Wuyishan birds

Утром третьего дня они покинули деревушку. Дайшо достал мешки, сложил туда одежду, постельное белье, крупу и мясо, письменные принадлежности, немного пергаментов и чай. Последнее подверглось критике, которая была отвергнута аргументом, что без чая в горах никто не проживет, и вообще, попробуй вырастить свое чайное деревце, а потом уже вякай, пернатое. Уходили из деревни с договоренностью, что позже Нумай подвезет к подступам гор тележку, в которой будет пара мелочей, как выразился путешественник. Мелочи он и правда подвез: множество ушло на обустройство нового дома в заброшенном святилище. По возвращении Коноха взялся за обучение азам боевых техник. Дайшо не отказывался от своих слов, но каждый раз после тренировок вымученно падал на лежак и не поднимался до конца дня. В один из таких дней произошло нечто странное. Дайшо лежал ничком в полном одиночестве, но полуденная дрема все не наступала. Краем глаза он заметил лист бумаги на полу — его трепал ветер, залетавший через окно. Пересилив слабость, Дайшо поднялся и подобрал листок, валявшийся возле аккуратно сложенных вещей Конохи. Ему бы стоило не трогать чужое и вернуть его на место, но любопытство взяло верх. Записка оказалась небольшой и не предназначалась никому конкретному, каждый иероглиф был выведен тонким филигранным почерком. Дайшо пригляделся повнимательнее: вдруг это не Коноха писал. Каждая запись была датирована, от бумаги пахло благовониями, которые… они не привозили. Может, Коноха надеялся, что к клочкам бумаги не проявят особого внимания, только положил не туда. 小滿, Сяомань Он приволок откуда-то меч: длинный, извилистый. Палящее солнце отразилось от него и засветило прямо в глаза. Кажется, он рад своей новой игрушке: назвал его Ву Шэ. Только какой это “Змеиный танец”, когда он даже мечом не владеет? Дайшо фыркнул, читая эти строчки. Он-то видел, как Коноха согнулся и расхохотался при виде меча. Воспоминания всплыли перед глазами: — Из всех вещей в мире ты решил насмехаться именно над оружием? — возмущенно окликает его Дайшо. — Конечно, оно такое же странное, как и ты. ...Тем не менее, эта игрушка имеет одно превосходство: с помощью изогнутого лезвия можно парировать удары в неожиданном направлении, это наверняка сыграет ему на пользу. Дайшо еще раз осмотрел пергамент на предмет адресата, но его там не было. Вздохнув, он аккуратно сложил и спрятал его в стопке вещей, воровато оглядевшись. Конохи все еще не было поблизости и вряд ли он узнает, что кто-то подглядывал. Глубоко внутри кольнула слабая надежда, что записка будет не последней. Так и оказалось. Спустя девять дней он нашел еще одну, спрятанную за самодельной печкой. С внешней стороны лист почернел от грязи, но изнутри не пострадал. 四月二十 20 день 4 месяца Начались нормальные тренировки. У меня своя методика, от которой он долго отказывался. Сперва бег по горам и таскание камней с ближайших склонов. Прямо в сад. Было бы неплохо, если бы человек научился хотя бы азам фэншуй и поднял уровень своей Ци. В свободное время он обустраивает сад и пытается взрастить то чайное дерево. Глупая затея, ведь на это уйдет минимум пять лет. Столько времени у нас нет. Поутру, в час Кролика, он садится у озера и долго медитирует. Наблюдать со стороны за напряженной спиной — занимательно. Человек обустроил жилище даосов, как он пояснил, “чтобы не лежать голяком в продуваемом всеми ветрами помещении”. Появились двери, лежаки, даже столовые принадлежности. Дайшо положил лист на место, не забыв вернуть его в первоначальный вид. Какая глупая, бессмысленная записка. К чему вообще все это? Зачем вести такие дневники? Подумаешь, дерево у него не вырастет. С тех пор он начал внимательно приглядываться к их дому — не найдется ли какой-то новый дневник. Коноха либо делал вид, что ничего не знал, либо и правда по своей природе не замечал того факта, что его записки читают. Дайшо старался не давать повода усомниться, всегда пряча листки в том же месте, где находил. 四月廿七 8 день 5 месяца Он уже не поддается провокациям, и “так уж и быть, пощажу тебя, жалкий шу-жэнь”. Его боевая стойка улучшилась, он меньше теряет равновесие и почти не получает синяков от ударов бамбуком. Тяжелые тренировки хорошо сказались: сила и выносливость человека почти не уступают моим, иногда он умудряется уворачиваться от ударов, точно змея. Дайшо самодовольно хмыкнул, читая эти строчки, и прикрыл нос рукавом. Правда, чем дольше тренировки, тем быстрее он устает. Спит человек просто ужасно, как убитый. Любое нормальное существо так не разваливается на кровати, как это делает он. К его чести, сон бесшумен. Послышались хлопки крыльев, следом зашелестела трава возле входа. Закусив губу, Дайшо вернул недочитанную записку на место и развернулся, как ни в чем ни бывало. Прошло слишком много времени прежде, чем он нашел новую. Почти целый месяц — Дайшо уже начал злиться и мысленно паниковать, что его действительно застукали. Но Коноха не изменил своей любви пихать записки в разные “тайники”. 