Переступив черту

      Кровь схлынула с его лица. Втайне Сонер ждал чего-то подобного и даже, чего скрывать, надеялся, но, получив сейчас такую ошеломляющую новость, он не на шутку разволновался.       — Что ты такое говоришь, парень? — закричал Сонер, вскакивая, пока Акгюн тщетно прикладывал палец к губам в немой просьбе не шуметь. Кажется, от удивления ему удалось докричаться даже сквозь звуконепроницаемое стекло. — Как такое возможно? — понизив голос, зашептал он, крепче прижимая трубку к щеке.       — Послушай, Сонер, — Акгюн возбуждённо покусывал губы, — здесь всё переменилось, абсолютно всё. Расклад сил совсем не тот, что был раньше. Фатих прокололся, очень крупно прокололся наш господин адвокат. Он в руках прокурора, идёт на сделку, даёт показания. И мой отец тоже. Есть ещё свидетели, Сонер. Всех не запугаешь и не устранишь.       Вот так рушатся миры, подумал Сонер. Его отец, всемогущий Халиль Сади Санжактар, по щелчку пальцев которого начинали говорить и умолкали навсегда, теперь окружён со всех сторон и вот-вот будет низвергнут с высокого трона на грешную землю.       Странное чувство, отметил он. Неприятное. Раньше Сонер боялся задумываться, каково это будет, когда отец угодит в лапы правосудия, и вот почему. Будет это весьма паршиво.       — Почему молчишь? — осторожно поинтересовался Акгюн. — Ты что-то поник, брат.       — А что тут сказать? — пожал плечами Сонер. — Это должно было случиться рано или поздно.       — Но ты как будто не рад. Неужели ты не хочешь побыстрее оказаться на свободе?       А он и не был рад, и, в первую очередь, он не был рад осознанию того, что променял бы собственную свободу на свободу отца. Даже сейчас Сонер согласился бы отсидеть свой срок в десять лет, если бы Халиля Сади Санжактара оставили в покое.       Чёртово рабское мировоззрение!       Сонер с силой тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли.       — Просто надо всё обдумать, — ответил он наконец. — Так неожиданно это… Но как прокурор смог восстановиться в должности? Разве против него самого не началось расследование? И как ты оказался в этом деле?       — Долгая история, Сонер, — вздохнул Акгюн, и за этим вздохом чувствовалась настоящая горечь падений и разочарований. — Кажется, за этот месяц я постарел на пару лет. Когда я говорил, что здесь всё переменилось, я имел в виду не только Фатиха и прокурора… Всё переменилось, Сонер, люди переменились. Мы стали старше, повзрослели против своей воли.       — Рассказывай.       Акгюн отвёл взгляд:       — Я подал документы в университет, и меня зачислили на заочный факультет. Буду изучать менеджмент.       Сонер даже виду не подал, что удивился. А, может, и не удивился вовсе. Он давно знал, что Акгюн слишком хорош для своего окружения и не должен оставаться на его уровне. Он должен расти, развиваться, идти в гору, должен отдалиться от грязи бандитского мира и возвыситься настолько, насколько это может сделать человек его ума и способностей.       — Опять ничего не скажешь?       — Я рад, — кивнул Сонер и искренне улыбнулся. — Поздравляю. А что с невесткой?       Он совсем не собирался подтрунивать над другом, но вышло немного насмешливо. Акгюн смутился вопросу и даже, кажется, покраснел.       — Она тоже продолжает учёбу. Хотя нам было немного не до этого, мы встречались, старались видеться чаще. Я не отступлю от своих планов по поводу Ягмур. Пока она любит меня, пока хочет быть вместе со мной — я приложу все усилия, чтобы не разочаровать её и сделать самой счастливой.       Сонер поёжился от неприятного чувства внутри — его как будто насквозь прошила зависть. Так просто и откровенно говорил теперь о своих чувствах Акгюн, действительно по-взрослому, как человек, у которого есть будущее, и который хочет построить это будущее с другим человеком. А Сонер…       — Госпожа Джанан не оставила практику, сейчас у неё новое дело: девушка, обороняясь, убила насильника. Тяжёлый и резонансный случай, на неё давят со всех сторон, но она твёрдо намерена добиться оправдательного приговора. Дай Аллах, так и будет.       — Дай Аллах, — эхом отозвался Сонер.       — Прокурор действительно сумел повернуть дело о внутреннем расследовании себе на пользу. Та женщина, Пелин Токер, оказалась связана с Бораном Яманом. Взяли Фатиха, тот сдал Ямана, Яман сдал госпожу. Госпожа пока строит из себя оскорблённую невинность, но недалёк час, и она расколется. А наш получил повышение, пока это не афишируется, но Селим Кара скоро возглавит прокуратуру Измира. Он хочет там окончательно обосноваться, поближе к жене, к детям…       — Прекрасно, — от души восхитился Сонер.       Кто же мог подумать, что арест и заключение сына Халиля Сади так подействуют на семью Кара, к которой Сонер полушутя-полусерьёзно причислял и Акгюна.       — А как там… Эрай? — он непроизвольно сделал паузу перед тем, как назвать имя.       — Эрай, — Акгюн насупился, пожевал губами, словно пробуя имя на вкус. — С Эраем странные дела творятся, приятель. Он отдалился, замкнулся в себе, ходит как чужой. А ещё…       Повисло тягостное молчание, и сердце Сонера неприятно сжалось от дурного предчувствия.       — Что ещё? Говори!       — С Наз… С Наз тоже не всё в порядке.       Лишь через минуту Сонер понял, что если не разожмёт кулаки — проткнёт ногтями кожу.       — Я отдал местным передачу для тебя, должны пропустить. Там письмо. От Наз.       Он поднял на Акгюна полный страдания взгляд.       — Она писала его, не рассчитывая, что ты прочтёшь. Ягмур сохранила и передала, велела тебе вручить. Не знаю, что там, но… Сынок, ты только не впадай сразу в ярость! Подумай, каково девушке сейчас.       — Нет, знаешь, раз так говоришь! Что в письме? — голос Сонера почти исчез, настолько сиплым он стал.       — Я не читал, Боже упаси! — испуганно заморгал Акгюн. — Прочти и пойми, наконец, — ты должен выйти на свободу! Без тебя это дело не наладится. А Наз продолжит себя разрушать…       — Время вышло!       Сонер с упавшим сердцем покосился на охранника — за ним пришли. Свидание было окончено.       — Спасибо, — одними губами прошептал Сонер Акгюну, глядя, как тот провожает его растерянным взглядом.              * * *       На его койке в камере стояла раскрытая картонная коробка средних размеров. Сонер приблизился почти неслышно, на цыпочках, и заглянул внутрь.       Из-за того, что коробку обыскивали, а содержимое перебирали, всё валялось в полнейшем беспорядке: одежда перемешалась с книгами и пакетами еды. Сонер потянул на себя какую-то вещь, это оказалась толстовка — новая, чистая, ещё пахнущая стиральным порошком и немного духами госпожи Джанан. Под ней лежала книга. Сонеру в глаза бросился заголовок «Над кукушкиным гнездом», он раскрыл её и на форзаце увидел надпись «С. Кара. 1998». Стало быть, прокурор передал ему свою книгу, ещё и такую… знаковую. Иронично. Сонер в очередной раз подивился своеобразному чувству юмора этого человека.       Он вытряхнул остальное на покрывало. Ещё одежда, ещё книги, но Сонер искал его. Письмо. Неужели забрали? Вспотевшими ладонями он нетерпеливо шарил по картону внутри коробки — ничего. Наконец, он отогнул картон со дна и облегчённо вздохнул — пальцы наткнулись на угол конверта. Он был приклеен на что-то не слишком липкое и быстро оторвался от коробки.       Сонер одним рывком вскрыл конверт, и взгляд его упал на лист белой бумаги, исписанный почти полностью. Строчки были неровными, почерк скакал то вверх, то вниз.       «Она волновалась», — неслышно прошептал Сонер нежно и хотел поднести письмо к лицу, чтобы вдохнуть запах, но передумал.       — Какой запах, — прорычал он с раздражением. Даже если этот запах сохранился на письме, он не имеет на него никаких прав. Не имеет права ни вдыхать, ни думать, ни даже мечтать о нём!       «А на содержимое?» — спросил Сонер сам себя. На содержимое этого письма он имеет право? Против воли его глаза заскользили по неровным буквам…       «Я знаю, что ты никогда не прочтёшь эти строки, но всё равно пишу их. Ягмур сказала, что мне нужно выговориться, сказала, чтобы я написала тебе письмо, чтобы выплеснула в нём всё, что накопилось в душе. Что ж, мне и самой интересно, что там накопилось. Потому что я существую, живу на автомате, что-то делаю, занимаюсь повседневными делами, но даже себе не могу признаться в том, что чувствую.       Это набившие оскомину выражение про розовые очки, которые всегда бьются стёклами внутрь. Мне сейчас так больно. Они разбились, но я не вытаскиваю осколки, храню их на память, оберегаю, чтобы не потерять. Они дороги мне. Так же, как я думала, что дорога тебе. Но оказалось, что я борюсь за тебя прежде всего именно с тобой. Вся эта борьба — сплошная иллюзия, происходящая в моей голове. Я пытаюсь собрать крохи наших отношений воедино, а ты для себя уже всё решил.       С того момента, как тебя арестовали, ты даже не подумал связаться со мной, не передал мне ни словечка, ни разу не ответил на мои сообщения. Ты думал, что отстранишься, и все проблемы уйдут сами собой, рассосутся, и всё будет как прежде. Но только как прежде уже никогда не будет.       Когда ты настойчиво пытался обратить на себя моё внимание, когда добивался встреч и даже когда пытался купить при помощи подарков, ты нисколечко не сомневался в том, что делаешь. А что же случилось сейчас, когда ты на полпути бросаешь меня? Я уже не настолько хороша, чтобы бороться за нашу любовь? Или же ты просто передумал?       Все эти вопросы тысячами рождаются у меня в голове каждую минуту и никуда не деваются. Они всегда со мной, и некому ответить на них, некому развеять мои сомнения. Изо дня в день я борюсь с собой, собираю себя по кусочкам — такой я не была даже тогда, когда узнала об измене отца и разводе родителей. Такой сделал меня ты.       Ты отказался подавать апелляцию — это был поворотный момент для меня. Очки разбились, пелена спала с глаз. Наши чувства оказались всего лишь миражом, возникшим посреди знойной пустыни.       С этого дня я начну вытаскивать осколки, по одному, медленно, не торопясь. Но когда я вытащу последний, всё закончится, Сонер. Тебя больше не будет в моей жизни.       Как же сложно было даже написать это, всё ещё любя… Но я смогла. Значит, смогу и всё остальное. Прощай.»