Шаг вправо.
Ещё несколько — налево.
Вдох-выдох, сплавленный тяжёлым свистом, и взгляд.
Недовольный, замёрзший.
Безжалостный.
За всё прошедшее время перебранки с отцом стали частью повседневной жизни.
Причина их перепалки была не столь важна. Знал же, что это особой роль никогда не играло. Главное то, что между ними происходило. Как происходило.
Как заканчивалось — тоже, потому что Габриэль не был бы собой, не кинь он под конец что-то такое, что челюсти невольно стиснутся до белого крошева.
На самом деле, Адриан, как он сам себе сто раз напоминал, привык. Привык к тому, что с недавних пор в особняке веяло холодом, что жил он не со своим отцом, а с чужим ему человеком, и что родной дом перестал таковым быть.
Он словно запертый в ледяном дворце. В какой-то золотой клетке.
Он будто красивая кукла, которую решили перешить заново. Так, на свой лад, чтобы получилась идеальная певучая пташка. Без всякой фальши в песне.
И Габриэль в такой оказии казался злоречивым кукловодом.
Ему достаточно было лишь дёрнуть за нить, чтобы марионетка тут же повиновалась хозяину без всяких лишних слов, делала всё так, как ему
надо того хотелось.
Но в последнее время куколка его перестала слушать, делала всё так, как хотелось ей, а нити-змейки уже не помогали так, как раньше.
И потому Габриэль злился.
Сильнее, чем когда либо ещё.
— Это появляется всё больше и больше, — раздражённо проворчал старший Агрест, шагая по всему кабинету и время от времени бросая уничижительные, но, к счастью, мимолётные взгляды на сына.
Адриан и сказать против него ничего не мог.
Он лишь сидел перед его рабочим столом, оценивающе рассматривая собственные руки, на которых по сей день оставались оседавшие тёмными корками шрамы.
Те самые, что он получил в ходе битв.
Когда не успевал трансформироваться.
Когда своевольно кидался на рожон.
Когда спасал Ледибаг.
Адриан пораженно прикусил нижнюю губу, понимая, что ни один из вышеперечисленных пунктов он не посмеет выставить вперёд за оправдание.
Он осторожно приподнял ладонь, чтобы коснуться левой щеки. Под подушечками пальцев он почувствовал выступившую неровность разорванной кожи, обозначенной продолговатой царапиной. Если руки ещё как-то можно было скрыть, то это уж никак.
Адриан вдруг вспомнил, как Маринетт, впервые увидевшая на его щеке этот рубец, вновь начала старую тему. Он же отмахнулся, сказал, что этот шрам его украшал как никакой другой, да и модели с ранами в их время вошли в моду.
Конечно, он выдумывал.
Конечно, она не поверила.
Да и кто в здравом уме мог в такое поверить?
Наконец-то, Габриэль остановился, удосужившись прекратить бесконечные расхаживания. Он спрятал руки за спиной и прикрыл глаза, словно предаваясь раздумьям.
Из его сомкнутых уст вырвался сдавленный выдох.
Адриану просто хотелось надеяться на то, что он на него не злился.
Беспокоился, всего-то. Как родитель.
— Откуда у тебя вообще столько шрамов? — но это вряд ли была ожидаемая обеспокоенность. Слишком уж твёрд был его голос. Слишком много стали и недовольства в нём, чтобы спутать раздражение с человеческим волнением.
Адриан опустил голову, глядя на мелко качавшиеся вперёд-назад ноги.
Не потому, что он чувствовал себя виноватым перед отцом за то, что осмелился получить парочку царапин. Вовсе нет. У него просто не было достойных оправданий, которые можно было бы выставить ему вместо ожидаемой правды.
Адриан чувствовал на себе пристальный взгляд Габриэля.
Чувствовал, что его просто уничтожали им, что умей его отец воспламенять людей, просто глянув на них, то на его месте давно осталась бы горсть пепла.