大暑, Дашу Чем дальше, тем больше у него вырабатывается собственный стиль боя. Тренировочная одежда уже не скрывает мышц на его теле, пускай она и свободна. Человек лишил свое очередное ханьфу рукавов и длинного подола, заменив его топорными штанами. Теперь только серебристые бубенцы позвякивают на лентах, свисающих с пояса. Однако его можно понять: в бою свобода движений так же важна, как их гармоничность. Дайшо поморщился. Иногда хотелось подойти к Конохе и в лоб высказать все, что он думает о его философских воззрениях. Даже если они украшены витиеватыми похвалами. После тренировок он кутается в просторное ханьфу с длинными рукавами, переливающееся из зеленого в бирюзовый. Спустя столько лет люди научились делать что-то красивое: по рукавам распускается бамбук, а по плечам на грудь спускается узор из листьев. Его плечи…. Дальше пергамент был смят, чернила лежали кляксой на иероглифе, не давая прочесть. Как бы Дайшо не пытался рассмотреть записку над огнем — ничего не выходило. 六月二十 20 день 6 месяца Иногда он упоминает о том, что мои волосы не меняются, тогда как его приходится постоянно стричь. Кроме того, эта странная растительность на лице, которую он пытается сбрить, часами сидя над водной гладью. Он где-то достал худое зеркальце, но в темноте оно так же бесполезно, как и озеро. Я и не заметил, когда он стал связывать волосы в высокий хвост цзы. Только эта глупая челка свисает зелеными водорослями по лицу. Интуитивно Дайшо поднял руку, ощупал хвост. Все с ним было нормально, как и с челкой, пряди которой удобно прикрывали часть лица. Записки продолжали встречаться, но с каждым разом все реже и реже; Коноха оставался немногословен. 七月初四 4 день 7 месяца Необычные звуки из-под земли становятся привычной обыденностью. Ночной облет не дает результатов: больше никто не беспокоит эту местность. Руки опустились вместе с пергаментом. Дайшо никогда не видел своими глазами, как Коноха улетал по ночам. Наутро он всегда возвращался, видимо, усвоив свою прошлую ошибку. Кажется, разговоры стали легче, теперь человек шутит почти мягко. Я изучаю его по поведению и шуточкам; в остальном его прошлое остается таким же пятном, как и в самом начале. Не хотелось бы драться плечом к плечу с чужаком. Дайшо мысленно усмехнулся. Со временем они и правда стали общаться лучше. Коноха переставал быть заносчивым идиотом, когда дело доходило до драк. Иногда, поздними вечерами, Дайшо садился рядом. В пределах приличий, конечно, и пытался почувствовать тепло чужого тела и крыльев. Раньше Коноха отдергивал плечо и отсаживался. Теперь же он забывался и иногда позволял себе накрыть крылом спину Дайшо — так коротать ночи за длинными историями было хотя бы не холодно. 七月十二 12 день, 7 месяца Драки перестали напоминать деревенские потасовки. Мужчина, стоящий теперь передо мной, в каждом тренировочном спарринге едва ли напоминает себя прошлого. Только лицо — прежнее, взгляд — колючий, а запястья изящные, как стебли лотосов, которые всегда прячутся под водой. Кажется, будто он понял назначение своего меча и теперь сам танцует, как змея, уворачиваясь от шеста, нанося удары в нужное место четкими и выверенными движениями. Щеки залил румянец. Дайшо не мог описать точно, какую гамму эмоций он испытывал от прочтения личных дневников Конохи. Он обматывал запястья лентами, чтобы смягчить удары. Движения действительно перестали быть суматошными и резкими. Теперь уже Коноха падал от усталости: прямо так, на траву. Часто Дайшо хотелось спросить самого автора, какой смысл он вкладывает в свои наблюдения и почему никогда не зовет его по имени даже в записках. Ожидание выматывало, каждый день Дайшо нетерпеливо рыскал по дому в поисках новых записок — и не находил. Исподволь поглядывал на Коноху, пытаясь угадать его мысли, но лицо у того оставалось непроницаемо-каменным. Все вещи, все уголки комнаты и окрестности проверялись по сто раз на дню. Чудилось, что его тайные вечера за чтением рассекретили. Но даже так, Коноха все еще не подавал виду. Спустя месяц, когда начала желтеть листва, рассвечивая горы осенними цветами, Дайшо занервничал: Коноха никогда не делал долгие перерывы. Он все так же тренировал, комментировал неверные движения, иногда отмечал особо хорошие выпады, но не более. Совершенно случайно Дайшо обнаружил клочок пергамента в печной золе. Вероятно, его хотели сжечь, но огонь так и не взялся. Подумалось, что другие записки Коноха тоже сжигал. Дайшо охватила досада, смешанная с непонятной паникой, мешающая сосредоточиться. 