062

Аякс вдыхает-выдыхает воздух, с трудом пробирающийся сквозь сжатое спазмами горло. Ингалятор где-то в нижнем ящике тумбочки в другой комнате, и Аякс знает, что он до него не дойдёт. Просто потому что у Чжунли руки крепкие, и даже против одной из них, сжавшейся на его плече, Аякс ничего — совсем-совсем — не может сделать. Аякс задыхается. Потому что у его лучшего друга — чёрт возьми, просто его единственной семьи — где-то у ног валяется маска чумного доктора. Чжунли, тот самый, с которым они вместе воровали булочки из столовой в детдоме, был одет в тот самый чёртов костюм народного мстителя. У Аякса паника, Аяксу до жути страшно, Аякс з а д ы х а е т с я. Чжунли не пускает его никуда от себя, но не прикасается, одним взглядом только пытается заставить Аякса успокоиться. В голове что-то надрывно кричит, что это не Чжунли, это не может быть он, что Чжунли всегда был тёплым и всегда его защищал. Чжунли его касался больше, чем за плечо, Чжунли ему улыбался, укрывал его в грозу и таскал запасной ингалятор. Этот Чжунли резок и холоден, он не похож на Чжунли, которого знал Аякс. Но Аякс всё равно ему верил. — Ты не остановил меня, когда узнал, — Чжунли шипит, его рука сжимается сильнее, — а узнал ты давно. Просто не хотел признавать, что и сам хотел того же. — Н-не… т… — Аякс заикается, пытаясь дышать, — я-я… не… з-зна… л я-я… н-не мог… не мог… — Ты знал. — Чжунли говорит, будто режет колбасу после армии: чётко и ровно, нож-слова в его руках не дрожит. — Ты знал и ничего не сделал. Аякс нервно мнёт рубашку на груди, почти успокоившись. Аякс молчит, потому что Чжунли знает порой его лучше всех-всех вокруг. Даже лучше, чем он сам знал себя. Как же он мог сомневаться, что стоящий перед ним человек — не настоящий? — Аякс, — из динамиков раздаётся мягкий голос Кати, — к вам полиция.

***

Аякс дрожит, но в этот раз ингалятор под рукой. Чжунли всё ещё задумчиво смотрит на картину на стене. Ох, точно, это не Чжунли. Это его детская галлюцинация по имени Чайлд. — Н-ничего не х-хочешь объяснить? — Аякс всё ещё заикается, потому что нервничает. Он не видел Чайлда уже с десяток лет, и даже почти думать о нём перестал. Он почти забыл о нём, пока ему не показали его детские рисунки и не впихнули в руки чёртову похоронку Чжунли. Повторно. Аяксу определённо есть из-за чего нервничать. — Ох, конечно же хочу. — Чайлд-Чжунли поворачивается медленно, разводит руки. Его глаза — черные склеры и фиолетовая радужка без зрачков. — Чумной доктор вовсе не Чжунли. — Смех у Чайлда — что-то среднее между шумом реки, помехами на экране и скрежетом пилы по школьной доске. — Ну же, давай, чёртов трусишка, вспомни, кто сжигал всех этих людей? — Аякс отступает и падает на задницу, запнувшись о собственные ноги. Чайлд делает всего лишь один шаг вперёд. — Ну же, вспоминай, что это сделал ты. Лицо Чжунли плывёт, и на Аякса смотрит он сам, но злее. Губы растянуты в отвратительной улыбке-ухмылке, и сам Чайлд отвратительный-отвратительный-отвратительный, и Аякс хочет перестать его видеть-слышать-помнить-чувствовать. Кажется, у Аякса начинается нервная рвота. Аякс кричит и падает в темноту. В темноте спокойно и никак. Потерявшему якорь Аяксу там просто замечательно.

