***
Улов оказался невелик. “Этого хватит до наступления лета”, — решил Дайшо, собирая ящики. К середине следующего дня он поднялся выше, чем ожидал. На обратном пути начался ливень с сильным ветром, клонившим макушки деревьев к земле. Почва и одежда быстро намокали. Повезло — он вышел к развалинам храма, спрятанного в горах так же надежно, как самый тонкий шелк в покоях скряги. Внутри сохранились несколько изваяний божков, выглядывающих из-за колонн. Время было к ним милосердно: ни камня не упало. Дайшо обратился к выходу и чертыхнулся, глядя на стену проливного дождя. Придется переждать. Хорошо, что остался запас сухого хвороста: внутри было чертовски зябко и влажно. Не домашняя печь, но хоть одежда просохнет. Медленно разгорался костер; время растянулось, как сладкая патока, перестало ощущаться. Плотное одеяло туч не давало определить, день сейчас или вечер. Адски хотелось спать. Он начал раскладывать лежанку, когда в глубине храма что-то ухнуло. Обернувшись, Дайшо краем глаза заметил злосчастную сову; на непропорционально длинных ногах она цокала от дальней стены, явно вымокшая. Вчерашняя это гостья или нет, было сложно сказать. Дайшо узнавать не стремился. В какой-то момент возникло желание устроить ей назидательную лекцию: будет знать, как нападать на его питомцев. Птица выжидающе пригнулась, смотря в упор. Немного подумав, он решил отложить нравоучения до тех пор, пока не разрешатся более злободневные вопросы: как дожить до утра, например. Нападения диких зверей он не боялся, в конце концов, есть ружье. — Глупая птица, — пробурчал он себе под нос, садясь у костра, — у тебя ведь наверняка есть родичи, а ты их оставила. На протянутый кусочек мяса птица среагировала неоднозначно: недоверчиво наклонив голову, моргнула черными глазами. Мокрые перья в отсветах костра казались бурыми и грязными. Она приблизилась и схватила загнутым клювом подачку, отскакивая в угол и размахивая крыльями так, будто хотела ими ударить. — Странные вы существа, — размышлял вслух Дайшо, — вроде такие свободные, а зависите от дождя. Сова заскрипела в ответ, покачиваясь. Дайшо говорил с неожиданным слушателем до тех пор, пока не уснул. Он даже не задумывался, понимают ли его: просто ворчал о глупых горожанах, о сложностях в поимке змей, о трудном содержании и о пользе ядов.***
Наутро совы уже не было, видимо, улетела, как только дождь перестал лить. Дайшо вернулся в деревню, жизнь пошла своим чередом, но иногда ему казалось, что за спиной сгрудились тысячи невидимых глаз. Куда бы он ни пошел, где бы ни оказался — кожей чувствовал пристальные взгляды, и от этого ощущения было сложно отделаться. Оборачивался, пытался увидеть наблюдателей, но никого не находил, как бы сильно ни старался. Как-то у реки он встретил другую сову. Та смотрела большими жёлтыми глазами, не мигая. Дайшо махнул рукой, стараясь сбросить возникшее в груди тянущее напряжение; птица гулко ухнула, встопорщив перьевые рожки, и взлетела. С этой деревней не заладилось. Мало того, что появилось новое развлечение — опиум, привезенный из-за моря, — так еще и интерес местных к настойкам резко упал. В один из летних дней в дом заглянул незванный гость. Он вылетел, пригрозив Дайшо, что подымет на уши всю деревню. Приглядевшись, Дайшо увидел, что все ящики вскрыты, а на полу валяется корм. Как обычно, человек увидел “бесовщину” и решил, что стоит проучить колдуна. Тем же вечером в дверь забарабанили. Из окна можно было разглядеть факелы и вилы сгрудившихся вокруг дома. Крестьяне, несмотря на прогресс в стране, были хорошими слушателями, но суеверными покупателями. В спешке захватив кошелек и сумку, набитую одеждой, Дайшо сбежал через черный ход. На стук двери обернулись крестьяне, с воем кинувшись в погоню. Узкая дорожка от дома вела к ближайшей горе, минуя поля. Ночной лес обступил со всех сторон, протянув к Дайшо ветви. Безостановочный бег наверх выматывал. Спустя время, перепрыгнув через очередной овраг, Дайшо остановился на маленькой тропке за кустами. Голоса крестьян остались далеко внизу: видимо, он сумел оторваться. Домыслы домыслами, а жить еще хотелось. Черт с ним, с уловом — только змей жалко. Можно быть уверенным:вернувшись, он обнаружит змей мертвыми — в лучшем случае. Дайшо пожевал губы, переваривая досаду, и огляделся вокруг. Гряда Уишань встретила ночным безмолвием. На такой высоте дыхание сбилось, ноги после бега были разбиты в кровь. Он пошел вперед, еле плетясь и запинаясь о камни. Наверху что-то зашумело, острые когти больно царапнули по плечу. Птица скрылась в лесной чаще и, не давая передышки, вынырнула с другой стороны. Дайшо попытался защищаться, проклиная на чем свет стоит назойливое существо. Без толку: только перья сбил, как с подушки. В спину больно ударили, повалив на землю. По ощущениям — будто восьмитонная повозка наехала. Потребовалось усилие, чтобы повернуть голову из неудобного положения. На его спину уселся мужчина средних лет, в дорогих одеждах и — в перьях. Они выглядывали отовсюду: из волос, с плеч, с пояса. Прежде, чем потерять сознание, он увидел огромные крылья, закрывающие свет луны. Дальше — лучше. Очнулся он в чужих объятиях. В лицо задувал холодный ветер, перья щекотали уши. С опаской он посмотрел вниз и забился: там зияла пустота. Пятьдесят ли, а то и больше, разделяло их с землей. Плавный полет позволял разглядеть плывущие снизу горные кряжи, деревья, погнутые ветром, серую скальную породу. — Не вертись, — послышалось над ухом. — Ты, человек, ужасно тяжёлый. — А ты больно легкий, — взвился Дайшо. Даже испуг не помешал пререкаться. Спину ломило, пальцы и лицо морозило. Дайшо задрал голову, чтобы убедиться в том, что удерживающие его руки принадлежали человеку. С пшеничными волосами и довольно хмурым взглядом. И крыльями: огромными совиными, черт возьми, крыльями. Если это было кошмаром, то наверняка одним из худших. Куда там до него деревенским неотесанным мужикам с вилами. Тут