Мёд и стекло

      Отабек переехал в Санкт-Петербург после того, как всплыл его самый грязный, самый постыдный секрет. В тот день он включил гей-порно на ноутбуке, забыв проверить дверь на закрытый замок. Ему было всего семнадцать. Отец с криком и кулаками выставил его за дверь, предлагая сыну порадоваться, что он не убил его на месте. Радоваться не получалось, и Отабек просидел на лестничной клетке всю ночь, кусая губы, чтобы не заплакать. А потом в дело вмешалась мама и с горем пополам организовала его переезд в Петербург — чтобы он не мозолил глаза.       В этом городе жила его тётя. Она работала в шаурмечной на цокольном этаже своего дома, будучи лидером в глубине души, равно как и властным человеком снаружи. Чего стоил один её горбатый, гордый орлиный нос. Впрочем, тётя не заостряла внимание на своём новом сожителе. Она часто разводила бардак, водила домой левых мужчин и, в принципе, была абсолютно не против, если её племянник таскался по гей-барам.       Отабек таскался впустую — здешние отчего-то не воспринимали его за своего. Парни не просто не хотели знакомиться — они боялись получить от Алтына по ебалу. Такой уж у него был вайб. И не понять, в чём было дело — то ли в каменной угрюмой морде, то ли в потасканных спортивках, купленных на рынке ещё на родине. В любом случае, о нём говорили, что он выглядел «слишком стрейт», и это отталкивало всех потенциальных бойфрендов. Денег на красивую одежду не было, да и Отабек предпочитал комфорт красивым стильным шмоткам. К тому же, он не хотел меняться, поэтому быстро бросил поиск бурных романов и нехотя ударился в учебу. Так, он чудом пролетел в политех на бюджет, оказавшись последним номером в списке на зачисление, устроился на подработку в тётиной забегаловке, подружился с Милой, и только потом, в восемнадцать с половиной лет, встретил любовь, как ему казалось, всей жизни.       Юре тогда было пятнадцать. Он ходил в секцию по фигурному катанию, где тесно общался с Милой. С Алтыном он познакомился на её дне рождения, организованном у неё же в квартире.       — Это Отабек, — представила Мила Алтына парню в тот вечер. — Он из Казахстана.       Отабек помнил, как Юра не понравился ему сначала — мелкий, худой, с лоснящимися золотыми волосами и до жути красивым лицом. «Что-то между Фараоном и Ноилсом, — подумал тогда Алтын, и его плечи содрогнулись неприязни. — И характер, наверняка, такой же — чсв выше крыши, понты на понтах и беспросветная наглость».       Он думал так первые полчаса. А дальше случилось следующее — один парень (он был из тех, кто каким-то образом оказывался на всех вечеринках, никому при этом особо не нравясь) заострил свой взгляд на Алтыне и позвал:       — Как там тебя? Сунь Вынь-Хуй, наверное?       Отабек посмотрел на его тупую рожу и сжал руки в кулаки.       — Меня зовут Отабек.       — А-а, — нахально протянул чувак. — Отабек. Таджик, что ли?       — Отабек из Казахстана, — внезапно раздался голос со стороны и, обернувшись, Алтын разглядел Юру. Тот сидел на спинке дивана, беззаботно свесив ноги, и мял в руках единственную банку жигулевского, которую так и не смог прикончить за вечер. Поймав внимательный Алтынов взгляд, парень порозовел ушами, но договорил. — Он казах.       — Ну, казах так казах, — пожал плечами оппонент и вдруг натянул кожу глаз до такой степени, что, наверное, ослеп. — А чего он тогда выглядит как китаец?       — А почему ты выглядишь как мудила? — съязвил Юра, и стоящие рядом ребята прыснули.       