— Ну? — не дождавшись ответа, нервозно переспросил старший Агрест. — Я думаю, мы не в молчанку сели играть, Адриан. Ты практически взрослый человек, так умей ответить за то, что ты делаешь.
О, Адриан давно бы ответил ему, давно бы открыл всю правду, не будь она запрятана под строжайшим запретом из-за глупой тайны, о которой ему твердили триллионным гулом каждый день.
Он бы рассказал, под чьим крылом был защищён Париж и благодаря кому Габриэль всё ещё мог беззаботно продолжать свою модельную деятельность.
Он бы рассказал, что каждый день защищал город, бился со злодеями, которых посылал главный враг их города, и чуть ли не срывал с себя шкуру, пытаясь защитить и себя, и напарницу, и попавших в беду горожан.
Кто ведь знал?
Возможно, что тогда хоть раз в жизни Габриэль посмотрел бы на своего сына как-то иначе, без опостылевшего разочарования. С тем одобрением, которого Адриан так долго ожидал.
И, быть может, тогда он не стал бы загружать его работой так, как он это всегда делал.
Адриана прервал очередной глубокий выдох.
Было ясно одно: Габриэля это ожидание невыносимо утомляло. И что он совсем скоро выпустит своих бесов наружу.
— Мы теряем время. В частности моё, — осипшим голосом пожаловался он стоявшей позади Натали, после снова повернувшись к сыну. — Ну так что? Я услышу ответ?
— Я упал с лестницы, — угрюмо ответил ему Адриан, попытавшись не придать своей реплике излишнюю раздражительность.
И по взгляду отца понял, что он ему не поверил.
Адриан и сам не сразу сообразил, что от обычного падения с лестницы таких ран никак не могло быть.
— Стесняюсь спросить… — сквозь зубы процедил Габриэль.
«Ох, а ты не стесняйся, спрашивай» — табуном раздалось в его подсознании, и парень с трудом сдержался от желания произнести это вслух.
— Сколько раз ты вообще падал, что шрамов оказалось так много? И что же это за лестница такая? Неужто «Небесные врата»? — отчего-то в словах его послышалась издёвка, хоть и говорил Габриэль ровно.
Возможно, спустя годы жизни с похолодевшим человеком он привык слышать в каждом его слове некую подковырку, которая могла стать подобно разломленной соломинке.
Казалось, Габриэль специально изводил его.
Говорил то, чего он слышать не хотел.
Так, чтобы он в итоге сорвался.
И тогда его отец сделает то, что всё это время намеревался сделать: прикроет ему долгожданную возможность ходить в лицей.
— Месье, — отозвалась Натали, и сердце Адриана пропустило удар, — в школе дети — любого возраста — иногда бывают невнимательны, потому могут получать ссадины и…
Адриан готов был расплыться в пестрящей красками улыбке и безостановочно благодарить Натали, которая вклинилась в их диалог как никогда вовремя.
Но, увы, Санкёр была сразу перебита начальником.
— Адриану семнадцать лет, Натали, — Габриэль переглянулся с секретарём, но уже спустя миг вновь посмотрел на сына. — Он должен понимать, чем нам грозит его невнимательность.
Чем грозила его невнимательность? У Адриана предоставлялся на этот счёт не один пункт.
Это грозило вечным сплетением ссадин и рубцов на теле. Это грозило возможным переломом. Это грозило
много чем.
Но Адриан отчего-то уверен, что речь шла только о его лице. Красивом, ангельском, неприкосновенном. Идеальном. На идеальном лице не должно быть лишних огрехов и мелких уродующих порезов, как и на его теле, застланной россыпью заживших ран.
Его размышления прервал тяжёлый выдох Габриэля, устало плюхнувшегося на кресло и, опустив пульсирующие веки, обхватил пальцами переносицу.
— Что мне с тобой делать? — раздалось на грани шёпота, и если бы не усилившийся благодаря постоянным трансформациям слух, то Адриан вряд ли бы услышал его полные отчаяния стенания.