白露, Байлу Сегодня я решусь. Он вчитался еще раз, безуспешно пытаясь понять смысл, опустил пергамент, хорошенько его припрятал. В дверном проеме, среди бескрайнего поля, виднелась крылатая фигура с мечом в руке. За спиной догорал закат, окрашивая все в фиалковые цвета. Коноха ждал его. В этот раз тренировка была долгой и наиболее выматывающей. Коноху выбил из равновесия точный удар гарды в бок — он неловко махнул крыльями и упал. Дайшо, присевший рядом, скрестил ноги. Он попытался отдышаться, зрение расфокусировалось. В реальность его вернул негромкий оклик. — Дайшо, — начал Коноха, переводя взгляд с ходящей ходуном груди Дайшо на звездное небо. Они тренировались так долго, что не заметили, как закат уступил место россыпи звезд и бесконечной тьме, застилающей землю. Далекие белесые точки казались живыми. В какой-то момент они пришли в движение, стремясь заполнить собой весь горизонт. Коноха протянул руку раскрытой ладонью вверх. — Дайшо, — снова произнес он. Негромко, но этого было достаточно, чтобы тот перевел взгляд раскосых глаз с неба на землю. — Возьми меня за руку. — Зачем? Это какой-то новый вид духовных тренировок, шифу? Дайшо шутливо сощурился. Он медлил, убирая с лица все ненужные эмоции. Казалось, будто прежний человек остался далеко позади. Дайшо потянулся вперед, сначала осторожно касаясь чужих пальцев. Он и прежде случайно хватался за руки в схватке, но никогда — намеренно. Подушечки пальцев приятно покалывало далекое, давно забытое ощущение. Наконец он позволил себе переплести пальцы, не почувствовав сопротивления. — Сегодня звезды взяли плохую привычку падать с неба, — пробормотал Коноха. — Прямо как ты, когда свалился на меня. Коноха усмехнулся сквозь сжатые губы. Звезды были похожи на тысячи кристаллов, срывающихся вниз каскадом. Дайшо негромко продолжил: — Как в далеком детстве... Говорят, под падающие звезды люди загадывают желания. — И чего же ты хочешь, Дайшо Сугуру? Они пересеклись взглядами. Коноха приподнялся на локте, его крылья дрогнули, расправляясь. — Просто выжить — было бы достаточно. — Дайшо кивнул, сжав пальцы сильнее. Коноха встал, потянув за собой. — Пойдем, я покажу тебе настоящее небо. — Ты… что? Зачем тебе брать меня с собой? — Дайшо затормозил, недоверчиво вглядываясь в чужое лицо. — Ну-ну, не бойся, я же не веду тебя на судилище. К тому же, ты видел лишь отголоски неба. — Коноха хитро сощурился. Секунда, и Дайшо спиной почувствовал чужую грудь, теплое ощущение, когда закрывают от всех ветров. Взмах крыльев всколыхнул спящие цветы. Ночь наверху оказалась невыносимо холодной, морозный воздух обжигал лицо. Обычно парящий на бреющем полете, сегодня Коноха настолько подобрался к облакам, что можно было зачерпнуть ладонью перистую влагу. Звезды так близко, еще немного — и упадут на тебя. На высоте перехватывало дыхание. Глаза слезились, их едва можно было открыть. Они миновали облако, снизившись; мимо пролетела падающая звезда, огонек быстро скрылся в темноте спящей земли. Еще секунда, чтобы оглядеться и увидеть, что их окружало. Пляшущие лучи света вокруг подобны фейерверкам, хотелось взять их в руки. Дайшо запрокинул голову: Коноха, крепко сжимал его в руках, уверенно глядя вперед. Маховые перья трепетали в изменчивых потоках ветра. Да, Дайшо хотел выжить после неминуемого. А еще он хотел наслаждаться таким Конохой, его крепкими руками, осязать кончиками пальцев искрящийся воздух и видеть наслаждение, с которым тот лавировал между падающими звездами. И Дайшо был с ним сейчас, благодаря звездам или вопреки им. Спящие цветы затанцевали под мощными взмахами крыльев. Приземлились мягко. Дайшо обернулся в чужих объятиях: Коноха не двигался и не опускал рук. В глазах отражался свет, каплями расчерчивая серебристую гладь радужки. Он еле заметно улыбался. Дайшо скользнул пальцами по его холодной щеке, задумчиво рассматривая необычный узор и губы, которые будто заботливо вылепил скульптор. — Что ж, спасибо тебе, Коноха Акинори. — Мягкая улыбка Дайшо, сощуренные глаза. Он внимательно следил за переменчивым лицом. Как загипнотизированный, Коноха чуть наклонился, компенсируя небольшую разницу роста. Поддавшись искушению, Дайшо привстал на мыски и коротко чмокнул в уголок губ. Коноха не отодвинулся, только удивленно вскинул брови. В голове пронеслась давнишняя фразочка про обрезанный рукав. Каскад плохих мыслей остановил неожиданный поцелуй: Коноха неуклюже приподнял его подбородок двумя большими пальцами. Едва теплые ладони Дайшо легли на шею. — Знаешь, — хрипло бросил Дайшо в губы, прервавшись, — ты ужасно целуешься. На молчаливые возражения он выдал: — Придется тренировать тебя со всей строгостью, шифу... Акинори. Чужое имя перекатывалось по языку, как сладкая конфета. Коноха неловко усмехнулся, двигая крыльями носа. Дайшо так хотелось к нему прижаться в этот момент. Стоило приглядеться, чтобы заметить, как Коноха опустил руки в свободные карманы штанин, а по щекам заходили желваки. Дайшо сделал шаг назад. Наконец Коноха вздрогнул и что-то достал, протягивая. На раскрытой ладони лежала нефритовая шпилька и заколка, украшенная резьбой с редкими совиными символами. — У тебя ужасные, я хотел сказать ужасно простая прическа. Совсем не подобает воину. Так что это тебе. Свободной рукой Коноха почесал затылок, опуская потерянный взгляд, щеки подернулись румянцем. Дайшо провел пальцами по изгибам шпильки: нефрит извивался, оканчиваясь оскаленной змеиной пастью, отдавал в лунном свете молочно-зеленым цветом. Тонкая работа с камнем, подумалось ему. Еще краше была филигрань на заколке. Пальцы скользнули по волосам, пересобирая хвост. Коноха подошел сбоку, аккуратно вдевая шпильку. Развернувшись, Дайшо прошелестел одними губами: — Спасибо, Коноха.