запросто могли уронить, как игрушку. А лететь, кроме как вниз на острые скалы, было некуда. Вопрос, заданный вслух — не посмертие ли это? — рассмешил похитителя. К удивлению Дайшо, смех был вполне человеческим. Широкие крылья над головой сделали взмах, поднимая выше в гору. — Отпусти меня, — злобно прошипел Дайшо, когда ему надоело висеть в объятиях, как дорожному тюку. — Я хочу вернуться. — А разве тебе есть, куда возвращаться? — надменно спросил голос сверху. “Ему бы врезать, — подумал Дайшо,— но стоит поберечь силы хотя бы из соображений собственной безопасности”. — Нет, но есть, куда уходить. Они пошатнулись, влетев в другой воздушный поток. Дайшо никогда не думал, что может бояться высоты. Даже в теории. — Ну так уходи! До земли — всего ничего. Сейчас только руки разомкну. — Тебе смешно, хер крылатый, а люди умирают на такой высоте! — Ну, ты проявляешь чудеса живучести на такой высоте. Глядишь — и до суда доживешь. — До какого суда? Ты что, спятил? Верни меня на землю! — Ты обвиняешься в пересечении предгорных границ. — Да где они были, черт тебя подери? Сколько живу, никогда о них не слышал! — Разве ты не живешь здесь? Все местные знают, как опасно переступать границу между живым и горным мирами. — Да я в помине о таком не слыхал, я ведь недавно переехал! Глухой ты, что ли? Отпусти меня! Снова как следует тряхнуло, в какой-то момент показалось, что его правда бросят. — Не мои проблемы. Чужие пальцы крепко сжались, сдавливая грудь. Когти больно царапнули — Дайшо открыл рот, но понял, что предъявлять претензии в таком положении бессмысленно. Только решил для себя, что их надо бы подпилить. Утомительный полет окончился на широком плато одного из горных пиков. По мнению Дайшо, приземление было отвратительным: чужие руки просто разжались и он выпал, покатившись кубарем по земле. Сзади послышались мощные хлопки крыльев. Пик оказался усеян выступами, ведущими к пещерам. Под сводами и меж скалистых ущелий вились птицы в таком количестве, что в глазах рябило. При ближайшем рассмотрении все они оказались совами. — Ты куда меня приволок? На птицеферму? — Дайшо обернулся, озлобленно задирая подбородок. Похититель деловито вычищал маховые перья на огромном крыле, приподняв его. Медовая расцветка, темные полосы, чем-то отдаленно напоминающие маленькие глаза, россыпь белых мелких перьев с темно-коричневым кантом — это точно была та же сипуха, что преследовала его в первый раз. — Боги-боги, — посетовала “сипуха”, не отвлекаясь от своего занятия, — ты не только нарушаешь законы, но еще и на язычок остер. Не бойся, мы найдем ему применение. И это — его реальность? Точно кошмар или наваждение. Дайшо оперся ладонями о землю и встал. Покачиваясь, он подошел и схватил похитителя за грудки. Ткань под пальцами затрещала. — Да кто ты, черт возьми, такой? На шипение отреагировали ровно… никак. —Тебя это не должно касаться. — Похититель поднял на него отрешенный взгляд. Глаза — уже не бусины птичьих глаз, но и не до конца человеческие: так, что-то между. Такие же безжизненные, как и щебень под ногами, который Дайшо пнул носком. — Нет, меня это еще как касается. — Дайшо потряс его, невольно обращая внимание на то, как захлопали крылья, как лицо исказилось в недовольстве. Нос, похожий на клюв, заострился из-за тонких морщинок. — Полегче, человек. Ты не в том положении, чтобы выспрашивать у незнакомца имя, — ответил он, отодвинулся и махнул крылом, как рукой. — Идем уже, все собрались. У обрыва Дайшо остановился и вопросительно оглянулся: и это туда-то надо идти? Ему указали на подвесной мост, опасно раскачивающийся от порывов ветра: он соединял скалу и гигантский останец. Приблизившись, Дайшо увидел круглое сооружение, больше всего похожее на амфитеатр. Только ощущалось оно чуждо, неправильно, будто кто-то заставил породу расти, принимая необходимую форму. На ступенях расселись люди и птицы, Дайшо не успевал следить за мельтешащими крыльями. Он сделал несколько шагов вперед. — Если начнешь падать — поймаю, — насмешливо заверил пернатый. Он согнул ноги в коленях и прыгнул, вздымая песок. Дайшо поморщился, цепляясь руками за веревки: мост сильно качнуло из стороны в сторону. Выбор был такой: либо сигануть вниз и бежать, куда глаза глядят, если такое вообще возможно с переломом, либо идти по опасной конструкции. Он выбрал второе. Каждый шаг обращал на себя все больше внимания зрителей, делая путь позорнее. Преодолев мост, он предстал перед народом гор. Чужие взгляды прошивали насквозь, заставляя неуютно ёжится. В самом сердце амфитеатра росло дерево, корнями цепляясь за горную породу, раскинув ветви в стороны, образуя подобие широких тронов. Похититель приземлился за спиной, крепко вцепившись в плечо и удерживая на месте. — Господа, — откашлялся он, — мало нам хлопот с деревенскими дурнями, вечно лезущими куда ни попадя, так еще и этот человек решил перейти границу гор. Он преодолел барьер, который обычным смертным непосилен. Зрители заухали на все лады. Складывалось ощущение, будто Дайшо публично освистывали на чертовом совином, а главный запевала стоял позади. Дайшо обернулся и сплюнул под ноги, со злобным прищуром заглядывая в лицо. В ответ получил такую же злобную ухмылку. Уханье резко стихло. Сверху мелькнула тень. Дайшо задрал голову: на расстоянии нескольких ли были заметны только темные крылья. Большая птица камнем устремилась вниз, к дереву. Затем успел рассмотреть вытянутые вперед изящные лапы. Она трансформировалась в полете: сначала ноги приобрели человеческие очертания, затем согнувшееся тело выросло в два раза. На плечи опадали серые накидки. В лунном свете они блестели серебром вышивок, тянущихся к высокому вороту. Дайшо присмотрелся к лицу: завитки черных волос обрамляли точеные скулы, кожа бледная — казалось, будто это маска призрака или демонической птицы. Только нефритовая сережка выделялась. Незнакомец сел на ветку, свесив ноги в длинных сапогах и сложив крылья за