Ведьмин круг: Зверь Дарованный

После послания Марены день-деньской ветер дул: гнул елки, вычищая с путей снежные заносы, а по следующему утру выдвинулись пешком в сопровождении подвывающего кольца волков. Близко лютые звери не совались, однако и не уходили, вышагивали вблизи. Куда не кинь взор и тут же заметишь волчью шкуру, а то пушистый хвост и горящие ведьминским огнем голубые очи. В середине днища* на пригорке, куда тракт весело запрыгивал, извиваясь игривым угрем, их с конями ждали Зима и Вук. Узрев зверей, что опоясывали неровным кругом бредущих, с лика схлынули, но как рассмотрели Надею в полном здравии, раскраснелись под ее кроткими очами. — Надеюшка, вот уж не думали не гадали, что ты… окажешься мужем младым, — Зима приветствовал подошедших первым с поклоном в пояс. Вук все озирался по первости на стаю, что не собиралась снимать охранный круг, но опосля, поняв, что звери никого не трогают, перестал за рукоять меча хвататься. Теперь он больше пялиться стал на Надею и даже недовольно рыкнул: — Это ж баба! Какой из нее мужик? Брешут все: и ты Зима, и Заря туда же. — А брат мой… — при имени родном Агний не удержался, слово молвил, — он не придет? — Не может он, внимание Радимира на себя отвлекает, — заметил Зима, а чуток погодя продолжил: — Последний, как узнал, что ты нашелся, от князя Всеволода не отстает. Требует женитьбу расторгнуть с княжичем Олегом, чтобы ты его супругом стал. Да все попусту, вот он Зарю и обложил своими дружками. И золото предлагает, и серебро, да все никак. Но ты не переживай, как только до Белого моря доберетесь, князь обещал Зарю к тебе отослать. Все же, когда родной человек рядом, и сердце радуется. Там, говорят, девы сочные, высокие, ладные. Кого заприметит, детишек заделает, и будет Подгорному Вятку радость великая. Протянутую длань Олега по-братски пожали, по плечу хлопнули емко, словно поддержу оказали, объясняя далее: — Мы ж вас окружным путем мимо града выведем на северный тракт, а после проводим, если ваш хвостатый конвой позволит. Волки при этом взвыли по-особому, словно подстегивая замешкавшихся людей, что застряли посередь дороги. И Олег снова увидел серые тени в отдалении, кои не приближались, но и не уходили, почуяв добычу вожделенную. Ведьмы вновь пришли за Агнием, совершенно не собираясь отступать от задумок собственных. — Да что ж это деятся?! — воскликнул Вук испуганно. — Уж и перевести дух нельзя, — пробормотал Зима, а после повел их с тракта дорогой неприметною. И хоть тропа оказалась не накатанной, однако, словно кто расчистил ее заранее. Долго ли ехали верхом, коротко ли, Зима лишь уразумел, что град позади остался. И тут невидаль приключилась, словно день растянулся, и солнце, что давно должно было за край земли спрятаться, им путь освещать продолжало. Ночи как ни бывало, хоть по зиме она длится долго, да и наступает куда ранее. А как в лощину спускаться стали, туманом все обложило, словно молоко разлили щедро кругом. Да и мороз отступил, снег исчез и по бокам от них травы показались летние, колокольцы лазорьевые, а ниже по тропе вереском цветущим повеяло да багульником, мхом обложило так, что копыта у коней, в него проваливаясь, цокать перестали. Навалилась тишь. Даже свет дня потускнел, зато по бокам, словно светляки, загорелись призраками огни мерцающие. У Зимы глаза на лоб полезли с колдовства древнего, необузданного, отчего зашептал он, рвано сглатывая: — Вот ведь невидаль… И откуда тут все бурьяном да мхом поросло? И сугробов как ни бывало? Дивятся путники, озираются по сторонам, однако, лошади идут смело, не пугают их ни волки, ни разлитое вокруг белесым мороком, ни огни нави*, что дорогу освещают, похрапывают весело, бойко преступают копытами. Наконец-то, расступилось туманное марево, и показался лук моста изгибистый. Олег вздрогнул, точно из дремотного сна кто его выдернул. Именно на нем он стоял, именно по этой реке их тела с Радимиром и прочими воинами проплывали мертвые… Вороны все облепили кругом, предвещая погибель неминуемую, судьбину