Мёд и стекло

      Тело Юры нашли через год.       Это случилось после того, как под Екатерингофским мостом потонул туристический катер. Его пассажиры плескались в воде в спасательных жилетах, а железо медленно шло ко дну. Причина утопления была проста: катер задела арматура, сброшенная в канал во время реконструкции моста. В операции поднятия лодки участвовало несколько водолазов. Вместе с катером и арматурой они подняли на берег кучку хрупких костей, запакованную в модную, по-тинейджерски яркую куртку. К шейным позвонкам скелета были привязаны два пакета, набитые кирпичами под завязку.       Один пакет был из Дикси. Второй — из Бристоля.       Отабек узнал об этом не сразу. Только через несколько дней — кажется, во вторник. В тот вечер он сидел на общажной кухне и писал рефераты за пропуски. Методично копировал текст из Википедии и вставлял в вордовский файл, устало игнорируя сноски и подчеркивания. Ноут безбожно тормозил. Это был обычный вечер — скучный, монотонный, тупой — такой, каким ему положено быть. А потом позвонила Мила. Если быть честным, она редко звонила ему. Они обменялись номерами просто потому, что она была старостой его группы и близкой подругой Юры. Мила звонила редко, но метко, и в этот раз, увидев её номер на экране телефона, Отабек сразу понял: дело серьезное.       И вместе с её звонком был положен конец долгим месяцам страха и безызвестности. Алтын выдохнул с долгожданным облегчением. Он был рад, что это закончилось. Что всё обрело свою ясность. И не было нужды больше в том, чтобы обновлять аккаунт Юры по утрам в надежде, что он появится. Не было нужды бежать за прохожими, узнав в толпе знакомую куртку, как и не было нужды терзать себя по ночам догадками.       Всё закончилось. Теперь, думая о Юре, Отабек будет знать — Юра умер.       Он молча плакал потом в подушку, а его соседи по комнате молча сидели рядом на кровати, не зная, что сказать. Слёзы шли, не переставая, как если бы он сдерживал их слишком долго. Плечи ходили ходуном. Отабек спрашивал себя только об одном: почему всё сложилось вот так? И могло ли сложиться иначе? Почему Алтын отпустил его в тот день — сердитого, расстроенного, пьяного?       На покрытом илом черепе зияла небольшая дыра, как от удара, а кость руки была сломана пополам. Её не унесло течением только потому, что она запуталась в рукаве куртки. Рюкзак Юры, который пропал вместе с ним, не нашли даже после тщательных обысков канала. Отсутствовала футболка и обувь. Это был не суицид — с уверенностью заявили судмедэксперты. Это — убийство.       Отабек думал об этом день и ночь. Думал и думал, думал, думал… думал о том, как это, наверное, больно — когда тебе ломают руку. Как страшно быть убитым. Это могли быть несколько адских секунд… или часов, а может — дней. Юра, верно, молил о помощи, но никто не смог ему помочь. Может быть, он кричал.       Алтын думал: у того, кто это сделал, попросту не было сердца.

***

      Виктор не знал, в какой момент всё пошло не так, что привело к такому финалу. Что же это все-таки было? Долгий, запланированный сценарий, вынашиваемый в голове долгое время, или минутная оплошность — секундное помутнение рассудка? Или, рассуждал про себя Виктор, помутнением рассудка был сам факт его наваждения, зародившегося чёрт знает когда?       У Юры были красивые золотистые волосы. Горящее солнце в серости Петербурга. Зелёные-зелёные глаза с короткими, но вздёрнутыми вверх светлыми ресницами. И Юрина кожа… Виктор никогда не думал, что может залюбоваться подобными мелочами, но у Юры она была такой светлой, жемчужно-розовой, с бледными крапинками веснушек на щеках…       В противовес внешности, характер мальчика был не сахар — в период с тринадцати до пятнадцати он внезапно перестал быть паинькой и ударился в беззаботную молодость. Он пропускал тренировки по фигурному катанию, гуляя по дворам с одноклассниками. Носился по коридорам, как угорелый, расстраивал дедушку тройками по русскому с литературой, орал на компьютер, когда проигрывал в Мортал Комбат… и многое-многое другое. Юра не был идеальным ребёнком, но Виктор никогда не требовал, чтобы он был таковым. Более того, он считал, что именно этот Юра — взбалмошный, крикливый, яркий — был таким идеальным, что совершеннее и представить нельзя.       