К ранам души

Из Хесуса друг отличный, просто замечательный — ему об этом говорили не единожды, да и он сам объективно с этим согласен. Мамочка, второй отец сквада, как его только не называли, чтобы подчеркнуть его альтруистичную натуру — и Ксюхе день рождения в своей квартире полностью организует, и Таню у себя после операции приютит, и Вову во время бана успокоит, в общем, последнюю рубаху отдаст, чтобы другим холодно не было. И учитывая, как устроен этот мир, неудивительно, что как минимум в семи случаях из десяти хорошие намерения Хесуса выходят ему боком. Он не любит об этом задумываться и строить из себя великомученника даже в собственной голове — все-таки помогать людям просто чтобы считать себя лучше других или чтобы ждать от них ответной выгоды иногда более мерзко, чем не помогать совсем. Хесус же плывёт по течению, поступает именно так, как поступает, просто потому, что не может по-другому, не знает, как пройти мимо человека, в чём-то нуждающегося. Этот раз не является исключением, хотя в каком-то смысле он и ведёт себя, как эгоистичный уёбок. Что с Вовой что-то не так, Хесус заметил не сразу — легче было подметить, когда с ним вообще что-либо было «так». Да, он истерил, да, токсичил, но в этом не было ничего из ряда вон выходящего — наоборот, общеизвестное правило гласило, что если Братишкин не ныл и не выпендривался, стоило проверить, есть ли у него пульс. Насторожиться Хесуса заставил в первую очередь как раз факт того, что Вова перестал судорожно спешить после стримов домой, обрывать происходящее на самом интересном моменте только чтобы не провести ночь в ужаснейших пробках. Более того, вне трансляций он много времени проводил с ребятами из сквада в дискорде, по крайней мере, Хесус с недавних пор начал замечать его там намного чаще, чем обычно. Когда они с Вовой привычно обменялись любезностями на одном из стримов, то есть в который раз набросились друг на друга как цепные псы, а потом тот будто очнулся и более-менее искренне перед ним извинился на глазах своей же аудитории, Хесуса это так напугало, что он даже не смог полноценно обрадоваться. Чувствовал он себя из-за этого, конечно, конченным пессимистом — Братишкин в кои-то веки решил повзрослеть и больше времени уделять карьере и друзьям, а Хесус даже не мог спокойно принять этот подарок судьбы и не думать о хуйне. К Вове он все равно решил присмотреться повнимательнее, потому что интуиция его редко подводила, и раз она подсказывала, что что-то было не так, игнорировать её не стоило. Всё-таки, эмоции других людей Хесус умел читать почти так же безошибочно, как скрывать собственные. Долго копать и выстраивать логические цепочки не пришлось, достаточно было всего лишь пару раз перед сном чекнуть Вовину геолокацию в Зенли, чтобы прийти к вполне очевидному умозаключению. Делиться им Хесус, конечно же, лишний раз ни с кем не собирался, да и кто надо уже наверняка знал, но мысленную пометку себе в уме он все равно оставил. Пометка эта пригодилась, когда во время рекламной интеграции на одном из стримов телефон Хесуса внезапно завибрировал, оповещая его о входящем от Вовы. По привычке он удивлённо пробормотал «о, хули мне Братишкин в такое время звонит», но в этот раз на громкую связь его не поставил, да и микрофон на всякий случай замутил. Вова сегодня не стримил, поэтому тем более в такое время он уже должен был видеть седьмые сны, и его поздний звонок заставил Хесуса немного насторожиться — вопрос явно был не рабочим, мало ли что случилось. — Алло, Хес, привет, — первым делом услышал Хесус, сняв трубку. После ответного приветствия Вова добавил, — ты занят? — Да стримлю сейчас, скоро заканчивать буду, а что? У тебя что-то случилось? — Да нет, просто решил узнать, как у тебя дела. Как дела, кстати? — параллельно подыскивая подходящий мешап, предполагая, что разговор может затянуться, Хесус впервые заподозрил, что Вова может быть пьян. По голосу, особенно искажённому телефонной связью, понять было невозможно, но на трезвую голову в такое время чтобы спросить «как дела» просто не названивали. — Как