Отпустить, отец.
Стать мне родителем, а не соседом по дому.
Прекрати вести себя, как изверг!
— Что ж, сожалею, что не подхожу под твои стандарты, отец, — без тени сожаления ровным голосом произнёс Адриан.
Что-то активно записывающая Натали Санкёр резко остановилась, ошеломленно взглянув на него.
Габриэль, в свою очередь, внезапно поднял на него взгляд.
Озадаченный, потерянный, такой, который сложно понять, и юноша подумал, что он сумел нажать на нужное место.
В кабинете, обрамлённом серыми — почти белыми — стенами, было практически тихо, да так, будто звук поставили на самом минимум. Это сводило с ума, заставляло сердце забиться чаще, а пульс — участиться с утроенной силой.
Приподнявшись, мужчина склонился, опираясь руками о стол и пронизывая испепеляющим созерцанием.
— Это легко исправить.
Адриан почти что вспыхнул от услышанного.
Он и не солжёт: у Габриэля был талант нажимать на больное. Делать так, что в естестве болезненно щемило и хотелось извергать по-детски обиженное «замолчи!». Он делал так со своими коллегами, с которыми в какой-то момент отказывался работать и разрывал контракт самым жестоким образом, и с заказчиками, которые смели усомниться в его не надуманной гениальности.
Но Адриан в этот список входить не должен был.
Адриан ведь его сын.
Плоть и кровь, как говорили ещё в безликом народе. Единственное, что у него оставалось что от покойной жены, что в общем счёте.
С ним не должны были поступать подобным образом.
— Ты ведь не серьёзно? — едва ли заставив себя не сжать зубы от распиравшей его досады, спросил Адриан, опустив голову так, чтобы не видеть практически нависшего над ним отца.
— Я похож на человека, который шутит? — недовольно переспросил изогнувший бровь Габриэль.
Его сын молчал.
Так, как будто язык заплёлся в узел, не позволяя словам вырваться со рта.
— Ну? — настойчивее повторил тот.
И юноша не смог пересилить себя, отчего отрицательно покачал головой, всё ещё не смея взглянуть на своего собеседника.
— Нет, — только и проронил он на тяжком вздохе.
Габриэль хмыкнул.
Выпрямившись, он сцепил руки за спиной замком, смерив уничижительным взором отпрыска, и тот был уверен, что отец готовил в уме новые вердикты, которые только сильнее усугубят его и без того отвратительное положение.
— Отлично, — через призму раздражения отозвался Габриэль. — Ты взрослый человек, Адриан. Почти настоящий мужчина. Тебе пора бы научиться отвечать за свои слова и поступки, потому что ими ты показываешь, что не соответствуешь своему возрасту.
Младший Агрест сжал кулаки, ощутив моментально, как ногти болезненно вжались в кожу, оставляя на ней глубокие полумесяцы.
— Что же ты хочешь, чтобы я сделал? — через полминуты Адриан таки нашёл в себе силы взглянуть на него. — Чтобы я бросил лицей и снова перешёл на домашнее обучения, гния в четырёх стенах до конца жизни? Чтобы я в который раз отменил прогулку с друзьями и посвятил эти часы чему-то, что важно
тебе? Чтобы я брос…
Адриан опомнился так же неожиданно, как и начал свою гневную тираду.
И замолчал.
Он почти вытащил последний козырь с рукава, тем самым чуть ли не рискнув их с Маринетт отношениями — тем, чем рисковать он никак не мог.
— Ты можешь дальше навещать занятия, я тебя не привязываю к дому, как пленника, — мёрзло отчеканил Габриэль спустя минуту раздумья, пронзив отпрыска льдистым взглядом.
И Адриан от неожиданности чуть было не упал со стула.
— Можешь гулять со своими друзьями сколько хочешь, хоть до той поры, пока пятки не сотрутся, — хотя в нашем случае это и очень невыгодно, — строго продолжил отец.
