О снеге и зелёном чае

Если бы кто-то несколько лет назад сказал мне, что однажды я окажусь взаперти с одним из самых опасных наемников прошлого, я бы, конечно, не поверила. Вообще, до Щелчка я не поверила бы во многое, что после стало частью новой реальности. Пять лет назад мне спорным образом повезло оказаться в той части населения планеты, которая не превратилась в пыль, а осталась ходить ногами по земле и вынуждена была влачить жалкое существование по опустевшей наполовину жизни. В Щелчке я потеряла всех своих близких, но когда спустя пять лет все вернулись, судьба распорядилась так, что вместе мы провели немного времени – очень скоро я потеряла свою семью и друзей во второй и последний раз. Мир стал непривычно тесен, и я пряталась от него в маленьком тихом баре рядом с домом, где милый старый хозяин с грустными глазами наливал мне тоник, когда я просила водки, и составлял мне компанию в ночных посиделках. Однажды в кафе появился новый посетитель. Он зашёл незаметно, я не услышала ни звона колокольчика над дверью, ни шагов, поэтому когда он присел за барную стойку через стул от меня, я невольно вздрогнула. Посетитель попросил минеральную воду и угрюмо пил её, уставившись на коллекцию бутылок в баре. Я старалась украдкой рассмотреть его. Выглядел он крайне мрачно, как впрочем, многие в те дни. Он хмурил брови, губы сложились в одну тонкую линию, а глаза замерли и будто не моргали. Коротко подстриженные волосы были взъерошены, и он то и дело поправлял их рукой в перчатке. Он был странный, но тихий, и в тех обстоятельствах меня это более чем устраивало. Между нами сложилась что-то вроде сотрудничества. Мы приходили каждый вечер, он на 10 минут позже меня, молча сидели за барной стойкой, а потом уходили каждый свою сторону. Этот молчаливый альянс странным образом успокаивал меня, и я даже стала немного спать по ночам. Такая милая рутина продолжалась несколько недель, а может быть, месяцев, пока однажды не была раз и навсегда грубо нарушена. В тот вечер, белый от снежных хлопьев, висевших в небе Нью-Йорка, я решила уйти раньше полуночи, чтобы отметить Новый год дома и не надоедать доброму хозяину кислой миной хотя бы в праздник. Мне не хотелось идти по большой улице, где пришлось бы пробираться сквозь толпы тошнотворно весёлых людей с пивом в руках, и потому я свернула в переулок. Не пройдя и двухсот шагов, я услышала у себя за спиной прерывающийся скрип снега под нетвёрдыми ногами. Не до конца веря в происходящее, я почувствовала у себя на плече грязные руки и услышала далеко не те слова, которые ожидаешь услышать в новогоднюю ночь. Меня вдруг настигла такая опустошенность, что я даже не попробовала сопротивляться. Будто со стороны я наблюдала, как с меня срывают куртку, запуская в душу ещё больше холода, вынимают кошелёк и выбрасывают в снег фотографии мамы с братом, рвут колготки. Я уже смирилась с участью быть униженной посреди темного переулка 31 декабря, как откуда-то вынырнула рука в черной перчатке и с нечеловеческой силой отбросила одного из двух пьяниц в стену. Второй с замедленной от алкоголя в крови реакцией повернулся и был тоже встречен кулаком, опустившим его прямо в сугроб. Я смотрела на это в полном тумане. Позволила поднять себя из снега. Я не соображала, куда меня ведут, но мне было неважно. Спустя какое-то время я с удивлением отметила, что стою перед дверью собственной квартиры, и кто-то протягивает мне ключи. Я на автомате открыла дверь, зашла вовнутрь и только тогда опомнилась. Я медленно развернулась и уставилась на своего со-трезвенника, неловко мявшегося в дверях. Он протянул мне кошелёк со вложенными обратно фотографиями. Я взяла и кивнула. Повисло молчание. Он собирался уйти, но тут я опомнилась, и вспомнив правила приличия, пригласила его зайти. Я прошла вглубь квартиры, позволяя ему попрыгать на узком коврике, стаскивая высокие ботинки. Достала вино из холодильника, с трудом отыскала второй бокал и уселась на старый диван, взглядом приглашая присоединиться. Он медленно опустился рядом, будто весь был сделан из медленно движущихся шарниров, хотя в переулке он показал необычайную прыткость. Я протянула ему бокал и включила телевизор, по которому сейчас шла одна из тех дурацких новогодних программ. - Я давно не пил вина, - я невольно вздрогнула от звука его голоса. Иногда я пыталась представить себе его, и сейчас нисколько не разочаровалась. Тихий и спокойный, он был намного приятнее визгливого фальцета моего бывшего. - О себе такого сказать не могу, - то, что я не пила в публичных местах, не означало, что я была белой и пушистой. - Спасибо, кстати. Он пожал плечами и уставился на экран. Пригубил вино и на секунду замер, как искушенный сомелье. - Хорошее, - тихо сказал он, разглядывая этикетку. - Мне особо не на что тратить зарплату, - соврала я. - Его выпускали ещё в сороковых. - А ты специалист, - усмехнулась я, тут же отругав себя за привычный ироничный тон, - Рэйчел. Я протянула руку. Он пожал ее, всё ещё в перчатках. - Джеймс. Приятно познакомиться. - Взаимно. Что-то было в том, чтобы сидеть с почти незнакомым человеком у себя в квартире, пить вино и молчать. Хотя, с другой стороны, в моей жизни было не так много людей, с которыми можно было просто посидеть и помолчать, и в последние годы особенно, так что такое молчание было верхом взаимопонимания. А с этим у меня в жизни были проблемы. Я в очередной раз потеряла счёт времени. В какой-то момент меня вернул к реальности бой часов. 