спиной. Пронзительный взгляд пригвоздил Дайшо к месту. — Интересно, — задумчиво произнес он, голос сквозил прохладой летней ночи, — шисюн, ты уверен, что это тот самый человек? Может, его стоило бросить в яму для начала. — Акааши-сюн, теперь людей бросать в яму испытаний сложнее, за несколько веков они стали обидчивее и даже этот экземпляр скорее всего не согласится помогать после того, что переживет там. Если переживет — задохлик ведь. — Похоже, дело обстоит хуже, чем можно было предположить. Такие вопросы не мне решать. Пускай шиди Бо поспособствует. — Мужчина оперся о дерево ладонями, втянув голову в плечи. — Пора бы поучиться управлять стражами. Похититель едва уловимо кивнул. Достал из-за пазухи сяо — тонкую бамбуковую флейту. Незамысловатый инструмент коснулся губ. Послышалась трель, а за ней и связная мелодия. В движении рук и музыке было что-то изящное. Они не напоминали ни ужасный стрекот сипухи, ни охотничьи прыжки. И если бы до того из Дайшо не пытались выбить дух, его бы даже очаровало. Их отвлекли хлопки крыльев, сопровождаемые уханьем. — Выпендрежник, — негромко усмехнулись рядом с Дайшо. Он заметил, как похититель убирает сяо в карман, прежде чем обернуться на звук. С другой стороны ствола приземлился крепко сбитый мужчина. Он казался полной противоположностью Акааши: растрепанные ветром пряди, топорщащиеся вверх, как рожки, тяжелая меховая одежда со множеством застежек. И такая же нефритовая серьга, зеркально отраженная. Он приветственно помахал Акааши. — Хорошие сегодня ветра! Шисюн не хочет присоединиться к полету над горами? Держу пари, охота будет доброй. — Его голос сквозил ребяческой радостью, будто он совсем не замечал происходящего. — Бокуто... — Собеседник нахмурился, кивая им под ноги. — Суд идет. Горы снова запели. — А, тот самый стон? Вот этот задохлик смог проникнуть за завесу? — Бокуто зыркнул на Дайшо желтыми глазами, поводя головой. — Так пусть возвращается к предгорью, и без него проблем хватает. Коноха, — обратился он к похитителю, повернувшись лицом к зрителям, — ты же страж, вот и отведи его обратно. Что ты всякий мусор домой тащишь? Дайшо обернулся, глядя в лицо парню. Так вот он какой, этот Коноха. Тот, кто поймал его. — На что уставился? — буркнул Коноха. — На твое поражение, — шепнул Дайшо, подмигивая. Будто назло, он прижался спиной к груди Конохи, комично приподнимая брови. — Шиди, этот задохлик может быть нашим единственным шансом. — Их отвлекли от препирательств. Акааши привстал, раскачиваясь так спокойно, будто ходил по деревьям всю жизнь. Переступая с ветки на ветку, он подбирался все выше к кроне. Мир вокруг затих настолько, что был слышен хруст веток. — Из века в век толща земли расступается, чтобы выпустить неминуемое. Раз в несколько сотен лет назад наши народ посылал тех, кого горы Уишань пропускали сквозь Завесу. Благодаря добровольцам мы удерживали рвущееся на свободу зло, но сейчас нас осталось слишком мало, чтобы отражать напор как извне, так и изнутри. Баланс миров сейчас находится на очень тонкой грани. — Он сделал паузу, прикрывая глаза. Дайшо мог поставить весь свой зверинец на то, что незнакомец обладал пушистыми длинными ресницами. — А без патетики он не может? — Молчал бы лучше, — шикнул на него Коноха. — Как твой наставник, я могу лишь передать накопленный предками опыт. Тебе две сотни лет, что по меркам стражей немного, Бокуто Котаро. И все же, только за тобой остается выбор защитников гор. — Но Акааши-сюн… Мы не можем оставить его здесь… — Рекомендую все же оставить и проверить силу. — Ши-сюн... — лицо Бокуто стало бесконечно тоскливым, будто у ребенка отобрали последний бамбуковый прутик для игр. Он дошел до ласкового сокращения, жалобно моргая. Акааши молча выдержал взгляд. — Ладно! — Бокуто махнул рукой, — Пусть остается в пристройке с яслями. На бледном лице Акааши мелькнула слабая улыбка. — Только мы идем на охоту, шисюн! — гаркнул Бокуто, ткнув одним пальцем в него, а вторым — в сторону Конохи. — А ты, Акинори, будь ты неладен со своим упрямством, будешь присматривать за добычей. Только смотри, как бы добыча не стала охотником и не поймала тебя до битвы. — Таково решение гор. Они взлетели: крылатые фигуры медленно удалялись, блекли на фоне неба, пока вовсе не растворились в ночной темноте. — Ну и чего ты добился? — Дайшо опустил взгляд, проморгавшись. Если бы кислая, зубодробящая похлебка имела олицетворение, то им бы стало лицо Конохи.***
Его отвели в помещение возле детской. За стеной приглушенно пищали новорожденные птенцы, пол был устлан ковром из перьев. Ни мебели, ни вещей Дайшо не нашел. Выглядело так, будто их отправили куковать в кладовое помещение. Коноха какое-то время раздраженно мерил шагами пятачок возле входа, после чего не выдержал и пристроился в оконном проеме. Со спины он выглядел, как канарейка на жердочке: даже крылья сложил за спиной. Дайшо срубило быстро; слишком много всего произошло за один день. Казалось, будто все происходившее — кошмар. Еще немного, и он проснется в своем маленьком домике у реки. Все пойдет как обычно: он будет корпеть над ядами и изучением их свойств, следить за мерным течением реки у излучины. Но когда он проснулся, ничего не изменилось. Только Коноха заснул, подперев плечом окно. Под ногами шуршал мягкий перьевой ковер, в нос забился сильный птичий запах, от которого хотелось сбежать. Подойдя сзади, Дайшо осторожно провел пальцами по крыльям, проверяя реакцию. Коноха только дернул предплечьями. Он спал, как младенец. “В конечном счете, — подумал Дайшо, — кто он такой, чтобы оставаться здесь, на птичьих правах?” Он направился к выходу. Новая реальность и вчерашние слова никак не выходили из головы, а пленником он точно быть не хотел. Кто знает, какую участь приготовили странные оборотни. Вернуться за вещами и уехать подобру-поздорову — вот лучшее решение. Только вряд ли деревенские пожалели сил на погром. Приходилось ступать на ощупь: ни ступенек, ни тропинки, конечно, не было. На него оборачивались редко попадавшиеся оборотни, но никто не останавливал. Дайшо ускорил шаг. Подумаешь, проблемы сверхъестественных существ, которых он видит впервые в жизни. Клал он на эти проблемы, обычному человеку и своих забот хватает. День был наполнен… Тишиной. Уклон становился плавнее, а спуск — легче. Если так подумать, горы на самом деле не нуждались в нем. Да и он в них тоже.***