Они познакомились, когда Юра переехал к дедушке в Петербург — кажется, это было где-то в начале две тысячи пятнадцатого. Мама Юры, его одноклассница и хорошая подруга по совместительству, просила присмотреть за сыном. Она тяжело переживала развод — сложное расставание со сложным человеком. Москва затянула её, оплетая паутиной метро, мешая вырваться из цикла работы. Так, маленький Юра остался без школьных друзей, без отца и фактически без матери, но у него всё ещё был дедушка. И, конечно же, он.       Виктор терпеливо учил мальчика катанию, игнорируя его наглость и пакости. Юра его любил. Заглядывал в рот, когда он говорил, и смотрел, смотрел, не отрываясь. В его наивном детском взгляде всегда читался восторг. Между ними была таинственная связь. Было в этом что-то теплое и невероятное. В том, как Юра бежит к нему, сверкая своим первым кубком… или в том, как он обнимает его, как самого родного на свете. Как язвит, но всегда возвращается, позволяет трепать себя по голове, пихать, щекотать, заботиться…       И Виктор относился к нему всегда именно так — как к маленькому Человеку с большой буквы, как к музе, вдохновению, как к стимулу просыпаться по утрам.       Но вот Юре стукнуло шестнадцать — и грянул возраст богов.       Как-то раз, когда он переодевался после тренировки, мужчина зацепился взглядом за светлые лобковые волосы, уходящие от пупка под резинку нижнего белья, и внутри него всё перевернулось, прояснилось… как будто до этого он смотрел на мир сквозь грязное стекло — и вот оно разбилось, рассыпалось в блестящий песок. Юра, на которого хотелось смотреть, погиб, переродившись в нечто иное. Сладкое и эфемерное. Он был чистым прудом. В него хотелось окунуться, опуститься на самое дно, между гладких камней, и раствориться в илистых водорослях.       Это желание было таким всесильным, что он не мог идти против него.       Однажды он не сдержался и пошёл против здравого смысла, положив ладонь на юношеское колено, едва прикрытое спортивными шортами. Юра мигом стушевался, сделал вид, что забыл о чём-то, и быстро вышел прочь из зала. Его ладонь запомнила это чувство — как если бы он коснулся шершавых листьев лопуха. Виктор оробел на неделю, но после не сдержался опять. В тот момент Юра был так близко, что мужчина чувствовал на себе чужое дыхание. Он потянулся к его губам — урвать бы хоть немного этой мягкой, сочной теплоты… в следующий миг парень оттолкнул его, да так, что Виктор едва устоял на ногах.        — Виктор Сергеевич… — смущённо пробормотал Юра, бегая глазами по комнате. — Я… я, знаете, не гей! — и вылетел в коридор торпедой, оставляя после себя лишь тесноту в штанах.       Виктор не обиделся на него тогда — не все сразу познают себя. «Не гей — так не гей» — решил было он, а через пару дней увидел парня, целующегося с высоким незнакомцем. Вот такой Юра был не-гей.       Незнакомцем оказался девятнадцатилетний студент политеха. Его звали Отабек Алтын, он был родом из Казахстана. Отабек выглядел как хулиган, и Виктор назвал бы его чуркой, но он не желал относить себя к расистам. Расизм, по мнению Никифорова, был ужасным пережитком прошлого, однако, глядя на Отабека Алтына, это слово назойливо вертелось на языке — чурка. Он был угрюмым и молчаливым, он носил серые треники с потёртой косухой в обтреск, через плечо почти всегда болталась палёная сумка адидас, а его лицо… у Виктора не находилось приличных слов, чтобы описать это недоразумение.       Другими словами, Отабек был не для Юры. То есть, это Юра был не для Отабека.       Сам Юра этого не понимал — в некоторых вещах, думал с улыбкой Виктор, этот мальчик оставался несмышлёным. Они с Алтыном приходили и уходили вместе, нелепо флиртовали, как в ромкомах, и Мила хихикала, мол у них любовь но мужчина верил: всё будет хорошо. Пусть Юра ошибается. В своём возрасте он может себе это позволить. А пока что у него, Виктора, есть красивые юрины волосы, которые можно гладить, и есть талия, по которой можно водить рукой. Можно касаться его плеч, вдыхать запах, ловя смущение украдкой. Он наслаждался своими привилегиями. Юра отбивался слабо — постоянно сводил всё в шутку и сбегал по срочным делам. Это было похоже на игру. Финал у этой игры был где-то там, между длинных стройных ног.       