00:00. Еще один год позади. Мы чокнулись, звон бокалов растворился в музыке очередной заставки мыльной оперы. Я подумала о том, как странно пить вино на Новый год. К двум часам ночи ситкомы сменились музыкой середины прошлого века. Зазвучала I fall in love too easily. Джеймс неожиданно встал и протянул мне руку. Сомневаться в нынешнем положении было бы глупо, поэтому я протянула в ответ свою и позволила вовлечь себя в медленный, похожий на транс, танец. I fall in love too easily I fall in love too fast I fall in love too terribly hard For love to ever last My heart should be well-schooled 'Cause I've been fooled in the past But still I fall in love so easily I fall in love too fast* - Мой друг однажды пообещал одной девушке танец, - сказал после паузы Джеймс. - И как, выполнил обещание? В кристально-голубых глазах Джеймса промелькнуло какую-то далекое нечитаемое выражение. Он кивнул. - Побольше бы таких людей в наше время. - Он был хорошим человеком. «Был?» - О, сочувствую, – мне стало очень неудобно. Я забегала глазами по комнате, пытаясь придумать, как перевести тему. Мой взгляд упал на наше отражение в зеркале. Джеймс так и не снял куртку и перчатки. - Не жарко? – я указала на одежду. Джеймс покачал головой и под музыку закрутил меня. От неожиданности я пискнула и схватилась за его плечо, оказавшееся необычайно твердым, и встретилась с ним глазами. Что-то в этих глазах было нездешнее. Так смотрят на тебя люди с чёрно-белых фотографий, когда ты по одному снимку пытаешься прочитать судьбу человека. Музыка закончилась. Я неловко отстранилась и промямлила что-то про то, что я принесу что-нибудь перекусить. Джеймс мягко отказал и засобирался уходить. Я хотела было возразить, но поняла, что у меня для этого нет никакого повода. Джеймс тихо выскользнул из квартиры, оставив за собой дуновение холодного ветерка, а я просидела на диване до семи утра, ощущая на языке привкус вина. Я проснулась в восемь часов вечера первого января с чувством еще большей разбитости и опустошенности, чем раньше. Ночная попытка пожить нормальной жизнью болезненно отдавалась во всём теле и душе. Пришел страх за то, что могло произойти со мной в переулке, а два пустых бокала не полетели в стену только потому, что у меня совершенно не было сил. В бар я теперь приходила раньше Джеймса, а уходила позже, только бы не обращать на себя внимание. Тот вечер казался каким-то сном, и я очень боялась, что в реальности ляпну что-нибудь не то. Но вместе со страхами во мне неожиданно появилась тяга к риску. Выйдя однажды прямо вслед за Джеймсом, потому что хозяину нужно было закрыться пораньше, я заметила его спину, заворачивающую за угол. Ноги сами понесли меня следом, и я в лучших традициях шпионских боевиков проследила за ним до самого его дома. Я остановилась у угла соседнего здания и наблюдала, как он поднимается по ступенькам и скрывается за дверью дорогих частных апартаментов. Я вспомнила свою квартиру, и меня кольнуло неприятное чувство, что Джеймс мог посчитать меня нищебродкой. Ах, как рано я волновалась. Зима в тот год выдалась очень длинной – в начале марта еще везде лежали сугробы и было -10 – ужасно для Нью-Йорка в такое время года. В один выходной, добравшись домой после экспедиции за продуктами, я уселась на диван, планируя посмотреть сериал, но стоило экрану ноутбука зажечься, как пришло уведомление. Электронная почта. Кто вообще еще ею пользуется? Письмо было от моего работодателя. Меня кольнуло неприятное предчувствие. Я открыла сообщение и бездумно пробежала глазами по тексту, потом ещё и ещё. Мне понадобилось раз пять, чтобы вникнуть в кристально чистый посыл, скрытый за рафинированными фразами. Меня уволили. Конечно же, это не моя вина (заливайте мне тут), они сокращают штат (компания росла как на дрожжах), им очень жаль (врите дальше) и они просят меня убраться из офиса в течение двух недель. Людям в большинстве своём свойственно сокрушаться о том, что изменить уже никак нельзя. Они рвут и мечут, ругаются матом, будто это может что-то изменить. Я никогда не понимала такого отношения. Мне свойственно было впадать в апатию, что, собственно, я и сделала. Благополучно пропустив следующие две недели в своём сознании, я очнулась лишь тогда, когда мне пришло сообщение