***
Дверь захлопнулась за спиной. Колени подкосились, столкнувшись с кроватью, и он осел. Коноха нависал над ним, скидывая одежды. Теперь у Дайшо появилась шикарная возможность лицезреть чужой пресс. Он присвистнул себе под нос. Коноха лишь усмехнулся и толкнул Дайшо в грудь так, что тот упал на спину, лишаясь воздуха. Время завертелось, коллапсируя между ними, и ускорилось. Вот Коноха потянул за пояс, сдерживающий просторное ханьфу; Дайшо скинул обувь, неловко вихляя пяткой, тапок отлетел в сторону и стукнулся о стену. Вот Коноха поддел когтями шелковый воротник с извечным бамбуковым узором. Пальцы замерли на долю секунды, прежде чем откинуть ворот верхнего платья, под которым пряталось исподнее. Коноха однажды совсем случайно увидел его на Дайшо, залился краской и исчез из святилища на полдня. Звякнули колокольчики, падая на пол вместе с поясом. Дайшо безо всякого стыда расстался с нижней одеждой и потянулся целоваться, юркими пальцами расстегивая петли на исподнем Конохи. — Что, теперь не смущаю тебя своим человеческим видом? — предположил Дайшо прямо в губы. — Ты “смущаешь” разве что мои нервы. — Коноха ухмыльнулся, коротко целуя. Складывалось ощущение, будто Коноха, тихий и спокойный все это время, выпустил внутреннюю демоническую сущность наружу. Впрочем, Дайшо не отставал. Коноха охнул от боли, когда между крыльями прошлись чужие ногти. В ответ на удивленно вскинутые брови Дайшо заулыбался: — Что? Всегда хотел попробовать на ощупь твою спину. — И как, попробовал? — Будешь так много язвить, и я попробую не только ногтями. Коноха хохотнул, глубоко целуя. Пришло какое-то странное ощущение эйфории, которое не хотелось отпускать. Его не хотелось от себя отпускать. Дайшо вернул руки назад, повел ладонью по груди к низу живота, огибая каждый мускул. Пальцы покалывало, а Коноха от такой щекотки только завозился. Он двигался почти молча, на одних инстинктах, но действия — голодные, резкие, грубые — говорили сами за себя. Пользуясь своей выгодной позицией, Дайшо отодвинул от себя Коноху, заставляя лечь на спину, однако тот все равно удерживал себя на локте, компенсируя неудобство. — Никогда бы не подумал, что моя жизнь закончится на сексе со сверхъестественным существом, о котором никто не знает. — Не говори так. — Коноха тряхнул головой и усмехнулся, его щеки залила краска. — Твоя жизнь здесь только начинается. — Какой ты мечтательный, у меня аж скулы сводит. — Дайшо захрипел, потому что его снова заткнули поцелуем — требовательным и жестким. Он не отступился и тогда, когда его член сжали, надрачивая, и тогда, когда насадили, не давая толком подготовиться. Дайшо охнул и сжался с непривычки, цепляя за запястье когтистую руку и убирая. — Однажды ты останешься без когтей и ни один титул тебе не поможет. — Да что ты говоришь. Под ехидным взглядом Дайшо поежился. Хотелось засадить Конохе кулаком, или всадить. Или все сразу. Дайшо же просто осел, резко и жестко, тщетно игнорируя жгучую боль в заднице и заодно выбивая весь воздух из легких. На чужих плечах и кончиках ушей проступили пятна. За спиной дрогнули крылья, выдавая его эмоции. Они взяли свой ритм, заставляя летящее вперед время приостановиться и пойти медленнее. Коноха прикрыл глаза, удерживая за талию, и получал удовольствие от процесса. Был ли он сейчас тем самым раздражительным напарником, заносчивым и холодным, как сами горы? Вряд ли. Скорее уж партнером, вызывающим жар по всему телу, наглым, берущим свое. Предплечья крыльев вздымались следом за ним. Хотелось водить по перьям, сжимать с внутренней стороны — там, где медовый окрас переходил в нежно-бежевый, почти белый. Обычные птицы прятали эту часть тела, Конохе же оставалось только складывать крылья за спиной. Но сейчас Дайшо мог дотянуться разве что до бедер, сосредотачиваясь на процессе. На пике его сжали за талию так крепко, что вместо тихого стона Дайшо невольно вскрикнул, и ссадили с себя. Коноху вело: взгляд подернулся дымкой, но он все же присел и потянул на себя, выцеловывая плечи и предплечья, надрачивая. — Откуда столько опыта? — только и мог проговорить неровным голосом Дайшо. — Секрет многовековой духовной практики, — бросил Коноха, надавив на шею. Воздух сперло, сердце в груди застучало с адской силой, явно намереваясь отлететь в небеса. Дайшо кончил в руку, опадая в объятия. Со стороны он, видимо, напоминал притворившуюся дохлой змею. Оно и к лучшему.***
