Ведьмин круг: Зверь Дарованный

Дополнительная история к последней главе: когда Зима с Вуком на старую заставу попали, отброшенные волшебством Марены. Как оказались в поле завьюженном Вук с Зимой, так словно в мед липовый влипли: где выше колена снегом все завалено, а где по самые чресла наметено — ни пройти ни проехать. Ни снегоступов с собой и ничего иного сподручного, пришлось сугробы ногами уминать да коней за собой с силой протаскивать. Только к ранним сумеркам смогли они до старой заставы доползти. Ладно, там корм коням нашли в количестве немеряном, еще по осени Всеволодом оставленным, да и себе крупы и мяса вяленого. — Хорошо, что охотники тут частые гости, — умаявшийся, Вук опустился со стоном на темные лавки, пот с него с растаявшим снегом всю одежду промочил насквозь. Еще немного и остынет тело, жар спадет, и мерзнуть начнет. А там и до хвори подать рукой. Точно, завернет праздничным калачом — хрен отмахаешься. — Ты не рассиживайся, вставай, печь затапливай. Ишь, решил, что я все, что ли, должон делать? — Зима его вмиг с насеста сковырнул, погнал за дровами, что в стайке за сараем было полным-полно, а сам печь проверяя, не завалена ли труба, да и заслонка открыта, нет? Ну а как Вук возвернулся, отпыхиваясь, с вязанкой дров, потопал баню раздувать. Промерзли они знатно, а потом еще пропотели и промокли, пока в снежной каше с конями ворочались. Вон, все по пояс выжимать можно. Того и гляди, если должным образом не пропарятся, то недуг словят. Баня радовала глаз, а еще прошлого года веники березовые кучно в ряд. Уж тут Зима оттянулся. И печь растопил, и снегу натаскал, пока баня разжарилась, да и пару веников запарил, не жалея. А как запахом березовым потянуло, так отправился Вука в баню загонять. Тот сначала упирался, мол, с устатку надо бы сначала отдохнуть, прилечь, украдкой поглядывая на единственный широкий топчан да ушами алея. Но Зиму не проведешь, чуть ли не за шиворот схватил, за собой потащил, даже не понимая, что Вук больше дурит, чем всерьез упирается. Нравилось ему, как Зима его обхаживает, как беспокоится да заботится. Когда бы такое еще случилося-приключилося, если бы матушка Марена их бы посередь пути не отбросила, открыв путь волшебный для Агния с Олегом. Уж он расстарается, и как только оказия выпадет на поморье оказаться, ей во славу кучу даров принесет, к ногам положит. Вук не жадный, добро помнить умеет. Оба даже думать особо не стали, кто веники сии заготовил да и закрома щедрые запасов им припас. На простых охотников погрешили, хотя здравые мысли и ворочались где-то глубоко, что не сильно на них похоже размахом великим. Но усталость одного и порочные думы другого совсем понесли в русло иное. — Успеешь еще наваляться, а сейчас давай, топай в баню, уж отхожу я тебя веничком там будь здоров! Всю душу вложу, так и знай! — Зима лишь жир прихватил в небольшом туеске, что всегда при себе имел. Щеки щипало в тепле уж больно сильно, как бы кожу не поморозил, надо бы смазать. К бане шла тропа под навесом вдоль дома, настилы деревянные, крепкие. Да и дерево хоть и потемневшее, но ладное, видно для себя строили от всей широкой души, на века. А уж как завалились в предбанник, так Вук на раздевающегося перед ним Зиму глазами и залип. И вот где он старик? Ха! Всем бы молодым такими крепкими слыть, сильным да ладным. Чтобы под кожей мускулы играли тугие, да и телом не пришлось бы стыдиться голым. А еще и промеж ног есть где очам наглядеться. То-то Зиму бабы глазами едят, было тут чем отлюбить любую, даже привереду. — Ну и чего замер? Раздевайся, в одеже я тебя в парную не потащу, — усмехнулся Зима, раскрывая туесок с жиром и зачерпывая из него на два пальца щедро. Вук, как увидел сей жест, так алым и залился, даже шея заполыхала. — Ты чего это? Не заболел ли? — Зима, намазав себе горящие щеки и нос, шагнул впритык, ладонь на лоб Вука положил тыльной стороной. — Вроде не горячка, хотя и полыхаешь как заря красная. — Да ну тебя, Зима, — разозлился Вук. Вот как бы там ни было, а все его за дитятю держат малого. — Здоров я как конь. И нечего меня щупать! Али забыл, что мною было говорено? — О чем это? — Зима, отвернувшись, как ни в чем не бывало над вениками низко склонился, крепкий зад выпятил, отчего Вук застонал раненым