от хозяина квартиры об неуплате. Я проверила зачисления на карту. Их не было. Тогда я вспомнила, что меня уволили, и денег больше не будет. Хозяин квартиры был человеком нетерпеливым, так что еще через неделю я оказалась со всеми своими скромными пожитками на улице под непрекращающимся снегом. Я направилась в единственное место, оставшееся для меня открытым – бар. Но жизнь та ещё шутница, поэтому когда я подошла к знакомой двери, то увидела лишь пустое тёмное помещение, проглядывающее сквозь окна, и табличку «продано» на двери. За те три недели, что я выпала из жизни, многое успело измениться. Моё тело само понесло меня в неизвестном направлении. Ноги проваливались в сугробы, а в голове было пусто как в бочке. На меня накатилась каменная волна оцепенения, грозившая превратить меня в ледяную статую, как в мультфильме «Холодное сердце». Из забытья меня вывел смутно знакомый голос, доносившийся откуда-то издалека. Я с огромным усилием заставила себя вернуться в себя и оглядеться. За каким-то чертом я оказалась перед домом, где жил мой знакомый. Джеймс сейчас стоял на пороге с накинутой на плечи курткой и щурился от бьющего в глаза снега. - Не холодно? Может, зайдёшь? Что-то в моём воспаленном мозгу всё-таки сработало правильно, поскольку я сдвинулась с места и зашла в дом. Хозяин закрыл дверь и сказал мне проходить. Оставив одежду и багаж в холле, я прошла в аскетичную гостиную, состоящую из дивана, телевизора, журнального столика и книжного шкафа. С приятным чувством я отметила, что хозяин квартиры не стремится к роскоши, хотя и живёт рядом с ней. Джеймс принёс мне чашку крепкого кофе и сел рядом, внимательно наблюдая за тем, как я поглощаю горький напиток. Я же украдкой пыталась наблюдать за ним в черной поверхности телевизора. Первой в глаза бросилась бионическая левая рука, раньше скрытая под курткой и перчаткой. Она была явно высокотехнологичная, и создавала странное ощущение, будто одновременно была частью хозяина и нет. Я задумалась, какой несчастный случай мог лишить человека целой руки, и как это должно было быть больно. Увидев, что я рассматриваю его руку, Джеймс неловко пошевелил пальцами, от чего они издали тихий жужжащий звук. Мне в голову почему-то пришла совершенно ненужная мысль о том, каково это ощущать прикосновение этой руки. Холодная ли она, оставляет ли синяки, и насколько сильно может сжать. Отбросив эти мысли, я с грохотом опустила чашку на журнальный столик. Потом откашлялась и пробормотала: - В общем, прости, что так неожиданно, я не знала, куда идти… бар… - Всё нормально, - Джеймс похлопал меня здоровой рукой по плечу и встал с дивана, - можешь пока остаться у меня, здесь много комнат, которые я не использую. В смысле, если ты хочешь заселиться в отель… - Ну уж нет уж, - буркнула я, слишком поздно поняв, как невежливо получилось, – то есть, спасибо большое, ты очень добр. За гостиной и кухней-островком скрывалась ещё четыре комнаты, наполненные сейчас пылью и тусклым зимним светом. В одной из них обнаружилась огромная двуспальная кровать, которая спустя полчаса работы пылесосом превратилась в мое новое временное место жительства. В первую ночь я спала плохо, постоянно ворочаясь и пытаясь устроиться поудобнее на бамбуковом матрасе под шелковым одеялом. Видимо, я простыла, и у меня бы температура. К трем часам ночи мне надоело ворочаться, и я по привычке отправилась к холодильнику что-нибудь поесть. Только оказавшись перед прикрытой дверью в гостиную, я вспомнила, что я не у себя дома. Притаившись у стенки, я заглянула в щёлку и увидела Джеймса, сидящего на диване. Он листал какую-то книгу, кажется, альбом. Похоже, он искал что-то конкретное, и найдя, долго разглядывал фотографию, которую мне было не видно. Наконец, он встал с дивана. Я опрометью кинулась к себе в комнату и до самого утра не вылезала из душного кокона одеял и подушек. На следующую ночь все повторилось. Мне опять не спалось, хотя температура упала, и заметив полоску света в коридоре, я направилась в гостиную. Джеймс сидел в неизменной позе на диване и опять разглядывал что-то в альбоме. Я подождала секунду и ушла, в этот раз наконец-то заснув. Утром я проснулась только во втором часу дня и обнаружила, что в квартире никого нет. Учитывая, что предыдущие два дня я провела в кровати, сейчас настал момент исследовать всё впервые. Длинный пустой коридор привел меня в уже знакомую гостиную, которая в лучах солнца не выглядела так пусто и одиноко. На кухонной стойке я заметила яичницу и стакан сока, а также записку, написанную аккуратным почерком: «Подозреваю, ты проголодалась» Только прочитав это, я поняла, что вообще не ела двое суток. Я набросилась на остывшую яичницу и залпом выпила стакан сока. Потом довольная опустилась на диван и огляделась. Обстановка вокруг излучала ещё больший минимализм, чем моя собственная квартира. Я вспомнила