Сладкий сон был прерван чем-то щекотным. Невольно чихнув, он размежил веки и отполз вбок, оглядываясь. Они лежали на просторной кровати, Коноха раскинул крылья в разные стороны, его спина мерно вздымалась и опускалась. Одно крыло как раз закинуто поверх груди Дайшо на манер слишком пушистого покрывала. Он воспользовался шансом рассмотреть поближе, провести рукой по медовому с пестринкой оперению. Наверху маленькие пушинки белели, образовывая плавный переход. Дуга от плеч до сгиба крыла, обычно сложенная, была раскрыта на все сто восемьдесят градусов, маховые перья топорщились так, что свисали с кровати. Невыразимо гигантские и тяжелые, хоть и мягкие. В порыве Дайшо сдвинул импровизированное покрывало, сонно моргая. Коноха дернулся во сне и полусложил крыло. Что ж, уже лучше. Остатки вчерашнего вечера плыли перед глазами, как в тумане: он помнил, как выпил странную на вкус жидкость, отдававшую рисовым вином. Помнил, как уводил из толпы, целуя губы, щеки, а позже и торс. Еще — чужие поцелуи на своем теле. “Вот черт…” — Дайшо накрыл ладонью лицо, тупо уставившись в потолок. В голове вместо привычного скопа мыслей воцарилась пустота. Он снова посмотрел на Коноху, не веря самому себе. Тот дрых как ни в чем не бывало, на глаза спала челка, прикрывая светлые ресницы. Может, ему все это привиделось? Секс, их переругивания, долгие танцы, от которых приятно побаливали ноги… За полгода необычного было полно, но за одну ночь случилось слишком много. Прям горы чудес. Если Дайшо и думал о партнерах, то точно не о крылатых. Еще и об околоимператорских, мать их, особах. Нелепица на нелепице. Правый глаз мелко и нервно задергался. Все из-за того, что как-то раз обычный проходимец, без кола и двора, повадился не в те горы за змеями и заключил договор со странным существом не от мира сего, которое мирно спало рядом. Подумать только. — Ты себя плохо чувствуешь? — Послышался приглушенный голос. Коноха повернул голову, сонно щурясь. Дайшо моргнул. — Нет… Все хорошо, правда. Только отняв от лица руку, он увидел на запястье наливающиеся синяки. Коноха хитро улыбнулся, но ничего не сказал, совсем не помогая мыслительному процессу. А правда, что могло быть плохо? Чувствовал он себя как никогда восхитительно, к тому же наконец-то выспался, лежа в теплом домике близко к небу. Завидные условия. Он попытался нащупать на себе одежду, но обнаружил ее на подоконнике, украшенном резными стеблями бамбука. И не только свою, но и чужую. — ...Ты помнишь, что вчера было? — Что-то хорошее, — сонно протянул Коноха, убирая крылья, чтобы перевернуться на бок. Дайшо рассеянно оглядел его и обнаружил россыпь фиолетовых точек на шее и ключицах, парочку — на торсе. — Только все тело болит, как будто, ну, знаешь… змея покусала. Дайшо отвернулся, почувствовав на себе ехидный взгляд. Сел, облокотившись на подушки — колени тут же заняла чужая голова. Хвала богам, сейчас Коноха был хотя бы в исподнем. — Надо признать, — самодовольно заявил он, наблюдая, как медленно наливается красками раздражения и смущения лицо Дайшо, — в постели ты дерешься словно тигр. — Любишь ты помучить простых смертных, баобэй. — Дайшо сощурился, не отводя взгляд. — Говоришь совсем как девица. — Ему улыбнулись. — Уже и дорогушей нельзя назвать? Судя по всему, твой меч, пронзающий небеса, тоже был ничего так. — Можно, уж точно не обижусь; приятно узнавать о себе что-то новое перед смертью. Коноха встал, потянувшись к шкафу, стоявшему в дальнем углу комнаты. Точно. Постоянно подгоняющий в спину факт конечного пункта, предназначения. Осознание того, что предстоит сделать, больно кольнуло под ребрами. Дайшо забрал длинные волосы назад, взглядом выискивая заколку и нефритовый зубец, но наткнулся на напряженную спину. — Парадное, парадное… — бормотал Коноха, водя пальцем по вешалкам и пересчитывая одежды, — снова парадное… Вот, почему я не люблю пользоваться здешним гардеробом. — С каких пор ты стал избалованным ребенком? За столько месяцев он как следует рассмотрел бессменное одеяние Конохи, почти крестьянское, если не считать щедро отделанные перьями грудь и плечи, с роскошным воротом, но без причитающихся рукавов. Коноха остановился на максимально простом сером ханьфу, рукава которого едва могли похвастать большой шириной. Высокий ворот скрывал искусанную шею, а длинные полы волочились по земле. Не выдержав, Коноха оторвал часть подола и подпоясался. С позолоченных шнурков императорского пояса спускались небольшие нефритовые подвески. — Ну ты и варвар. — Дайшо болезненно вздохнул, подбирая с пола обрывки. — Тоже мне, птица высокого полета. Коноха как раз поправлял ткань на спине, топорщившуюся меж крыльев. Он удивленно приподнял брови, оторвавшись от своего занятия: — Подумаешь, одежда… Мне, может, летать неудобно, а ты об одежде беспокоишься. — Знаешь, поживешь с мое среди деревенских — научишься ценить каждый лоскут. — Ты же помнишь, что моложе меня лет на сто? — А по ощущениям, в тебе ни грамма ума не прибавилось. Они усмехнулись друг другу. Позднее утро встретило горным пронизывающим ветром. Дайшо поправил наручи и меч, висевший на поясе. Когда он поднял взгляд, Коноха протягивал ему