Когда все отворачивались, он брал пальцы, которые постоянно выворачивали из него все внутренности, пока он подготавливал себя к предстоящей ночи. Гладил каждый пальчик и пытался уловить аромат его одеколона. Коба не обращал на него внимания, он был увлечен своими коллегами. Но Климушка наслаждался и этим. Ведь и это не часто выпадает.