Драки не произошло, и все быстро забыли ситуацию, но Отабек весь вечер потом не спускал с Юры внимательных глаз. Он смотрел на его шелковые, собранные в крохотный хвостик волосы — и в груди всё шипело, пузырилось, как в бокале шампанского. И было чувство, будто Отабек — перо, и он — парит. Так, всего за парочку с лишним часов, он вдруг понял, что Юра, на самом деле, очень красивый. Что он — горько-сладкий. Яркий. И глаза-то у него чудесные — голубо-зелёные, как небо, отраженное в зацветшем пруду. Каждое движение, каждый взмах коротких светлых ресниц вдыхали в Отабека душу и заставляли чувствовать чувства.       Он такого никогда ещё не испытывал. Не поверите — ни разу в жизни.       Юра в тот вечер не задерживался допоздна. За ним приехал дедушка и забрал внука на старой гранде. Оставшийся до утра Отабек поймал потом Милу на кухне и, потея, спросил:       — Слушай, а этот твой Юра… — выдавил он из себя и понял, что сгорает от смущения. — Как думаешь… ему нравятся парни?       — Не знаю, — пожала плечами девушка. — Ему вообще никто не нравится. Никто и ничего. Отабек расстроился, но огорчение длилось не долго. На следующий день он пришёл на пары, и Мила уселась за его парту, довольно щелкая колпачком ручки.       — Ты не поверишь, но ты счастливчик. Юрка вчера весь вечер о тебе тырындел.       Алтын почувствовал, как телефон с открытым калькулятором слабеет в его руках.       — Что, прямо-таки тырындел? — взволнованно переспросил он.       — Все уши прожужжал, — закатила глаза она. — Представляешь? Да я сама офигела. Ты ему понравился!       — Ох, — Отабек нервно облизал губы. — И что делать?       — Спокойно, брат. Мы завтра вместе с Юрой тусим на катке, поэтому ты обязан прийти, — Мила самодовольно расплылась в улыбке. — Надень что-нибудь поприличнее и не будь такой букой.       Отабек не знал, что значит «поприличнее», поэтому откопал единственные в своём арсенале джинсы и простую черную худи. Перед выходом на улицу он оглядел себя в зеркало и внутренне расстроился: Юра вряд ли оценит. У Юры джинсы из Levi’s и последней модели айфон, и будет ли ему какое-то дело до работника вонючей шаурмечки? Во всяком случае, Мила уверяла, что Отабек ему правда понравился, и он рассчитывал на её слова.       Алтын провел на катке несколько часов, наблюдая за Юрой со скамьи. Он никогда раньше не задумывался, каково это вообще — влюбляться. Но это чувство нагнало его, ударило с разбега. Отабеку хватило секунды, чтобы взглянуть на Юру и понять: это то, чего ему не хватало всю жизнь. Вот такого вот маленького, но сильного. При своей смазливой внешности Юра умудрялся выглядеть круто и мужественно. Энергия исходила от него, как волна, и сшибала Отабека с ног, лишала опоры с крышей, и ему так безумно, до слёз нетерпеливо хотелось хоть немного подержать в руках эти маленькие, но твёрдые ладони… После окончания репетиции Юра выскочил из раздевалки, не дожидаясь своего тренера, и быстро зашагал прочь от ледового комплекса. Алтын с Милой стояли у входа, и первый смотрел Юре вслед — как удаляется его крохотная фигурка.       Внутри Отабека гремела война. Ядерные снаряды скатывались и разрывались у стенок лёгких. Бум, бум, бум.       — Ну и что? — спросила Мила. — Так и будешь стоять, смотреть? Я тебя зря привела, что ли?       — А что мне нужно сделать? — не понял парень.       — Ну, блин, хрен знает. Догони, скажи… мол, понравился. Глаза красивые.       Отабек сглотнул, но внешне остался невозмутим.       — Он на такое не клюнет.       — А ты попробуй! — фыркнула девушка и пошла к автобусной остановке.       