руку, раскрытыми крыльями ловя воздушные потоки. — Готов? — Еще бы, всегда готов помереть в компании крылатого придурка. — Взаимно, змея двуногая. До пика Тяньюфэнь было несколько часов лету. За это время Дайшо успел промерзнуть, прослезиться и насладиться видами, которых на горе Уишань водилось в изобилии. К дворцу вел парадный помост. Дайшо еще пару минут приходил в себя, согнувшись пополам. Разогнувшись, он вздрогнул, когда перед глазами появилось острое лезвие меча. — Боишься? — А ты, как я вижу, испытываешь скорость моей реакции. Коноха засмеялся, выпрямляясь и уводя оружие вбок. Он потащил Дайшо за запястье, попутно рассказывая о том, что собрание вот-вот начнется. Точнее, вступительная часть, которую ни в коем случае нельзя пропускать. Он чувствовал себя здесь как дома. В тронном зале, гигантском, как во дворце Поднебесной, яблоку негде было упасть. “Добровольцы” стояли перед императорской ложей, по периметру их окружали стражи. В отличие от Конохи, каждый был облачен в начищенный до блеска парадный доспех из гибких и подвижных пластин. Вторая часть гвардейцев занимала свои посты возле входов. Крылатые зрители наблюдали за происходящим с балконов, расположенных на колоннах под самой крышей. Прошмыгнув мимо стражи, они пристроились в самом конце, удостоившись косых взглядов. Пока командование вещало о важности миссии, Дайшо улучил минутку рассмотреть товарищей по несчастью. Никого из этих людей он не знал даже отдаленно. Возможно, все тут были обычными деревенскими. Ни одно оружие, висевшее на поясах, не походило друг на друга. И почти от всех веяло страхом. Дайшо мог понять: где-то в глубине души он испытывал то же чувство, только тешил себя мыслью, что помрет не один. Да и достигнутый уровень духовного мастерства подсказывал, что страх ему ничем не поможет.***
После основной церемонии их отпустили под присмотром стражи для последних приготовлений. Порталы должны были раскрыться ближе к полуночи; командование уверяло, что существа с других пиков уже подготовили своих бойцов, так что все произойдет одновременно. Коноха подошел к трону, на котором восседал Бокуто, расправив крылья. Подле стоял Акааши в своей неизменной позе со скрещенными на груди руками. — Не передумал? — хмыкнул Бокуто. В руках он подкидывал за древко нагинату, на ней покачивалась черно-желтая кисточка. — Неа. — Пеняй на себя, братишка. — Бокуто ухнул полной грудью и кинул ему оружие. Нагината привычно легла в ладонь Конохи. — Спасибо, шисюн, — проговорил Коноха и кивнул, — Акааши-сюн, — еще один поклон, более официальный, — постараюсь вас не подвести. — Мы верим тебе. — Акааши кивнул после короткой паузы.***
Дайшо наблюдал все это издалека, оперевшись плечом о массивную, красного дуба, колонну. Одной рукой он поглаживал навершие Ву Шэ, другой — сминал рукав. Общее нервозное настроение умудрилось передаться и ему тоже, так что спокойствие Конохи сейчас было бы очень кстати. Коноха подошел, закинув себе на плечо оружие. — Скучаешь? — Нет, что ты, развлекаю себя мыслями о неизведанном. — Вот и правильно. Он повел его сквозь многочисленные проходы, по широкой лестнице, ведущей в сад. Каждый зал, каждый двор были напитаны гармонией и спокойствием, относя мыслями к более великому. Дайшо старался запоминать все, что видел, чтобы отвлечься от невеселых мыслей. — И все-таки, — выдохнул Коноха, — для чего ты на самом деле здесь? Ты ведь осознаешь, что можешь не выжить. — Осознаю. Но тебе… Да кому вообще нужны мотивы ничтожного человека? Те, кому светло наверху, обычно не знают, как темно внизу. — А ты попытайся меня переубедить. Коноха вышел вперед, перегораживая путь. За его спиной виднелся маленький прудик с бамбуковыми скамьями. Дайшо сделал глубокий вдох, подбирая слова. Коноха ждал, настойчиво скрестив руки на груди. — Цель моих путешествий в том, — начал говорить Дайшо, но закусил губу. С каждым словом уверенность таяла, — что я ищу лекарство. Для долголетия. Как самым большим горам не удержать облака, так и людям не удержать годы. Мы старимся, умираем. Мы не можем победить смерть. А я не хочу умирать, зная, что на своем веку не сделал ничего полезного. Слова, выходившие урывками, волнение — все это заставляло сердце биться сильнее. Дайшо обогнул Коноху и присел на скамью, задумчиво глядя на рыбок, мельтешевших на дне. Его подвинули. Коноха втянул носом воздух, его взгляд витал в облаках. Дайшо озабоченно почесал затылок, скользя пальцами по отросшим волосам. Перед самой смертью почему-то тянуло на дурацкую философию. — Знаешь, Акинори, всему сущему в этом мире отмерен короткий, несправедливо короткий срок. Люди могли бы сделать гораздо больше, если бы были способны дольше жить. — Почему ты так стремишься дать людям второй шанс, этим… — Он осекся. Дайшо поднял на него тяжелый взгляд. — Потому что однажды брошенному ребенку дали шанс совершенно незнакомые люди. Поступок шел от всего сердца, что так редко в наши дни. Ребенок запомнил доброту на всю жизнь. Теперь он хочет отплатить той же монетой. — И этот ребенок… — Коноха хотел договорить, но Дайшо жестом остановил его, приложив палец к чужим губами.***