Проснулся Коноха от светящего в глаза солнца. Он повернулся к темному помещению, где был пленник. Должен был быть. Вскочив, он кинулся внутрь. Обыскал все, даже в ясли заглянул: вдруг глупый человек окопался там. Попавшийся по пути Сарукай беспечно указал на восточный склон гор — направление, в котором отправился пленник. Стоял погожий день. Солнце было в зените, когда он наконец нагнал плетущегося по горе человека. Коноха упал сзади, в прыжке трансформируясь. Дайшо только один раз обернулся на резкий хлопок крыльев и ускорил шаг. — А, это ты, Коноха, — бросил он, не делая остановок. Коноха молча пошел за ним, решив подождать и понаблюдать за реакцией. В какой-то момент Дайшо просто выставил руку назад, вслепую отгоняя настырную птицу. Холодные пальцы сомкнулись на носу Конохи и отпихнули от себя. — Зря стараешься, вы не на того напали. — Дайшо решительно продолжал путь. — Я собираюсь покинуть эти треклятые горы и отправиться как можно дальше. Я не вернусь обратно, а вот тебе очень даже советую. Коноха поравнялся с ним, скрещивая руки на груди. — Ну, и куда ты пойдешь-то? — Куда-нибудь, где меня хотя бы бить не будут. — Дайшо досадливо махнул рукой, видимо, надеясь лишний раз уколоть. — Мало ли сколько таких гор существует. Буду держаться от них и от их обитателей подальше. — Ты ни черта не знаешь горы Уишань. Я ведь прав: видел, как ты плутал по одним и тем же тропкам ночью. Пешком здесь заблудиться или оступиться — плевое дело. Дайшо злобно цыкнул; с каждой секундой его лицо становилось все более раздраженным. Так и читалось “птица, строящая из себя невесть что”. Он резко остановился и обернулся: от неожиданности Коноха захлопал крыльями, пытаясь затормозить. — Послушай, не зазнавайся. Может, у тебя в запасе не одна сотня лет, но ты не взрослее мальчишки, если думаешь, что люди глупы. И потом, ты действительно думал, что избиение и плен на чертовой вершине гор мотивируют кого бы то ни было помогать? Почему? Вы не больно-то похожи на добрых духов, которым хочется помочь. Может, вы — те самые проводники смерти, которых рисуют на погребальных кувшинах. Коноха скривился, пытаясь догнать вновь ускоряющегося Дайшо. — Бред несешь, — фыркнул Коноха. — Ах, бред? Знаешь, сипух зовут гордой породой, Тито Альба. Но ты скорее неуравновешенная птица с манией делать, что вздумается. Какая из тебя гордая птица? Даже петух ведет себя благороднее. — Сказал мне нищий, бегающий по горам в поисках ручных червяков. — А эти ваши, как их там? Предводители? “Шисюны”? Может, они знаменитые на весь Китай Куан Няо и Мэн Няо? Глядишь, еще немного — и наслали бы на меня безумие, а следом и вечный сон. — Где ты начитался такой брехни? Мы обычные птицы, сторожащие пики гор. С чего бы нам быть мифическими духами? Тем более злыми. — А вы на добрых и не смахиваете, — фыркнул Дайшо, уходя вбок и заставляя пройти вперед, и ущипнул за крыло. — Просто птицы, говоришь? Ничего себе, человекоподобные птички с гигантскими крыльями! И где твой хвост? Нет, вы — оборотни. Я думал, это просто кошмар. Лучше бы так и было. Он хлопнул раскрытой ладонью по спине, Коноха остановился и развернулся. По нему, как по открытой книге, читалась такая человеческая обида. — Возможно, тебе и правда стоило заблудиться, спасая свою жалкую задницу. Подумаешь, доходяга, которого почему-то избрали горы. Кому ты такой нужен? — Самому себе, — огрызнулся Дайшо, снова обгоняя и набирая темп. — И раз уж мы сошлись на моей бесполезности, изволь лететь обратно и не преследовать меня, глупая сова, потому что я… Договорить Дайшо не успел. Ноги поскользнулись на мокром камне, и он покатился на заднице вперед, пересчитывая спиной и плечами выбоины. Он бы свалился со скалы, если бы не успел в последний момент зацепиться пальцами за уступ и повиснуть над пропастью. У него не оставалось и малейшего шанса. Коноха подлетел поближе и встал прямо перед его лицом на мыски, загораживая свет. Его голову обрамил солнечный ореол. — Говоришь, справишься и сам отыщешь дорогу? — Он нагловато усмехнулся, наклоняясь и раскрывая крылья. — Не твое дело?***
Сердце ёкнуло в груди, когда Дайшо качнулся. До земли было в самый раз, чтобы расшибиться в лепешку. Проклятая птица смеялась над его беспомощностью. — Да, не мое. Что от меня ты хочешь? Чтобы я прямо здесь перед тобой расшаркивался? — Дайшо поперхнулся, когда дыхание перекрыло. — Ну так прости, я занят. Коноха покачал головой и взлетел, исчезая из поля зрения. Прошла минута, другая. Нечего было надеяться на нелюдя, причин помогать у него не было. Дайшо попытался подтянуться, восстановив дыхание — рука соскользнула, вниз полетели мелкие камни. Он остался один на один со своими страхами. Пальцы второй руки слабели с каждой секундой. Если бы он мог подтянуться хотя бы на пол-чи… Пальцы дрогнули, разжимаясь. Снизу осязалась пустота, ветер бил в спину, задувал под одежду. Сердце упало в пятки: к столкновению с землей нельзя было морально подготовиться. Но что-то было не так. Пара ударов сердца — и вот его грудную клетку сжало в тиски. Дайшо не сразу открыл зажмуренные глаза: почувствовал, что больше не падает, а парит в паре чжаней от земли. Он опасливо приподнял голову: широкие совиные крылья удерживали их двоих на одной высоте. — Ну что, не передумал? Все еще хочешь умереть, как беспомощный червяк? — Я не червь… Не такой уж. — Был бы чем-то похуже, если бы я тебя не поймал. Дайшо нахохлился, поджимая губы и цепляясь за спасительные руки. — И даже без спасибо. Что за человек