Твой выбор

      Микаса вздохнула и заблокировала телефон, отложив его в сторону. Эрен не читал сообщения уже пару часов кряду. К этому невозможно было привыкнуть – каждый раз внутри всё выворачивалось и перекручивалось до тошноты от ожидания. Из-за него минуты текли медленней, а часы казались вечностью. Дрожь от напряжения доходила до такой степени, что становилось дурно – до озноба. Иногда отпускало и Аккерман могла расслабиться. В основном если наваливалась работа, особенно бумажная и монотонная.       Однотипные действия отвлекали – и внутренние узелки напряжения чуть развязывались, но под вечер вновь напоминали о себе. И, конечно, Йегер не всегда отвечал к этому времени. Это означало одно – сон тоже будет тяжелый и неприятный, почти неподъемный под утро.       Это надоедало. Раз или два – ситуации долгого ответа неизбежны, когда вы заняты и работаете. Но до последнего времени с этим не было проблем. Эрен просто писал, что ответит позже, а вечерами они иногда даже созванивались.       Последние пару месяцев он словно прятался от неё, сознательно отдалялся. Игнорировал часами и порой даже днями, а Микаса сидела вся на иголках, искоса заглядывая в телефон в надежде уведомления. Это правда надоедало – она словно была привязана к нему. От него зависело её утро, день и ночь. Почти что жизнь. А он будто знал это и специально делал хуже – молчал, не отвечал и всё чаще упоминал в разговорах Хисторию. Последнее ранило как-то по-особенному. И, кажется, Эрен это замечал. Но ничего не делал – только дальше отдалялся, буравя холодным взглядом.       В свой выходной Аккерман хотела делать что угодно, кроме как страдать. И поэтому она постаралась не думать о телефоне. Но ни тренировка, ни уборка не отвлекли от мыслей. Она вслушивалась в каждый звук, иногда будто слыша вибрацию от сообщения. Его, конечно, не было.       Через пару часов должен был прийти Жан – и его приход был словно отдушиной. Скажи ей раньше, что Кирштейн станет облегчением и спасением – не поверила бы. А сейчас его присутствие заставляло все узелки развязаться. Микаса могла при нём вздохнуть полной грудью, почти физически почувствовать сладость воздуха. Наверно, так и излечиваются от затяжных старых ран – новыми людьми, которые открываются с другой стороны. И раньше Жан казался смышленым милым парнем, то сейчас каким-то образом занимал львиную долю мыслей и заставлял если не нервничать, то точно проверять пульс, как после бега.       Микаса представляла это в виде часов. Раньше весь песок был внизу – там, где Эрен. Но сейчас невидимая рука перевернула их, и песок пересыпался – туда, где Жан. Вот и постепенно чувства внутри неё как-то медленно меняли направление. И пока Аккерман даже не понимала, хорошо это или плохо.       Микаса закрыла глаза и выдохнула. Телефон завибрировал, и она встрепенулась, ища его взглядом. Потом заметила его на полке и дотянулась, нажимая на кнопку разблокировки.       Жан: Я чуть опоздаю, норм?       Сначала Микаса расстроилась. В груди словно произошел взрыв – и волна прокатилась по всему телу, лишая на одну секунду чувств.       А потом Аккерман покачала головой, отгоняя странное ощущение отрешенности от собственного тела. Постепенно внутри зажигался приятный успокаивающий огонёк – скоро Жан будет тут. Такая тёплая мысль смывала все те ощущения от разочарования, что сообщение вовсе не от Эрена. Микаса даже не проверила, прочитал ли он вообще. Само забылось.       Аккерман щёлкнула по кнопке чайника и полезла за кофе – Кирштейн предпочитал его в любое время суток. Шутил, что историки не спят, поэтому что шесть утра, что шесть вечера – всё одно и можно закидываться хоть кофе, хоть энергетиком. Повезло, что Жан не особо разбирался в сортах и всех премудростях варки. Ему было достаточно растворимого. Микаса про себя думала, что он в принципе согласен на всё, что сделает именно она – чай, паршивый кофе, отравленная вода…       Чайник мерно кипятил воду, а Микаса вглядывалась в пузырьки. Это немного успокаивало.       Кирштейн не опоздал. Разве что на пару минут. Звонок раздался минут через пять после обусловленного времени. Микаса даже улыбнулась.       — Невероятно опоздал, — сказала она, открывая дверь.       — Да, — буркнул Жан, проходя в прихожую. — Автобус задерживался, и я думал, что приеду позже.       Оба застыли. Жан нервно стянул расстегнутое пальто – уже было слишком тепло для него. Микаса стояла рядом, улыбаясь. Было тесно, она не включила свет, и неаккуратное лишние движение в сторону – и они окажутся слишком рядом, почти до неприличия близко для двух друзей. И Аккерман ждала этого движения, а Жан всеми силами словно пытался его избежать, потому что они – друзья. Всё ещё.       — И лучше предупредить, — заметил Кирштейн, взглянув наконец прямо на Микасу.       Та чуть кивнула.       — Кофе?       — Спрашиваешь, — усмехнулся Жан, проходя мимо – даже не задевая плечом.       