***

Больше ту ночь они не вспоминали. Шли дни, а они делали вид, словно ничего не было. Дайшо и сам прекрасно справлялся с зарыванием своей пошатнувшейся самооценки, ну а Коноха либо принял все как данность, либо не подавал виду. Тем не менее, подарок Дайшо использовал по назначению. При прикосновении к заколке пальцы встречала успокоительная прохлада нефрита. Дайшо поднялся до рассвета, серость еще не уступила солнечному свету. Коноха, похожий на сгорбленную статую феникса, досыпал предутренние часы после долгой бессонной ночи. Тот факт, что он был и совой, и человеком, а значит и жил по такому же распорядку, не стыковался в голове даже спустя столько времени. Набросив на себя накидку, Дайшо на цыпочках прокрался мимо, моля всех богов, чтобы он не услышал шороха. Обычно Коноха сразу просыпался и натягивал на лицо хмурую мину. Сегодня сон, видимо, был слишком крепким. Дайшо ступил в сырую траву босиком, роса приятно холодила ноги. В конце привычного пути ждала дверца, прикрытая живыми шторами из ветвей. Еще одно маленькое святилище без всякого убранства, обнаруженное после вскользь брошенной Конохой фразы про дырку в скале. Напротив входа стояло маленькое изваяние Лао Цзы. Каменные складки хламиды спускались к ногам, длинные мочки ушей почти достигали резного ворота. Скорбный взгляд был направлен прямо на смотрящего, руки — скрещены. Здесь Дайшо чувствовал себя спокойнее, договаривался со своими нервами и совестью. Иной раз горечь и чувство безысходности отступали в разговорах с изваянием: для молитв он не был верующим, для общения с Конохой подходило что угодно, кроме личных тревог. Для визитов к каменному изваянию он избрал час Тигра: время, когда Коноха не мог застать его врасплох. Зато позже его находили сидящим около озера, каждый раз в неизменной позе для медитации. Пригнув голову, Дайшо минул низкий проем, присаживаясь поудобнее. Послышалось негромкое шипение. Обернувшись, он затаил дыхание: на ступенях лежало крохотное создание, потревоженное неосторожными шагами. Дайшо выжидал, поглядывая, как змея уходит из стойки. За столько времени, без всякой практики навыки ловли начинали забываться. Как некстати. Ужик покачнулся и опал на землю, темная чешуя едва заметно бликовала. Поняв, что человек ничего не собирается делать, он пополз вперед. Осторожно вытянув пальцы, Дайшо позволил змее заползти по руке на плечо, кожей чувствуя каждую чешуйку. Приятное, почти забытое ощущение, граничащее с первобытным страхом. Не судьба сегодня “исповедаться”.