дела, обычно дела, обычнее не бывает. Ты мне лучше скажи, как у тебя. — Мне так плохо, хуёво, Хес, одиноко, ебано без тебя. — Ой, блять, спермотоксикозник ёбанный, подрочи иди лучше, чтоб к людям не приставать, — вопреки распространённым суждениям, отсылками на Моргенштерна его не купить. — Да не ёбанный нихуя, поэтому и пристаю, — звучит это как косвенное откровение, и Хесус слишком занят осмыслением новой информации и сопоставлением фактов, чтобы следить за тем, что вылетает из его рта после. — Ну хочешь, я тебе тогда подрочу? Тогда ты меня трогать перестанешь? — М-м-м, не знаю. А ты проверь, может и перестану, — Вовин голос в конце глушится, будто он утыкается головой в подушку, но у Хесуса нет времени на кокетство с сонным Братишкиным, его ждут несколько тысяч человек. — Приходи, когда протрезвеешь, тогда и проверим, — стреляет наугад, но Хесус редко в таких вещах ошибается, и судя по тому как Вова ничего даже не пытается отрицать, этот раз не исключение. — Хес, я ж приеду, ты подумай, прежде чем предлагать, — отвечает с улыбкой в голосе, в конце еле слышно прыская. — Ну так приезжай, я что, против, что ли? — Хесус блефует, уверенный в том, что уже на следующий день об этом разговоре Вове ничто не напомнит кроме исходящего в телефонной книжке. — А сейчас спи давай, меня вообще-то люди ждут. Кто им кейсы втюхивать будет, если я с тобой трындеть буду? — сам не может сдержать улыбки, прикрывая рот тыльной стороной свободной ладони и на всякий случай проверяя, выключил ли микрофон. Было бы очень глупо из-за такой ерунды потерять ценных рекламодателей. — Ладно, Хес, как скажешь, но я запомнил, если что. Спокойной ночи, солнышко, — Вова громко чмокает в трубку, изображая поцелуй, и Хесус зеркалит его, отбиваясь. Об этом разговоре Хесус не то чтобы забывает, но особо старается не думать, потому что повлиять на ситуацию сейчас он по сути не в состоянии. Прижать Вову к стенке и вывалить на него все свои догадки не вариант, обсудить это с общими знакомыми тоже, ведь можно сболтнуть лишнего и сделать только хуже. Оставалось лишь мониторить происходящее издалека и надеяться, что в случае ухудшения ситуации доверия Вовы к нему хватит, чтобы самостоятельно приползти за помощью, как он обычно и делал. Стоит ли удивляться тому, что это в результате и происходит. Не сразу, конечно, но где-то спустя неделю от предыдущих положительных изменений в Вовином поведении не остаётся ни следа и он начинает всячески нарываться на неприятности. Мало того, что на стримах в последнее время Вова неоднократно высказывает, мягко говоря, неоднозначные мысли, за которые при желании его можно притянуть за разжигание ненависти, так ещё и после одной из каток в «Испорченный телефон» он практически доводит до слёз Гайку, которая просто пыталась защитить от Вовиных нападок бедного Ломаку. Хесус в тот день не стримит, у него законный выходной и, по идее, свои планы, однако зайдя на стрим Братишкина на пару минут он понимает, что нормально отдохнуть и выбросить из головы хуйню сегодня вряд ли удастся. Такой уж он человек — не может наслаждаться жизнью, когда кому-то из его близких плохо, легче ему самостоятельно решить их проблемы, чем попытаться не думать о чужих переживаниях. Хесус старается проанализировать поведение Вовы, укладывая волосы, ещё прокручивает в голове его сегодняшние слова, одеваясь, и даже собираясь заказать такси, чтобы доехать до клуба, осознает, что ему всё ещё неспокойно. Не зря он су-шеф, второй отец, сглаживать углы в коллективе — это его миссия, к которой он относится со всей ответственностью, но порой Вова превращается в ёбаный тысячеугольник и это сделать становится физически невозможно. В этот раз Вова на удивление решает немного облегчить ему задачу и звонит первым, как мило с его стороны. — Алло, Хес, ты занят сейчас? — с первой же реплики пытается перейти к делу. — Ну смотря зачем звонишь. А ты где, едешь куда-то что ли? — на фоне слышен рёв мотора и скрежет шин, так что предположение вполне логично. — К тебе еду. Ты же помнишь, обещал, когда