***
Чангюн просыпается внезапно. Он резко подскакивает на постели с широко раскрытыми глазами и хватается за голову от нестерпимой колющей боли. Голова буквально раскалывается, от чего больно даже думать, и парень со стоном падает обратно на горячие подушки, пытаясь отыскать хотя бы маленькое, но холодное местечко на кровати. Всё тело чудовищно горит, конечности ломит настолько, что он едва ли может поднять словно налитую свинцом руку и поднести её ко лбу. Сколько это ещё будет продолжаться? — Как ты сегодня себя чувствуешь? — кажется, что голос Минхёка буквально гремит. Возле уха слишком громко стукает поставленная на тумбочку чашка с каким-то горячим напитком, и Чангюн стонет от усилившейся боли, зажмуривая глаза. — Мне холодно, тошнит постоянно, а еще… Болит очень, — слова даются с такой же болью, как и та, что пронзает всё тело. В какой-то момент Чангюн думает, что он больше никогда не сможет двигаться как раньше. — Я сделал тебе чай и просил пить по два литра воды в день, — укоризненно произносит Минхёк, смотря на «больного» с явным сочувствием. — Или ты хочешь в больницу под капельницу? Чангюн силится открыть глаза и слабо качает головой. — Не надо в больницу… — тихо говорит он. — Спасибо, что тогда отвез домой… Иначе мне было бы очень стыдно. Мне и сейчас стыдно, — Чангюн отворачивается, пряча свой взгляд. Минхёк же подается вперед и помогает парню принять полусидячее положение, выслушивая шиканье и стоны в ответ, а затем настойчиво протягивает горячую кружку. — Ты не первый, кто через это прошел. Да и, собственно, не последний, — Чангюн находит в себе силы отчего-то закатить глаза и покорно принимает кружку с напитком, морщась от неприятной горечи. Стоит отдать Минхёку должное, но это «противное пойло», как выразился Чангюн на днях, действительно помогает поправиться быстрее. — Сочувствую. Подашь мне еще одно одеяло? — парень делает глоток и морщится. — Одеяло не поможет. Тебе не холодно, — Чангюн с непониманием смотрит в ответ. — Это твоя первая ломка, да? — Какая еще ломка? — голос парня повышается, а в глазах читается страх. — Не говори ерунды. Очень хочется отогнать все мысли прочь и услышать смех Минхёка, увидеть, как он весело улыбнется и скажет, что это просто его глупая шутка. Однако не всё так просто. — Зато это будет тебе уроком, что не стоит доверять каждому, — Чангюну хочется вскочить, броситься на Минхёка, побить его, толкнуть и даже выкинуть из квартиры, несмотря на то, что все эти дни Минхёк едва ли отходил от него, буквально выгораживая его на работе по причине болезни. Доверять? Каждому? О чем он вообще говорит? — Он выглядел дружелюбно, — Чангюн пытается оправдываться, улавливая в своём же голосе откуда-то взявшееся чувство вины. — А еще, Хёнвон… — Что Хёнвон? Чангюн делает паузу и не хочет озвучивать навязчивую мысль. Даже находясь в таком плачевном состоянии, парень не может поверить в то, что объект его желаний на самом деле самый настоящий ублюдок. На глаза наворачиваются слезы обиды, и Чангюну стоит невероятных усилий, чтобы их сдержать. Но дрожь в голосе сдержать не получается. — А что если это он? — тихо спрашивает парень, как будто самого себя. Минхёк читает каждую эмоцию Чангюна, сразу улавливает дрожь в голосе и малейшую смену настроения. Парень чуть ли не плачет, вцепляется пальцами в уже остывающую кружку и боится поднять глаза. Минхёк тяжело вздыхает. — Он тебя не насиловал. Ты бредишь. Чангюн начинает быстро качать головой из стороны в сторону, пытаясь смахнуть уже настоящие слезы. — Нет, нет… Он ведь знал, что такое может произойти, правда? — Чангюн поднимает заплаканные глаза и продолжает говорить. — Скорее всего знал. Как он так быстро оказался рядом после ухода Чжухона? — всхлип. — Думаю, что он видел все и даже не попытался мне помочь… — Ты надумываешь, — Минхёк хмурится, а в глубине души понимает, что парень может быть прав. Хёнвон может быть кем угодно: жестоким, садистом, извращенцем, капризной истеричкой и самым настоящим козлом, но он точно не мог быть насильником. — А что если это он сам попросил Чжухона сделать со мной… Такое… — слезы мешают Чангюну говорить. Минхёк тут же забирает из рук парня чашку и отставляет её в сторону. Плечи Чангюна слегка подрагивают. — Не наговаривай, — сейчас Минхёк понимает, что пытается убедить скорее самого себя, чем Чангюна. — Хёнвон, конечно, ублюдок, но на такое точно неспособен. — Почему ты