— И с чего это такая неожиданная доброта? — более предвзято, чем ожидалось, буркнул собеседник.
— Не очень хочется быть извергом в твоих глазах, — прямо ответил Габриэль.
— А разве ты им уже не стал?
— Я, в свою очередь, выдвигаю свои условия, — мужчина взмахнул рукой, тем самым резко спустив его с небес на землю. — Я требую от тебя большего на фотосессиях. Больше стараний. Больше эмоций. Больше осторожности на чёртовых лестницах, с которых у тебя появилась привычка падать…
— Справедливые условия, — бесстрастно пожал плечами младший.
— …и больше времени, — наконец-то закончил Габриэль.
Адриан, борясь с кипевшим в венах всепоглощающим гневом, стиснул зубы до ощутимого давления в челюсти.
— Больше времени? — опешил он. — Я работаю по четыре часа!
— А теперь будешь работать по восемь, — тоном, который показывал, что разговор этот был не требующим излишних споров, отрезал Габриэль. — Я предупреждал, кажется, что ты в ответе за свои проступки, а я и так дал тебе огромную поблажку, не закрыв в особняке и не запретив выйти к друзьям.
Адриану хотелось завопить от неистовства.
Он был абсолютно бессилен против своего соратника по всем параметрам. Его отец прекрасно знал об этой его слабости и пользовался, продолжал быть кукловодом в их несуществующей игре.
Его в тысячный раз ставили в тупик.
Перед жалким фактом.
Выдвигали условия с одним лишь унизительным выбором.
А потом, будто ничего такого и не происходило, заставляли проглатывать это вместе с желанием объявить своё недовольство.
— Когда начинаем?
Адриан смог сказать только это. Вместо тысячи обвинений. Вместо того, чтобы закричать, перевернуть стол и сбежать, или даже пойти на крайние меры и трансформироваться в Кота Нуара, чтобы превратить в многочисленные щепки весь пропитанный горьким одиночеством особняк.
Габриэль, что-то тихомолком переговаривавший с Натали, — которая выглядела так, будто едва ли соглашалась с шефом — взглянул на сына через плечо.
— Сейчас же, — безразлично бросил он без излишних раздумий. — У башни Монпарнас. Винсент скоро прибудет туда.
— Месье, — неразличимым шепотом обратилась к нему Натали, — вам не кажется, что это уже слишком?
— Мы не дошли до предела, поэтому нет, не кажется. И да, Адриан.
Младший Агрест, в тот миг собиравшийся выйти из кабинета и оставить отца где-то позади, за холодной стеной, остановился на полпути.
Обернувшись с ленцой, он неохотно взглянул на Габриэля, всем видом показывая, что был весь во внимании.
— Ещё одно подобное «я упал с лестницы», — между коротким, но достаточно громким вздохом процедил он, — и моё милосердие иссякнет. Ты перейдёшь на домашнее обучение.
* * *
Адриан не просто прекрасно знал о понятии «выжатый, как лимон» на простейшей теории, а был знаком с этим ещё и на практике, но он и подумать никогда не мог, что однажды всё зайдёт настолько далеко.
По сей причине после заполненного возгласами недовольного итальянцами и щёлканья камерой восьмичасового мытарства под палящим солнцем, чудом не окончившимся солнечным ударом, он украл у себя четыре два сна перед тем, как некогда васильковое небо укрылось непроглядным да увешанным звёздами азуритом.
Кот Нуар, прогулочным шагом бродя по крышам, ненавистно взрыхлил так отвратительно прилизанные многочисленными лосьонами волосы.
На языке крутились проклятия, которые готовы были стать в разы страшнее, как только одна из лилий в его руках почти прогнулась от чересчур активных жестикуляции. Будь у него больше времени, Кот непременно бы вышвырнул этот букет куда подальше и пошёл за новым, уверяя себя всеми нечеловеческими силами, что не по-рыцаровски носить принцессам букеты с обломанными цветами.