протрезвею, мне… помочь? Вот я и протрезвел, получается, побрил пизду и ноги, и уже в дороге. — Очень смешно, а если серьёзно? — Хесус пытается скрыть волнение в своём голосе, ведь можно только догадываться, куда Вова на самом деле собрался в таком настроении. — Так я серьёзно, или предложение уже не в силе? — кажется, Вова даже не шутит, по крайней мере о том, что хочет к нему заехать. Наверняка он сейчас нуждается в компании, не может оставаться наедине с собой, потому что быстро начинает загоняться, и ищет способ отвлечься. Это всего лишь догадки, но Хесус слишком хорошо осведомлён о симптомах, ведь сам там бывал, а Вову за годы знакомства и вовсе успел изучить вдоль и поперек. Раз даже волка-одиночку Хесуса это в своё время не обошло стороной, то неудивительно, что такой домашний кот, как Вова, стоило его вышвырнуть на улицу, пошёл жалобно мяукать под окнами всех квартир, в которых горел свет. У Хесуса для Вовы, естественно, свет не гас никогда, и Вова это прекрасно осознавал, бесстыдно этим пользуясь. Поэтому Хесус, напрямую не отказывая, даёт ему знать, что не против его приезда, Вова в свою очередь понимает намёк, оповещает, что ехать ему осталось минут тридцать, и на этом их разговор пока что заканчивается. Идти куда-то сегодня всё равно не особо хотелось, согласился Хесус в основном из-за скуки и из вежливости, поэтому он частично с облегчением отписывает тем, кто его приглашал, что он не приедет, уверенный, что его лично там вряд ли кто-то сильно ждал. Так как планы отменились, теперь ему заняться нечем, так что дальнейшие полчаса он бездумно листает ленту Инстаграма и реки в Тиктоке на диване в гостиной, чувствуя себя псом, который пытается убить время, ожидая возвращения хозяина. Ощущение дебильное и очень задевает его гордость, но поделать Хесус с ним ничего не может, как и с тревожностью оттого, что с момента их разговора почти прошёл почти час, а Вовы всё нет. Возможно, случилось что-то. Может, передумал, и уже находился на полпути обратно в Люберцы, кто знает. Но в итоге Вова всё же объявляется, неловко здороваясь с ним за руку в коридоре и даже своеобразно извиняясь за опоздание, и сразу же проходит в гостиную, присаживаясь на подлокотник дивана. Он явно чувствует себя как дома, доставая из кармана свою дудку и затягиваясь, и Хесусу ничего не остаётся, кроме как последовать за ним и встать напротив, облокотившись на кухонную тумбу и спрятав руки в карманы. Между ними несколько метров, но, может, это и к лучшему. — Как дела? — Хесус решает сначала зайти издалека. Вова занят разглядыванием ночного вида на соседние башни, но внезапного звука не пугается, будто только и ждал, пока он нарушит тишину. — Хуёво, — в одном слове и последовавшей за ним усмешке в его сторону всё, что Хесусу нужно знать, и уточнить он не просит. — Кто тебе рассказал? — Никто. Тут в принципе ничего рассказывать и не надо, всё и так понятно, — у Вовы звонит телефон и он отбивает, едва взглянув на имя абонента, а затем прячет его в карман и опять присасывается к своей дудке. Скорее всего он уже успел забыть, на чём они остановились, чтобы сбить его внимание многого не надо, и поэтому на некоторое время снова воцаряется тишина. У Хесуса от нервного напряжения начинают затекать мышцы, и он решает, что пора брать инициативу в свои руки, а то с такими темпами они до утра ни к чему не придут. — Ты говорил, тебе помощь нужна? — возможно, всё же не стоило так резко к этому переходить, но Вова, кажется, не против — разглядывает его заинтересованно и даже пропускает очередную затяжку, перекатывая электронку между пальцами. — А ты можешь мне помочь? — Могу попробовать. Если хочешь, конечно. Хесус мог бы просто его напоить и заодно выведать подробности, но эффект был бы слишком недолгосрочным, попытки решить проблемы алкоголем могли оказаться не только бессмысленными, но в перспективе и пагубными, в этом он успел убедиться на собственном примере. Другой вариант более специфический и, возможно, Вова потом разозлится и обвинит в том, что им воспользовались, но Хесусу почему-то кажется, что