Аккерман на секунду почти словила себя на желании ухватиться за его ладонь, но удержалась. Непонятный импульс.       — В этот раз ничего нет, — сказала она, идя следом.       — Я не голодный, — Жан пожал плечами, доставая свою кружку.       У него появилась собственная кружка в квартире Аккерман. Стояла за одной из кружек Эрена. Уже который раз она задавалась вопросом, каково Жану вытаскивать собственную кружку и видеть напоминание о Йегере. Но, с другой стороны, он так радовался, что теперь тут есть что-то своё.       — Как твой день? — спросил Кирштейн, засыпая кофе и сахар.       Микаса слегка поморщилась, но Жан это заметил.       — Скучный выходной, — пожала она плечами. — Разве что начала новую программу тренировок.       Жан хмыкнул.       — А твой? — Аккерман проследила за изящным движением ложки в кофе и оголившегося запястья Кирштейна.       Пальцами хотелось нащупать эту выпирающую косточку, коснуться его руки и почувствовать тепло.       — Тупые пары, — констатировал Кирштейн.       Он пошел в магистратуру и одновременно работал в университете с гурьбой бумажек. Поэтому был основным поставщиком каких-то безумных историй про студентов и преподавателей.       Микаса никогда не рассказывала про ожидание сообщений Эрена и то, как её это угнетало. Но он будто всегда подспудно знал о чем-то таком – то ли чувствовал, то ли догадывался. И сейчас взгляд Кирштейна изучал её вдоль и поперек, выискивая эти мелкие сигналы.       — Мне скоро защищать магистерскую, прикинь, — он шумно отпил кофе и поморщился от температуры.       — Можно будет тебя поздравлять, — кивнула Аккерман.       Она встала рядом. Их плечи соприкоснулись.       — Как Эрен? — наконец спросил Кирштейн.       — М-м-м, — Микаса уставилась на свои специи на полке. — Кажется, недавно опять уволился и в поисках новой работы.       — Вот мятежная душа, — фыркнул Кирштейн.       Эрен всё равно появился в их разговоре. Было ожидаемо. Микаса вздохнула.       — Ты его не наставишь на путь истинный, ты же знаешь? — сказала она, угадывая привычное раздражение в голосе Жана.       Раньше это грозило бы разборками и ссорой, столкновением лбами и искрами из глаз. А сейчас оба будто смирились. Они непримиримые то ли соперники, то ли враги – слишком похожие и одновременно разные. Разве что Микаса всегда между ними.       — Да и не собираюсь, — отмахнулся Жан. — Он меня бесит, как я его исправлю? Если даже ты не можешь.       Микаса чуть улыбнулась. Её влияние на Йегера явно переоценивали. Он даже не отвечал на сообщения. Такая мелочь, а уже вне её влияния.       — Куда теперь подастся? — спросил Кирштейн, поглядывая на Микасу.       — А кто его знает, — пожала та плечами.       — Поди надеется, что Хистория его спасет, — опять фыркнул Жан и тут же резко обернулся на Аккерман.       Микаса правда чуть напряглась. В последнее время упоминание Эрена в разговорах не проходило без Хистории. И это каждый раз раздражало и ранило одновременно.       — Не знаю, — чуть тише сказала Аккерман.       Жан поставил кружку и взял руку Микасы. У него длинные пальцы, немного шершавые, приятные на ощупь. Аккерман расслабилась.       — Баран, — заметил Жан. — Вечно из-за него что-то да не так.       — Я в порядке.       — Да я не про тебя! — отмахнулся Кирштейн. — Ну, то есть… Ты поняла.       — Нет, — честно сказала Микаса.       Они встретились взглядом. Жан еле сдерживал улыбку. Микаса нахмурилась.       — Правда не поняла. Объясни, — сказала она.       Кирштейн всё же рассмеялся, покачав головой. Он поглаживал её ладонь, и это каким-то образом отгоняло все гнетущие мысли про Эрена и маячащую рядом Хисторию.       — Забей, — сказал он. — Давай сойдемся на том, что Эрен – баран. Ты так не считаешь, а я вот буду. За нас двоих!       Микаса улыбнулась.       — Я так никогда не буду считать.       Жан судорожно вдохнул, чуть наклонился и поцеловал её в висок.       — Я знаю, — прошептал он.       Всё тело пробрало мурашками. Жан тут же отстранился, но руку не отпустил. Не смотрел на неё, взял кружку и одним глотком прикончил уже чуть остывший кофе.       — Кстати, Саша передавала привет, — сказала Микаса.       Жан уставился на неё.       — Чего-о-о? Эта дурёха мне не звонила миллион лет, — возмутился он. — Так, я должен ей написать.       Он отпустил руку и полез за телефоном в задний карман джинс. Микаса ощутила лёгкий холодок на ладони.       Жан начал набирать гневное сообщение Браус, а Аккерман смотрела на чайник. Вода там уже чуть остыла. Уровень был чуть ниже максимальной отметки. А сам чайник ей купил Эрен на новоселье – приперся с ним и неловко всучил. Жан весь вечер его тогда подкалывал.       В этой квартире так много Эрена, но не было самого Йегера. Зато рядом стоял Жан, хмурился в телефон и раздраженно набирал сообщение.       Может, пора что-то поменять в расположении кружек?