***

Дайшо оказался на привычном месте. Уже давно рассвело, но он все сидел у озера. Коноха перегнулся через чужое плечо и тут же резко отскочил, судорожно захлопав крыльями. — Тише, тише, нервная птица, — выдохнул Дайшо и обернулся, ехидно щурясь. Одной рукой он придерживал ужика под мордой, проводя пальцем по чешуйкам. — Ты что, змей боишься? — Я? Боюсь? Я их даже касаться не хочу, они мерзкие. Только падальщики их поедают. Ответ вышел быстрым, точно на уровне инстинктов. Коноха брезгливо поджал губы, обходя по косой дуге. В любой другой ситуации он бы уже давно бросился на потенциальную угрозу. — Таких прекрасных существ? — Ты ужасен, Сугуру, просто ужасен. — Благодарю за комплимент дня. — Дайшо негромко усмехнулся. — Ты напрасно волнуешься. Это этехинус, ужеобразная змея. Конкретно у них яда нет. Просто чтоб ты знал. Коноха пожал плечами. Он все еще напряженно водил крыльями за спиной, то сжимая, то разжимая кулаки. — Зачем тебе вообще понадобились змеи? — Не знаю. — Дайшо пожал плечами. — Они сами ко мне тянутся, а я уже почти забыл, каково это — приручать таких существ. Он помолчал, переведя взгляд на ужика. Чешуя в лучах солнца едва золотилась. — А еще, — продолжил он, — я недавно обнаружил, что могу делать вот так. Дайшо вычертил пальцами символ вдоль пластин на лбу, со свистом втягивая воздух. Змея зашипела. Со всех сторон медленно стали сползаться остальные пресмыкающиеся: из высокой травы, из-под камней и из воды. Коноха даже не думал о том, что в озере могут водиться какие-то змеи. Они остановились в получжане от них, вытягивая тонкие головы. Дайшо усмехнулся. — Это что еще за фокусы? Магии не существует, твою мать. Коноха дрогнул, отступая на полшага. Его явно подмывало взмыть в воздух — туда, где змей точно не было. — Не существует. — Дайшо согласно кивнул. — Как и потустороннего мира гор не существует для людей… Я понял, что каким-то образом могу общаться со змеями. Не устно, а языком жестов. Или прикосновениями. Только осторожными, они все еще злые. Подав знак, Дайшо повел плечом. Ужик сполз, на прощание обернувшись, и исчез в высокой траве. Остальные змеи расползались одна за другой. Коноха переступил с ноги на ногу, опасливо озираясь. — Присаживайся. — Дайшо приторно усмехнулся. — Или ты меня теперь должен заклевать, следуя зову предков? — С удовольствием бы заклевал просто так. Что за глупости. Коноха двинулся с места, наконец падая рядом и подгибая под себя ноги. Дайшо чувствовал, как от него исходят волны брезгливости. — Ну, тогда расслабься и получай удовольствие: пока я контролирую змей, никто тебя не тронет. — Дайшо потянулся, язвительно похлопав Коноху пальцами по щеке. — Нервная птичка. С тех пор ежедневные тренировки Дайшо включали не только бой, но и духовные практики и периодическое общение со змеями. Коноха наотрез отказывался участвовать в последнем, заявив, что лучше уж будет охранять периметр, чем смотреть на змеиное шоу. Он обращался и улетал, предоставляя полную свободу действий.

***

Тишину и спокойствие у горного озера никто не нарушал с тех пор, как они здесь поселились. Но в одну из медитаций, когда Конохи не было, к ним пожаловали нежданные гости. Утро уже давно отгорело, и Дайшо сидел подле воды, прикрыв глаза и вбирая в себя все спокойствие мира. Длинные пряди волос разметало по плечам, щекоча уши и щеки. Одежды колыхнулись от потревоженных потоков воздуха. Дайшо медленно обернулся, щурясь. Рукой он предусмотрительно придерживал рукоять своего Ву Шэ. Издалека почудилось, что это Коноха вернулся, но крылья существа были заметно шире, не такие элегантные, скорее грубые и сильные, темные, не в пример сипушьему оперению. Пестрые коричневые с белым перья подрагивали от дуновений ветра. На нем была все та же накидка с застежками, отороченная мехом, черно-белые волосы забраны назад. В ухе раскачивалась нефритовая сережка, подмеченная еще в первый раз. Казалось, он настолько любил это маленькое украшение, что никогда с ним не расставался. Мужчина шел, покачиваясь. Каждый шаг сопровождался громким топотом. Дайшо застыл в напряжении, готовясь разогнуться пружиной. С первого и последнего визита он запомнил предельно хорошо, что местные его не сильно жаловали. Теперь он не горел желанием радушно встречать чужаков. — Воу-воу, спокойно. — Незнакомец ухнул и поднял руки, натягивая на лицо дружелюбную. Это не добавляло ему очков доверия. — Я смотрю, тебя пощадили и не кинули в яму. — Ты видишь здесь яму? — Дайшо говорил вкрадчиво, внимательно следя за каждым движением. — Вы, совы, не очень любите людей, не так ли? — Все-то мы любим! Дайшо вспомнил: с детской непосредственностью, в тяжелых одеждах и подвесках, с растрепанными белыми волосами мог быть только тот, кого называли шиди Бокуто. — Слушай, ты, человек, — небрежно продолжал Бокуто, — ты не знаешь, куда отправился Коноха? К нему все еще относились как к пленнику