печальную. Неужто они вновь попали куда не следует? — Откуда тут река?! — выдал первым Вук громко и тут же осекся, голос его прозвучал тихо, в белой мгле утопая, и он уже далее еле прошептал посиневшими от страха губами: — Отродясь тут никогда ее не было. — Можно подумать, ты каждый день лето посередь морозов зришь? — усмехнулся его вскрику удивления Зима. — Да тут все не так и не раз этак. Даже день растянулся, словно кто лисице-перевертышу хвост воротами зажал, балуясь. Да и вся эта муть, что вокруг нас разлилась, к худу аль к добру, мне неведомо. Агний же, пришпорив коня, рядом с Олегом оказался, рукой его длань накрыл, сжимая крепко. Видно и он опознал сие страшное место. А как совсем впритык к мосту подъехали, так волки с воем отступили чуть далее, размыкая круг охранный. — Думаю, дальше мы сами… — неуверенно молвил Олег, обращаясь к их проводникам-спутникам. — Зима, отцу моему передай, я принял свою судьбу, какой бы она ни была, отныне и вовеки, преемником мне его нет потребности становиться. Вук придержал коня, встал рядом со старшим охотником, что съехал с тропы вбок, освобождая путь Олегу и Агнию. Зима же только головой тряхнул, шапку стянул со вспотевших волос, ответное слово молвил: — Удачи, княжич, тебе и твоему супругу! Вижу, встречает вас Марена по-барски, даже колдовством не поскупилась, старая. Деян сказывал, она и не на такое способная. Олег, кивнув ему, отпустив пальцы Агния, въехал на узкий мост первым. Конь пошел резво, стуча по нему подковами. Проклятый же целитель, поравнявшись с Зимой, тоже просьбу кратко высказал: — Я жду своего брата Зарю на северном взморье, скажите ему. Там и свидимся. А как копыта коня Агния об доски ударили, он с шеи своей оберег и сорвал, помня слова Марены заветные. Тотчас на другом берегу словно солнце взошло в яркий полдень. Морскими запахами потянуло, повеяло, в лицо ветром дунуло, а по бокам освещенной тропы, что вела с моста вдаль, выросли выбеленные кости китов, будто бы зубы морского чудища оскалились, место святое обозначив. Да и столб света ударил вверх, словно небеса подпер. Охнули Зима с Вуком, глаза от лучей искрящихся прикрыли дланями. Волки взвыли, врассыпную бросились, а к мосту со всех сторон тени серые метнулись, и было уже сунулись за Олегом и Агнием, что уходили по мосту в яркий столб света, как их жаром раскаленным окатило. Высокая фигура снежной красавицы перекрыла им путь, взметнулась башней высокой, опалила, отшвырнула волной, даже чутка замешкавшихся охотников зацепила. Совсем сомкнули те очи под ржание испуганных лошадей, что, отпрянув, вынесли их с тропы криво вбок. Однако, громкий глас припечатал на месте, не давая далее двигаться, да что там, дышать через раз, предупреждая каждого: — Северный путь для вас закрыт! За зверя дарованного жизнью заплачено его матери. Нельзя желать большего, нельзя быть жадными. А как моя земля его признает, так к вашему истоку ему путь будет отрезанным. Теперь все зависит от вас, примет обратно вас капище или нет. Стыдитесь, слабыми оказались вы сами, и в этом винить кого-то попусту! Завыло все вокруг, Зима пытался взглянуть через щели опухших век, да где там, все слезами горькими застило*. Только почувствовал, как подрагивающая длань Вука оказалась на его плече, крепко ухватившись. Их кони жались друг к другу, истошно ржа, пытаясь хоть так найти защиту, выплясывая на месте под всадниками. — Марена, не твоя это печаль-забота, не лезь туда, куда не просят! — послышался молодой ясный голос, а ему вторил каркающий старческий. — С дороги, зрячая! Пока он жив, нет нам ходу к нашему алтарю. Кровь его матери можно смыть только его кровью. Это она нас предала, та, что мы считали сестрой родимой. Круг охранный наложила древней магией, скрепив его жизнью своей в печать запретную. Но Марена не отступала, преграждая путь каждому: — Она ведала, как и я, будущее. Круг падет, как только зверь дарованный изберет иной исток силы праведной. Этот мальчик станет щитом для всего Севера нашего. Или, думаете, басурмане к вам в горы не