Отабек глянул ещё раз на спину Юры, стремительно отдаляющуюся от него, и сделал глубокий вдох — была-не была! И погнался за ним, за этим призрачным чувством счастья, рассекая полупустую улицу и догоняя парня в два счёта.       — Эй, Юра! Эм…       Парень притормозил и обернулся, сжимая в руках ремень от спортивной сумки. Сейчас, стоя перед ним с такими волнующими намерениями, Алтын почувствовал, как горит собственное лицо. Было серо и пасмурно, и лицо парня напротив казалось здесь единственным цветным пятном.       — Чего? — нахмурил брови Юра, а мочки ушей стали розовыми.       — Я просто… Э… У тебя такие красивые глаза, — выпалил Отабек первое, что пришло в голову, и с восторгом проследил, как розовый цвет Юриных ушей мгновенно распространяется на скулы. — Давай прогуляемся?       Они гуляли до поздней ночи.       И потом гуляли каждый день.       Юра сразу рассказал дедушке об Отабеке. Тот злился на них несколько месяцев, после чего сдал позицию — и даже разрешил Алтыну гостить у них дома. Они гуляли всё лето, потом — всю осень. Они поцеловались на шестом свидании, и это было лучшее чувство, которое Отабеку далось испытать за всю жизнь. Это было похоже на сказку, а Отабек знал, что сказки кончаются. Он взял этот урок из жизни: ни одно чувство не может быть вечно ярким, и любовь, какой бы она распрекрасной ни была, рано или поздно угаснет, перерастёт в привязанность или остынет вовсе.       Он сказал тёте:       — Это любовь.       И тётя закатила глаза.       — Да-да, Отабек. Любовь. У тебя за всю жизнь знаешь, сколько таких любовей будет? Ого-го сколько!       «Ну и пусть, если так, — думал про себя Отабек; они с Юрой стояли в переходе метро и слушали, как попрошайка поёт стихи Высоцкого; их руки были переплетены. — Плевать, если эта любовь — всего лишь одна из многих. Я буду любить, пока любится. Буду любить Юру так, чтобы он потом, вспоминая, никогда не жалел, что был со мной».       Вот он и любил, как мог.       Внутри Юра оказался намного мягче и ранимее, чем внушал его неприветливый вид. С ним бывало иногда такое, что он просто зависал в одной точке — как если бы кто-то нажал на нём невидимую кнопку перезагрузки. Как ни странно, чаще всего это случалось после занятий на льду. Отабек заходил за ним каждый вечер, они забегали в мак, и он, затаив дыхание, наблюдал, как Юра погружается в себя. «Катание на него так действует, что ли? — рассуждал он про себя, смотря, как парень со стеклянными глазами уже битую минуту обмакивает картошку фри в сырный соус. — Как это у творческих людей бывает… экзистенциальный кризис?».       Заниматься сексом Юра тоже отказывался. Начиналось всё понятно и просто — они целовались, и Отабек кусал его шею, а Юра сладко дышал на ухо, опаляя горячим. Тогда Алтын понял: он хочет чего-то большего. Его рука протиснулась между худых бёдер Юры, и в этот момент тот замычал, отпрянул, сбросил с глаз светлую челку и спросил:       — Что ты делаешь?       — Эм… — соображать было тяжело и неохотно, но Отабек взял себя в руки. — Я думал, ты понимаешь… ты… не хочешь?       — Нет, — твёрдо сказал Юра и ответил уже помягче. — Не хочу. Не сегодня.       «Тогда завтра», — подумал Отабек, но Юра не хотел ни завтра, ни послезавтра, ни послепосле. Просто отворачивался от него, смущённо бормоча: не сейчас. Причины говорить он отказывался, и Алтыну даже стало казаться, что Юра просто не любит его, но тот, будто чувствуя колебания, брал его лицо в ладони, целовал, всем видом доказывая обратное.       В этом было что-то странное, но, когда Отабек спросил об этом Милу, та только округлила глаза.       — А ты чего хотел? — хмыкнула она. — Это только ты здесь думаешь не головой, а головкой. Юре, между прочим, только-только шестнадцать стукнуло. И вообще, это нормально для него, мыслить всегда как-то выше. Он же у нас, блин, человек души.       — Асексуал, что ли? — нахмурился Отабек; в его пальцах нервно вертелась ручка.       — Да не асексуал он! А ребёнок! — рассмеялась Мила. — И только попробуй к нему по-серьёзному пристать, ясно? Я тебя выебу, — погрозила кулаком. — Не порть человека раньше времени.       Отабек не портил. «Секс — это не так уж и важно, — решил он для себя, когда они с Юрой, греясь друг об друга плечами, смотрели на развод мостов поздней ночью. — В конце концов, он и правда ещё очень невинный. У него в голове всё одно: компьютер — гулянки — алгебра. А надо ли ему что-то ещё? Думаю, пока что нет. Рано или поздно, мы всё равно к чему-нибудь да придём».       Отабек не знал — да и не думал тогда — что Юра уйдёт так рано.       О таком вообще обычно не думаешь. Даже не предчувствуешь.       В тот вечер парень прокрался к нему через пожарную лестницу в общагу с двумя пачками чипсов лейс. Со стороны Отабека предполагалось пиво и ноутбук со скачанным фильмом Тарантино. Ну, с тем, где море крови. Общажная комнатка была маленькой и заставленной тремя двухъярусными кроватями, полными всякого барахла. Впрочем, в этот вечер кровати пустовали без своих хозяев.       — А где твои соседи? — спросил Юра, стаскивая с ног вансы и падая на кровать.       — Уехали тусить где-то.       — А ты?       Отабек улыбнулся уголками губ. Редкое зрелище.       — А я — с тобой.       Юра смущенно сморщил нос и встал на цыпочки, чтобы расцеловать бритые виски. Алтын растаял, как мороженое в плюс пятьдесят. Они открыли чипсы с пивом, выключили свет и включили кино. Правда, потом оказалось, что озвучка попалась ублюдская — гоблинский русский смешивался с английским и превращался в какой-то эльфийский. Слушать это было практически невозможно. Впрочем, Юра под боком был гораздо интереснее фильма — Алтын повалил его на кровать на тридцатой минуте, зарываясь носом в пахнущую потом шею. Юра зафыркал, ёжась от щекотки, и встормошил непослушные отабековы лохмы, прямые и жёсткие, как проволока.       Отабеку нравилось, какой Юра был мягкий и отзывчивый. Созданный, чтобы его любили. Задирая футболку на животе юноши, Отабек провёл языком по впалому пупку. Сверху послышался неровный вдох — и волосы на затылке парня зашевелились от осознания, что Юра возбужден. Его кожа чертовски горячая. Пахнет мёдом. Может…       «Может, сейчас? — промелькнула в голове дикая мысль. — Может, в этот раз всё будет иначе?». Но стоило ему подцепить пальцами ремень юриных джинс, как ноги парня тут же сомкнулись, будто тиски, зажимая голову Алтына.       — Ай! — простонал он. — Юра, ну что за херня?       — Ты обещал не приставать! — возмутился Юра и мягко оттолкнул его ногой в плечо.       Отабек не помнил, обещал или нет, но его член стоял, как каменный, и он хотел что-то с этим сделать. Он мог дать обратную, как в любой другой день, но в этот раз капризный Юрин тон неожиданно разозлил Алтына.       — А почему нет? — нахмурился он, притягивая к себе парня за пятку. — Почему бы мне не поприставать к своему парню?       — Потому что я так сказал! — отрезал Юра и выбрался одним рывком. — Нельзя.       — А засосы ставить, значит, можно, — фыркнул Алтын, ползая за ним по кровати. — И сосаться тоже можно, а как подрочить — так всё, я великий святой. Так, что ли?       — Да! — в голосе парня проскользнула нотка обиды. — Так!       — Ну охренеть теперь, — окончательно разозлился Отабек. — И что ты теперь, всю жизнь девственником будешь ходить? — тот молчал. — Я просто вообще не вдупляю, ты себе цену набиваешь или что? А может, я вообще тебе не нравлюсь?       — Да нравишься! — всхлипнул Юра.       — И чего ты тогда ломаешься?!       — Всё! — не выдержал он и резко поднялся с кровати. — Ты меня заебал! Ухожу!       — Да чтоб тебя… — закатил глаза Алтын и, поймав за край футболки, дёрнул на себя.       После недолгой возни ему удалось обхватить Юру за талию и прижаться к нему со спины. Вопреки ожиданиям, тот перестал бороться — вдруг обмяк. И Отабек, взглянув ему в лицо, ошеломленно обмяк вместе с ним.       — Ты что… ревёшь?       В свете с улицы, едва-едва закравшегося в комнату, глаза Юры блестели от влаги. Алтыну сразу стало стыдно, поэтому он медленно расслабил хватку. Внезапно нагрянувшую тишину разрушило полное слёз дыхание. Юра шмыгнул в себя и принялся тереть глаза руками, размазывая влагу по щекам. Отабек смотрел на это и думал: о, боже.       Это что-то, что он видит впервые. Что-то, чего он не хотел бы видеть никогда.       — Всё-всё-всё… прости меня, ладно? — успокаивающе заговорил он и аккуратно приобнял Юру за плечо, развернув к себе. — Почему ты плачешь?       Тот приглушенно всхлипнул в толстовку Алтына и сжал её тонкими пальцами.       — Я не могу сказать, — с трудом расслышал Отабек.       — Почему нет? Это как-то связано со мной? — светлая голова отрицательно дёрнулась. — С… нами? — снова «нет». — Это связано с другим человеком? — Юра вдруг подавился собственным всхлипом и затих, и внутри парня что-то беспокойно дёрнулось. — Кто-то обидел тебя?       Юра притих, как мышка, словно размышляя о чём-то, а потом его начало колбасить — затряслись плечи и задрожала нижняя губа.       — Я… я… не могу, — выдавил из себя он.       Отабек внимательно посмотрел в слезящиеся глаза.       — Что не можешь?       — Не могу, — помотал головой Юра. — Просто… не могу…       — Юра.       — Бека, — прогнусавил парень, быстро-быстро хлопая слипшимися ресницами. — Это сложно… Просто помолчи, понятно?       Он сидел так ещё несколько минут, рвано дыша в широкое плечо. Отабек гладил его по спине, не зная, что сказать. Юра, которого он видел сейчас, так сильно контрастировал с тем человеком, которого он привык видеть. В нём не было широкой улыбки, не было наглых глаз, не было былого нахальства, проскальзывающего в звонком голосе — все эти вещи он стряхнул с себя, как одежду, и плакал ему в плечо, не говоря ни причины, ни что ему, Отабеку, с этим делать.       Они встречались больше года, а узнавать друг друга начали только сегодня.       В тот момент Отабек спросил себя: как много я не знаю?       Спустя недолгое время Юра, наконец, отстранился, и потянулся к своему рюкзаку.       — Я хочу уйти, — сказал он каким-то пустым, совсем не своим голосом.       Отабек позволил ему уйти. Просто потому, что испугался собственного бессилия.       Он сидел на кровати молча, смотря, как Юра собирает вещи, после следил из окна — вот он выходит из черного входа из общежития (потому что через парадную не выпускали до утра) и торопливо перебегает дорогу, направляясь в сторону парка. Его руки торопливо шарят по карманам, выискивая пачку сигарет. Дует холодный ветер, ерошит золотистую копну. Отабеку неспокойно.       Он пробовал спать, но не мог. Пятно на футболке пахло слезами. Спустя пару часов мучительных раздумий он не выдержал, зашёл в вотсап и, вздохнув, написал:       «Прости меня ещё раз»       Это сообщение стало первым в череде тех многих, которые Юра никогда не прочтёт.