или, на худой конец, животному. Дайшо выдержал паузу, сжимая рукоять меча. — Понятия не имею, — неохотно бросил он. — Что вам тут понадобилось? — Хммм, — протянул Бокуто. Он приблизился и шире раскрыл большие желтые глаза, наклоняясь. Дайшо предупредительно щелкнул мечом в ножнах, так резко вдыхая воздух, что крылья носа недобро затрепетали. — Его ищут по всему дворцу, — наконец бросил Бокуто, делая шаг назад и оглядываясь — Вот уже почти полгода. — По какому дворцу? — Ну, как же. Дворец Небесного пика Тяньюфэн. Дайшо помолчал. Убрал руку с рукояти и встал, поправляя складки на ханьфу и откидывая волосы за спину. — Я не жалую вашего немногословного брата, — проронил он, поморщившись, — но нам потребуется хотя бы одна кружка чая, чтобы смысл твоих намерений стал яснее. Бокуто был приглашен в скромное обиталище. Дайшо заварил чай и присел — напротив него упали, шумно хлопая крыльями. Бокуто охотно принял протянутую чашку, дышащую паром, принюхался. — Это же ароматный улун! — Он самый. Бокуто отпил и быстро отставил кружку, высовывая обожженный язык. — Поспешный человек пьет свой чай вилками, — проговорил Дайшо, посмеиваясь. Он наблюдал за попытками остудить язык, сдерживая подступающие к горлу смешки. Когда Бокуто перестал метаться, Дайшо поднял взгляд: — Так зачем все же ты пришел? Что за Небесный пик? — Видимо, Коноха тебе не рассказывал. — Бокуто пораженно выдохнул, снимая накидку и оставаясь в одной рубашке. Крылья за его спиной наконец расслабленно опустились. — Тогда расскажу я. Дайшо молча кивнул. Все равно спешить некуда, а узнать о здешних императорах хотелось больше, чем прогонять незваного гостя. И тогда Бокуто рассказал о том, что грядой Уишань веками правит императорская совиная семья — та самая, о которой упоминалось вскользь. Нефрит был символом сверхъестественных властителей: по нему можно определить наследников правящей династии. Рассказал, что правители всегда взирали с высоты величественной вершины Тяньюфэн, а их потомки следили за порядком с малых пиков. Всего нынешних отпрысков было пятеро: двое из них, вместе со старшим поколением, умерли в ходе последней битвы. Остальные поделили поровну пики так, чтобы каждый мог присматривать за своей частью гор. — Собственно, — продолжал Бокуто, отпивая, — дальше по старшинству шли мы с Акааши, и на меня пришлась почти вся власть над грядой Уи. Коноха — младший: такой забавный, с маниакальной любовью исследовать все вокруг; никогда не сидит на месте. Слишком порывистый, с горячей головой. Дайшо сдул пар, исходящий из чашки, и сделал глоток, щурясь. Руки дрожали и он очень надеялся, что это не так заметно. Такого Коноху он никогда не знал, разве что далекие отголоски проскальзывали в его отстраненном поведении. — ...Но однажды по неведомым нам причинам он отказался от правления. Сложил с себя все полномочия и был низведен до ранга простого стража, попросив только оставить ему возможность жить на пике Цзэсуньфэн и защищать его жителей. От таких вестей или подавиться, или кружку выронить из рук. Ее Дайшо отставил на стол и потер пальцами глаза. Коноха казался простым, как две капли воды на дне посуды. Он был заносчивым, да, но не манерным императорским сынком. — Забавно, ведь этот пик подобен молодому ростку бамбука, что возвышается над рекой, такому же, как и его молодой страж, — добавил Бокуто. Он тоже поставил на стол чашку. — Значит, никто так и не узнал, почему он отказался от власти?.. — Дайшо тяжело вдохнул. — Тогда зачем вы его ищете? — Императорский двор всегда помнит и чтит своих потомков. Неважно, потерявших свой статус или нет. Сейчас он нужен как никогда. Приближается время призыва, остальные уже собрались на Тяньюфене. Вас двоих месяцами искали по всей гряде, но тщетно. Повезло, что Коноха хотя бы общался с кем-то из жителей своего пика. Дайшо мысленно усмехнулся: долина у озера и правда была спрятана с южной стороны гор таким образом, что если не знать, что она там есть, можно и пропустить. Тем временем, Бокуто продолжал: — Хотя шиди ушел с поста, он все еще страж, а ты все еще наш пленник, так что по всем законам тебя должны были доставить на Тяньюфэн для последнего суда. Дайшо вспомнил давнишний разговор. Он долго молчал, пока не решился: — Тебе не кажется, что это слишком опасно — посылать одних людей… Договорить он не успел. Послышались хлопки крыльев — будто кто-то специально хотел, чтобы о прибытии узнали. Коноха пулей влетел внутрь, с легкостью минуя узкий проход. Он схватил Бокуто за ворот и потянул, заставляя приподняться. — Ты что здесь забыл, шисюн? Разве твои великие дела не ждут тебя снаружи? Коноха был сам не свой: злой, как дракон, а слова вязкие и тянущиеся, они вылетали изо рта с шипением. Видимо, научился-таки от Дайшо. Бокуто заухал от неожиданности, кое-как отдирая его от себя и вставая. — Тише-тише, братишка. Где же твое хваленое гостеприимство? Коноха неохотно