пустующие комнаты и задалась вопросом, насколько богат хозяин этого места, чтобы позволить себе квартиру в таком районе, и почему он не пользуется всеми привилегиями, за которые другие готовы были отдать полжизни. Разве что он получил эту квартиру от кого-то. Наследство? За какие-то заслуги? Военные? Нет, вряд ли. У меня в сознании образ Джеймса не вязался с военным. Мой взгляд скользнул по пустым стенам и остановился на книжных стеллажах. Это было самое яркое пятно в доме, так что я решила найти ответы там. Шкаф был высотой во всю четырехметровую стену и шириной метров пять. Судя по количеству книг, чтение было единственным, чем увлекался Джеймс. Мои пальцы скользнули по корешкам. Из художественной литературы в основном были книги середины и начала прошлого века, но встречались также справочники по искусству тех лет, альбомы с историями музыкантов и музыкальных групп, из которых тем не менее выделялась книга по творчеству Марвина Гея. Была коллекция пластинок (роскошный старинный проигрыватель, год выпуска 1943, стоял в углу), несколько раритетных книг, включая первое издание «Хоббита» Толкиена. Кто этот человек? Коллекционер? Но нигде не было ни камер, ни сигнализации, ни защитных стекол, хотя некоторые объекты здесь могли стоить десятки тысяч. В процессе разглядывания я добралась до последней секции, с альбомами. Печатная фотография устарела минимум 10 лет назад, и сейчас альбомы в таких количествах можно было найти разве что в домах людей 50+. Я взяла один наугад. На нём было помечено «1930е». Полистав его, я с удивлением отметила, что альбом в буквальном смысле есть хроника тех лет. В него были вложены газетные вырезки о важных событиях, программки театральных выступлений, постеры фильмов, копии произведений искусства. Этот человек будто был повернут на истории того времени. Наконец, я добралась до последнего альбома. Этот, более потертый, чем все остальные, стоял чуть в стороне. Я взяла его в руки и провела пальцами по отпечаткам, оставшимся на коже. Это был тот альбом, который я видела в руках Джеймса по ночам. Я опустилась на диван и начала листать страницы. Этот был полностью на военную тематику. Фотографии солдат, офицеров, ученых и врачей. На многих фотографиях я узнала Капитана Америку Стива Роджерса. Вот он стоит в форменной одежде рядом с какой-то девушкой-военным, а тут рядом с командой. Фотографий было много, они мелькали перед глазами, будто фильм. Я листала и листала страницы, как вдруг меня будто ударило током. Я остановилась на очередной фотографии с Капитаном Америкой. На ней он в пылу битвы замахивался щитом на противника, но меня привлекло не это, а человек на заднем плане. С фотографии почти столетней давности на меня смотрел Джеймс. Военная плёнка на удивление чётко запечатлела его лицо, отображая каждую деталь. Лицо человека на фотографии было немного моложе и спокойнее, это было лицо молодого парня, подогретого жаром войны, но это был он. Отличие было разве что в левой руке, которая на фотографии была человеческой. Я в шоке отложила альбом. Может, это его дед. Но возможна ли такая схожесть? В интернете было полно примеров удивительного генетического совпадения, однако я была уверена, что на фотографии был изображён тот человек, в чьей квартире я сейчас находились. Движения тела, взгляд парня на фотографии уж слишком походили на движения и взгляд того, кого я... знала? Во мне появилось пугающее чувство, что я оказалась в ловушке, из которой не могу выбраться. Будто я стала частью огромного эксперимента, в котором я не больше, чем подопытная мышь. Я вскочила и заметалась по комнате, чувствуя, что стены давят на меня. В панике я бросилась к двери, но обнаружила, что она заперта. Окна по последней технологии закрыты на магнитный замок. Я в бессилии опустилась на пол и тут почувствовала под ковром какую-то неровность. Откинув его, я увидела встроенный в пол сейф, закрытый на кодовый замок. Покрутив кольцо и поняв, что это бесполезно, я загнанно осмотрелась вокруг, и тут в мой заряженный адреналином мозг пришла идея. Я схватила альбом и принялась его листать. Я отыскала фотографию рядом с той, что привлекало моё внимание. На ней Капитан Америка и Джеймс были изображены по пояс, и на шее последнего висел военный жетон. Каким-то чудом я разглядела выбитые на нём цифры и покрутила сейфовый замок. Раздался щелчок, и дверца отъехала в сторону, обнажая стопку бумаг. Я вытащила их и заглянула внутрь первой папки, самой старой, помеченной печатью военного департамента США и с надписью «Военный архив Второй мировой войны. Пропавшие без вести». Внутри обнаружилась краткая сводка о неком «Джеймсе Бьюкенене Барнсе, сержанте армии США, сражавшемся в одном отряде со Стивом Роджерсом. Барнс попал в плен к нацистам, но был спасён Роджерсом, однако вскоре после этого предположительно погиб на операции при захвате нацистского