если он сейчас согласится, смелости на обвинения у него потом не хватит. Побубнит немного и забудет, как страшный сон, как только всё вернётся на свои места. Как собственно и сам Хесус; для него дружеский мужицкий секс — небольшая плата за хотя бы временное душевное спокойствие, и он достаточно в себе уверен, чтобы не переживать, что его это всё в процессе или впоследствие каким-либо образом заденет. Задаваться вопросом, предложил ли бы он подобное любому иному своему другу, было бессмысленно — ответ очевидно был отрицательным. Но, опять-таки, сейчас речь шла именно о Вове, а он человек своеобразный, и подходы к нему иногда требуются радикальные, чтобы он хоть на время прекращал портить жизнь себе и окружающим. Да и их отношения это вряд ли значительно ухудшит — возможно, даже наоборот спустят пар и перестанут устраивать на каждом стриме петушиные бои. Хесус считает, что в качестве эксперимента стоит попробовать. — Хес, ты сейчас говоришь про…? — показывает недвусмысленный жест рукой. Услышав утвердительный ответ, громко сглатывает и спустя несколько мгновений добавляет. — Ладно. — Ладно? — Хесус не должен удивляться, в конце концов, он сам предложил, но у него всё равно невольно складывается впечатление, что он попал либо во второсортную романтическую комедию, либо в дешёвое порно. В реальной жизни в такие абсурдные ситуации люди себя точно не заводят. — Ладно, — Вова пожимает плечами с неуместной в данный момент лёгкостью, будто смирившись, что его жизнь — ёбаный цирк. Хесус ему в этом даже немного завидует. — Сейчас? — Да хоть и сейчас, — слепая уверенность Вовы явно заразна, раз он так быстро соглашается. Затем несколько долгих секунд они просто неловко пялятся друг на друга, и в голову Хесуса уже закрадываются подозрения о том, что его разыграли, что Вова вот-вот гаденько рассмеётся ему в лицо и до конца его дней будет с гордостью рассказывать всем знакомым, как сумел доказать, что Хесус гей, но тот не смеётся. Вова, не смотря на всю свою предсказуемость и читабельность, временами удивляет его до ужаса. — Ну, пошли тогда, — с напускной смелостью поднимается на ноги и шагает в сторону стримерской, но Хесус его останавливает, хватая за шкирку. — Не туда, в спальню давай лучше, — спешит сказать, увидев растерянное выражение лица напротив. Не хватало ещё потом по пять часов стрима вспоминать об этом, видя краем глаза ту же кровать. Ну его нахер. Когда они заходят в комнату, в ней уже горит свет, потому что богатый уёбок Хесус напрочь разучился экономить электричество, и не заправлена кровать, потому что, ну, зачем этим заниматься, если потом всё равно опять ложиться. Оба мнутся на пороге, неуверенные, что делать теперь, и Хесус решает привести постель хоть в какое-то подобие порядка, чтобы выиграть немного времени для продумывания дальнейших действий. Вова же сначала тихо за ним наблюдает, вертя в руках свою соску и проверяя что-то на часах, а потом решает разобраться с освещением — клацает выключателем на торшере и вырубает люстру. Атмосфера ощутимо меняется, но Хесус молчит и не критикует, потому что предложить ему нечего — совсем без света сидеть было бы неловко, а с верхним так тем более. Вместо этого он пытается решить, как им расположиться, чтобы не загнать себя в пиздец какое кринжовое положение. Лицом к лицу это бред в любом случае, к тому же он сомневается, что Вова в принципе хочет его видеть. Поэтому куча вариантов отметаются сразу, и Хесус выбирает, наверное, самый безобидный из оставшихся — присаживается на кровать, подложив под поясницу подушку и облокотившись на спинку, и немного разводит ноги. Затем он хлопает по матрацу между ними, будто подзывая к себе кота, но Вова не сразу понимает, что от него хотят — недоумённо хмурится, полностью оправдывая свой айкью. Потом, конечно, догоняет — садится на край кровати и медленно задом подползает ближе, так, что в итоге Хесус упирается взглядом в его напряжённую спину. Так дело не пойдёт, думает он, Вову нужно срочно расслабить, а то если он замкнётся в себе и слишком будет много думать, всё может