Совершив один вероломный прыжок, Кот Нуар с завидной лёгкостью приземлился на живописный балкон пекарни, а в следующую секунду, приглянувшись к окну и не заметив одной кучерявой бестии внутри, тихо постучался.
И тут же окошко отворилось, а оттуда, не мешкая, высунулась Маринетт.
— Котик!
Она даже не дождалась, пока Нуар зайдёт внутрь, бегло обняв его за шею через окно и не обратив внимание на то, как удивлённо мяукнул ничего не ожидавший юноша.
Но Кот Нуар имел достаточно хорошую реакцию, что помогло ему быстро собраться и в ответ обвить руками её плечи, уткнувшись носом в слегка сбившиеся из хвостиков чернильные волосы.
А ещё понять, что после столь тяжёлого дня ему для полного умиротворения души не хватало именно этого.
Слегка отстранившись, Маринетт осторожно взяла его лицо в руки и быстро клюнула в щёку.
— Ты так долго ничего не писал.
Кот Нуар в уме облегчённо выдохнул.
То было не обвинение.
Самая обычная констатация факта.
— Тебя снова задержали на фотосессии, верно? — понимающе спросила Маринетт, и в ярко-синих глазах её блеснул лёгкий отголосок негодования, когда в ответ она получила подтверждающий эту догадку кивок.
Но тогда же, отпустив его, отошла, без слов приглашая в комнату.
— Сколько ты там стоишь уже, Адриан? Давай, заходи. Не хочу целых пару часов держать тебя за окном.
Махнув кожаным хвостом, Кот Нуар моментально юркнул внутрь. Уже оказавшись в комнате он зачем-то оглянулся по сторонам, глядя то на стены, то на застланный бумагами рабочий стол. Как будто он был здесь в первый раз.
Ему, не скрыть, порой хотелось остановить время.
Создать непростительную погрешность во временном континууме.
Застрять в этих секундах, когда весь существующий мир сужался только до проведённого с Маринетт.
Без фотосессий.
Без отца.
И, возможно, — эгоистично так — без друзей.
— Помнится мне, — попытавшись скрыть изнурённость, плутовато усмехнулся Нуар, — что кто-то обещал выставить меня за окно, как самого настоящего уличного кота.
— Сам виноват, — наигранно-недовольно фыркнула Маринетт. — Если бы заходил, как все нормальные люди, а не пятился сзади, да ещё и в темноте, когда я меньше всего этого ожидаю, мы бы обошлись без этого.
— Я искренне прошу прощения за свой проступок, Принцесса, — слабо улыбнулся он уголком рта, протягивая ей букет лилий, — потому будьте добры принять этот скромный подарок от вашего рыцаря. Он учёл то, что розы вы не любите, поэтому собирал лилии.
Но не успела Маринетт отблагодарить его, как Кот Нуар отменил трансформацию, и стоило костюму скрыться вслед за изумрудными снопами, как появившийся перед ней чёрный квами скрестил лапки на груди.
— Слушай, ты же девочка умная, не верь ему, — взмолился Плагг, умело игнорируя возмущения подопечного. — Этот «твой Котик» часами стоял в цветочном магазине и выбирал этот букет, и продавец готов был уже бесплатно ему весь магазин продать, лишь бы он поскорее купил что-то и ушёл. Да даже бабушки в восьмидесятых чулки для танцев покупали быстрее, чем он цветы.
Запоздало отреагировав, покрывшийся хаотичным румянцем Адриан сжал в ладони всё ещё что-то бормочущего котёнка, мысленно прозывая его словами, которые вслух — да ещё и при даме сердца! — он бы ни за что не произнёс.
Но в то же время он успешно позабыл обо всех уникальных способностях квами, поэтому в следующую секунду голова Плагга прошла через его руку и безразлично посмотрел на него.