ученого Арнима Золы, тем не менее тело найти не удалось». Следующая папка содержала файлы, написанные на каком-то славянском языке. Я нащупала в кармане телефон и навела на текст переводчик: «Корпорация ГИДРА, архив от декабря 1991 года. Зимний Солдат. Активирован. Находится под контролем сибирского подразделения. Ответственность: Василий Карпов. Контролируется: кодовыми словами. Количество выполненных миссий на 16 декабря 1991 года: 251. Последняя миссия – захват сыворотки и ликвидация Г. и М. Старков. Статус: стабилен. Последние обнуление: 17 декабря 1991 года.» К файлу были прикреплены расплывчатые фотографии человека с отросшими спутанными волосами, взгляд пустых диких глаз пепелил объектив камеры, мощное тело будто готово было спрыгнуть с фотографии и задушить железной рукой, но всё-таки было в этой смертоносной машине что-то смутно знакомое, и от этого кровь стыла в жилах. Следующая папка - Протоколы ЩИТ 2014-2016 годов: «11 января 2014 года - Столкновение С. Роджерса, Н. Романофф и С. Уилсона (позже принят в отряд «Мстители») с Зимним Солдатом (ГИДРА) на 395 шоссе, Вашингтон. 10 убитых со стороны ГИДРЫ, 15 убитых гражданских, 50 пострадавших. Нейтрализация проекта ГИДРЫ «Озарение» С. Роджерсом. Количество пострадавших неизвестно. Миссия успешна. С. Роджерс и Н. Романофф восстановлены в должности. Зимнему Солдату удалось скрыться. 22 июня 2016 года - террористический акт в отношении собрания ООН в международном центре в Вене (тема – подписание Заковианского договора). 30 погибших, 70 пострадавших. Подозреваемый террорист – Зимний Солдат, (исправлено), Барон Гельмут Земо, личность Зимнего Солдата была использована им для прикрытия. 23 июня 2016 года – Захват и последующий побег Зимнего Солдата из отделения ЩИТа с помощью Земо. 26 июня 2016 года – С. Роджерс организовал побег своих сообщников в лице С. Уилсона, К. Бартона, С. Лэнга и В. Максимофф с Рафта. Дальнейшее местоположение их и Зимнего Солдата неизвестно.» МВД США, подразделение управления делами ветеранов, протоколы от августа 2023 года: «Заключение о пациенте Джеймс Бьюкенен Барнс. Подготовила Доктор Кристина Рейнор. «У пациента наблюдаются явные признаки посттравматического стрессового расстройства, выражающееся в асоциальности, ночных кошмарах, тревожности и депрессии. Пациенту была назначена психотерапия, пациент не способствовал лечению, однако не проявлял явной агрессии. Было принято решение продолжать терапию. При благоприятном раскладе к осени 2024 года получится реабилитировать пациента и вернуть его к должности, однако под контролем, который рекомендуется сохранять на протяжении трех лет после окончания интенсивный психотерапии.» Справка военного врача Доктора Роберта Слоу: «дата рождения: 10 марта 1917 года дата осмотра: 27 августа 2023 года возраст на момент осмотра: 106 лет Пациент находится в отличной физической форме. Сыворотка позволяет показывать результаты при сдаче нормативов, в два раза превышающие показатели обычного человека. Бионическая левая рука способна поднимать груз весом до тонны. Пациент хорошо владеет различными видами единоборств. После осмотра настоятельно рекомендуется реабилитировать пациента в армии, так как он кажется полезным в службе нашей стране.»» Я отложила в сторону последнюю папку. Меня трясло, в глазах потемнело. Тут послышался звук ключа в замке. Входная дверь открылась, и на пороге появился нагруженный пакетами Барнс. Он опустил груз на пол, закрыл дверь и повернулся ко мне. - Не подходи ко мне! – я инстинктивно сжалась в клубок. Барнс в недоумении замер на месте. - Рэйчел… - он протянул ко мне руку. Я шарахнулась в сторону и забилась в угол. Барнс сделал аккуратный шаг вперед, и тут заметил разбросанные по полу бумаги. Он присел на корточки, взял одну, ЩИТа, и невесело усмехнулся. - Тебя не учили, что рыться в чужих вещах нельзя? – его голос наполнился сталью. - Отойди от меня! - губы у меня тряслись, и слова звучали глупо и по-детски, - Как я могла так ошибиться? Ты же маньяк… Я живу тут несколько дней… Как я вообще жива… Боже мой, помилуй, отпусти! Барнс прервал мой поток, схватив за плечо правой рукой и подняв на ноги. Он подтолкнул меня в сторону двери и бросил ключ. Я замерла, боясь вздохнуть. - Что стоишь? Током пришибло? Барнс сел на пол и провел железной рукой по волосам, сжимая голову до скрипа в протезе. Потом перевел взгляд на бумагу, которую все еще держал в руке. Скомкал ее и с силой швырнул в мусорку, стоящую позади меня. Я шарахнулась в сторону, а комок попал точно в цель. Барнс скомкал вторую бумажку и бросил снова, с другой стороны от меня. Потом взял третью, четвертую. Бумажные снежки летели один за другим, пролетая в миллиметре от моего лица. С каждым замахом железной руки я делала шаг назад, пока не уткнулась спиной в дверь. Я сползла по ней и обхватила себя руками. Барнс взял последний