Все замерло. Закат окрашивал горный пик в багряные цвета, не предвещая ничего хорошего. Люди столпились вокруг разлома, за ними — стражи. Земля под ногами задрожала. “Началось”, — мелькнуло в мыслях. Горы застонали тяжко, надрывно. Болезненно: как живое существо, которое пыталось исторгнуть из себя всю боль. Разлом стал осыпаться. Пропасть под ногами разверзалась с огромной скоростью, неминуемо утягивая вниз, в темное жерло, из которого виднелись только алые всполохи. Люди с воплями падали, глаз не мог уследить, кого куда разметало. Стражи взлетели, поглядывая с высоты. Никто из них не стремился попасть вниз. Дайшо тоже падал — как тогда, в первый раз. Дыхание перехватывало. Стоило только подумать, что сейчас он разобьется, вот так глупо, — и никакой битвы, ничего, — как его подхватили на руки. Коноха плавно приземлился на твердую поверхность. При ближайшем рассмотрении место, куда все упали, оказалось жерлом уснувшего вулкана. На наростах внутри громоздилось множество костей. Дайшо передернуло: все они принадлежали людям. Его пихнули в плечо: Коноха сосредоточенно отгонял со спины живых мертвецов, рассыпая кости нагинатой. Они восстанавливались на глазах и снова ползли вперед, протягивая к живым костлявые руки. — И это вы называете испытанием? — зло рыкнул Дайшо. Он извлек Ву Шэ из ножен и прорубал путь вперед, проталкиваясь к единственную подземному проходу. — Сейчас не время спорить! Люди вокруг, те, что пережили падение с высоты, собрались в кучки, пытаясь отбиваться от орды скелетов. Кого-то схватили прямо за меч и потащили на себя. Послышался вопль отчаянья. Впереди был слышен совсем другой вой, смешанный с рычанием. Дайшо указал на пролом: — Похоже, это единственный способ разделаться с проблемой прежде, чем нас загрызут мертвецы. Его оцарапали по лицу, потекла струйка крови. Досадливо зашипев, Дайшо рассек очередного мертвеца. Тот пролежал несколько секунд и начал восстанавливаться. Коноха с воздуха расчищал тылы, пикируя на собирающиеся орды мертвецов. Дайшо перешел на бег: он избегал стычек, плавно скользя между нападавшими и разбивая особо приставучих. По пути он судорожно соображал: выходило так, что испытание на самом деле было страшной жатвой, чтобы успокоить кого-то. Но кого? Существо, издававшее ужасные звуки, явно оджидало впереди. Судя по горам трупов и по частоте раскрывающихся порталов, никто так и не смог справиться с чудовищем. Так как же выходило, что оно оставалось все эти годы здесь, под землей? Неужели количества жертв хватало, чтобы его усмирить? Он не знал. Достигнув пролома, Дайшо едва успел затормозить. Темный проход обрывался над непроглядной пропастью. Ужасные звуки, бьющие по ушам, повторились снова. Он обернулся и судорожно заозирался в поисках Конохи. Страшно представить, что было бы, потеряй он его тут, в самом начале пути. Взгляд зацепился за особо массивную, копошащуюся гору трупов: наверх лезли новые, а внутри вертелся Коноха, пытаясь выдрать крыло из нескольких когтистых лап. Выматерившись, Дайшо рванул наперерез, прорубая мечом проход в страшном месиве. — Хватайся! — гаркнул он. Коноха в гуще тел заметил протянутую руку не сразу, но когда заметил — крепко вцепился мощной ладонью, рассыпая вокруг себя мертвецов. Совиные когти больно царапали запястье, но Дайшо было плевать. В состоянии аффекта чувства притупилась настолько, что даже прямой удар меча или когтей ощущались не так остро. По крайней мере, он так думал. Вытолкнув Коноху из обступившего его костяного муравейника, Дайшо крутанулся, по инерции пронося меч сквозь тянувшихся следом мертвецов. Закончив вращение, он резко дернул головой, пытаясь остановить кружащийся перед глазами мир, и пихнул Коноху вперед: — Давай, давай! Поднимайся в воздух, пока не поздно. Дважды просить не пришлось: крылья сделали мощный взмах, сбрасывая новых зацепившихся мертвецов, они взмыли высоко под потолок, удерживая друг друга за запястья. Меч Дайшо запихнул за пояс и теперь боязненно посматривал на расшатывающуюся под ногами землю. Они проскользнули сквозь небольшой пролом, резко снижаясь. Внутри было темно, прохладно и неуютно. Громкие хлопки крыльев в воздухе затихли, они кубарем покатились по полу. Дайшо застонал от боли, догнавшей сознание, и поднялся на локтях. Он всмотрелся в единственную светлую точку наверху: сквозь пролом горели огни, слышались отдаленные вопли пожираемых людей. Сама мысль о том, что они могли оказаться на месте жертв, ужасала