Мужчина думал об этом по ночам. О Юриных губах — доступных всем, но не ему. О тонкой шее. О лебединой грации и невероятных изгибах спины. Он думал и стонал. Надкусить бы его — всего разок, хотя бы чуть-чуть… подержать на кончике языка, подушечками пальцев, распробовать самую малость…       Спустя долгие недели раздумий он решил, что удачным решением будет использовать флунитразепам. Юре будет легче быть честным с самим собой, когда его голова освободится от глупостей и принципов. Он купил несколько пачек таблеток, истолок их в порошок, напоминавший сахар или муку, и припас для лучших времен. Но лучшие времена не наступали. Юра больше не ходил к нему домой так часто, ссылаясь на некую занятость, и Виктор злился про себя, но милосердно прощал мальчику его напыщенную своенравность.       Однако время шло. Юра ошивался с Отабеком, а его шея напоминала минное поле, усеянная цветными засосами. Виктор мучился от безысходности, наблюдая, как срывают единственную розу на его скромной холодной планете.       А ведь он ни о чём, кроме неё, не просил.       Виктор правда не знал, в какой момент всё пошло не так. А может, у этой проблемы просто не было другого исхода.       В тот день его мучили ужасные головные боли. Сильно не хватало воздуха, поэтому он покинул апартаменты и вышел прогуляться по скверу. Стояло начало ноября. Погода была холодной, но чистой; студеный ветер ласкал ноющие виски, усмиряя мигрень. Дойдя до круглосуточного продуктового, он купил продуктов на завтра, не забыв большую пачку листового цейлонского чая, и решил пройтись ещё немного, чтобы купить любимого вина в баре неподалёку. Пересекая очередной парк, он заострил внимание на крохотной фигурке, сиротливо ютящейся на мокрой скамейке. У фигурки этой были светлые волосы и на удивление знакомая куртка с рычащим тигром на спине.       — Юра? — не веря своим глазам, окликнул он, и фигурка вздрогнула; в её руках дымилась сигарета. — Что ты здесь делаешь так поздно?       — Виктор Сергеич, — недовольно фыркнул парень, глянув из-за плеча, и продолжил равнодушно курить. — Не ваше, между прочим, дело.       — Чьё же, как не моё? — настоял на своём Виктор и подошёл поближе, так, что смог распознать запах курева. — В центре города в середине ночи… — он взглянул на парня сверху вниз и покачал головой. — Курит, ещё и пьяный…       — Я совсем немного выпил, — пожал плечами Юра.       Он выглядел крайне подавленно. Его чудесные глаза были красные. Оглянувшись, Виктор разглядел среди домов тёмное здание общежития политеха и быстро сложил два плюс два. Видимо, сегодняшняя их с Отабеком встреча прошла не лучшим образом. «Вот так вот оно бывает, Юра, — мысленно обратился к нему мужчина. — Бездумные связи развязываются, не успев сплестись в крепкий узел. Падать с небес жутко больно, но без боли не познаешь правду жизни. В конце концов, Алтын никогда не любил тебя по-настоящему».       Однако вслух он сказал другое.       — Твой дедушка наверняка с ума сейчас сходит. Я вызову тебе такси до дома.       — Не надо! — мгновенно взъелся Юра и сплюнул под ноги. — Я… не хочу сейчас общаться с дедушкой. Ни с кем не хочу вообще.       «Проблемы с семьёй, проблемы с парнем, — быстро смекнул мужчина. — Ничего особенного. Он никогда ни с кем не мог найти понимания. Как будто он и окружающий его мир говорят на разных языках».       — И что же ты будешь делать? — без издевки поинтересовался он. — Стоять здесь, пока не закоченеешь?       — А может, и буду стоять! — вспылил Юра. — Вы сами-то здесь что забыли?       — Гуляю. Остужаю голову, — Виктор засунул руки в карманы и оглянулся по сторонам; почему-то происходящее сейчас казалось ему волнующим и неправильным, хотя он пока что ничего не сделал. — Мы можем заглянуть ко мне, — пока что.       — Нет, — отрезал мальчик. — Вы глухой? Я же сказал, что не хочу разговаривать. А вы идите. Остужайте свою голову дальше.       Он нахохлился, спрятав голову в плечи, и стал похож на воробья. Юра всегда говорил то, что думал, даже если это звучало неприятно. Он был так хорош в своей прямолинейности. Виктор усмехнулся.       — Ну ты и нахал! — тот скорчил недовольную мордочку. — Однако не думаю, что твой дедушка обрадуется, если тебя подберёт полиция. Комендантский час с одиннадцати, а сейчас… — мужчина задрал рукав пальто и вгляделся в экран эпплвотч. — Двенадцатый час, между прочим, — и, не сдержавшись, добавил с упрёком. — И ты пьяный.       — Да что вы пристали ко мне? — смутился Юра, но всё-таки поднял с мокрой листвы рюкзак, и они медленно пошли по аллее. — Выпил и выпил. Как будто вы в молодости с друзьями не бухали.       — Бухали, — согласился Никифоров. — Но вовремя и в меру. И пьяными среди ночи не шатались. Ты всегда действуешь на каких-то импульсах, с которыми не можешь совладать. И к чему это привело? Зимой, ночью, зарёванный, замёрзший…       — Я не зареванный, — нахмурился Юра. — И хватит меня поучать.       — Как скажешь, — закатил глаза мужчина. — Но я всё-таки настаиваю, чтобы ты хоть немного погрелся у меня. Выпил чаю, поиграл в игры, поспал…       Юра прикусил губу и смущенно отвёл взгляд. Виктору нравилось, когда он так делал. Как будто нарочно кокетливо. В последнее время он не мог понять, заигрывал с ним Юра или он просто… вёл себя так, как есть. Ведь невозможно быть настолько милым случайно.       — А у вас дома всё ещё есть плэйстейшн?       Мужчина кивнул:       — Куда он денется?       — Класс, — Юра шмыгнул носом, его красные от мороза губы расползлись в улыбке — и сознание Виктора погрузилось в теплую негу. — Я спать не особо хочу просто… А Мортал Комбат там есть?       Так, ближе к полуночи, они вместе прошли сквозь аллеи, морщась от осеннего холода. Сердце Никифорова билось в экстазе — он сам не осознавал, почему, но та часть внутри него, называемая седьмым чувством, предвкушала что-то хорошее. Настолько хорошее, что, открывая перед мальчиком дверь, он с приятным удивлением понял, что взволнован, прямо как подросток. Забавно. Он думал, что оставил эти эмоции в своих восемнадцати.       Уши Юры были красные. Плечи подрагивали от холода. Ноги торчали из тонких вансов, сверкая утонченными щиколотками. Их обтягивали носки с какими-то непонятными китайскими иероглифами. Какая глупая нынче мода, подумал про себя мужчина, пропуская парня внутрь квартиры. Тот прошёл вглубь коридора по коврику и стряхнул с пяток мокрую обувь. Под его легкой курткой не было ничего, кроме чёрной футболки-трэшера.       «Сексуально, — вдумчиво отметил Виктор, провожая Юру в ванную, чтобы тот отмыл лицо и руки. — Такой грязный чёрный цвет. Пожалуй, карикатурно грубый для такого яркого создания».       — Жидкое мыло, полотенце, — скоординировал он подростка, когда они оказались в ванной.       — Угу.       Ожидая его на кухне, Виктор вытащил из пакета печенье с чаем, удивляясь про себя столь удачно сложившимся обстоятельствам — он ведь даже не планировал гостей! Он попросил Алису включить тихую спокойную музыку и открыл дверцу буфета, чтобы расставить покупки по полкам. Там, спрятанная за коробками кукурузных хлопьев и конфет, виднелась банка из-под кофе, заполненная на четверть белым порошком. «Ах, да… — вспомнил он, — Флунитразепам». И застыл, как вкопанный.       «Что же дальше? — пронеслось в голове. — Что ты собираешься делать? Отогреешь и отпустишь Юру домой?»       «И… всё?»       Его рука замерла над крышкой баночки. Пальцы подрагивали. Виктор не знал, откуда взялась такая уверенность, но он чувствовал, что должен… сделать хоть что-нибудь. Это не просто удача, это шанс один на миллион. Потому что Юра сейчас в его доме, и он не в себе, он пьян и слаб, слегка запутан… и эта чёртова чёрная футболка, большая ему в плечах. Чтоб её…       В ванной комнате закрылся кран. Внезапно стало слишком тихо, и Виктор понял: сейчас или никогда. Без плана, без раздумий, без сожаления.       Быстро откупорив банку, он опрокинул её содержимое в сахарницу, перемешал столовой ложкой и ловко щелкнул пробковой крышкой.       — …есть?       Виктор дёрнулся, оборачиваясь на звук. Юра встал в проеме двери, обтирая лицо полотенцем. Кажется, парень что-то говорил, но сердце билось так громко, что он не расслышал ни слова.       — Прости?       — Зарядка на айфон, спрашиваю, есть?       — Да… — Никифоров обтёр потные ладони об брюки и взял себя в руки. — Торчит из розетки в коридоре, — Юра снова скрылся в дверях, а он тем временем вскрыл упаковку только купленного цейлонского чая, высыпал в чайник и повёл носом; пахло травяным и вкусным, но он не мог оценить этот запах по достоинству. Его потряхивало от напряжения. — Налить тебе чаю?       — Эм… — мальчик неловко прошлёпал по кухне. — Нет, не надо. Спасибо.       — Эх, Юра, — поджал губы Виктор, чувствуя, как дёргается правое веко. — Между прочим, он очень вкусный, — он залил в чайник кипяток и прикрыл керамической крышечкой. — Настоящий, листовой. Из Британии. Не то, что эта ваша жижа в пакетиках, — Юра поджал губы, и Виктор пошёл на попутную. — Хочешь — вообще сам себе заваривай. Водой разбавь, да хоть молоком! Я тебе не британец, на классику мне глубоко плевать.       — Было бы плевать на классику, вы бы не втирали мне британский чай, — мальчик присел на краешек барного стула за столешницу с отделкой под мрамор. — А чашку с автографом Месси дадите?       — Конечно, дам! — улыбнулся Никифоров и вытащил из шкафчика оную. — А с моим автографом не хочешь?       — Сдался мне ваш автограф, — хихикнул Юра и, довольный, присвоил чашку себе. — У меня дома целая сувенирная лавка уже с вашими чашками и блокнотами.       Юра любит сахар, повторял Виктор про себя, наблюдая, как тот заливает в кружку заварку. Он любит всё сладкое — шоколадки, конфеты, мармелад. И в кофе из Макдольнадса он высыпает по пять пятиграммовых пакетиков. Он обязан попросить сахар. Никифоров слишком хорошо знает его, иначе ему не удалось бы заманить Юру сюда (хотя слово «заманить» ему не очень нравилось). Слегка разбавив кипяток питьевой водой, мальчик покрутил головой и, к облегчению мужчины, спросил:       — А сахар где у вас?       Виктор учтиво подтолкнул сахарницу к середине стола.       — Сыпь не жалей, — посоветовал он, когда парень опрокинул в чай первые две ложки. — Он у меня какой-то слабо вкусный.       — Я читал, что чем менее сахар сладкий, тем он натуральнее, — пожал плечами Юра, насыпал еще три и принялся усердно перемешивать напиток. — Так что оно, наверное, к лучшему, — он дождался, когда чаинки улягутся на дне, и сделал большой глоток.       Виктор напрягся.       — Ну как?       Несколько секунд Юра задумчиво облизывал губы, а потом недовольно сморщился.       — Какой-то ваш британский чай горько-сладкий, — пожаловался парень и отпил ещё половину. — Жижа в пакетиках лучше.       — Что ж, каждому своё, — с облегчением выдохнул Никифоров, потихоньку попивая и свой чай. Вкус у него был самый обычный. Как любой другой чай из Дикси. «Оно и верно, — подметил про себя мужчина. — Всё-таки этот чай тоже из Дикси, но об этом Юре знать не обязательно».       С течением времени они пересели из кухни в гостиную. Юра забрал приставку, а Виктор сделал вид, что смотрит в телефон. Смотрел он, конечно же, на Юру. Тот был так доверчив. Делал вид, что огрызается, но с удовольствием ел прямо из викторовых рук, не особо заботясь, что в них. Первые десять минут были наполнены напряженным молчанием. Мальчик увлеченно рубил виртуальных врагов, и его пальцы бегали по джойстику с достойным профессионализмом. Мужчина с трудом оторвался от любования тонкими руками, и его взгляд пополз чуть выше, по локтю, под рукав мятой чёрной футболки…       — Блин, — в какой-то момент произнёс Юра и поставил игру на стоп. — Сегодня какой-то неудачный день. Постоянно проигрываю, — его рот растянулся в зевке.       — А говорил, спать не захочешь, — посмеялся Виктор.       — Я и не хочу… — буркнул парень. — Просто устал…       — Оно и видно, — хмыкнул мужчина, наблюдая, как того размазывает по дивану, а взгляд становится сонным и томным. Ресницы дрожали. «Началось, — подумал он. — Сейчас главное сделать все правильно». Пальцы Юры, только недавно давящие джойстики, рассеянно перебирали телефон в руках, покручивая его туда-сюда. Он внимательно смотрел на экран — как будто чего-то ждал. Например, звонка или сообщения. А может, он сам хотел кому-то написать.       — Юра, — тихо позвал Виктор и услышал сонное «ммм?». — Кто-то обидел тебя?       — Я же уже сказал, что это не ваше дело, — устало вздохнул парень, не отрываясь от телефона.       — Да, но, как взрослый, я обязан предупреждать тебя о возможных последствиях твоих слов и действий, — он положил руку на юрино плечо, но тот её стряхнул. — И о тех, с кем ты по неосторожности связываешься. Этот парень…       Юра поднял удивленный взгляд.       — Кто? Отабек?       — Он хорошо к тебе относится? — последовало долгое молчание; Виктор придвинулся поближе, но лицо парня оставалось нечитаемым, как будто он и вовсе был не здесь. — Юра?       — Нормально он ко мне относится… — нахмурился юноша и отвёл глаза. — Я… не жалуюсь.       — Тогда почему я нахожу тебя возле его общежития заплаканным?       — Это не в нём… это… ммм… — Юра нервно замял пальцами колени; его язык потихоньку заплетался. — Дело совсем не в нём… я просто… — он бросил быстрый взгляд на викторовы губы, и внутри мужчины приятно дрогнуло. — Это я виноват.       — Не обязательно во всём винить себя. Если он как-то обижает…       — Да нет… это я его, наверное, обижаю. Потому что динамлю, когда… — Юра осёкся; по его ушам растёкся пунцовый цвет. — Ну, знаете, это не ваше дело…       «Он девственник», — внезапно понял Виктор, и низ живота мгновенно налился горячим. Значит, на его теле оставались нетронутые места — те, что он берёг для кого-то особенного… Виктор наклонился ближе. Затаил дыхание. В сумрачном свете комнаты глаза Юры блестели сильнее положенного. Отчего? Неужели от стыда? Тогда почему его губы кривятся в лёгком презрении, и на кого это презрение направлено — на Виктора или на самого себя?       Ресницы Юры дрогнули. Он встрепенулся, будто влепив себе мысленную пощечину, и зрачки растеклись по зелёной радужке необъятной черной дырой. Ослабевшие пальцы мальчика теребили дырки на джинсах. Глаза Юры расфокусировано пробежались по губам Виктора, потом — по интерьеру позади него. Выглядел он как маленький испуганный крольчонок, дрожащий под цветочным кустом.       — Я чувствую себя так странно… — наконец, выговорил он       — Как? — заботливо поинтересовался Виктор, устраивая ладонь поверх юриной руки; тот не сопротивлялся, лишь уставился на их переплетенные руки, и его щёки стали ярко красными.       — Не знаю… Что вы делаете?       — Действительно, что же я делаю? — пробормотал себе под нос мужчина, подцепляя дырку на джинсах парня и засовывая под них палец; кожа под джинсой была мягкая и очень горячая. — Так как же ты себя чувствуешь?       Юра молчал. Его дыхание было медленное и сбитое. Щёки — розовые.       «Да, — ликовал про себя Никифоров. — Именно такого Юру я мечтал увидеть так долго. Мягкого и доступного. Стало быть, всё идет, как надо». Мальчик помялся ещё немного, разглядывая руку на своём колене и, наконец, сказал:       — Мне страшно.       Улыбка Виктора дрогнула.       — Страшно? Почему?       Юра растерялся. Уголки его губ задрожали, и Виктор не сдержал восторженного вдоха. Он был перед ним сейчас — непорочный, как девственницы с золотых икон. Проклятие, взывающее надкусить греха. Живое наваждение. Он хотел его поцеловать.       — Потому что вы… вас слишком много в моей голов…       Мужчина не дал ему договорить. Он склонился, чутка робея, и прислонился к его губам. Они были мягкие, горячие, как спелые ягоды на солнце, и Виктор углубил поцелуй, погружаясь в него с головой. Подумать только! всё, о чём он грезил столь долгое время… всё, что являлось ему в самых жарких снах — всё это он держал сейчас в руках и не получал сопротивления. Ладонь Юры легла на его щеку, но не оттолкнула, а из недр его груди вырвался странный, немощный стон, пустивший по лопаткам мурашки.       Пальцы Виктора зарылись в светлые волосы на затылке — нежные, как сатин, маняще пахнущие теплом. Мысли в голове растворялись, как в тумане, и их было так сложно связать… потому что Юра — красивый, юный, очаровательный в своей непорочности — был открыт и беззащитен, словно обнажённая жемчужина без панциря. Мужчина целовал и впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему живым. Как будто за двадцать семь лет существования он впервые сделал вдох. Воздуха в этом вдохе было так много, и он был настолько чистым, что кружилась голова.       Придерживая голову Юры одной рукой, он скользнул второй по его узкой спине, пересчитывая позвонки, после чего подцепил край футболки. Кожа на боках — как огонь. Её безумно хотелось касаться.       — Давай разденем тебя, — прошептал он охрипшим голосом, стягивая с парня футболку через верх.       Тот безвольно покачнулся, расплываясь по спинке дивана, и поёжился от холодного порыва воздуха. Бледная кожа на его груди стала гусиной, а розовые соски затвердели — Виктор провёл по ним пальцем, слегка задевая ногтём, и сглотнул. Несмотря на регулярное посещение спортивной секции, тело Юры оставалось худым, так, что его рёбра едва просвечивали и выступали бедренные кости — трогательные, изысканные детали. Так вкусно, что, попробовав единожды, ты рискуешь одичать. Виктор чмокнул Юру в подбородок и провёл носом вдоль тонкой шеи, целуя очертания кадыка. Вокруг него всё еще виднелись заживающие пятна засосов, и при одной мысли о них внутри мужчины вспыхнул буйный дух.       «Глупый мальчишка, — сердито подумал он, покрывая поцелуями каждое пятнышко, как если бы это помогло их стереть. — Испачкался об первого встречного… что ж, это и моя вина отчасти. Не уследил, не предотвратил, не уберёг…»       Спустившись ниже, он обвёл языком один из сосков и немного прикусил его.       В этот миг Юра вдруг взбрыкнул, опомнившись, упёрся в викторовы плечи и, вывернувшись, пьяно скатился с дивана.       — Нет… — пробурчал он, кое-как вставая на ноги, и сделал несколько нетвердых шагов вперёд. — Всё…       Вспышка паники в голове Никифорова сверкнула и погасла в одночасье.       — Ну и куда же ты собрался? — спокойно полюбопытствовал он.       — Домой… — промямлил Юра, цепляясь руками за книжный стеллаж, чтобы удержать равновесие.       Виктор поднялся с дивана. Юра медленно ковылял к двери. Его ноги заплетались. «Это так забавно», — промелькнуло в голове мужчины, и он почувствовал, как входит в раж. Игра, которую он начал давным-давно, выходила на новый уровень. Ставки повышались.       — Уйдёшь без своей футболки? — Юра проигнорировал его, так что Виктор встал, ровным шагом нагнал его в дверях, обнял со спины и обвёл ладонью бугор в штанах. — Уйдёшь в таком состоянии?       Тот замычал.       — Виктор Сергеич…       — Тш-ш, — шикнул он парню на ушко, и, приобняв за плечи, аккуратно развернул обратно. — Давай вернёмся. Нельзя так никуда идти. Ты с трудом стоишь на ногах.       — Не хочу… — выговорил Юра, но позволил себя вернуть — Виктор разложил его спиной на кожаной обивке дивана, распустил ремень на джинсах и без капли стеснения запустил руку в Юрины трусы, заставляя выгнуться того в спине. — Мм…       — А говоришь, не хочешь, — усмехнулся мужчина, медленно лаская Юру между ног; там было так горячо и мокро, что у самого темнело в глазах; под языком скапливалась вязкая слюна. — Врать нехорошо… но твоё тело максимально честно со мной.       Юра был так чувствителен, что у Виктора спирало дыхание. Он играл с его телом, как с куклой, гладя бархатные бока, щипая, кусая и оставляя поцелуи тут и там. Юра отвечал на всё — тихим выдохом, всхлипом или стоном. Его стройные ноги, разведённые в стороны, беспокойно дёргались, то и дело норовя соединить колени, но Виктор не позволял этому случиться. Он трогал его внизу, сжимал и разжимал, и думал только о том, что он первый, перед кем открылись эти двери, а значит Юра впервые узнает, каково это — с чужой рукой между ног. Наверное, его чувства сейчас очень острые.       Юра метался по дивану, сбившийся, как сломанный компас.       В конце концов, после очередного поцелуя в губы, он приподнялся на локтях, сфокусировал плывущий взгляд на Викторе и произнёс слабо-слабо:       — Что было… в чае?       Руки Виктора, до этого сжимающие его ягодицы, дрогнули. Он внимательно посмотрел на сонное лицо Юры и засомневался: «Неужели понял?».       — Ничего, — натянуто улыбнувшись, ответил он и провёл языком по приоткрытым губам. — Ты сам себе налил, помнишь? — со стороны раздалось неоднозначное «хн…». — Ты просто оправдываешь свои желания, но… всё в порядке. Попробуй расслабиться. Ты поймешь.       Решив, что конфликт исчерпан, он спустился губами ко впалому животу, как юноша снова зашевелился.       — Чай был… горький… — пролепетал он, и сердце Виктора беспокойно ёкнуло.       — Потому что он из Британии, — напомнил он, но Юру этот ответ не устроил.       Неожиданно и абсолютно осознанно, в его глазах мелькнула боль — как будто он до последнего не верил, что с ним поступили вот так.       — Горький… — прошептал он в последний раз и обмяк.       Его дыхание стало ровным, а конечности опустились вдоль тела. Виктор тихонько потормошил парня и потерся щекой о грудную клетку.       — Не спи, — довольно пропел он. — Самое интересное пропустишь, — но Юра не подавал признаков активности, и тогда Виктор, облизнувшись, спросил. — Хочешь испытать что-то… незабываемое?       Со стороны парня раздалось бессвязное мычание.       Виктор довольно кивнул самому себе и встал, чтобы спустить брюки. Смазка, которую он заранее выбрал для Юры, имела клубничный запах. Он понимал, что парень не особо любил такие вещи, но этот аромат так подходил ему… Он разогрел её между пальцев и на пробу запустил один внутрь. В низу живота что-то вспыхнуло — настолько узко и горячо, так заведомо классно, что из груди мужчины вырвался нетерпеливый вдох. Парень остался спящим. При одном пальце, при двух и даже при трех…       Флунитразепам оказался вещью годной.       «Это слишком, — билось в голове Никифорова, пока он усердно орудовал пальцами, желая побыстрее заменить их кое-чем другим. — Слишком хорошо. Даже лучше, чем в мечтах. Я хотел ограничиться простой дрочкой, но, кажется, сейчас взорвусь, если не трахну его немедленно».       С этими мыслями он ворвался внутрь юноши рывком.       Юра вздрогнул. Его глаза распахнулись.       — Аа-х! — вскрикнул он и неосознанно дёрнулся в сторону. — Ч-что…       — Тихо-тихо, — с трудом прошептал Виктор, задыхаясь от тесноты внутри.       — Ви… ктр…       Мальчик захныкал, впившись ногтями в запястья мужчины, но тот с трудом различал его скулёж. Он доносилось со стороны — как будто из другого, оставленного позади мира. Потому что сейчас в мире Виктора были только узость и жар, и он чувствовал, как закипает кровь в венах и постепенно темнеет в глазах. Да. Это, определенно, было лучше всего, о чем он фантазировал так долго.       Юра всхлипнул.       — Больно!       Мужчина тряхнул головой, избавляясь от назойливого шума.       — Не ной. Дальше будет приятнее.       Но Юра не хотел приятнее. Он забрыкался, мешая толкаться в себя. Кажется, боль неплохо отрезвила парня, придав сил, и Виктор навалился на него, прижимая конечности к дивану.       — Не надо, — хныкал Юра, безуспешно дёргаясь всем телом. — Пустите!       — Что же ты такой буйный? — досадливо прошипел Никифоров, с трудом удерживая его на месте. Ситуация шла не по плану — а был ли план? — и его охватила паника. Он задумался о последствиях, и беспокойно прикусил губу. Мозг кипел. В его руках верещал напуганный юноша, а низ живота пульсировал. Потому что внутри Юры — сладко. Он обволакивал его член теплом, так, что хотелось снова и снова — быстрее и как можно глубже. Виктор замычал, с силой толкаясь вглубь — и тут Юра запрокинул голову, сделал глубокий вдох и заорал что есть мочи:       — ПОМОГИИ-!       Его крик оборвался в мгновение.       Виктор зажал юрин рот и нос одной рукой и зафиксировал шею второй. Сдавил. Юра забился под ним, как птичка, пойманная в лапы хищника, скуля и попискивая в ладонь. В уголках глаз скопились слёзы.       — Прости, — прошептал мужчина, бездумно целуя мокрые веки. — Я всё объясню… просто… помолчи немного…       Грудь парня заходила ходуном, содрогаясь от недостатка воздуха, а внутри него стало так узко, что Виктор, сам от себя не ожидая, громко застонал в голос.       — О, Господи… — выдохнул он, вбиваясь в содрогающееся тело. — Юра…       Хватка на Юриной шее усилилась — мышцы на ней отчаянно сокращались, а едва заметный кадык слегка подрагивал из-за попыток сглотнуть. Совсем скоро руки Юры, остервенело бьющие его плечам, впились ногтями в диван, царапая кожу до противного скрежета.       Как гром среди ясного неба, на Виктора свалилось открытие. «Власть, — с трепетом подумал он, ловя ладонью жалобное мычание. — Это так возбуждает. Он в моих руках. Живой пластилин. Моя вещь. И я могу делать с ним всё, что пожелаю. А желаю я с ним сделать многое». И мужчина вколачивался в него, что есть мочи, чувствуя, как горячие капли пота скатываются по носу вниз, на трепыхающуюся молодую грудь. И хрипы, доносящиеся из-под закрывающей рот ладони, молящие… не то о пощаде, не то о большем (какая разница? главное — молящие)…       «Он задыхается», — понял Виктор, глядя на зажмуренные глаза, но никак не мог остановиться. Его бёдра двигались сами по себе, стремясь вперёд, к самому пику, подбирающемуся всё ближе и ближе.       — Сейчас… — прохрипел он, вгоняя член в жаркую тесноту. — Ещё чуть-чуть…        Он не знал, сколько длилось это «чуть-чуть», но нахлынувший в момент оргазм был таким крышесносным, что он на миг забыл, кто он и где находится. Лишь блаженная высота. Пульсация, разгоняющая свет по венам. Яркие искры в глазах. Виктор мог с уверенностью сказать, что он не просто видел рай — он испробовал в нём вина.       «Ради этого чувства, — подумал он, — стоило родиться и жить».       Рука, пережимающая чужую шею, ослабла. На экране телевизора пестрила заставка Мортал Комбат. Где-то на кухне продолжал играть озорной джаз. Телефон Юры звякнул, оповещая о входящем сообщении, но тот не отреагировал. Он больше не дёргался и не кричал.       С какого момента, спросил себя тогда Виктор, он преодолел призрачную точку невозврата?