так о нем говоришь? — глухо отзывается Чангюн. — Потому что он правда ублюдок, — чуть жестче отвечает Минхёк. — Нет… — Чангюн смотрит в упор, уже не пытаясь скрыть своего состояния. Минхёк смотрит на бегущие по щекам парнишки дорожки горьких слез, блестящие глаза и забитый взгляд. Чангюна ужасно хочется обнять и прижать к груди, успокоить, купить ему много сладостей и включить любимый сериал, лишь бы не видеть его таким. У Минхёка сжимается сердце, но в то же время внутренний голос неустанно твердит, что Чангюн все равно в итоге поступит по-своему и даже не спросит совета. — Ты же сам говорил, что он над тобой издевается, а теперь жалеешь его, — последние попытки призвать голос разума, хотя тот уже давно не реагирует. — Ты понимаешь, что можешь оказаться в змеиной яме? — Хватит, — Чангюн прикрывает глаза, но говорит уже без дрожи. — Давай просто не будем об этом говорить, — парень сдается, но это единственный выход избежать очередной боли. — Не хочу вспоминать, мне и без того паршиво. Чангюн откидывается на подушки, тянет одеяло на себя, укрываясь с головой, и отворачивается к стене, демонстрируя Минхёку спину с выпирающими лопатками от недавней вполне ощутимой потери в весе. — Пойми, что там нет хороших людей, — обреченно говорит Минхёк, сверля взглядом спину Чангюна. — Там каждый себе на уме. Ты никогда не узнаешь, о чем они думают, что чувствуют. От каждого можно ожидать чего угодно. — И чего мне нужно ожидать от тебя? — спрашивает Чангюн куда-то в подушку, все еще лежа к Минхёку спиной. Минхёк смягчается и кладет руку на замотанное в одеяло плечо. — Для начала много вредной, но калорийной еды, а потом… — имитирует он дьявольский смех. — Ножа в спину, — Чангюн, вскрикнув, подскакивает от тычка в ребро и пытается ударить Минхёка по руке, но лишь еще больше запутывается в одеяле. Минхёк уже откровенно смеется, смотря на барахтающегося парнишку, и радостно отмечает, что тот идет на поправку. Минхёк отвлекается, услышав звонок в дверь. Чангюн немного успокаивается, но всё еще продолжает выпутываться из одеяла, пока друг направляется к входной двери, недоумевая, кто бы это мог быть. Стрелки часов показывают далеко за полдень, но в последние дни Чангюн совершенно не замечает времени. Он очень много спит, почти ничего не ест, еле-еле позволяя Минхёку приносить себе «противное пойло» и разрешать себя лечить. Счёт дням так же благополучно утерян, и в первое время, когда Чангюну было особенно тяжело, он желал одного: не просыпаться как можно дольше. В последние два дня Чангюн всё чаще задумывается о том, как он сможет появиться в агентстве снова, посмотреть в глаза Чжухону, а потом Хёнвону. Возможно, Кихён тоже знает о том, что произошло. Почему-то Чангюну кажется, что даже после всего, что случилось, за него никто не сможет заступиться, даже добродушный Минхёк. Где-то в глубине души парень понимает, что к его ситуации отнесутся не как к чему-то катастрофическому, а как к самому обычному событию. Может быть, стоит всё-таки прислушаться к словам Минхёка и перестать быть таким наивным, особенно тогда, когда получил сильный удар под дых? В поток мыслей об агентстве врывается очередной вопрос, а зачем, собственно Минхёк начал выхаживать Чангюна, вместо того чтобы просто оставить его дома и уехать по своим делам? Однако голова Чангюна находится явно не в том состоянии, чтобы ответить на такое огромное количество вопросов, и парень просто запускает пятерню в волосы, задумчиво глядя в потолок. Кажется, что с того момента, как Минхёк отлучился, прошла целая вечность. До слуха Чангюна доносился какой-то шум снизу, отдалённо звучащие голоса, какие-то шаги вдоль коридора и обратно, пока, наконец, все не затихло. Парень лежит на кровати еще пару минут, но, не услышав приближающихся шагов, решает все же сделать над собой усилие и кое-как подняться с кровати. Это оказывается намного сложнее, чем он думал: всё тело будто отказывается работать, ноги буквально вросли в пол, а плечи опустились вниз под собственной тяжестью. Чангюн более чем уверен, что сейчас он больше походит на какую-то развалюху, чем на перспективную модель элитного модного агентства. Кое-как придерживаясь за стены ладонью, Чангюн выходит из спальни, игнорируя зеркала по пути, чтобы лишний раз не испугаться собственного отражения. Парень с приятным удивлением отмечает, что сегодня двигаться намного проще, чем пару дней назад, но