его. Реальность, окружавшая их, с каждой минутой все больше казалась ненастоящей, будто они попали в страшную сказку. Мертвецы, в отличие от них, не стремились попасть внутрь: они зависали над самым обрывом, жадно смотря вниз, и разбредались в поисках других жертв. Дайшо на ощупь подобрался к Конохе, сжав чужое предплечье. — Ты цел? — Вроде бы… — Послышался тихий хлопок, будто он проверял что-то. — Только крыло повредил. — Идти сможешь? — Вполне. Они встали, сжав ладони друг друга. Коноха тоже посмотрел наверх, хрипло спрашивая: — Почему мертвецы не спускаются за нами? — Не знаю. Они могут бояться чего-то покрупнее двоих идиотов, свалившихся вниз. А это значит, что… Дайшо упал на колени от оглушительного рева, закрыв уши руками. Барабанные перепонки чуть не лопнули от такой высокой тональности. Волосы обдало жаром — он едва успел сориентироваться и потянуть Коноху за руку, роняя на себя. Над головой пронесся поток пламени, оставляя повсюду маленькие костры. На лице Конохи промелькнул первобытный ужас. Он откатился, прячась за валунами неподалеку, Дайшо последовал его примеру. За естественной преградой удалось немного отдышаться. Дайшо выглянул посмотреть, что именно могло обладать такой огненной мощью; узкие глаза расширились от ужаса. Каменные плиты топтали тяжелые чешуйчатые лапы. Гигантская бескрылая ящерица с длинным змеиным телом сотрясала свод, с которого сыпались обломки породы. Существо зарычало и снова дохнуло огнем, очерчивая светом огромную пещеру, от него чешуя на теле бликовала синим. Когти яростно заскребли по стенам, камни падали под натиском длинного хвоста. Оно искало нарушителей, шумно принюхиваясь. Длинные усы взметнулись в воздухе, точно ощупывая. — Твою мать, Коноха! Я готов был поверить во что угодно, но чтобы тут был известный всем детям дракон Цзюлун!.. Это же сказки, черт возьми! — В меня ты тоже не верил. Коноха на минуту выглянул из укрытия, тут же прячась и подбирая крылья ближе друг к другу. — Милостивые боги, так и верующим станешь. — Дайшо накрыл лицо ладонью, сардонически усмехаясь. Казалось, он попал в личный ад любого ученого. — Есть идея. Мы наверняка сдохнем, но просто поверь мне: другого выхода у нас нет. Коноха нахмурился, кивнув с опозданием. — Собери свою волю и остаток сил в кулак и подбрось меня к потолку — либо максимально быстро, либо не так заметно. — Дайшо развернулся и присел на корточки, вычерчивая пальцами схему. — Вот здесь, на самом верху, ты меня отпустишь: постарайся сделать это над головой чудовища. Когда я приземлюсь, то подам знак, и с этого момента ты будешь отвлекать его, сколько сможешь. Я всажу эту шпажку, — сказал он, похлопав по Ву Шэ, — под кожу. Тебе останется только закончить начатое. — Ты в своем уме?! Как ты удержишься на шее этого огромного монстра? — Что-нибудь придумаю… — Ты не можешь, ты ведь… — Коноха Акинори, — зашипел Дайшо и резко дернулся, схватив его лицо обеими руками, заставляя смотреть себе в глаза, собраться, его взгляд был как никогда серьезен, — я человек и я верю тебе как самому себе. Коноха покорно вздохнул. Потребовалась минута, чтобы он собрался с мыслями и ухватил его за пояс. — Полетели, — негромко скомандовал он. Резко набрали высоту; монстр обернулся, погнавшись следом. Полет был не такой, как обычно: рваный, прерывистый. Коноха судорожно сжимал пальцы, взмахивая побитыми крыльями. Их подбросило вверх: в нулевой точке, где заканчивался полет и начиналось падение, Коноха разжал руки. Дайшо на секунду зажмурился. Он спикировал прямо на шею дракону, сосчитав лицом чешую. Монстр взревел и зашатался во все стороны, вертясь и пытаясь сбросить с себя Дайшо, словно зацепившуюся блоху. Дайшо подхватил остатки подранных рукавов и заполз повыше, накидывая самодельную шлейку. По руками потекли струйки крови. Это было похоже на бешеное родео на гигантской скорости. Монстр выдыхал огонь во все стороны, заставляя еще несколько огромных камней пролететь в угрожающей близости от головы. Дайшо закричал, подавая сигнал. Коноха, упавший за секунду до этого наземь, едва успел добежать до нагинаты и схватить ее. Прыжками он подлетал к морде Цзюлуна, нанося мелкие порезы — но этого хватило для главного маневра. Дракон вытянул вперед длинную шею, на которой восседал Дайшо, цапнул зубами воздух, где еще секунду назад был Коноха, и замер. Изгибистый меч пробил на стыке чешую, с чавканьем проходя глубже. Мир вокруг снова поплыл, завертелся, пока Дайшо пытался удержаться за Ву Шэ. Ему аккомпанировал дикий вой. Когда дракон поднял гигантскую морду, Дайшо выгнулся, цепляясь за рукоять. Его подкинуло вверх: в какой-то момент он был уверен, что удержится, но сила толчка оказалась слишком велика. Последнее, что он осознал, — два острых клыка, пронзающих плоть насквозь. Безжизненное тело