файл. Покрутил его в руках и встал. Подошел к кухонному островку и вытащил из подставки длинный нож. Повернулся ко мне. На секунду мой взгляд пересекся с его, холодным как азот, а нож полетел в мою сторону. Я не успела даже вскрикнуть, как нож вонзился рядом со мной, пришпилив к стене фотографию, сделанную ГИДРОЙ. Я перевела взгляд с Барнса на существо, запечатленное на пленке, а потом обратно. Уголок губ Джеймса дернулся, и он прикрыл глаза, облокотившись на столешницу. Снова горько усмехнулся и, не поднимая глаз, тихо сказал: - Ты была права. Я и есть чудовище. Ночной кошмар для сотен людей. И я не хочу, чтобы ты стала еще одной… В общем, уходи. Уноси ноги, пока не поздно. Что стоишь? Я тебя никогда не держал. Я поднялась, и поражаясь собственной безрассудности, сделала маленький шаг к нему. Он поднял глаза и дернулся назад. Я сделала еще несколько шагов и остановилась по другую сторону стола. - Я не выбирал быть таким. Монстром. Я, черт возьми, не выбирал! – он обрушил железный кулак на столешницу, и по мрамору поползли трещины. Я, пискнув, отскочила. Джеймс сжал кулак и спрятал его за спину, - Они там думают, что выбив из меня мое прошлое, как пыль из старого ковра, смогут создать ручную зверушку. Но они не смогут. Не выбьют, не приручат. Я покачала головой. - Ты не монстр, Джеймс, - я сделала шаг обратно к столу. - Откуда тебе знать, девочка? Сколько тебе? Двадцать пять? Ну уж точно меньше тридцати. А мне сто шесть лет, милая, сто шесть. И я единственный из живых, кто знает меня… и это не обнадеживает. - Сейчас будет обидно, но ты просто дурак, - Барнс удивленно воззрился на меня, - ты не застрял в прошлом. Ты прочно там уселся и не хочешь вылезать. Жалеешь себя, а сам пальцем не шевельнешь, чтобы двинуться вперед. Завидная коллекция, - я указала на стеллажи, - Когда ты последний раз был в кино? В каком году состоялся релиз последней песни, которую ты слушал? - Почему ты здесь? Кто я тебе? Чего ты от меня хочешь? Если ты хочешь изменить или образумить меня, то катись к черту! Есть у меня уже психотерапевт, и вы с ней больно уж одинаково поете. Строите из себя умных и сострадательных. Я вас давно раскусил. Но та с ручкой и блокнотом работает по приказам, а тебе-то что надо? Какой у тебя приказ? Я поджала губы. - Пора бы тебе понять, Джеймс, что не все в этой жизни делается по приказам. Я развернулась и отошла от стола. Барнс дернулся в мою сторону, но остановился. Я подошла к стене и выдернула из-под ножа фотографию. Подошла к стеллажу, взяла с него раритетную зажигалку и нажала на курок. Зажигалка изрыгнула последую сохранившуюся в ней искру, но ее хватило, чтобы поджечь уголок. Я бросила фотографию на стол перед Джеймсом. Она быстро сгорела, и пепел засыпался в трещину в мраморе. - Мы оба сделали что-то неправильно. Я испугалась правды, и обвинила тебя в том, в чем ты не виноват. Ты со своим сварливым характером старика не хочешь никого слушать. В этом смысле мы друг друга стоим, - Джеймс слабо усмехнулся, - Мне не охота тебя нравоучать. Я просто хочу знать, что я в безопасности, и ты не сорвешься. В ответ готова делать завтрак. Идет? Я протянула руку. Джеймс медленно пожал ее. - Не ожидай, что будет легко. - Не буду.

***

В общем, как-то так сложилось, что за следующую неделю я все-таки переехала жить к Джеймсу. Он обуславливал это тем, что мне легче пожить у него, а у меня не было никакого желания искать другие варианты. Мы странно существовали друг с другом: вроде не приятели, и точно не пара, скорее «от делать нечего друзья», как сказал один классик. Джеймс притаскивал мне различные побрякушки и одежду, которая идеально подходила по размеру («у меня хороший глазомер», оправдался он), а я превратилась в домохозяйку, выдраив весь дом и наскоро научившись готовить. Нельзя сказать, что мы чувствовали себя абсолютно комфортно. Наоборот, когда мы оба были дома, то предпочитали находиться в разных комнатах, а если сталкивались в коридоре или на кухне, то неловко расходились каждый в свою сторону. Мне было неловко от его подарков («Государство обеспечивает меня как элитную содержанку, я даже десятую часть того, что они мне платят, потратить не могу», говорил Барнс), а последнему понадобилось три недели, чтобы сказать мне, что ему нравится мой омлет с розмарином. Невидимая стена висела между нами, разделяя наши жизни. Я нашла работу фрилансером и все время тратила на нее, живя в собственном мире. Но однажды я заработалась допоздна и в два часа ночи ещё не спала. Я только выключила компьютер, как услышала из гостиной крик Джеймса. Я как ужаленная подскочила на месте и бросилась по коридору. У приоткрытой двери я в нерешительности замерла, но тут раздался очередной стон, и я распахнула дверь настежь. В комнате кроме Джеймса никого не было. Сам же он, со своей странной привычкой спать на полу, лежал распластавшись на ковре, одеяло