— А, и да, прежде чем вы прилипните друг к другу и вас будет невозможно даже ломом отлепить, — взлетев наверх, квами пару раз демонстративно похлопал себя по животу, — есть хочу адски. Знаешь, помимо тебя ни один Кот Нуар за всю мою историю не имел наглости морить древнее существо голодом.
— Это «древнее существо» поело двадцать минут назад, да ещё и двойную порцию. На, держи, — Адриан раздраженно сунул в лапки Плагга кусок сыра. — А теперь оставь нас.
— Пс, — полушепотом обратился черныш к Маринетт, — я уже предложил ему имена вашим будущим детям, но Моцарелла с Бри его не устраивают. Может ты хоть…
— Пла-а-а-агг!
— О, великий хранитель, какие мы стали серьёзные, что даже к девушке пристать нынче нельзя. Иду я, иду.
Плагг нарочито обиженно приподнял подбородок, но, найдя в себе остатки совести, — совсем крохотные, размером с совесть Хлои— секунду спустя отлетел от них на приличное расстояние.
Глядя на маленькую корзинку на верхней полке, где и спрятался чёрный квами, Адриан осуждающе-медленно покачал головой: его маленький друг порой переходил границы.
Даже с пониманием того, что без него жить было бы в разы скучнее, Плагг временами был нестерпимым.
— Итак.
Маринетт в который раз заставляла удивляться его разум, потому как от услышанного отошла она в разы быстрее, чем её всё ещё покрытый явственно-красными прогалинами возлюбленный (хотя Адриан был почти уверен, что после такой шутки придётся минут двадцать либо приводить её в сознание, либо собирать из счастливой лужицы человека).
Её рука двинулась вперёд, а тонкие пальцы девушки переплелись с его пальцами, и Адриан вдруг вспомнил, что когда он пытался точно так же взять её за руку ещё до отношений, выглядела Маринетт так, точно вот-вот потеряет сознание.
— Тебе явно надо отвлечься. Хочешь посмотреть фильм? — наконец-то спросила она.
Малахитовые глаза Адриана заинтересованно загорелись, и потому он активно закивал на её предложение.
Уж фильмы — в особенности когда у них это перетекало во что-то более интересное — он очень любил.
* * *
Это было в первый раз, когда он не мог сосредоточиться на происходящем и запоминал только наиболее яркие образы героев. Или же фразы, которые въедались в сознание хлыстом. Контуженное сознание категорически отказывалось воспринимать общую картину, вгоняя его в опротивевшее состояние прострации.
И всё-таки просмотр фильмов с Принцессой Адриан неописуемо любил, потому что, во-первых, в это время он был свободен от работы, во-вторых, это был редкостный момент, когда он мог так тайно объедаться сладостями, а, в-третьих, ему было позволено обнимать Маринетт сзади. На протяжении целого кино, которое могло длиться хоть час, хоть два.
Неожиданно ему показалось, что один из героев говорил чересчур громко и реалистично, как будто над самим ухом.
В следующее мгновение понял: не показалось.
— А-а-адриан, — кажется, в пятый раз уже окликнула его девушка, и он тогда же дёрнулся.
— А? — мотнув головой, потерянно просипел он.
— Я тебя уже который раз звала, ты не слышал, — безукоризненно объяснила Маринетт, остановив фильм и повернувшись к нему. — Я ведь вижу, что ты почти и не смотришь.
— Почему ты так решила? — явно не удивляясь услышанному и мыленно соглашаясь с ней, Адриан отвёл взгляд в сторону. — Ну… Уэнсдэй поняла, что её дядя самозванец и…
— Это не тот фильм, Адриан.
Чёрт.
Он запомнил от силы пару реплик и два момента, но даже не понял, что они смотрели.
Величайшее «спасибо» отцу за испорченное настроение!
Неожиданно её пальцы аккуратно легли ему на щеку, заставив Адриана шелохнуться от внезапности, и в тот час же Маринетт медленно повернула его голову в свою сторону, словно тем самым прося обратить на неё внимание.
— Что случилось? — нерешительно спросила она, когда сие безмолвие между ними затянулось и казалось непосильным.