откинуло к дальней стене. Дракон заметался от боли, пытаясь вытащить из шеи проклятый меч. Коноха, видевший это, бросился к Дайшо. Ноги не слушались, но он заставил себя бежать из последних сил. Человек лежал без сознания, не шевелясь. Коноха развернул его лицом к себе, придерживая руками: глаза открыты, лоб разбит в кровь. — Ну же, идиот! Не время умирать. Черт… Ты ведь мой должник, помнишь об этом? На него смотрели глаза, из которых стремительно уходила жизнь. Хотелось выть от отчаяния, но вместо этого он потряс его. Дайшо слабо протянул руку, не доставая до лица. Коноха нагнулся к едва движущимся губам. В оглушительном реве он едва расслышал угасающие слова: — Беги… — Я не… Дайшо не дал договорить даже в такой момент. Он прикрыл глаза. Казалось, еще немного — и проснется. Но он не дышал, пульс не прощупывался. Коноха приник к чужой груди, сдерживая поднимающийся внутри вопль отчаяния. Из глаз впервые за долгое время текли слезы. Пересилив себя, Коноха аккуратно положил Дайшо наземь и поднялся. Помирать — так с песней, да? Он схватил нагинату и взмыл в воздух, несмотря на острую боль в побитых крыльях. Оружие яростно полосовало драконью морду, но без толку. Если бы он только мог повернуть время вспять. Если бы он только обладал чем-то более полезным, чем просто крылья. Он так много хотел сказать всем, кого потерял, всем, кого любил. Но он был обычным червяком под бездонным небом, которому просто повезло чуть больше. В какой-то момент Коноха встретился взглядом с монстром. — Верни мне их! Оставалось неясным, понял ли его дракон, но это было неважно. Он сложил крылья, падая камнем, чтобы распахнуть их у самой земли. В крутом пике он развернулся на сто восемьдесят градусов, пролетая у самой шеи. Краем глаза Коноха заметил меч, торчащий из кровоточащей раны. Лезвие нагинаты прошло сквозь подбородок чудовища. Свод пещеры сотрясся от новой волны истошного рева. Коноха почти улетел, когда со спины его настиг длинный хвост, отправляя в неконтролируемый полет. Коноху припечатало к стене, выбивая весь дух. Он едва смог подняться с земли, опираясь на локти, сопротивляясь из последних сил. Взгляд помутнел, но все же он мог разглядеть, как мечется чудовище. Они не победили, как это рисовалось в эпических легендах. Не стали героями, и посмертно о них вряд ли вспомнят. Они лишь дали время другим, чтобы подготовиться. Чтобы снова запустить круг бесполезных смертей. Коноха не мог остановить слез, осознавая горькую правду. Горы оказались ужасным местом, где множество умерло и множество умрет. Слабый взгляд едва уловил проходящие мимо ноги. “Милостивые боги”, — подумал Коноха, вероятно, ожидая, что кто-то из пантеона и правда спустился с небес, чтобы забрать их. Мысли граничили с бредом. “Пожалуйста, пусть в следующей жизни я буду обычным человеком.” Он сомкнул глаза, пытаясь сохранить хотя бы немного жизненных сил. На губах застыла горькая улыбка.***
Посмертие так же неизведанно, как и жизнь. Черный ли горизонт или белый, боги или адское месиво. В конечном счете все это остается непостижимым кругом хаоса, который всасывает внутрь все на своем пути. Дайшо судорожно вдыхает воздух, резко открывая глаза. На языке остается горечь несказанных слов. Мир перед глазами белеет, потом блекнет. Поначалу он ничего не чувствует — ни рук, ни ног. У него тяжелая рана, все тело адски болит, а душа заживо горит, кровоточит. Конечности не поддаются контролю. Когда взгляд обретает хотя бы малую ясность, Дайшо осознает: он в той же пещере. Кажется, битва не прекращалась после того, как он умер. Умер ли? Дайшо бросает взгляд вниз, насколько может. В глазах рябит: с него и правда натекла порядочная лужа крови. Все, что помнит — боль, а следом — забытие. Разве с того света возвращаются? Он пробует пошевелить пальцами рук и ног — слушаются плохо. Подождав немного, он заставляет себя встать. Сначала поддаются колени, боль пронзает острыми кинжалами все тело. Хочется орать, но связки, кажется, порваны. Едва руки сгибаются в локтях — и спину прошибает холодная боль. Он лишь молчаливо поджимает губы. Он должен это сделать. Просто обязан. В момент, когда драконья челюсть сомкнулась на теле, он что-то почувствовал. На грани сознания сначала появляется вселенская боль, обида и ненависть. Боль, ему не принадлежавшая. Потом сожаление вперемешку с горем. Чужие эмоции перехлестывают через край, как и собственные. Его трясет, как куклу, он ловит взгляд падшего чудовища — по-человечески печальный, подобный бездне, в которой все исчезает без следа. А следом накатывает еще одно чувство: непонимание. Так бывает, когда идешь в толпе, хватаешься за чужие плечи, надеясь, что хоть кто-то тебя узнает. Но никто не узнает, в ответ лишь злые взгляды. И ты остаешься совсем один. Дайшо встает, а по щекам невольно