отброшено в сторону, и тяжело дышал. Я аккуратно подошла поближе, села на корточки рядом - и меня чуть не пришибло железной рукой, занесённой в фантомном ударе. Я отскочила в сторону и пристроилась сбоку. Джеймс хмурился и бормотал что-то на другом языке. Я позвала его по имени, но он не откликнулся. Тогда, краснея, я потормошила его за голое плечо, но сон увлек его так далеко, что он ничего не почувствовал и только громче застонал. Тогда я плюнула на всякую осторожность и подползла поближе. Взяла его за правую руку и позвала погромче: - Джеймс! Джеймс… Баки! Джеймс резко сел, и моё предплечье сожгла адская боль. Он схватил меня бионической рукой. Я скривилась и заглянула в испуганные глаза Джеймса. Он тяжело дышал. Опустил глаза ниже и отпустил мою руку. Я отползла назад, баюкая опухшую кисть. Джеймс что-то виновато пробормотал и пошлепал босиком к тумбочке с аптечкой. Я смотрела на его широкую спину и на то место, где бионическая рука соединялась с плечом. Кожа в этом месте была окружена шрамами, которые никогда не исчезнут. Джеймс взял аптечку и сел рядом со мной. Вопросительно посмотрел. Я протянула ему поврежденную руку. Удивительно нежно он ощупал её, помазал мазью, постарался как можно аккуратнее наложить эластичный бинт, хотя я все равно чуть не ревела от боли. Дальше, ещё пошатываясь от кошмара, он заварил мне мой любимый зеленый чай, откуда-то взявшийся в доме. Протянул мне чашку и сел рядом, но в отдалении, будто боясь меня покусать. Я слабо улыбнулась и подвинулась поближе, стараясь заглянуть в глаза. Джеймс отвел взгляд. - Прости меня. Я поступил неправильно. Мне надо было предупредить тебя об этом. Не стоило тебе оставаться. Я положила здоровую руку ему на плечо. - Знаешь, единственное, чему я научилась за эти шесть лет, это жить настоящим моментом. И держаться за тех, кто рядом, потому что никогда не знаешь… - я запнулась. - Мама говорила, что кошмары снятся только одиноким. Джеймс перехватил мою руку со своего плеча. Я сжала его пальцы и села напротив. Допила чай и заглянула внутрь чашки, разглядывая чаинки. - Моя мать умела гадать по чаю, - сказал Джеймс. У меня с любопытством загорелись глаза. - А ты умеешь? Он замялся. - Совсем чуть-чуть. Я протянула ему чашку. Он покрутил ее в руках, заглядывая то с одной стороны, то с другой, и смешно нахмурил брови. - Ничего не понимаю… похоже на гнилое яблоко, - я прыснула, - а нет, с этой стороны… сугробы… снег и сугробы. - И что это значит? - Изменения в… личной жизни. Новый сезон. Забытье… Не помню. Я взяла чашку и встряхнула. Остатки жидкости смыли рисунок. Я посмотрела на Джеймса. Он исподлобья наблюдал за мной, то и дело бросая взгляд на перевязанную руку. Я улыбнулась и протянула ее к нему. Джеймс на секунду замер, а потом взял меня за плечо и потянул на себя. Я чуть не вздрогнула от прикосновения щеки к его груди, но сдержалась и прикрыла глаза, прислушиваясь к ровному биению его сердца. Джеймс сполз по спинке дивана и улегся на пол, обхватив меня рукой поперек талии. - Кто мы друг другу, Рэйчел? - Не знаю, - я повернула голову, глядя снизу вверх в его ледяные глаза, - Но разве это важно? Он мотнул головой. - Отлично. А то я очень хочу спать. - Зови меня Баки, пожалуйста. - Ок, - пробормотала я, проваливаясь в сон. Я проснулась от запаха зелёного чая, ударившего мне в нос. Открыв глаза, я увидела возвышавшегося надо мной Джеймса, который сидел на диване и спокойно пил ненавистной ему напиток. Протерев глаза, дабы убедиться, что это не видение, я поднялась на локтях. - Джеймс Бьюкенен Барнс, вы пьёте зелёный чай? Баки сморщился от звучания своего полного имени и буркнул: - Да. Я закуталась в одеяло и, сев рядом, отхлебнула большой глоток. Барнс отнял у меня чашку, и сделавшись обиженным как ребёнок, выпил всё оставшееся. Я засмеялась. Баки сверкнул на меня глазами и собрался встать и налить вторую чашку, но я выхватила её у него из рук и поставила на пол со своей стороны. Джеймс попробовал перехватить меня, стараясь не задеть больную руку. Я засмеялась ещё громче и нырнула в одеяло. Секунду все было тихо, но потом темноту прервал луч яркого света, и я увидела разъяренные глаза в щелке между складками. Джеймс выдернул из-под меня одеяло, как в фокусе с купюрой и стопкой монет, и навис сверху, пытаясь дотянуться до чашки. У него ничего не вышло, он тяжело выдохнул и опустил глаза. Наши взгляды встретились, и только сейчас мы осознали всю неловкость ситуации. Бормоча извинения, мы попытались выпутаться, но только поменялись местами – теперь я сидела сверху на Барнсе. Мы уставились друг на друга, каждый понимая, что чем дольше длится пауза, тем более неловкой становится ситуация, однако, похоже, ни я, ни он не были способны что-либо с ней сделать. Наконец, Джеймс раскрыл рот: - На самом деле, ты ничего так. - Ты тоже. - Красивая. - С языка снял. - Ты мне