***

Когда Аякс приходит в себя, на нём тяжело висит костюм чумного доктора, а плечи жутко горят от ожогов. Его руки в наручниках, а сам он ничего не помнит, потому что Чайлд не видит необходимости делиться такими воспоминаниями, потому что он, в первую очередь, должен Аякса защищать, просто способы у него кардинальнее тех, которые предпочитает Аякс. Чайлд хочет Аякса защитить, а не сломать. Губа Чайлда закушена, потому что у него ничего, даже эта самая ломка, не получается так же хорошо, как у Чжунли. Аякс дрожит, до него пока ещё не дошло осознание того, что в его теле натворил Чайлд. Аякс дышит в ровном темпе, как его когда-то научил Чжунли, чтоб предотвратить приступ удушья. Полицейские вокруг настороженно смотрят на резкое изменение в поведении задержанного. Аякс и Чайлд знают, что никакого ингалятора у них здесь нет, знают, что Чайлд умеет успокаивать Аякса — то единственное, что у него получается лучше Чжунли — но они оба не хотят демонстрировать этим незнакомцам то, насколько у них всё отвратительно. Аякс отмалчивается, Чайлд презрительно шипит за спинами дознавателей. Их отправляют в психушку-темницу какого-то доктора Дотторе. Аякс дрожит в смирительной рубахе на мягком полу, его глаза закрыты, а голова упирается в грудь Чайлда. Чайлд теперь не в костюме народного мстителя, но от этого не легче, потому что теперь у него есть непонятные киноварно-кровавые крылья. Аякс думает, что надо было назвать его в детстве Птицем, но Чжунли сказал, что его вторая личность сущий ребёнок, и имя у него должно быть детским. Аякс поверил, что поджог детского дома — это действительно детские шалости. — Ты н-на него… — Аякс всхлипывает, когда шаги медиков за дверьми стихают, и тихо разговаривает с Чайлдом, — д-действительно немного п-похож. Чайлд скрипит зубами и бьёт его крылом по голове, потому что эти слова — не комплимент. Чайлд чувствует это в тоне Аякса, а потому ему противно. Особенно тогда, когда Чжунли оказывается вполне живым и здоровым и приходит забрать Аякса куда-то не в психушку. У Аякса глаза наполнены разными противоположными эмоциями. У Аякса истерика, потому что Чжунли полтора года был просто мертвецом, а теперь он мертвец восставший. Чайлд хмурится и уходит, пока его не прогнали, потому что Чжунли это делал уже не раз. И у Аякса от Чайлда остаётся только то, что Чжунли — чумная отрава, и его надо сжечь.

***

Аякса тошнит. Аякс устал. Чжунли, который вернулся, — совсем не тот Чжунли, которого Аякс знает. Его Чжунли много болтает, таскает в кармане что-нибудь сладкое, чтобы подкормить свой усталый мозг и Аякса, имеет тёплый кофейный взгляд, а его руки способны крепко сжать в медвежьих объятиях, в которых Аякс ощущает себя совершенно обычным человеком без странных личностей в голове. Его Чжунли по ночам отдавал ему одеяло или забирался погреться к нему в кровать, чтобы Аяксу было не так страшно спать под раскаты грома. Этот Чжунли практически всегда молчит, хмурится, из-за чего шрам над бровью растягивается и становится ещё более жутким. Этот Чжунли в карманах таскает снотворное и успокоительное, иногда совмещённых в одном лекарстве, и кормит ими только Аякса. Этот Чжунли запирает его по ночам в комнате и приходит лишь в том случае, если Аякс кричит от очередного кошмара, состоящего из воспоминаний и желаний Чайлда. Этот Чжунли смотрит на него с прохладой и прячет всё острое и огненное прочь, но при желании Аякс всё равно может найти их. Этот Чжунли не простил ему слабости перед Чайлдом, не простил подожённый Петербург, в котором они оба росли. Этот Чжунли Аяксу вовсе незнакомец. Чайлд при нём почти не высовывается, будто боится, а потому отыгрывается по ночам на Аяксе, который этого нового Чжунли не может попросить остаться и поспать рядом с ним, как в детстве. Потому что рядом с Чжунли и его холодными земляными глазами теперь тоже страшно. Чайлд слишком резко меняет тактику, словно не он олицетворяет собой защитную озлобленность, возникшую в детстве. Аякс теперь во снах может отдохнуть и ощутить спокойствие. А днём снова делать всё, чтобы заслужить прощение Чжунли. Прощение не приходит, и Аякс со смирением сползает по запертой снаружи двери комнаты. Полгода проходит медленно, Чайлд непредсказуемо меняет отдых с кошмарами, а Аякс теперь может резать салаты, спать с открытой дверью и в любой момент выходить посидеть на уличных качелях. Аякс почти не нервничает, погружаясь с головой в работу, продолжая работать уже анонимно, потому что больше ему делать особо нечего. Чжунли уходит куда-то каждый день, говоря лишь, что идёт по делам. Однажды Аякс не выдерживает, потому что Аякс устал ждать тепла от Чжунли, словно провинившийся пёс. Чжунли не хочет его прощать, поэтому Аякс собирает эфемерный чемодан и уходит, петляя под руководством Чайлда, который отчего-то не спешит занимать его тело.