зверем. — Да сколько ж можно надо мной измываться! Верхнее стащил, а за ним и нательное, чуть ли ни с мясом портки содрав. А там все стоймя, налито, красной головкой в сторону Зимы указывает. Вот кто в сем безобразии-непотребстве виноват, вот кто никак не додумает и не узреет, что люб Вуку. Ох, стыдоба-стыдобище! Пришлось срам руками прикрыть. Да разве такое прикроешь? Все равно все видать! — А ты бодрячком, а все прибеднялся, устал, то да се, — усмехнулся Зима на указывающий в него колом елдак, веник выбрал погибче из замоченных, выпрямившись, об себя любимого для пробы жмахнул, аж от удовольствия закряхтел. — Ох, хорошо-то как! Ща из тебя я быстро всю дурь выпарю. — Не выпаришь. — Вук вжался в спину Зимы голой грудью, руками обнял крепкими, стиснул так, словно душу пытаясь выжать из разгоряченного тела. — Пусти! Не глупи. Да что б я с мужиком… — ворча, Зима задергался. — Не пущу! Чего ты боишься, Зима? Мы тут одни, никто нас не зрит, не слышит. Ну что поделать, не баба я, как ни посмотри. Но с тобой готов даже бабой стать, на живот перед тобой лечь, холки раздвинуть. Бери меня всего, как тебе пожелается, все в твоей власти, весь я… до донышка, — зашептал-запричитал Вук, цепляясь за мощный торс любимого. А как рука вниз соскользнула невольно, замер, распахнув очи до упора. Он же не бредит, не спит, не зрит морок колдовской? И раз Зима все хорохорится, что срамными делами занимается лишь с бабами, так с какого у него член налит, словно у оленя во время гона по яри*? — Зима, любимый… — Вук зашептал слова ласковые, шею выцеловывать стал, путаясь в отросших кудрях, бороденкой своею щекоча кожу горячую. — Что ж ты мне столько времени врал… что тебе все равно, и на меня никогда хер не подымется? Зима, скинув прилипчивые руки, с рыком развернулся к Вуке распаленному: — Да что б тебя… ненормальный, коль хочешь так, что б тебя отлюбили, изволь. Как сам говаривал, вставай на колени и ложись животом на лавку! Вук глянул на лавку мельком, хмыкнул только, не спеша зад подставлять: — Слово дай! Что не отступишься от решения своего и не сбежишь сломя голову. — Да куда? — вдруг заржал ни с того ни с сего Зима. — Ну сбегу, и что? Все в сугробах кругом, снегоступы, что тут брошены, чинить еще надобно. — А после глаза сузил под кустистыми бровями. — Аль боишься, что в комнате где засяду, да двери завалю всем, чем под руку подвернется? — С тебя все станется. С чего это ты вдруг на попятную пошел? То нет, нет, и на тебе! Счастье привалило! — Вук руки кренделем под грудью сложил гордо, даже налитый хрен прикрывать перестал. Тот закачался, высвободившись, снова на Зиму верно путь держа. — Так ведь заебешь, еще, не дай Богам в складчину, сам на меня полезешь. А так лучше я тебя укатаю, чем ты меня, — оскалился сомневающемуся в вытянувшийся лик Зима. “Может, все же Марена колдовством каким его по голове вдарила? Но если так, спасибо, вещая!” — поблагодарил мысленно ведунью Севера Вук и, уже не раздумывая, на колени опустился, перед Зимой прогнулся, упираясь грудью безволосой на лавку широкую. — Ты уж это, жиру своего не пожалей, уважи, перед тем как туда хером тыркаться! Поди уж век не тетерился*! То ли мне не знать. Али скрыть хотел? Так у люда глаз много. Сам, поди, позабыл, когда тебе Весела постель телесами обширными грела? — указывать да поучать стали. — Помолчи и не зли лишний раз. Сам знаю, — ворчал Зима, зачерпывая из туеска щедро опять на два перста. — Откуда это? — только вопрос задали, как охнули от проникнувших в него пальцев. — Оттуда, — злобно хмыкнули, да еще и сковырнули, явно ерничая. — А ты, я смотрю, с этого разворота и других пускал, уж больно все мягко. — Типун тебе на язык! — возмутился Вук праведно. — Сам баловался, выточил себе елдак из дерева, загладил от заусениц, вот так и справлялся. — Игрушкой, значит, себя пользовал? Умно, — добавили еще жиру и пальцев поболе. — Да хватит уже! И так как баба там хлюпаю, — брыкнулись ногой резво. — Ну что ж, не жалься… — шлепнули по гузу* да взяли накатом то, что щедро предложено. Охнул Вук, не ожидаючи столь рьяного напора, прогнуться попытался. Да где там! Зима его сам в дугу выгнул, аж спина застонала. Да и ярить* стал во всю, продыху не давая, пошло плюхаясь по раскрытой промежности налитыми