закончиться катастрофически. Начать Хесус решает с малого — отрывается от спинки и приобнимает Вову со спины, неловко поглаживает предплечья. Тот сидит со сжатыми кулаками и не даётся в руки, Хесус начинает сомневаться. — Вов… Вова, — вопросительно мычит в ответ. — Можем ничего не делать, если ты передумал, я не обижусь. — Почему, ты не хочешь? — Вова оборачивается и смотрит на него почти расстроено. — Нет, я, конечно, хочу, но… — блять, ну да, формулировка ещё та, услышав её Вова поднимает брови и даже немного улыбается, но Хесус решает в этот раз не оправдываться. — Просто ты зажатый такой, вот я и думал, может, ты уже не хочешь. — Ты слишком много думаешь, дядь, тебе не кажется? — Хесус уже хочет переспросить «А, да? Это я-то много думаю?», но затем Вова снимает свою розовую рубашку, надетую поверх огромной бежевой футболки, и он себя одёргивает. Переговариваться с ним, это как играть в казино — главное, уметь вовремя остановиться. Хесус отбирает у него из рук его сосалку, чтобы ничего не отвлекало, Вова окликивает его, чтобы передать ему из кармана штанов ещё и телефон, и всё это добро кладётся на одну из прикроватных тумб. Слышать, как перед этим щёлкает рычажок, переводящий телефон в беззвучный режим, отчего-то приятно. Хоть когда-то всё внимание Вовы будет обращено на одного него, хотя бы в этот раз никто его у Хесуса неожиданно не заберёт, неужели, и такое бывает. После этого Вова заметно расслабляется — пододвигается к нему сам, и Хесусу приходися немного согнуть ноги в коленях, чтобы раздвинуть их шире и пустить его ближе. Только он собирается продолжить начатое, как Вова опять заговаривает. — Только ты это, Хес, давай без поцелуев и прочей хуйни, — учитывая положение, в котором они находятся, просьба звучит как минимум странно, и Хесус едва сдерживается, чтобы не засмеяться в голос. — Бля-ять, а так хотелось… — язвит в ответ и усмехается, не зная, как он на это должен реагировать — оскорбиться? обрадоваться? С одной стороны, хорошо, что Вова решил очертить хоть какие-то границы их странной договорённости, но в то же время звучал он чересчур пафосно, будто какая-то Джулия Робертс из «Красотки». К тому же, запретный плод был несомненно сладок, и после Вовиного запрета захотелось поцеловать его хотя бы назло, чтобы лишний раз посмотреть, как он бесится. Возможно, именно это Вова и замышлял, хотя вряд ли он умел выстраивать такие логические цепочки. — Знаю, малыха, но придётся потерпеть, — на это Хесус хмыкает и никак не отвечает, вместо этого запускает обе ладони ему под футболку, чтобы меньше выпендривался. Вова от неожиданности дёргается, но не сопротивляется — наоборот, для удобства сползает немного и ложится на него, укладывая голову ему на плечо. Сначала он осторожничает, будто боится Хесуса раздавить, но тот прижимает его к себе, и Вова невольно расслабляется, ложась на него всем весом. Вообще Вова тяжеловат, и по его мягкому на ощупь животику заметно, что в последнее время он немного себя запустил, но Хесуса это не то, чтобы отталкивает. У него в принципе не должно быть мнения на этот счёт, но Вова в его руках сейчас как плюшевая игрушка, мягкий и тёплый, и это даже в каком-то смысле приятно. Хесус подсознательно радуется, что проводит вечер именно так, по-домашнему, а не в толпе незнакомцев под разрывающие ушные перепонки басы. Вряд ли хоть кто-то в том клубе за какие-либо деньги смог бы дать ему то нужное спокойствие, которое он так искал и которое сейчас дарит Вова, хоть и косвенно, одним своим присутствием и доверием. Ведь между ними с Вовой однозначно есть что-то особенное и, как бы ни странно было это признавать, он для Хесуса — один из самых близких людей. Не в гейском смысле, просто почему-то есть уверенность, что Вова останется в его жизни надолго; продолжит возвращаться, как ни в чем не бывало, что бы между ними ни случилось, и даже та хуйня, что происходит сейчас, вряд ли это изменит. Странное чувство, непривычное. Пока Хесус позволяет себе на время побыть сентиментальным долбоёбом, Вова расслабляется полностью, и даже глаза