062

аякс моргает медленно, будто томно. солнечный свет светит ему прямо в глаза, слепит до цветных пятен, даже если зрачки скрыты за веками, истончившимися почти до прозрачности, обнажившей синеву вен. он лежит на простынях, не в силах пошевелиться. всë его тело — тело куклы-марионетки. у него вместо крови по сосудам течëт чистый божественный яд. потому что рекс ляпис-моракс-чжунли слишком жаден, слишком ослеплëн желанием присвоить аякса себе, сделать его своим-своим-своим и только своим. рекс ляпис-моракс-чжунли не понимает, что создания бездны слишком темны, слишком черны для энергии селестии. и поэтому они хотят эту селестию уничтожить. аякс хрипло и резко выдыхает, чуть подрагивая, когда тело изнутри омывается горячей волной. эти волны настигают его уже третий день, и сил реагировать на них сильнее тоже уже нет. в нëм бушуют две равные и противоположные половины, старающиеся уничтожить друг друга, не обращая внимания на состояние своего носителя. моракс сидит рядом, «успокаивающе» проводит пальцами по его предплечью, вливает свою силу, чтобы ускорить процесс перерождения души бездны в душу селестии. аякс тратит эту энергию на создание тонкой стены, которая стабилизирует его на пару секунд, и бьёт моракса по руке, чтобы вновь парализоваться от волны боли. — не ссмей ко мне прикассатьсся, — аякс шипит, почти не разжимая зубы, пока пытается заставить энергии смешаться, прийти в баланс, словно это яд и противоядие — это ведь и в самом деле почти так. потому что и бездна, и селестия одинаково травят его тело моракс, как ни странно, сидит рядом и больше к нему не прикасается. аякс хочет засмеяться от того, что могущественный бог, самый сильный и старый из архонтов так сильно старается угодить тому, кто не может против него даже рукой пошевелить. без силы гео гнозиса, конечно же. аякс выгибается сильнее, ругаясь про себя на снежняйском. кажется, боль стала слабее. аякс стискивает зубы. он, блять, победит в этой борьбе, сам, чего бы это ему не стоило.