нравишься. - Ты… - я замерла. - Очень нравишься, сказать по правде. - Настолько, что пьёшь ради меня зелёный чай? - Угу. И не могу остановиться. Джеймс обхватил меня руками за талию и притянул к себе. Под ночной рубашкой железная рука скользнула по моему позвоночнику. В первую секунду я вздрогнула, но, расслабились, удивляясь, насколько мягкими кажутся эти прикосновения. Правой рукой Баки скользнул по моим волосам, убирая прядки с лица. Потом поднёс пальцы к моим губам и невесомо очертил контур подушечками, заставив меня подавиться воздухом. Он скользнул рукой мне на затылок и остановился, беззвучно спросив разрешения. Мне хотелось кричать, но я лишь кивнула и закрыла глаза, чувствуя, как Джеймс притягивает меня к себе. Его поцелуй был сухим и горячим, обветренные губы словно оставляли ожоги на моих. Я замерла, а он двинулся дальше, к шее, а потом спустился у ногам и оставил лёгкий поцелуй на бедре, заставив меня чуть ли не расплакаться. Подхватил меня так, будто я была пушинкой, и опустил спиной на диван. Присел рядом, продолжая оставлять на лице и шее поцелуи, уже от которых хотелось выпрыгнуть из окна. Но симфония только начиналась. Джеймс неожиданно прекратил все действия и встал, вызвав у меня разочарованный стон. Барнс подошёл к стеллажу с пластинками и вынул одну. Поставил ее в проигрыватель и опустил иглу. Заиграла Still Loving You - моя любимая композиция. Баки развернулся и направился обратно. Сел на край дивана и за здоровую руку подтянул меня к себе. Я оказалась в сантиметре от его лица. Джеймс дотронулся до моих плеч и невесомым движением стянул с меня рубашку. Я никогда и не перед кем не чувствовала себя комфортно обнажённой, однако сейчас я будто окунулась в свою стихию. За это было немного стыдно, но ощущение его рядом пересиливало все остальные чувства. Джеймс отстранился, давая мне свободу действий. Я медленно стащила с него майку, которую он зачем-то надел и, затаив дыхание, пробежалась пальцами по груди, прессу и скользнула ниже, задев кромку брюк. Джеймс сдавленно выдохнул и подхватив меня под спину, подмял под себя. Вся нежность Баки Барнса улетучилась, уступая место жёсткости Зимнего Солдата, но в этот раз я не испугалась. Джеймс укусил меня за шею, зализал укус и спустился языком к груди, случайно схватив за поврежденную руку. Мне было больно, но приятно от одного его присутствия рядом. Он спустился ниже, и я потеряла ощущение времени и пространства. Джеймс был не первым моим партнёром, но с ним никто никогда не мог и не сможет сравниться. Соприкосновение его тела с моим, кажется, выбило из-под нас искры. Не в состоянии лежать спокойно, я извинилась, как ленточка на ветру, и Джеймс прижал меня рукой к дивану, не давая пошевелиться. Невозможность двигаться при наполнявшем меня количестве чувств было равносильно поджогу гранаты в районе низа моего живота. Симфония только достигла начала третьей части, а я уже была без сил. Но Зимний Солдат был закалён годами испытаний и не знал усталости. Почувствовав, что я не дотяну до конца, Барнс резко остановился и сменил позу, перебросив меня через плечо и усадив себе на колени. Симфония близилась к финалу, инструменты рвали струны и теряли клавиши. Я закрыла глаза и позволила ощущениям разорвать меня изнутри. Я никогда ранее не испытывала подобного, и оттого чувства были ещё ярче. Пластинка доиграла. В пространстве еще звенели последние ноты. Я уткнулась носом в плечо Джеймса, вдыхая его запах, перемешавшийся с моим и с запахом зеленого чая. Джеймс поцеловал меня где-то под ухом и прижал к себе, будто я могла распылиться. Я немного отстранилась и посмотрела ему в глаза. В них отражался утренний свет, и они казались теплыми, с золотым отражением в синем пространстве. Мне вдруг стало безумно страшно, что этот момент ускользнет и больше не вернется. Я обхватила Джеймса за плечи и бросилась его целовать, отбирая воздух. Он тут же перехватил инициативу, захватил мои губы своими, проводя по ним языком, целовал уголок рта, потом возвращался и захватывал мои губы снова. Я вцепилась в него мертвой хваткой и не давала отодвинуться ни на миллиметр. Только спустя минуту я выдохлась и отстранилась, уткнувшись лбом в его лоб. Джеймс заправил мне за ухо прядку, повисшую между нами: - Ты что вдруг? В ответ я всхлипнула. Он вытер краем одеяла слезу с моего подбородка. - Мне вдруг стало страшно, что ты куда-то исчезнешь. Джеймс усмехнулся и улегся на диван, устраивая меня у себя на груди. - Да куда я от тебя денусь? Ты прилипучая. Я слабо улыбнулась и свернулась калачиком. Джеймс приобнял меня сверху. Мы лежали не двигаясь, слушая только тиканье часов и мерное жужжание пустого проигрывателя. Я поглаживала пальцами шрамы на его коже и думала, что мне еще предстоит узнать их историю. Джемс взял в руку чашку, до которой раньше так и не дотянулся, и спросил: - Хочешь чаю? … Still loving you