прикрывает, чуть ли не засыпает на нём. Он осознаёт, что от простых поглаживаний торса у Вовы не встанет и нужно действовать решительнее, но целоваться тот запретил, а на этом его инструментарий по сути ограничивается. Наверное скорее всего имелись в виду именно поцелуи в губы, в конце концов, чтобы просто подрочить у Вовы была и своя рука. Переспрашивать сейчас неловко, тем более звук его голоса и вовсе может сбить Вове настрой, поэтому он на свой страх и риск решает проверить самостоятельно — перекладывает одну из ладоней ему на бедро и одновременно мажет губами где-то за ухом, куда может дотянуться. Судя по тому, что за удивлённым гортанным звуком не следует никаких пререканий, Вова совсем не против, и Хесус продолжает уже увереннее — подтягивает его выше, чтобы открыть себе доступ ещё и к нежной коже шеи, и приступает к делу. Несколько минут подряд тишину периодически нарушают лишь влажные звуки поцелуев и вздохи Вовы, одной рукой Хесус поглаживает внутреннюю сторону его бедра, пока вторая по привычке играется с сосками. У Вовы с воображением явно всё в порядке, раз в итоге он от этих прелюдий заводится. Хесус сначала думает, что бугорок в Вовиных штанах ему привиделся, но, перекладывая руку ему на пах, понимает, что всё-таки нет. Вова лениво толкается в его ладонь, и Хесус пару раз на пробу его сжимает, вызывая ряд вздохов. Пока его вторая рука возится со шнурками на штанах, тот чуть ли не мурчит, потираясь щекой об его плечо. Долго дразнить Вову не получается — вскоре тот нетерпеливо скидывает с себя чужие руки и самостоятельно спускает до колен штаны вместе с бельём. Хесус даже немного жалеет, что не успел посмотреть на Вову в его смешных плавках, но его быстро отвлекает факт того, что он впервые видит чужой стоящий член в реальной жизни. Смущается он, видимо, в одиночку, потому что Вова спешит как ни в чём не бывало снова умоститься на пригретом плече и прикрывает глаза. — А ноги всё-таки не побрил, напиздел, что ли? — подшучивает, неловко пытаясь выйти из внезапного ступора и вернуть себе былой контроль над ситуацией. — Завали ебало, старый, от дела не отвлекайся, — парирует и смотрит в ответ разгорячённым взглядом, который смущает не менее, чем всё остальное. Хесус уже жалеет, что вообще его тронул и заставил обратить на себя внимание. Ничего не остаётся, кроме как набраться смелости, плюнуть в ладонь и обхватить пальцами Вовин член, чтобы его отвлечь. Вова не сразу, но всё же поворачивает голову, чтобы на это посмотреть, и увиденное явно не оставляет его равнодушным — приоткрывает рот, чтобы было удобнее чаще глотать воздух, и рефлекторно хватает Хесуса за коленку, не отрывая взгляд. Его длинные пальцы будто были созданы исключительно для всех возможных видов сексуального удовлетворения, так что не удивительно, что Вове нравится. — Хес, быстрее, — просит он в какой-то момент, и Хесус даже из вредности не может отказать, ускоряясь. Вова постоянно соскальзывает из-за того, что не перестаёт нетерпеливо ёрзать, и его приходится перехватить свободной рукой поперек груди, чтобы зафиксировать на месте. Когда Вова заводит руку Хесусу за голову и за шею притягивает к себе, тот понимает намёк и принимается зацеловывать его лицо. Хесус так сосредоточен на чужом удовольствии, что замечает собственное возбуждение только когда Вова в очередной раз дёргается и поясницей трётся об его стояк. Неясно, из-за чего именно завёлся он — от самой ситуации, от собственного участия в ней, оттого, что он делает кому-то приятно, тем более человеку, на которого ему не похуй, а может и из-за всего сразу, — но сам факт неоспорим. Пытаться скрыть это от Вовы бессмысленно — тот после первого же шумного выдоха на ухо будто специально начинает ёрзать ещё сильнее. Хесус, по его учащённому дыханию подозревая, что он уже близко, замедляет руку на его члене и намеренно избегает головку, но Вова даже не сопротивляется. Он сдавленно скулит, сжимает свободной рукой чужую ладонь на своей груди, но не пытается изменить ситуацию, хотя мог бы, и Хесус ним почти за это гордится. Покорный