отпустил ворот и отодвинулся. От Дайшо не укрылись взлохмаченные волосы и сведенные в одну линию брови. — Я ведь искал тебя, чтобы напомнить, что пора выдвигаться на Тянь… — Что ты успел наговорить? Очередную чушь? — зарычал Коноха, тыча пальцем в подбородок. Звереющий он выглядел жутко, даром что крыльями не махал в маленьком помещении. — Да ничего такого… — Тогда будь так добр, выметайся и навести через неделю Цзэсуньфэн: народ соберется на фестивале жатвы. После ты сможешь забрать… пленника. Последнее слово он выдавил из себя, поджав губы. За столько времени Дайшо усвоил, что лгать Коноха не любил, а если и лгал — то очень неправдоподобно, предпочитая скорее умалчивать детали. Как оказалось, весьма важные детали. Бокуто наклонился, чтобы подобрать накидку. Дошел до двери и оглянулся, задерживая на Конохе обиженный взгляд. Коротко попрощавшись, он улетел восвояси, оставив их наедине друг с другом. Повисла пауза: долгая, неловкая, злобная. Дайшо поднялся, закидывая меч себе на плечо, намереваясь выйти наружу. — Куда ты? — Коноха поймал его за локоть. В глазах читалась смесь паники и раздражения, поколебавшая озеро привычного спокойствия. Он уже не выглядел озлобленным. — Прогуляюсь, подышу свежим воздухом, — неохотно обронил Дайшо. — Когда на плечи сваливается гора, обычные люди предпочитают разбирать ее по камушкам. — Дайшо. Поясни. Пожалуйста. — Слова выходили с трудом. Лицо Дайшо побелело, он задержал воздух, сдерживая внутри неясную злость. — Как долго ты собирался молчать о своем происхождении? О том, чего от тебя действительно ждут? Коноха испуганно распахнул глаза. Столько эмоций за раз от такого каменного стража чуть ли не град. — А разве… нужно было? Ведь это не имеет никакого значения. — О, ты ошибаешься, дружочек. — Дайшо остановился напротив, ткнув пальцем ему в грудь. — Ты буквально умолчал о самом главном. Я думал, мы доверяем друг другу, а оказалось, что я вообще ничего о тебе не знаю. — Ну и что же ты теперь сделаешь? Свалишь прямо накануне битвы? Внутренняя чаша спокойствия заполнилась до краев досадой. Еще немного — начнет хлестать через край. Хотелось выругаться, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь, что Дайшо сделал бы в прошлом. Но в конечном счете он просто вышел вон. Какое-то время Коноха озлобленно мерил шагами помещение, выпуская пар. Он скользнул наружу и огляделся: все вокруг затихло, небо потемнело. Начинался дождь, за ним в долину пришла и гроза. Никого не было видно, Дайшо и след простыл. В панике Коноха поднялся в воздух, выискивая место, где Дайшо мог укрыться. Пропажа нашлась нескоро: Дайшо сидел возле статуи в пещере, в которую вела цепочка следов. Его окружали змеи, сам он выглядел угрюмее некуда: хмурый взгляд в пол, поджатые губы. Распущенные волосы спадали по плечам. — Дайшо, позволь мне… — Нет. Довольно. Голос исказился. Дайшо злобно зыркнул на Коноху, стоявшего в проходе. Все вокруг зашипело, пришло в движение. Помещение наполнилось аурой злобы, змеи ринулись вперед, заставляя Коноху выскочить наружу. Он постоял немного в нерешительности, в последний раз оглянулся на проем, в темноту пещеры, и улетел. Возможно, Дайшо и правда требовалось время, чтобы прийти в себя. Возможно, самому Дайшо просто требовалось немного понимания. Он упал на пол спиной, закусив губу, чтобы не взвыть в голос.

***

Неизвестно, сколько часов он вот так провел в пещере. Наружу все же пришлось выползти: через полтора дня Дайшо понял, что без еды и любимого чая он не выдержит. Кое-как собрав волосы и приведя себя в порядок, он вышел. Подол платья стал намокать от влаги — дождь лил почти бесперебойно все то время, что он прятался. Хотелось одного: поскорее закончить начатое дело и свалить подобру-поздорову, оставив Коноху один на один со своими проблемами. Или не разбираться — черт его знает. Он медленно плелся вдоль скалы, иссушенный бессилием и эмоциональной бездной, в которой не отзывалось ничего. Трава под небрежным шагом шуршала, но Дайшо не обращал внимания на звуки. Вернуться бы к путешествиям, если не помрет, а помрет — так тому и быть, мир не будет сокрушаться над такой мизерной утратой. Впереди показались маленькая плантация и садик, вытоптанная дорожка к дому размокла, превратившись в месиво из глины. По камням-ступенькам стекала вода, прячась в высоких кустах у входа. Дайшо поднял взгляд: на ступеньках сидел Коноха, понуро опустив голову. Крылья скрывались в темноте проема, вода на них едва попадала. Одежда вымокла, с волос по щекам неслись капли, расходясь ручейками по подбородку и шее. Он не оглянулся на шорох: серые невидящие глаза смотрели вперед. Дайшо вздохнул и положил меч рядом с ним. Коноха задрал голову лишь когда чужие пальцы коснулись мокрых прядей, гладя по голове. Он хотел что-то сказать, вздрогнув, точно после пробуждения, но Дайшо опередил: — Идем тренироваться. Смени одежду. И прошел внутрь.