***

аякс лежит молча. у него в груди будто пульсирует второе сердце — впрочем, так и есть. моракс смотрит на него восхищённо, и обычно бы, до озиала и контракта с царицей, аякс бы с радостью показал бы своё самодовольство. теперь у него даже не возникает такой мысли, потому что он давно не считает чжунли за своего друга — даже просто за кого-то близкого. моракс для него теперь даже меньше чем враг. он для него теперь был никем. и потому аяксу было плевать на его восхищение и разочарование. — ты прекрасен. — моракс тянется к нему, к его волосам, у которых кончики сменили цвет на синий. аякс следит за ним, следит за возможной угрозой. моракс касается мимолётно, словно его прикосновение — пылинка, точно тысячи и миллионы других. аякс считает, что это не принесёт вреда, что моракс относительно безопасен в его состоянии. аякс закрывает глаза, погружаясь в летаргию, наполненную воспоминаниями о мокром асфальте… что это вообще такое?.. — я не разрешал тебе засыпать. — когтистая рука сжимается на его горле, чуть перегибая её назад в угрозе сломленной шеи — конечно это ему не мешает, потому что теперь его тело состоит из воды. — не припоминаю момента, когда мне стало требоваться твоё разрешение. — аякс шепчет это, так и не открывая глаз. у него нет сил реагировать эмоционально. у него нет такого желания. — в тебе течёт моя кровь и моя сила. я приказываю тебе на правах твоего создателя. — моракс щурится надменно и зло. его ухмылка отражает его голод к телу молодого бога. аякс, неожиданно для себя, хочет рассмеяться. — бедный-бедный моракс, у которого вместо мозгов камень. — аякс тянет губы в слабой, снисходительной улыбке. — меня создал далеко не ты, и даже не селестия это сделала. аякс кладёт одну из ладоней на скулу склонившегося над ним бога, ощущая изменения в теле, что становилось всё легче и легче, пока не перестало ощущаться совсем. аякс приподнимается, игнорируя сжатие на шее, и почти вплотную приживается губами к ушной раковине, покрытой золотыми чешуйками — я сын одной лишь бездны, — аякс почти не двигает губами, произнося это, — и потому моим аспектом стала пустота. моракс не успевает среагировать, когда аякс пропадает из комнаты. словно его никогда не существовало. словно моракс от скуки придал форму пустому месту. словно… лиюэ дрожит от яростного рёва божества, напряжённо ждёт возможного высвобождения нового заключённого рексом ляписом существа, не узнавая в звуках своего бога. моракс выбросом энергии разносит комнату, прежде чем взять себя в руки и застудить свою ярость за то, что его сокровище посмело ускользнуть у него из рук. янтарные глаза горят силой тысячи акров земли, зрачки теряют человеческую форму и практически исчезают от того, насколько щёлка узка. — гнев скалы найдёт тебя даже там, где нет земли! — моракс клянётся в этом на собственной крови, позволяя золотым каплям упасть на каменный пол и застыть знаком стихии гео. адепты ощущают, как по всей земле лиюэ расходится резонанс и пробуждается спящая смута, когда-то бывшая частью сил их архонта. они преклоняют колени пред своим владыкой, отправляющимся вновь на войну. барбатос перестаёт играть на лире в таверне, настороженно оборачиваясь к окну. незримые крылья трепещут, как трепетали от ярости моракса во время войны архонтов, проходившей в лиюэ. новый бог родился в лиюэ меньше часа назад, и уже успел разрушить терпение бога контрактов. барбатос прикрывает глаза, чтобы увидеть образ новорожденного бога, стоявшего монолитом на мысе маски, пока вокруг бушевал океан, такой же холодный и неживой, как взгляд архонта, чьи очертания всё ещё оставались размытыми от необузданной пока ещё силы. — да хранит тебя морской ветер, — барбатос шепчет это, начиная петь новую балладу о яростном воине, сыне бездны, что забрался на одну ступеньку с богами. и о том, как жадный бог захотел присвоить себе чужое дитя. барбатос слушает ветра, ушедшие от него в бездну, и слагает стихи на ходу. царица во дворце подзывает пульчинеллу раздражённо-обеспокоенным взмахом руки и приказывает разузнать о том, что происходит с одиннадцатым предвестником в лиюэ. она больше не ощущает его эмоций, как происходит у неё это с каждым получившим благословление крио или глаза порчи или родившихся в её стране. царица всегда ощущала океан и бурю в его душе, и отсутствие этого беспорядка пугало даже больше гнева селестии, обрушившегося на страну еретиков, на каэнри`ах. царица смотрит на океан через окно и, прикрыв глаза, пытается найти его связь с тем, кто, вероятно, стал архонтом его недр. но найденная ею пустота напрягает и ранит сильнее, чем вероятный яростный отклик. по ледяной щеке скатывается единственная горячая слеза, пролитая богиней в память о своём любимом сыне. великая богиня страны, покрытой вечным снегом, оставляет себе на щеке шрам, чтобы никогда его не забывать, пусть он, вероятно, никогда её матерью и не считал. — где бы ты не был, арктические льды защитят тебя, сын мой. — царица будто слышит рядом звонкий смех аякса, но этот звук исчезает в тот миг, когда она открывает глаза. царица меняет вуаль с подвенечной на траурную, и так делают все придворные, присоединяясь к безмолвному горю своей богини. аякс устало лежит на коленях скирки, которую до сих пор считает для себя кем-то вроде матери. его волосы путаются в венце из тёрна и крепкого металла, названного мифрилом. малыши-хиличурлы и те дети, кто ещё остался в облике людей, спят вокруг них кругом, утомлённые созданием короны для своего архонта, даровавшего им своё серое благословление и ласковый изгиб губ. они верят, что орден бездны их теперь не достанет и что им больше не нужно их бояться. — я дарую вам свою защиту, чтобы вы доказали, что бездна — это пристанище не только для монстров и что не все монстры — это орден бездны, творящий в тейвате беспредел. — их архонт погладил каждого из них по головам и преклонил перед ними колено, чтобы они могли сами венчать его, как своего нового правителя. — сохраните свою искренность и оставайтесь вечно любопытными детьми. новое поколение детей проклятия, сжимая в руках тёмные камушки с заключёнными внутри кусочками звёзд, наблюдают как их бог засыпает, чтобы набраться сил, и решают, что они никогда-никогда не предадут того, кто готов остаться рядом с ними и защищать. скирка смотрит на своего бога и гладит его по волосам, формируя из своих сил на его голове ту же маску, с какой она выпустила его из бездны. потому что её ученик без маски выглядит неправильно. аякс во сне удовлетворённо жмурится от появившегося ощущения правильности. он больше не страдает от яда селестии и это хорошо.