Вова это необычайно редкое явление, и если Хесус до сих пор не был бы возбуждён, встал бы у него именно сейчас. Долго мучить Вову он всё же не хочет, так что вскоре возобновляет темп, и кончает тот почти сразу после этого. Честно говоря, Хесус ожидал, что Вова будет громче, но он издаёт лишь череду приглушённых стонов, прежде чем утихнуть, пытаясь отдышаться. Звуки эти кажутся очень интимными, будто предназначены только для его ушей и ни для чьих других, поэтому член от них всё равно дёргается. Приходится извернуться, чтобы усадить ничего не понимающего Вову в более-менее вертикальное положение и дотянуться до стоящей на тумбочке пачки салфеток. Хесус в полной тишине кое-как вытирает руки, а затем помогает и Вове, который в процессе подключается сам. Убедившись, что дальше тот справится самостоятельно, он откидывается на спинку кровати и опускает веки, пытаясь вспомнить видео с мест автокатастроф, как своими руками топил котят, что угодно, чтобы успокоиться, но перед глазами только одно, и это одно не особо помогает. Хесус инстинктивно толкается навстречу пальцам, которые сжимают его стояк, и только потом открывает глаза, чтобы увидеть Вову, который уже натянул штаны, сидит рядом с ним на коленях и блестящими глазами наблюдает за реакцией. Лицо у него распалённое, волосы непонятно от чего взлохмачены, а на губах полуулыбка, как Хесус позволяет себе на данный момент поверить, в чём-то даже нежная. — Тебе не обязательно, — последняя и не особо убедительная попытка отказаться. Вова и вправду ему ничего не должен взамен, Хесус уже сегодня от него получил для себя достаточно. — Я знаю, — смотрит не менее упрямо, поглаживает ещё раз и дёргает за шнуровку на штанах. Хесус послушно их приспускает, потому что кто он такой, чтобы не брать, когда так настойчиво предлагают. Вову всё-таки, судя по всему, последние события вымотали, ведь взгляд в его сторону из полуопущенных век всё же немного уставший, чуточку сонный. Хесус уже хочет сжалиться над ним и уложить отдыхать, в конце концов, в их договорённость это не входило и Вова пришёл сюда за другим. Но стоит ему набрать в легкие воздух, чтобы озвучить свои сомнения, как тот поднимает на него взгляд, преисполненный всем присущим ему тупым упрямством, и целенаправленно облизывает ладонь. Хесус с таким Вовой спорить не в состоянии, не в настроении, да и вообще нет повода, по крайней мере, на этот момент он не способен его отыскать. Его наверное понял бы любой, посмотрев на сидящего напротив парня, который явно в данном контексте не вызывал такого же отторжения, как большинство мужчин, а очень даже наоборот. Маленький и фигуристый, особенно на контрасте с тем же скелетом Хесусом, с подрагивающими ресницами, отбрасывающими густые тени на щеки, которым позавидовали бы многие девочки, Вова кажется даже привлекательным, и затуманенный возбуждением мозг Хесуса не может найти ни одной причины ему сопротивляться. К тому же, что бы Вова ни говорил о его женственных ручках, Вовина небольшая ладонь на его члене ощущается совсем по-другому в сравнении с его привычными длинными костлявыми пальцами, и это немного позабытое чувство кажется совсем оглушающим. А потом Вова и вовсе решает его добить — подсаживается ближе и, не сбавляя темп руки, обводит языком мочку его уха, плавно переходя поцелуями на челюсть. Это безусловно приятно и довольно неожиданно, и Хесус, который до этого пытался для приличия более-менее контролировать дыхание и держать лицо, сдаётся и начинает дышать Вове на ухо тяжело и часто. К счастью, тот занят делом и вряд ли обращает внимание — придерживая второй рукой Хесуса за затылок, теперь он начинает терзать его шею, покусывая кожу около кадыка и периодически отодвигаясь, чтобы с любопытством посмотреть, как тот инстинктивно дёргался в ответ. Глаза Хесус со временем прикрывает, и хотелось бы соврать самому себе о том, что таким образом он пытается абстрагироваться и представить на Вовином месте кого-то другого, ну или точнее другую, неважно, но он всё равно чётко осознаёт, что рядом с ним именно Вова. Короткие