***

Целую неделю они с утра до ночи дрались на мечах. Дайшо не давал возможности поговорить: каждый раз, когда Коноха заикался о произошедшем, его останавливали знаком и не реагировали на любые прикосновения вне боя. Дайшо больше не снились сны, земля не стонала под ногами. Вооружившись целью как можно лучше отточить свое мастерство, он без устали гонял Коноху, иногда бросая скупые фразы. В день отлета на Цзэсуньфэн осталось только собрать пожитки. Все, что нельзя было с собой перевезти, он решил сжечь, только керамические кружки спрятал в выбоине в стене. Если потомки решат последовать их примеру — отыщут посуду. Он вышел наружу, проходя сквозь юную плантацию чайных деревьев. Коноха ждал, удерживая руками пояс, широко раскрытые крылья обдувал прохладный ветерок. Дайшо попытался воскресить в памяти, каким был пик: ступенчатые возвышения судилища, узловатое дерево, ветки которого содрогались под шагами совиных властителей. Стойкий птичий запах, множество крыльев. Теплая грудь Конохи, стоявшего за ним. Так, обрывки воспоминаний. Дайшо поморщился, поворачиваясь и предоставляя себя Конохе: они не придумали альтернативный способ перелетов. Тот молча сжал его руками за пояс и взмыл в воздух. Прибыли днем, во время приготовлений, когда горные жители украшали лентами и фонарями постройки на скальных площадках. Площадь, где находилось древо, была усыпана горными цветами. Далеко внизу вилась Цзюцюйси — река девяти излучин. Темной змейкой она петляла меж равнин и терялась вдалеке. В этот раз они приземлились возле домика на вершине пика: невзрачный на первый взгляд, внутри он мог похвастать отделкой и красивой мебелью ручной работы. Везде была все та же символика. Дайшо опустил вещи на пол и повернулся к вошедшему следом Конохе. — И что теперь? — спросил Дайшо. — Вечером судилище и фестиваль. — Коноха вздохнул. — “Судить по умениям подготовленного воина, пришедшего в горы Уишань, чтобы победить древнее зло”, — процитировал он. Дайшо кивнул и опустил взгляд. В дверь постучались. После короткого “войдите” внутрь заглянула любопытная женская голова, затем показались крылья, отливающие в пурпурный. Девушка восторженно раскрыла рот и после заминки произнесла: — У шиди гости? Прости, я не знала. Коноха покачал головой. — Ты чего хотела, Фуку? — Посмотри на совят, шиди! — Она махнула рукой в сторону двери. — Они такие умилительные. Молодняк вылупился, пока тебя не было. Ее речь казалась размеренной, как волны, баюкающие колыбель. Коноха вопросительно посмотрел на Дайшо. — Я тоже пойду. — Он кивнул. Было все равно, где находиться, если все вело к одному и тому же исходу. Широфуку — а именно так звали девушку — повела к уже знакомым яслям, только теперь они оказались по другую сторону дверей. Внутри было тепло. На уютном возвышении, похожем на большой пень, примостились меховые белые клубки. Кто-то из них пищал, кто-то просто водил головой туда-сюда. Совята смотрели своими черными глазами-бусинами на незнакомца. — Это… дети? — удивленно спросил Дайшо. Он уставился в спину Конохе, который присел на корточки возле пенька, сложив крылья за спиной. Совята тянулись к его рукам, тыкались клювами в подушечки пальцев, точно искали что-то. Широфуку взяла несколько птенцов на руки и начала баюкать. — Не мои, конечно же. — Коноха вяло усмехнулся, оборачиваясь. — Но да, это дети, как ты и заметил. Дайшо поджал губы, но природное любопытство взяло над ним верх. — И как же они… становятся вами? Мышцы на плечах Конохи заходили буграми. Он погладил совят по голове с дюжей осторожностью и привстал. — Они не сразу становятся похожими на людей. Должно пройти недели четыре, прежде чем птенец начнет оперяться и обретет способность к видоизменению. Я и сам плохо помню, как научился становиться человеком: в какой-то момент понял, что могу не только крыльями махать. Здесь о них заботятся первое время совы — матери и сестры. А там уж главное не прощелкать клювом, когда птенец научится не только по-птичьи разговаривать. — Целая наука. — Дайшо цокнул языком, присаживаясь рядом с пеньком. Он протянул руку к одному из птенцов — тот задумчиво посмотрел и клюнул палец. Сбоку раздались мерзкие смешки, смешанные с бесстыдным гыканьем. Дайшо злобно зашипел и обернулся на пернатую паскуду. — Все хорошо, он тебя признал. — Какое признание, когда они клюются? — Это же птицы, Дайшо. — Коноха сощурился. Теперь была его очередь подтрунивать над человеком. Какое-то время они молча смотрели на пищащих птенцов, а потом Дайшо отважился еще раз протянуть руку. Совенок повел головой, довольно моргая. Дайшо готов был поклясться, что у него сердце на миг сжалось от умиления.