такой. — Сверху послышался издевательский смешок. — Я… — начал Дайшо, подбирая слова. Ударить в грязь лицом сейчас было так же просто, как выпасть из рук. Ощущение смертельной опасности все еще сидело в груди, отстукивая дробный ритм. — Я не против помочь, если ты отпустишь меня, когда все закончится, и не дашь мне сдохнуть. — Как много требований, — звонко засмеялись в ответ. Коноха спланировал на землю, наконец давая ощутить твердую почву под ногами. Голова Дайшо кружилась от обилия воздуха; помедлив, он протянул руку, по которой ударили открытой ладонью. Дайшо пошатнулся. — По рукам. — Тогда возвращаемся. — Мы не идем обратно в ясли. В самом деле, только глухой сможет там спокойно спать. — Дайшо поморщился, упираясь, когда его схватили. — И пахнет там… совятиной… Он выдернул руку и развернулся, зашагав в противоположную сторону. Весь остаток дня Коноха упорно молчал. На его лице сохранялось непонимание; они плутали по горе битый час. Дайшо раздвинул окружавшие их заросли бамбука. Впереди вилась в зелени узкая каменистая дорожка. — Ты что-нибудь знаешь об этой местности? — бросил Дайшо за спину, не останавливаясь. — Я видел ее только издалека. Могу сказать, что это часть восточного склона, находящаяся вдали от пика. Она хуже всего обжита стражами, поэтому мы не знаем, что здесь может быть… — Отлично! — Дайшо хлопнул в ладоши. — Тогда поищем здесь. — Поищем что? Ему не ответили. Дайшо пошел бодрее, надеясь отыскать что-то на извилистой тропе. Коноха семенил следом, с трудом уворачиваясь от нависающих бамбуковых побегов. — Ну что же ты. — Дайшо усмехнулся, оборачиваясь. — Позови, если запутаешься! — Ни капли не смешно. Коноха отставал. Бамбук, который он постоянно задевал, трещал и раскачивался, иногда выдавая ему пинков. Вот уж кому проще присматривать с высоты; он так старался не потерять из виду Дайшо, что продолжал упрямо встречать лбом препятствия. Раздвинув заросли, Дайшо остановился; Коноха врезался в спину. Взгляду открылось поле, в самом центре лежало озеро цвета цин. Укромное, всеми забытое место, которое со всех сторон огораживали ржавые скалы, бросая длинные тени. Луга заросли дикими ирисами. Все вокруг тонуло в тишине; от ветерка крупицы синевы танцевали в высокой траве. — Ну, чего стоишь? — резко спросил Коноха, прервав любование. — Вечно ты не вовремя. Что, знакомые места? — Я здесь… — Коноха замялся и огляделся, досадливо почесав макушку. — Честно говоря, я здесь в первый раз. — О, так ты умеешь признаваться. — Я что, поймал змею, а не человека? Коноха насмешливо ткнул пальцем в спину Дайшо, обходя. — Вот досада, хочешь выклевать мне глаза, большая и страшная недоптица? — Не упущу свой шанс, когда ты будешь меньше всего готов. — Договорились. Почти беззлобные усмешки, предназначенные друг для друга. Почти. На предложение остаться жить у озера Коноха отреагировал снисходительным наклоном головы. “Вот, пожалуйста, твоя новая тюрьма с красивыми видами”, — красноречиво говорили его вскинутые брови. Дайшо огляделся. Ему нужно было найти пристанище. Он наткнулся на заброшенное жилье даосов, укромно спрятанное в скале. Там еще остались следы человека: лежаки, немного дров, низкий каменный столик. На этом прелести жизни заканчивались. Ни еды, ни чистого белья, ни инструментов. Дайшо, привыкший путешествовать с удобством, испустил тяжелый вздох. Сколько еще придется обходиться без нормального человеческого общества, довольствуясь ворчливым стражем? Сколько времени придется провести, привыкая к каменной перине? Аскеза не входила в его планы на будущее. — Ну, так что там по вашей легенде? Он обернулся. Коноха уселся на ветви дерева, одиноко растущего у озера. Всем своим видом он показывал, как ему все равно и что он (не) следит за чужими действиями. Свешенные крылья покачивались в расслабленном состоянии. Дайшо все никак не мог привыкнуть к тому, что они принадлежат человеческому существу. — Говорят, предки готовили воинов, которых призывали духи гор. — Коноха улегся на ветке, подперев голову руками и предоставляя себя гравитации. — А потом, когда земля плакала, отправляли их вниз, чтобы победить ужасное зло, рвущееся наружу. Ты, кстати, драться на клинках умеешь? Дайшо посмотрел на свои руки: ссадины на ладонях, оставшиеся от увлекательного висения на скале, уже запеклись коркой крови. Дела были хуже, чем он думал. — Конечно же нет. Я простой смертный, яды изучаю. Какое уж там — махать оружием. Ты хоть знаешь, какой сейчас век? Какая династия правит? — Понятия не имею. — И сколько же ты живешь в неведении? — Века два? — Ты что, даже не помнишь, сколько коротаешь время на земле? Коноха свесил голову, удерживаясь рукой за ветку. Снова этот каменный взгляд. Невыносимо мерзко. Дайшо подошел так близко, что мог достать до маховых перьев. За одно из них он потянул с досады, чтобы услышать хотя бы недовольное кряхтение. — А зачем мне это запоминать? У нас нет точного летоисчисления, как у людей. Просто живем себе и все. — Максимально непрактично, знаешь ли. — Ну и кто ты такой, чтобы меня осуждать? — Сугуру Дайшо, к твоему сведению. Лучший змеелов на всем юго-востоке Китая и просто скромный аптекарь. — Ничего себе скромный! Твоей бы скромностью длину Великой стены измерять. — Займись этим на досуге. Что-то с пернатым было неладно. Дайшо оставил крылья в покое, отвлекаясь на раздевание. Если и коротать здесь время, то с удобством. Сложив стопкой изгвазданную одежду, он прошелся по отмели озера. После двухдневного забега по горам приятно было почувствовать прохладу воды. — Эй, ты что делаешь? Дайшо обернулся. Коноха вскинулся, но с дерева слезать не спешил. — Купаюсь, конечно же. Что, у птиц это не принято? Он упер руки в бока, с досадой отмечая, что кожа успела огрубеть от грязи за время пребывания в горах. Ссадины на ногах неприятно пощипывало. Дерево под Конохой надсадно заскрипело от резких движений. Выразительный взгляд сползал ниже к воде. Дайшо присел, по грудь