полезут? Ха! Первыми падем мы, после град Всеволода, ну а дальше они ринутся во все стороны как зараза ядовитая, все пожирая на своем пути. Нет в них правды, нет веры нашей, нет сострадания. Ваше капище сравняют с землей, а на его месте возведут свое, силу заберут навечно себе, изгадив ее источник, выжигая вас изнутри до пепла серого. — Уйди, проклятая! — вновь взвыла та, что голосом молодым была оделена. — Проклинаем мы сами, никто изначально не был проклятым, — отрезала Марена и, вскинув руки вверх, опять волну подняла. Окатило холодом, пахнуло вновь морозом, и все сгинуло как не бывало. Разлепил Зима опухшие глаза, глянул на трущего веки сгорбленного Вука. Они на конях стояли посреди непроходимого снежного поля рядом с приметной трехглавой горой. Новый день только зачинался: ни места волшебного, ни реки, ни моста, ни ведьм, ни волков. Даже следов, словно корова языком смела. Как сюда их вынесло? И сами не ведают. Вздохнул тяжко Зима, гору он эту знал, да вот как они тут оказались, трудно было сказать, не то чтобы уразуметь, а уж объяснить и подавно. — Где мы? — хрипло выдал Вук. — На середине пути к северному морю, что ж… Сначала до брошенной заставы дойдем и старых засек, переночуем там. Место это давно нехоженое, акромя заезжих охотников никто его не пользует. Опосля же думу будем думать, как по таким сугробам назад возвращаться. Как бы не пришлось на дальнем зимовье дожидаться теплых деньков. Вот же ж Марена, своих забрала, а нас с тобой кинула. Вук же по ходу был только счастлив, и хотя по сугробам до зимовья путь явно выходил неблизким, весело ухнул с седла вниз, повторяя за Зимой, потянув за собой упирающуюся лошадь. Боги ему сегодня благоволили, надо втихую Марену поблагодарить, не будь ее, не было и подобной оказии. Молодой охотник вглядывался в широкую спину того, за кем следовал всю жизнь, и не собирался отказываться от свалившегося на него дара зрящей. *** Закат полыхал кровавыми стягами, раздувал облака, пронзая их огненными стрелами во все стороны, заливал высокое небо алым, словно перед взрывом копил силы. Еще пару минут, и солнце во всей своей красе нырнет в пучину бурную. Взмыли костлявые руки, поднимая непокорные воды. Высоко буруны взлетели, выше кровли дома, что стоял на скале у берега моря Белого. Мало сил у старухи Марены, еще немного, и волна спадет, так и не откатив толпище кораблей с размалеванными крестами черными, не защитит родну землю от басурманского нашествия. Но, однако, следом за ней поднялись другие молодые длани, подхватили мощь, вздернули вторую волну еще выше, еще мощнее, до самых небес, ну а после опрокинули обратно, сметая все на своем пути. От былого флота с черными крестами остались только щепы. Сгинули чужеродные воины, пошли как топоры ко дну в стальных доспехах, сгинул и их предводитель, а тот, что за ним стоял в тени, выдержав первый удар, захлебнулся во втором, напоследок, однако ж, в Агния в предсмертном крике проклятие отбросив. Только Марена кинулась вперед, прикрывая застывшего Агния старческой грудью. Вроде и не почем ей, однако, ликом совсем побелела. Не всех чужеземцев море слизало жадно, украшая берег трупами покореженными, что большая вода за собой вынесла. Но меж поверженными выползали из вод и выжившие, обезумевшие, злые, жаждущие смерти. И находили они ее там от мечей острых, верных. Разгоралась сеча, лилась кровь алая, затопляя берег Белого моря, окрашивая багряным взбитую пену. Бились воины во главе с Всеволодом, плечом к плечу вместе с китобоями, коих Могута возглавил. Радимир и Олег с флангов заходили, Зима с Вуком посередке прорубались, спины друг другу прикрывая умеючи. Бились славно, отчаянно, с верой в будущее… Агний, что стоял за Мареной, подошел устало к краю кручи, глянул вниз на расплескавшееся под его босыми ногами поле боя. Многих они со старухой положили на дно морское, но и сохранивших жизнь оказалось предостаточно. Всю косу усыпало иноземцами мертвыми, кровью черной-поганой землю окропляя. — Не бойся, мальчик, наших воинов оберегает сила