всё же цепляет собой пару углов, недовольно шикая в ответ. Когда Чангюн, наконец, появляется в гостиной, его челюсть едва ли не падает на пол. Парень стоит в дверном проеме и тупо смотрит на огромный букет фиолетовых роз, стоящий на кофейном столике в какой-то широкой банке. Видимо, схваченной наспех в качестве большой вазы. Минхёк, стоящий рядом со столиком и задумчиво рассматривающий букет, выглядит не менее удивленно, чем Чангюн. Похоже, вопросов в копилке сегодняшнего дня становится на один больше. — Кто это был? — глухо спрашивает Чангюн, смотря на огромный букет. Минхёк пожимает плечами и кладет на столик довольно объемный запечатанный бледно-кремовый конверт с мелкой надписью «Им Чангюн» посередине. — Курьер ничего не сказал, он просто просил передать это тебе, — отвечает Минхёк с недоумением и замечает горящие глаза Чангюна. Парень буквально расцветает в считанные минуты. Его, кажется, не пугает ни то, от кого может быть этот букет, ни то, что может оказаться внутри этого странного конверта. — Мне ни разу не дарили цветов… — робко отвечает парень. Чангюн отталкивается от дверного косяка и механически двигается к букету, останавливается, закрывает глаза и с упоением зарывается носом в нежно-сиреневые лепестки, вдыхая свежий аромат. На коже остаются мелкие капельки дождевой воды, от которой цветы пахнут еще приятнее. Цветы ощущаются до безумия нежно, и Чангюн зачем-то касается их губами, словно целует. Хочется утонуть в этой нежности из лепестков и прочувствовать их своей кожей, запечатлеть эти ощущения где-то глубоко, чтобы можно было вернуться в любой момент и пережить их снова. Чангюн не знает, сколько простоял так с закрытыми глазами, зарывшись в цветы. — Позволишь? — Минхёк нарушает тишину и кивает на конверт, спрашивая разрешения. Чангюн слегка приоткрывает глаза и слабо кивает, снова зарываясь в букет, который невозможно объять руками. Минхёк осторожно раскрывает конверт и замирает. Достает какие-то обрезки фотографий с красными полосками от маркера, недовольно хмурится и пытается выстроить логическую цепочку в голове. Он пересматривает обрезки снимков, пока наконец не находит изображение бледного лица с завязанными глазами на темном фоне, перечеркнутое красным маркером. Минхёк смотрит на Чангюна, такого безмятежного и невинного, зарывшегося в цветы, пытающегося обнимать букет руками, и обреченно качает головой. Хочется спрятать эти фотографии и никогда не показывать их Чангюну, но еще меньше всего хочется назвать имя отправителя. — Что там? — все так же с закрытыми глазами спрашивает Чангюн. Минхёк медлит и не знает, какое принять решение. Любой вариант кажется неправильным. — Твоих снимков мир не увидит, — Минхёк знает, что пожалеет о сказанном, но скрывать правду смысла нет. Чангюн моментально распахивает глаза и отрывается от букета. — Буду честен: я не хочу тебе это показывать, — продолжает он, пожимая плечами. — Там ведь мои фотографии, верно? — Чангюн опускает взгляд в букет, пытаясь унять свое быстро бьющееся сердце, но выходит очень плохо. Минхёк тяжело вздыхает. — Это те самые фотографии, — Минхёк запинается, игнорируя любые имена. — Но они разрезаны и зачеркнуты. Их никто не увидит. Кроме нас с тобой. Чангюн молчит. Сердце бьется настолько бешено и громко, что парень чувствует его в висках. Голова снова начинает адски гудеть, а от бывалой минутной легкости не остается и следа. — Он хочет… Извиниться передо мной? — Чангюн поднимает взгляд, и Минхёк не замечает в них слез. На лице парнишки читается самое настоящее равнодушие, и в какой-то момент Минхёку даже становится не по себе. — Ты считаешь, что это сделал… — Чжухону ведь жаль, это так? — взгляд Чангюна такой же холодный и пустой, что Минхёку ничего не остаётся, кроме как механически кивнуть. Чангюн снова зарывается носом в цветы и до конца дня почти не говорит ни слова, лишь покорно позволяет Минхёку продолжать заботиться о себе. Но Минхёк всё же прячет злополучный конверт у себя во внутреннем кармане пиджака и делает всё возможное, чтобы Чангюн никогда не добрался до этих снимков. В последующую пару дней все происходит по старому алгоритму: букет красиво украшает комнату, и Чангюн буквально сидит возле него часами. Но стоит Минхёку начать какой-либо разговор или рассказать что-то об агентстве, поделиться произошедшим за день, как парень сразу же подключается к беседе и ведет себя как ни в чем ни бывало. Эта рутина длится ровно до того дня, пока на телефон Чангюна не приходит входящий звонок, а стальной голос в трубке просит немедленно явиться на работу и перестать отсиживать задницу.***