опускаясь в озеро. — Что за глупости, у птиц есть свои ритуалы, посвященные очищению, и… — Он поморщился, растирая тыльной стороной ладони глаза. — Ладно-ладно. — Дайшо помахал рукой, все так же на корточках отползая подальше в воду, — Можешь оставить подробности при себе, все равно совиный запах выдает тебя с головой. — Подумаешь, — буркнул Коноха и нахмурил брови, отводя взгляд — не смотреть же на голую задницу. — Как ты вообще умудряешься чувствовать тонкие запахи скверным обонянием?.. Дайшо вздохнул и посмотрел на воду. Однажды у Конохи появится вера в человечество. Отражение ответило скептическим взглядом. Тонкой рябью пошла потревоженная гладь. Пара мучительно долгих минут под водой с лихвой окупилась: Коноха мерил побережье гневными шагами, но в воду зайти не решался. Что за пугливая птица, в самом деле. Дайшо набрал в легкие воздух и паскудно засмеялся. — Что такое, — окликнул он, — боишься намочить перышки, пернатый? — Ни капли. Беспокоюсь, как бы ты не утонул на своих жалких ручонках. Коноха подлетел ближе, не опускаясь на воду. Дайшо поморщился: ветер, поднимаемый крыльями, холодил намокшее лицо. — О, не бойся, люди плавают получше птиц. — Он деловито посмотрел на собеседника снизу вверх. — Не хочешь проверить? — Не горю же… Коноха запнулся на полуслове. Его дернули за ногу, заставляя упасть камнем. Крылья распластались по поверхности воды, намокая. Какое-то время он еще пытался взмахнуть ими, но лишь жалко хлопал. Из ворчания различимо было лишь то, что Дайшо нарвался, после чего его с особым упорством начали топить. Он не отставал. Под конец оба повисли друг на друге, цепляясь за плечи руками. — Ты серьезно плавать не умеешь? Дайшо отдышался и усмехнулся, откидывая влажную челку с лица. Коноху прилипшие к носу пряди заботили не так сильно; он неуклюже отталкивал воду рукой, поджав посиневшие губы. Такое поведение могло бы вызвать умиление, но Дайшо ограничился скупой усмешкой. Не хватало еще начать симпатизировать тому, кто чуть его не убил. Дважды? Трижды? Черт, да он уже сбился со счета. — Моя стихия — воздух, а не вода, знаешь ли. Дайшо посмотрел на Коноху, затем на берег. Снова на Коноху и на мертвый груз за его спиной. В конечном счете он развернулся и, не сказав ни слова, поплыл к берегу. Его окликнули, послышался плеск воды. Дайшо развернулся и с видом милостивого одолжения протянул руку. — Так уж и быть, помогу тебе. Ведь что бы ты без меня делал? Коноха досадливо оскалился, но карту крыть нечем. Выйдя на узкую прибрежную полосу, он отпустил плечо Дайшо и, доковыляв до травы, рухнул в нее спиной. Какое-то время Дайшо просто стоял и пялился, думая, что теперь делать с незадачливым сторожем, который буквально свалился на голову. Окруженный ирисами, с закрытыми глазами, Коноха казался умиротворенным. Крылья распластались по земле ковром, тонкий слой одежды обтягивал неширокую мускулистую грудь, передавая каждый изгиб мышц. Издав тяжелый вздох, Дайшо подобрал свою распашонку и оторвал от нее потрепанные рукава. Ханьфу он кинул в Коноху, оставшись в одном исподнем. — На вот, переоденься. А этими кусками, — вздохнул он повертел в руках тряпки, — хотя бы вытрешься. Его окинули скептичным взглядом. Коноха сложил руки на груди, даже не думая вставать. — Строишь из себя обрезанный рукав? А, точно, ты уже. Ткань благополучно перекочевала на траву. — Словно ты лучше, неудачливый стражник. Думаешь, в птичьем облике вода быстрее испарится? Ты похож на мокрую курицу. Что толку кидаться обвинениями в адрес тряпок, если с ними ты высохнешь быстрее? — С какой стати тебе помогать мне? — С такой же, с которой ты зачем-то “помог” мне. Коноха протестующе закрыл глаза, хмурясь. — Надевай давай, — повторил Дайшо и присел рядом, подпирая подбородок ладонью. День подходил к концу, небо впитало в себя все оттенки рыжего и розового. В предвечернем свете лицо и нос Конохи еще больше напоминали совиную морду, на которой клюв выделялся двумя красными линиями: они полукругом тянулись от переносицы до бровей. Если так подумать, то вот он — ворчливый, неприятный тип, хамоватый и резкий на поворотах. Список можно дополнять до бесконечности. Но красивый, хоть и не по современным меркам, скорее по чему-то вне общечеловеческого понятия красоты. Точное слово вертелось на языке, но Дайшо не мог его вспомнить. Коноха нахмурился, пересекаясь взглядом с засмотревшимся Дайшо, и приподнялся на локтях. Пуговица за пуговицей — расстегнул вымокшую тунику. Дайшо про себя присвистнул, отмечая крепкий торс. Таким не каждый деревенский мог похвастать, что уж говорить о высших чинах. — Теперь всю спину ломит от тяжести, — сообщили ему. Коноха хмуро сбросил с ног мокрые штаны и накинул безрукавку, кутаясь в ней вместе с носом. Та едва прикрывала колени. — И что теперь? Дайшо намекающе кивнул на озеро, оставшееся у них за спиной. — Ужин сам себя не приготовит. А твой желудок уже урчит от голода. — Он усмехнулся, досадливо отмечая про себя, что желудок урчит и у него самого. — Ты, конечно, можешь попытаться там, ну, как у вас принято, поохотиться. Только сам знаешь, с мокрыми крыльями не полетать. — Ты подлый, мерзкий… — Не продолжай, ради всех святых. Лучше разведи костер, душенька. Прямо за тобой находится жилье даосов, там осталось немного хвороста. За то время, на которое его оставили в покое, Дайшо успел наспех смастерить гарпун и поймать несколько особо ленивых рыбин, болтавшихся на отмели. Небогато, зато ненадолго приглушит голод. Чем дольше он здесь находился, тем настойчивее хотелось найти селение: собственные вещи потерялись еще в ночь побега, а жить в одних обносках не хотелось. Добыча Коноху не впечатлила: он молча зыркнул на рыбу и втянул голову в плечи. У дальней стены горел костерок; насадив рыбу на тонкие прутики, Дайшо наклонился над ним и подозвал: — Коноха, иди сюда. Тот подозрительно сощурился. — Сдался ты мне. Вот, еда. — Дайшо вздохнул и устало указал на