шулятами*, еще и приговаривая: — Ну и как тебе мой срамной уд*? Жаркий да тяжелый? Поди куда краше деревянного? — Краше, краше, Зи-и-има… — выстанывал через раз Вук, хватаясь руками за скрипящую лавку, елозя по ней вспотевшей грудью. Какая парилка? Тут уж пот градом пошел с обоих, да и дышать тяжко стало, словно грудь сдавили с силою. — Дыши, не сипи, уж я тебя прогрею, сперва изнутри отжарю, а после снаружи веником отхожу, — приговаривал Зима, шлепаясь ядрами* по липкой от жира промежности Вука. Но тот и слов лишился, лишь ртом воздух хватал да выстанывал в лад, а как совсем невтерпеж стало, к херу своему потянулся, в руку поймал, в такт задвигал. Волной нахлынуло на обоих, вздернуло на самый верх и от туда вниз, прыская пряным плотом*. — А теперь в парную! — вышел плавно из Вука Зима, еще и по заду шлепнул звонко, мол, молодца, понравилось. — Ты зверь! Олег явно что-то с Мареной попутали... — еле вышептал Вук, глядя, как Зима с вениками березовыми тешится. — Пойдешь, пойдешь, а если нет, второго раза не будет! — заметили игриво несчастному и, подмигнув, с задором утопали в пар молочный. — Да что б тебя… Зима… — кряхтя, Вук еле ноги собрал, а после все же отправился следом, хватаясь за жаркие стены, смолой пахнущие. А там его ждали, как из печи пирога с румяной корочкой, каменку водой окропили, а после так веником отходили за здорово живешь. И Вук навеки запомнил: что старшого лучше лишний раз не ковырять и не злить, и уж тем более бабу его бывшую не поминать даже всуе. *** На засеках старых пришлось задержаться, уж как там промеж них вышло, но повод стал искать явно не только Вук, но и сам Зима. Сошлись на том: пока снег не сойдет. Тем более двум охотникам бывалым. А что? То на оленя сходят, то силки на тетерок поставят, то на зайцев. А дома после охоты топчан мнут, кувыркаются. И невдомек им, что все запасы Всеволода: зерна для коней и вяленого мяса для воинов подъели. Сугробы сошли, а они и не собираются возвращаться в град, новый повод нашли: пока земля не просохнет. Ну а как совсем дорога прохожей стала, к ним цельный сторожевой отряд прискакал во главе с Зарей хмурым. Сначала Зима с Вуком никак не могли в толк взять, с чего так Заря не весел, взглядом молнии высекает. И вроде как к брату любимому едет, да и от Радимира отбоярился вовремя. А как узрели, что к нему один из воинов, молодых да рьяных, клинья подбивает, уразумели. Но лихой молодец тут же был позабыт, как только Заря решил закрома заимки проверить. Уж тут брат Агния за голову схватился, трех людей обратно отрядил во главе с лихим прилипалой-молодчиком, чтобы князя Всеволода запасы съеденного восполнить, за себя оставил старшего, а после дальше двинул, всего несколько человек с собой взяв. Напоследок выслушав послания от Олега и Агния, кинул нахальным полюбовникам, словно голодным псам кость сахарную: — Вертайтесь в град, князь Всеволод вас совсем потерял! То, что вам передано, сами и привезите на своем хвосте, не мне вас учить. А я и сам знаю, куда мой путь лежит и при ком мне теперь служить до самой смертушки. Да и Всеволод не то нутром чует, не то великой Марены послания читает. — И как тебя Радимир только отпустил, а? — не утерпел языкастый Вук, поглядывая на то, как теперь молодец, что глаз на Зарю положил, лик сквасил, буйну голову повесил, власами русыми лик себе закрыв. — Ему сейчас не до меня, его невеста долгожданная перед светлы очи князя Всеволода пожаловала. А вы берите трех моих людей, что я обратно посылаю в град, и с ними скачите. А после сами перед Всеволодом и слово держите, как вышло, что все запасы зерна и вяленого мяса, что были им по прошлому лету оставлены для сторожевого отряда, вами съедены. Высказал все, как мечом рубанул, да еще и смурному товарищу своему нежно так пообещал, сквозь зубы белые хищно скалясь: — Сунешься ко мне на взморье, пришибу, не жалеючи. Так и знай, не посмотрю, что у Всеволода в любимчиках хаживать стал. Зима с Вукой только взглядом обменялись. Такой точно сунется, судя по льдистому взгляду неробких глаз, и не просто сунется, а костьми ляжет, но свое возьмет. Всего-то и надо при княжиче Олеге на службу попасть. И коль сейчас Всеволод радеет за северный рубеж рьяно, то быть посему: поздно или рано... Сие сбудется. Конец