родной земли, вера и любовь тех, кто остался за их спинами, — устала Марена, последний удар басурманского колдуна стоил ей жизни, тяжело задышала, осела на плечо расторопной Голубы, которая, подхватив высохшие мощи великанши, помогла ей опуститься на сыру землю. — Теперь это твой дом, Агний, твой и Олега, и я спокойна… Но за все есть своя плата. А ты, Голуба, как я уйду, ступай к людям обратно, и так со мной столько лет куковала, в девках сидючи. Выбери себе мужа, дай жизнь детям собственным… Тихий вздох поднял высохшую грудь великой, а затем выдох опустил в последний раз… Мертвая Марена белыми очами созерцала пламя небес, на ее расправившемся от глубоких морщин лике застыла улыбка нежная. Заголосила Голуба, запричитала, оплакивая мать-целительницу, обнимая застывшую Марену крепкими дланями. — Матушка, да как же так… На кого ты нас покинула, на кого оставила?! Что же старик Могута мне скажет теперючи? Как же я начну все сызнова?! Я уж и расторопная стала и куда умелая! Плакала Голуба, омывая лик Марены горькими слезами. Снизу раздавались звуки кровавой сечи. Агний колени склонил, складки платья поправляя на великой. Он не сомневался, полный верою в тех, кто внизу бил лиходеев-захватчиков. Все, что он мог, уже сделал, теперь же дело за воинами великими стало. Так они тут и остались, рядом с умершей ведущей, пока к ним на гору не поднялись, пахнущие своей и чужой кровью, уставший Всеволод с сыновьями. Раненный Заря, что охранял проход к дому почившей Марены с другом своим верным, шатаясь, подошел к Агнию, и тот, засуетившись, начал осматривать пришедших к нему воинов. — Голуба, воды принеси, — коротко скомандовал. А когда та отрицательно замотала головой, продолжая заливаться слезами, сам князь Всеволод слово молвил: — Оставь почившую матушку на нас и сделай то, что просит тебя преемник Марены. Я не сильно ранен, так, царапины, да и Олег с Радимиром тоже. Омыть бы водицей родниковой да перетянуть чистой тряпицей. Больше Заре досталось да Зиме, его сейчас на себе сюда преданный Вук затащит. Слышал, корил он себя громко, что не защитил любимого. Да Зима не промах, отвесил леща ответного под ржач других, так что, думаю, помереть точно не помрет старый, выживет. Голуба замерла, хмуро глянула на Агния, сыпя обвинения обидные: — Матушка тебя своей грудью прикрыла! Если б не она, ты бы сам тут на земле дохляком валялся! — Знаю, но это был ее выбор, — Агний и сам оказался не в себе от того, что великая заплатила за него жизнью своею. Радовало лишь то, что Олег рядом, живой, хоть и чутка помятый. — Марена давно на этом свете живет, все видела, много ведала, — в защиту Агния снова заступился сам Всеволод. — И простимся мы с ней все, от мала до велика. Дом ее храмом останется, где она и будет спать в каменном гробу, охраняя Морскую Чашу Ветров духом своим. Ну а новому зрящему придется иной построить по обычным человеческим мерам. И то верно, много им еще предстоит, Олег, прислонившись устало, положил голову на плечо Агния, на ревнивые взгляды Радимира даже бровью не повел. Преемник Всеволода хоть и был уже женат который год на западной молодой княжне, так свои попытки забрать Надею и не оставил. По любому поводу на взморье скакал, да все кругами наматывал вокруг молодой целительницы, вбив теперь себе в голову, что Олег силы в семени не имеет. А вот с ним Надея понесет, как пить дать, с первого раза, только бы до нее добраться и уговорами сломить. И как бы князь Всеволод его не заверял, как бы не вел речи да беседы задушевные, все было попусту. Ветер приносил снизу дым от погребальных костров, чистили воины с китобоями землю родимую от иноземной падали. Да и своих собирали, что почили в бою, сносили в град для прощания. Шумело море как и прежде, облизывая берега каменистые, вынося на песчаную косу новые тела утопших… То, что начертано — неизменно, то, что увидено в чаше Морских Ветров — сбудется, рано или поздно. Если смерть предречена — она свершится, если не погибнет один — почит другой, занимая его место перед богами. Конец