Адриан выдохнул.
— Ничего, — уклончиво ответил он.
— Не говори «ничего», Адриан. Я не верю в это. Я ведь вижу, что что-то не так, — срываясь на обиженный возглас, Маринетт надула щёки. — Что произошло? Ты опять поругался с отцом?
Агрест задумчиво проредил пальцами волосы на затылке, ловя себя на мысли, что меньшее, чего бы ему сейчас хотелось, так это жаловаться на свою жизнь.
В частности на его якобы-отца.
Время, проведённое с Маринетт, и без того казалось ограниченным, и потому заполнять его жалобами на собственные удачи он не горел желанием.
— Мы всегда ругаемся, — уклончиво усмехнулся Адриан, словив ладонь девушки и поцеловав её тонкие пальцы быстрее, чем она успела бы отреагировать. — Сегодняшний график был… более плотным, чем обычно, вот я и устал. Тебе не стоит беспокоиться.
— Но я беспокоюсь.
— Маринетт.
— Что? — чуть ли не срываясь на сердитое недовольство, воскликнула она. — Это ведь нормально, беспокоиться за тебя. Ты бы тоже за меня волновался, разве нет?
— Конечно, — мгновенно кивнул Адриан. — Это ещё на пару лет, не волнуйся. Потом отец поймёт, что я слишком взрослый, чтобы и дальше эксплуатировать меня в свою пользу, и я смогу жить так, как захочу. Я уйду с модельной сферы. Ну, как тебе?
Маринетт смотрела на него секунду. Две.
На седьмой она не выдержала, поняв, что сей спор лишь всё усугубит, хотя по ней Адриан понимал: она не верила.
— Ладно, — Маринетт на секунду прикрыла глаза, исторгнув изнурённый вздох. — Я просто хочу, чтобы ты был в порядке. Ты ведь знаешь это?
— Знаю, — квёло улыбнулся Адриан, и, к полной неожиданности девушки, сгрёб её в охапку, отчего Маринетт на уровне рефлекса вцепилась в его плечи. — но не будем о грустном, хорошо? Пойдём хоть прогуляемся где-то. Думаю, мы заслужили это. Плагг, давай, выдвигаемся!
— Чего? — спросонья возмутился высунувшийся из корзины квами. — Я только заснул! Пожалей старика!
— Ты спишь уже второй час, — не бесхитростно отметил Агрест.
— А должен полдня! — рявкнул Плагг. — И плюс тройная порция сырной нарезки! Совсем не уважают меня! Я пожалуюсь на тебя хранителю-ю-ю-ю…
Но пока черныш сетовал на невежество своего подопечного, его уже засосало в кольцо, и Адриан ощутил, как моментально голую кожу покрыла паутина чёрной кожи, а на голове дёрнулись накладные кошачьи уши.
Одним ловким движением Кот Нуар отворил люк над кроватью Маринетт и прыгнул на балкон. Тогда же в лицо дунул лёгкий порыв ветра, развевающий волосы.
— Мурр! — качнув белокурой макушкой, когда волосы принялись лезть в глаза, Нуар опустил взгляд на девушку. — Ну что? Навстречу приключениям,
Муррцесса?
— Будем надеяться, — прижавшись к нему плотнее, как только снаружи стало мёрзло, усмехнулась Маринетт, — что на этот раз акумы нам не испортят ничего, иначе я попрошу Ледибаг скинуть их с Эйфелевой башни за наглость.
Кот Нуар, трактовав это как «да», одним размашистым прыжком спрыгнул с балкона на ближайшую крышу.
Возможно, будь он чуть внимательнее, то заметил бы, как к пекарне в это время шла Алья Сезар, увидевшая при свете луны героя Парижа с её подругой на руках и от неверия застывшая на месте с раскрытым ртом. Отойдя от прострации, она сжала зубы до боли в челюсти и прошипела себе под нос убийственное «кошара блохастый».