волосы, иногда щекочущие его кожу, исходящий от них аромат какого-то невкусно пахнущего мужского шампуня, периодические вздохи знакомым голосом — всё это мешает с кем-либо его спутать. Да и, по правде говоря, Хесус не особо старается — не то, чтобы хоть что-то из вышеперечисленного грозится сбавить его возбуждение. Неизвестно, сколько времени проходит, прежде чем он поднимает веки и пытается сфокусировать взгляд, почувствовав, что что-то не так. Кое-что и правда изменилось — Вова к этому моменту ускоряет движение руки на его члене, шевеля ею более нетерпеливо и размашисто, к тому же его губы больше не ласкают кожу Хесуса. Теперь он сидит немного поодаль и разглядывает его лицо, будто напоследок любуясь видом. Взгляд его надолго на одном месте не задерживается — проходится по скулам, огибает шею, — но в итоге приземляется где-то в районе губ и там остаётся. Второй рукой Вова себе не помогает, она всё ещё покоится на затылке Хесуса. Её большой палец едва заметно, будто успокаивающе, ворошит короткие волоски, пока другой практически агрессивно массирует его головку, и этого контраста почти достаточно, чтобы довести Хесуса до края. Почти, чего-то еще не хватает, и Хесус, гонясь за оргазмом, интуитивно подаётся вперед, падая на Вову и сталкиваясь с ним лбами. Тот с трудом успевает перехватить его поперек талии, чтобы сохранить их равновесие, но зато новое положение помогает Хесусу одновременно оказаться к нему ближе и избежать его пристального взгляда. Недостающие кусочки паззла наконец встают на место, и он изливается в Вовину ладонь, шумно выдыхая ему в губы. Один из выдохов без ведома Хесуса превращается в полустон, и ему приходится сдвинуться немного в сторону, чтобы попытаться заглушить его в уголке Вовиных губ. Тот, будто почувствовав его неловкость, возвращает руку на его затылок и прижимает голову к своему плечу, в котором всякие неприличные звуки глушить явно удобнее. Благодаря этому Хесус достаточно расслабляется, чтобы проигнорировать то, как рука Вовы с затылка постепенно двигается вверх, будто с целью наконец сломать злосчастную башню. Он уже готов этому не сопротивляться, но в конце концов Вова, видимо, решает не пользоваться его уязвимым состоянием и, царапнув кожу головы напоследок короткими ногтями, вместо этого приобнимает за плечи. — Хес, порядок? — утвердительно мычит в ответ и первым отстраняется, неловко улыбаясь куда-то в Вовину сторону и передавая ему в руки пачку салфеток. Пока тот вытирает руки, удаётся незаметно ускользнуть в ванную, хоть и немного пошатываясь и иногда врезаясь в стены. Судя по отражению в зеркале, Хесусу не просто дрочили пару минут, его еще и ебали несколько часов, но думать о том, что именно его так довело, нет ни сил, ни желания. Он приводит себя в порядок, умывается и старается как можно меньше на себя смотреть, но, случайно столкнувшись с отражением взглядом, невольно удивляется своему до невозможности расслабленному выражению лица. Несмотря на то, что ситуация, мягко говоря, сбивает с толку, чем дольше о ней думаешь, секс всё-таки творит чудеса и блаженная пустота в голове не может не радовать. Когда Хесус возвращается в спальню, Вова уже сопит во сне, положив голову на предплечье и свесив с огромной кровати ноги. Хесус осторожно перекладывает их на кровать, укрывает Вову той частью одеяла, на которой тот не лежит, и присаживается рядом. Кажется, будто на груди свернулся клубочком и замурчал кот, этот момент будто существует вне времени и в нем хочется остаться подольше, но от этого чувства почему-то ещё стыднее, чем от того, что творилось до этого. Привязываться категорически запрещено, ведь хозяйка рано или поздно спохватится и пойдёт его искать, а Вова, естественно, откликнется по первому зову, и о том, кто его на время приютил, благополучно забудет. Так что Хесус скрепя сердце заставляет себя оторвать взгляд от крашенной макушки, забрать с собой одну из подушек и удалиться спать в стримерскую, от греха подальше. Может, к утру грех проспится, свалит самостоятельно, и проблема решится сама собой, кто знает.