рыбу. — Давай, цып-цып-цып. Или как там сов подзывают? Коноха осторожно приблизился, следя за действиями Дайшо. Забрав свой пруток, он попятился обратно в облюбованный угол, но обнаружил, что его удерживают за локоть. — У людей не принято есть отдельно друг от друга, знаешь ли. Дайшо потянул вниз, усаживая. Его смерили недоверчивым взглядом, как ребенка, но все же сели. — Я тебе что, младшая сестра, что ли? Коноха попытался надкусить, по привычке ткнувшись носом в чешую. — Не ешь сырую рыбу. — Почему? — Потому что так никогда не узнаешь восхитительного вкуса приготовленной еды. Народная мудрость гласит, что лучший ужин стоит долго ждать. — Может, в этих мудростях есть что-то поинтереснее? — Коноха усмехнулся себе под нос, все же поднося пруток по примеру Дайшо к костру. — Конечно есть. Но каждая должна быть сказана ко времени. Дайшо откусил кусочек, растер ладони. Этот вечер казался самым спокойным за последние два дня. Ни беготни, ни существ, которые пытаются что-то за него решить. Что ж, отчасти. Оставалось еще множество вопросов, которые без них не решить. — Что случалось с людьми после того, как они побеждали это ваше “зло”? — Никто не знает наверняка. Летописцы не фиксировали истории избранных, даже самых значимых. — Коноха выдохнул, пожав плечами. Он щурился на огонь, который ложился на лицо рыжими красками, подсвечивая кончик носа и щеки. — Многие говорят, что люди… погибали. Дайшо опустил взгляд, тоскливо поежившись. Раньше времени никому не хочется умирать, так ведь? Может, еще не поздно отступить? Сказать, что наврал, что лишь хотел избежать смерти? Да кого он обманывает. Ни к чему подобному он не был готов. — ...Их тоже защищали стражи? Он почувствовал на себе пристальный взгляд. Коноха молчал слишком долго. Обернувшись, Дайшо заметил подрагивающие уголки губ, сжатые кулаки. И только тогда пришло осознание, что другим не “везло” так же, как ему. — Ты действительно думаешь, что кто-то из нас сражался вместе с людьми? Вы же как бабочки-однодневки, стоит научить настоящему мастерству — вы тут же помираете от ран или болезней. Может, закон гор суров, но избранные жертвуют собой ради жизни остальных. — Максимально глупо, жестоко и неоправданно. Только на словах звучит возвышенно, а на деле… тьфу! — Дайшо сплюнул. Из кармана выпала невесть как уцелевшая линза монокля, отвлекая на себя внимание. — Люди слабее, чем стражи. Отправляя людей на верную смерть, вы никогда не добьетесь полноценной победы над злом… Над тварями… Чем бы оно ни было. — Ты будешь спорить с тем, что существует веками? Серьезно? Дайшо поежился. Как будто ему давали выбор. Коноха продолжил: — Людей, пытавшихся оспорить закон, тут же кидали в яму за непослушание. Но тебе повезло, ведь эти горы еще не видели случаев, когда стражи добровольно помогали людям. — Ой, завянь ради всех богов, птица самодовольная. Дайшо отмахнулся, услышав смешки, но эта мысль немного успокаивала. И все же… — Мы не знаем, что нас ждет. Может, ты уже продумал все наперед и оставишь меня помирать? Скажи честно, скольких людей ты уже сбросил со счетов? Что-то в Конохе резко изменилось. Он открыл рот и закрыл, дернул себя за локоть и уставился в пол. Дайшо молча ждал ответа. — Я дал слово так же, как ты мне. Я его сдержу и буду драться до последней капли крови. — Как патетично. Но ты так и не ответил. Давай-ка вместо того, чтобы нестись, очертя голову, подумаем над стратегией? — Мы… ничего не знаем о том, что внутри. Как я уже говорил, назад никто не возвращался. — Понятно... — Мы подготовимся, ладно? Коноха наклонил голову. Пшеничного цвета волосы упали набок, встопорщенные, такие же несуразные, как и он сам. Неуверенность в чужом голосе отвлекала от плохих мыслей. Коноха привстал, закусив губу, послышался шорох спадающей ткани. Шелк лег на плечи Дайшо, укрывая. — Я тоже не очень хочу умирать — где бы то ни было.***
Пол задрожал. Дайшо с трудом размежил веки и привстал с каменной лежанки. Вниз по плечам сполз ханьфу, в который он кутался всю ночь. В дверном проеме серело промозглое утро, а из утробы земли доносилась печальная песнь. Выход загородил Коноха. Сгорбившись, он сидел лицом к озеру. Дайшо встал и на мысочках подошел со спины, заглядывая сверху вниз — должно же быть у него хоть немного превосходства. Коноха дернулся, широко раскрыв глаза, но с места не сдвинулся, вернув лицу скучающее выражение. — Проснулся? — Как видишь. — Дайшо усмехнулся, подвигая Коноху и присаживаясь рядом. От высохших перьев веяло таким теплом, что хотелось в них укутаться — в сырости наступающего дня это было заманчивой альтернативой остаткам одежды. Жаль только, что Коноха бы не одобрил. — Почему деревенские ничего не слышат? Ни баек, ни даже слухов не припомню среди стариков. — Еще бы, с таким слухом. Звук у предгорья слабеет, ведь его приглушает барьер. Даже при восхождении обычный человек ничего не услышит. Только вот сами по себе горы слабы, открытие новых порталов понемногу их разрушает. — Тогда на кой ляд вообще горам стражи, если вы даже защитить их не можете? — Очень даже можем. Мы сторожим поверхность, чтобы монстры не вырвались за пределы барьера. — Коноха повернулся к нему, буравя недовольным взглядом. — У птиц острый слух: эти песни для нас хуже воплей, терзающих по ночам. Поэтому мы — первая линия защиты, без которой... — Когда-нибудь ты перестанешь быть таким заносчивым. — Дайшо опустил взгляд, почесав запястья. — И что, никто ни разу не облажался? Никогда древнее зло не вырывалось наружу? Хмурый взгляд Конохи сменился подозрительным прищуром. После минуты молчания он нарушил тишину: — Был случай. Последний. Много птиц тогда умерло, — бросил он отрешенно и пожал плечами. — Всю императорскую семью перебили, оставив только наследников. Но они были слишком молоды и неопытны. — Постой-постой, — перебил Дайшо, щелкнув пальцами, — ты говоришь о китайской императорской семье? Но они же все живы… Послышался раздраженный вздох. — Мы непричастны