катятся слезы. Первые шаги даются плохо: как по раскаленным углям, ступает он по ненависти и боли навстречу дракону. Тот уже не мечется, припал на передние лапы, огромной мордой к полу, а длинное туловище свил в клубок. Только глаза бегают из стороны в сторону, ища обидчика. Как или куда откинуло Коноху, остается неизвестным. Его присутствие больше не чувствуется. Все внимание сконцентрировано на чудовище, лежащим перед ним. Дракон шипит и пытается исторгнуть огонь, но больше для отпугивания. Кровь из ран вытекает ручейками. Дайшо сочувственно приподнимает брови. Он должен сделать это: чувствует, что обязан. С каждым шагом его все меньше связывают чувства-оковы, а разум расщепляется на мелкие частицы. Он осторожно приближается, выставляет вперед руку. Время стынет в вязкой патоке. Дракон слепо тычется мордой в ладонь, едва выдыхая сгусток воздуха, по синей чешуе течет багряная кровь, и это отчетливо виднеется в полумраке. Дайшо осторожно продвигается к шее и тянет за рукоять меча — лезвие звенит, падая на пол. Слышится болезненный стон. Дайшо против воли почти захлебывается в слезах. Кое-как он утирает глаза грязной ладонью. Дракон едва шевелится, и на глаза попадается нагината. Черно-желтая кисточка вымокла в крови, наполовину разорванная, жалкая, древко сломано. Он медленно, сопротивляясь боли, обходит существо. Наклонившись, тянет за рукоять. Дракон воет и дергается, с зажатой в пальцах нагинатой Дайшо падает на спину. Долгое время он просто смотрит на искореженное оружие, пока в голове вьется рой забытых воспоминаний, не давая сосредоточиться. Он садится на колени; cлезы капают на них, на деревко. В окровавленной стали слабо отражается собственное лицо. — Коноха…. — сипло зовет Дайшо, прижимая к лицу холодное деревко. Скорбь, поднимающаяся из глубины, заполняет чашу до краев и переливает через край. Ему никто не отвечает. Даже если Дайшо признается во весь голос, что на самом деле любит — ему никто не ответит. Содрогнувшись всем телом, он заставляет себя отложить испорченное оружие в сторону и встать. Вновь тянется к дракону. Чужая горечь чувствуется как своя. Их сознания переплетаются. В глазах существа он видит свое отчаяние, свое ощущение бесполезности. За ним наблюдают, пока в душе разгораются лавовые потоки злобы и обиды. Дрожащие пальцы касаются большой морды. Руки скользят по холодной чешуе. Дайшо обнимает его за морду, приникая головой к носу, дракон шевелит усами, но не сопротивляется. Нечто внутри зверя отчаянно зовет на помощь. Дайшо прикрывает глаза, мысленно подавая руку — хоть это он способен сделать. Дракон теплеет, потоки энергии — светлой — проникают под кожу и расходятся волнами. Магии не существует, в этом Дайшо уверен. И все же каким-то образом он чувствует, как свои и чужие раны затягиваются, пускай медленно. Он открывает глаза и понимает, что обнимает человекоподобное существо с хрустальными рогами и желтыми глазами, в роскошных синих одеждах, какие даже императорам не снились, а из-под длинного подола виднеется драконий хвост. Существо благодарно улыбается, удерживая его своими нечеловеческими лапами. Оно перехватывает за предплечья и мягко опускает его руки. В сознание льются чужие мысли: — Спасибо тебе, змееуст. Ты пробудил доброе начало Ян в Цзюлуне своей жертвой. Дайшо отводит взгляд, пытаясь остановить поток слез. Получается откровенно плохо, в груди все еще ворочается растревоженная горечь. Цзюлун обнимает его лицо лапой, спрашивая, что осталось на душе. Дайшо мысленно кричит о помощи, не в силах смириться с потерей, но орать во весь голос не может. — За справедливость воздается справедливостью, — проносится ветерком поток мыслей в его голове. Дайшо отходит, вытирая мокрые щеки ладонями. Дракон или то, чем он был, направляется в противоположную сторону, сложив руки в рукавах. Дайшо едва поспевает следом. Из-за спины Цзюлуна виднеется искореженное тело Конохи: на него сложно взглянуть без боли. Цзюлун опускается и проводит рукой вдоль, обращая вспять посмертие. Сначала конечности, затем крылья уменьшаются до птичьих размеров, заставляя его принять истинный облик. — В наказание за свою строптивость он будет спать в облике птицы до тех пор, пока не восстановится. Береги его, Хранитель. Дракон оборачивается и встает, держа птичье тело в лапах. Дайшо хочет спросить, хранителем чего он так внезапно стал, но дракон лишь улыбается своими мудрыми глазами — так же, как улыбался задолго до этого таинственный незнакомец в хламиде. Своды пещеры над головой рушатся, открывая взгляду небо, усыпанное звездами. Дайшо бережно прижимает к себе сипуху. — Мой черед пришел. — Существо отходит от него на почтительное расстояние, поднимая к небу голову. Обратившись в призрак дракона, оно взмывает так высоко, что исчезает из виду, и на небе остается лишь новая яркая звезда.***