к людям. Династия Уишань — это совиная императорская семья, поколениями следившая за порядком в здешних горах. — Милостивые боги, да откуда здесь… императоры? — Дайшо неверяще покачал головой. — Вы же просто птицы. Оборотни. В его голове никак не укладывалось столько фантастических фактов, сыплющихся как снег на голову. Сознание настойчиво отвергало непривычную информацию. — Ты тоже поначалу не верил, что я могу быть человеком, — ответил Коноха и усмехнулся, но как-то мрачно, без особого энтузиазма. — Это другое! — Вот поэтому вам, людям, ни черта не смыслящим в потустороннем мире, нечего делать на горах. — Сказал ты мне, приволочив на суд. Коноха сдвинул брови в одну линию, сердито отвернулся. Наблюдать за его чистыми, нетронутыми людскими пороками, эмоциями было интереснее, чем смотреть за вечными крестьянскими разборками. Наконец Дайшо поднялся, отряхнувшись. Прошелся вдоль темной комнаты, подняв с пола халат, накинул его на плечи. Ему точно понадобится новая одежда — и не только она. — Ты должен мне помочь. — Рука опустилась на плечо Конохи, минуя крылья. — Отнеси меня в ближайшую деревню. — Зачем это? — Он обернулся, непонимающе щурясь. — Посмотри на меня, — сказал Дайшо и демонстративно указал на себя ладонью, — без одежды, еды, нормального белья и средств к существованию, думаешь, я смогу дожить до Судного дня? Коноха открыл рот, но его опередили. — Не убегу я от тебя, хватит беспокоиться по пустякам, — цыкнул Дайшо. — Ты, конечно, не подарок, да и людей недолюбливаешь, но раз я обещал помощь в обмен на свою жизнь, то слово свое сдержу. — Ты не похож на того, кто держит слово. Я тебе что, совиный экспресс?.. — А ты вообще не похож на того, кто может существовать в реальности, так что закрой свой болтливый рот и полетели уже. Брови Конохи поползли вверх. Было похоже, будто ему в жизни никогда не хамили, да еще и так резво. Дайшо схватил за запястье и потащил на улицу. — Пошли-пошли, день давно начался. Неужели ты хочешь потерять драгоценные минуты, которые мог бы потратить на мое обучение? Даже если я — та самая бабочка-однодневка. Про обучение, конечно, Дайшо солгал. До деревни долетели с ветерком, Коноха опустился в подлеске. За деревьями хорошо просматривался вход в поселение: на сей раз, с другой стороны гор. Коноха сохранял недовольную гримасу и не проронил по пути ни слова, видимо, и правда обидевшись на последние слова. — Дальше пойдешь сам. Попробуешь сбежать — я тебя везде найду и заклюю до смерти. Дайшо слабо улыбнулся, воображая, как птица такого размера может заклевать здорового человека. Впрочем, как-то же Конохе удалось вырубить его в первую встречу. — А ты куда? Коноха не ответил. Бросил на него косой взгляд и прыгнул — вроде бы на добрых два чжаня, ловя крыльями поток воздуха. Человеческое тело уменьшилось в размерах, сжимаясь до формы птицы. По коже Дайшо пробежали мурашки от осознания, что такое вообще возможно. Неудивительно, что стражи предпочитали существовать вне человеческого поля зрения. Сипуха опустилась к нему на плечо и заглянула в лицо, точно предупреждая, что бдит. Дайшо усмехнулся, поглаживая недовольную сову тыльной стороной пальцев под клювом. За что получил предупредительный укус. — Говорил же, не сбегу. Помогите, на меня шипит какая-то злая птица, — протянул он, направляясь вперед. Сипуха застрекотала, но взлетать не стала, покачиваясь на своих непропорциональных тонких лапах. — Ты точно сова, а не змея? Ответа не последовало. Из-за деревьев показались дома, примостившиеся на окраине деревни. Войдя на рынок, он опасливо осмотрелся: никто его здесь не должен был знать, но недавние события все еще стояли перед глазами. — Сто лет, сто зим, старина. Что это за птица с тобой? Ты переквалифицировался из змеелова? Обнищал? Оклик заставил вздрогнуть. Обернувшись, Дайшо увидел старого знакомого, такого же путешественника, Нумая. Он не отличался добродушием, по крайней мере, с Дайшо они всегда расходились во мнениях. Однако их объединяли две вещи: путешествия и змеи. Нумай приветствовал его коротким наклоном головы. — Уволь. — Дайшо усмехнулся, проводя указательным пальцем по совиной голове, за что был награжден бодрящим укусом за ухо. — Это всего лишь мой не очень умный новый питомец. Представляешь, поймал подле гор. — Он тебя или ты его? Они рассмеялись под недовольный стрекот. — Ищешь что? — Да, какое-нибудь маленькое дельце, чтобы разжиться деньгами. — Ты прошляпил свой скарб? — Нумай удивленно вздохнул. — Ну ладно, есть у меня одни знакомые в деревне... Нумай представил его местным фермерам, предложившим поработать в поле пару дней в обмен на ночлег и небольшое количество денег. Дайшо не упустил возможность разжиться новой одеждой и едой, оставив Коноху в гордом одиночестве. Но даже так ощущение чужих взглядов никуда не исчезло. На следующий день местный продавец украшений недосчитался тонкой нефритовой заколки для хвоста. Он едва успевал бежать и попрекать стремительно улетавшую птицу, но так и не догнал ее.***
Коноха лежал на сеновале и разглядывал новую одежду Дайшо, на которой переливалась изящная вышивка. Он все раздумывал, откуда у человека с таким низким достатком могли взяться деньги на такую роскошь. Дайшо в свою очередь оторопело смотрел на Коноху, в руках которого блестели побрякушки. — Ты точно сова, а не ворона? Ну, та, что летит на все блестящее. — Не называй меня такими ужасными прозвищами, — Коноха оскорбился. Ему пришлось потесниться, когда Дайшо устало повалился рядом. — И вообще, откуда у тебя это? Дайшо перевел взгляд с пальца на свою одежду. — Выменял у местной знати, которой ни к чему столько костюмов. Они просто не умеют играть в кости. Это у тебя один наряд на все случаи жизни, а у обычных людей есть хотя бы пара скудных комплектов. Кстати, тебе я тоже нашел пару интересных вещиц на случай, если ты снова вымокнешь. Дайшо подмигнул. Коноха шумно выдохнул, но ничего не ответил, поворачиваясь на бок.