Минуло много лун прежде, чем Коноха пришел в себя. В какой-то момент сипуха раскрыла глаза, моргая, подскочила, обнаружив перед собой огромное пространство комнаты. На первый взгляд она казалась пустой, но лишь на первый. Оглядевшись, сипуха заметила сидящего на стуле Дайшо. Отросшие темно-зеленые волосы волнами разметались по его плечам, собранные в цзы и заколотые трехзубчатой нефритовой заколкой. Привычные одежды дополнял длинный дорожный плащ, украшенный речными узорами и листьями бамбука. Дайшо не двигался, сложив руки на груди. Время было позднее: сквозь окно ярко светила луна. Коноха обернулся в человека и подполз на коленях поближе, с ужасом схватив за плечи. В глубине души он боялся, что снова обнаружит его мертвым. Дайшо поморщился, сонно моргая, в темно-зеленых глазах отражалось безмятежное спокойствие. — Мы… умерли? — Коноха вдохнул полной грудью, пытаясь набрать побольше воздуха. Он так много хотел сказать, так боялся, что больше у него не будет возможности это сделать. Дайшо негромко усмехнулся и уверенно потянулся вперед, совсем не напоминая себя мертвого. Ущипнул за крыло — как тогда, при первой встрече, выдергивая сверху пушинку. Коноха охнул, подобравшись. — Ты живее всех живых, дорогуша. Коноха порывисто подался вперед, крепко обняв Дайшо. Помолчав, выпалил на одном дыхании: — Я больше не хочу тебя терять. Дайшо замялся, наконец обнимая его в ответ за пояс, утыкаясь носом в шею. — Я тоже. Боялся, что больше не найду такого идиота. И знаешь, даже после смерти не найдется того, кто был бы такой же неуемной птицей, — негромко проговорил Дайшо, стараясь скрыть ласковый тон голоса. Спустя пару минут он отстранился, разглядывая Коноху — и позволяя разглядывать себя. Под глазами Дайшо залегли мешки, будто он не спал все это время и бдил над ним. — Сколько… Сколько времени прошло? — Месяца три по человеческим меркам. — Дайшо пожал плечом, стараясь придать этому жесту как можно большую легкость. — Горазд же ты спать, Акинори. Горы уже засыпало снегом. — Почему ты не будил меня все это время? Дайшо замолчал, закусив губу. Наконец он прервал тишину. — Ты бы не проснулся. Коноха, успевший изучить Дайшо, недобро сощурился. — Ты недоговариваешь. — Беру пример с лучших в своем деле. — Дайшо слабо подмигнул. — Честное слово, ты просто невыносимая сова. Он толкнул Коноху на постель, усаживаясь рядом: плечом к плечу, как в былые времена. — История, конечно, не на одну ночь, так что устраивайся поудобнее. Он рассказывал вплоть до самого рассвета. О том, что когда-то мир был наполнен перевертышами: драконами, совами, лисами. Много кем. А потом пришли люди. Безжалостные по своей природе, они истребляли всех, кто не был на них похож. Оборотней выселили в горы, заставив вести скрытный образ жизни. Драконам досталось больше всего: их почти истребили, а выжившие затаились под землей. Годами их жгли бессильная злоба и ненависть, превращая из покровителей в недругов. И каждый раз, когда горы стонали, предки-перевертыши исполняли кровавый ритуал мести: кидали “избранных” людей на съедение драконам. Мало кто помнил, что съеденные, источавшие злую ауру, становились живыми мертвецами. Лет двести тому назад, когда потомки забыли истинную цель подобного ритуала, драконы вышли из себя, вырвались во внешний мир. Горам Уишань досталось хуже всего: дракон Цзюлун, который должен был оберегать горы и обитателей, убил их в гневе, который точил его все те восемьсот лет, что он жил под землей. Это теперь перевертышей почти не осталось, а ведь когда-то были целые кланы, как у совиных императоров. И все эти знания о древности хранили драконы, за что их в стародавние времена называли хранителями. — А что же случилось тогда с Цзюлуном? Как тебе, простому человеку, удалось с ним справиться? Дайшо дернул уголками губ, глядя на озадаченное лицо. — Драконы — что большие змеи. Никто не понимает их так же хорошо, как родственные души. — Получается, ты… — Стал хранителем-преемником, оставшись человеком. Возможно, эта память умрет со мной, а может — я смогу передать ее потомкам, чтобы те смогли лучше относиться к стражам гор. Он обернулся, глядя на Коноху. Тот пошевелил крыльями носа, щурясь. — Ты невероятен, Дайшо, и без всякой магии. — Он притянул его, мягко целуя в уголок губ. — Я знаю, — негромко проговорили ему в ответ, тепло целуя.***
Они вышли через парадный вход царского замка на пике Тяньюфен навстречу холодному зимнему солнцу. Природа вокруг только начала просыпаться, холодными мазками ложась на снежный холст. Дайшо повернулся к Конохе, одетому в походную одежду — на этот раз с рукавами. — Нам полезно будет прогуляться вниз с горы пешком. Мне столько всего предстоит тебе рассказать. Следом за новым днем приходила их новая жизнь.