Чангюн никак не может поверить, что ему доверено заменить одного из протеже этого агентства. Его руки ощутимо дрожат, а земля так и норовит выскользнуть из-под ног. Он никак не может принять, что его лицо — лицо мальчишки, по воле случая получившего эту работу — может мелькать на обложках глянцевых журналов. Хёнвон — другое дело. Ему привычно, что на каждую клеточку его тела любуются, как в последний раз. Пытаются запомнить, запечатлеть в памяти, а потом использовать в своих грязных фантазиях. Чангюн наслышан, что многие фанаты будут боготворить даже явный изъян, смаковать его на губах и хотеть прикоснуться. Он осматривает свое тело, заглядывает за ворот футболки, но никак не может понять, за что же его можно будет любить. Может, надо что-то в себе изменить? Поток мыслей нарушает высокий возглас Кихёна. — Тебе где велено быть?! — выкрикивает тот и стремительно приближается. Взгляд колкий, шаг отточенный. Еще немного, и рука бы ударила по затылку. Ничего. Лишь напугал. Чангюн вжимает голову в плечи, боязно приоткрывает один глаз и видит перед собой крайне недовольное лицо. — Мне не сказали, что нужно делать, — отвечает он тихо-тихо, а голос будто становится чужим. Сердце замирает, пропускает один удар, затем второй, когда позади Кихёна, глаза которого горят странной злобой, проходит Чжухон и небрежно бросает большие сумки. Вероятно, что в одной из них лежит камера, а вот что в других — думать не хочется. Чангюн все еще помнит на языке этот горько-кислый привкус. Желудок протестующе урчит, ведь сегодня снова не получил даже маковой росинки. Меньше всего хочется, чтобы тот же Хёнвон при всех критиковал фигуру и дергал за якобы свисающие бока. Чангюн ежится и отрывает взгляд от Чжухона, когда в грудь ударяет довольно легкая рука с чехлом, в котором спрятан костюм. Парень жмурится, слышит презрительную усмешку, ловит на себе косой взгляд Чжухона и даже ждет, что тот обмолвится хоть словом, возможно, извинится прилюдно, а не анонимным букетом. Снова не угадал. Перед лицом щелкают изящные пальцы с обилием самых разных колец. — Переодевайся, — командным тоном произносит Кихён и жестом указывает в сторону одной из дверей просторной студии. — Визажист не будет ждать вечность, пока ты проснешься от зимней комы, сонная муха. — Так что делать в первую очередь? — решается он переспросить, но в момент награждается шлепком по спине. Сейчас ударившая ладонь уже не кажется мягкой, а позвонки сосчитали все кольца на пальцах Кихёна. Похоже, их там восемь. — Все и сразу! — и от резкого голоса Чангюн едва не отрывает ступни от пола. — Я и так рискую, выдвигая тебя, вместо профессиональной модели. Это даже не твои шмотки, понимаешь? Я не уверен, налезут они на твое тело или нет. На твоем месте должен быть Хёнвон. — А что с ним? — С ним все отлично, — усмехается Кихён и, схватив Чангюна за локоть, наклоняет к себе. — Но, поверь мне, он страшно психует, когда приходится сниматься не с постоянным партнером. Может, выпить для храбрости хочешь? Чжухон с радостью поделится с тобой своим безмерным запасом. Сколько яда в этом голосе, сколько издевок в простом предложении с очевидным подтекстом. Чуда ждать не стоило. Новость разлетелась со скоростью выстрела. Чжухон пытается маскировать улыбку за кулаком, но после прожигающего взгляда Кихёна демонстративно кашляет и продолжает настраивать камеры. — Я не пью, — давит он в себе ухмылку, и Чангюна словно громом поражает. — И вам не советую. Да и запасы кончились. Все выглядит слишком странным. Чангюн старается смириться, что в объектив за ним снова будет наблюдать Чжухон. Одно радует, что не придется остаться с ним наедине. Парень старается не смотреть в зеркало даже краем глаза, пока умелые руки колдуют над его внешностью. Все становится таким чужим и отстраненным. Ему кажется, что он даже отключился несколько раз, когда прикосновения мягких кисточек ощущались уж больно убаюкивающе. Организм все еще слаб, но с этим приходится бороться. Чангюн не понимает, что или кого он видит, когда смотрит на себя в зеркало. Темные брови стали отлично видны, когда со лба исчезла челка. Волосы чуть волнистые и отлично держат форму. Глаза густо подведены черным, а впалые скулы смотрятся так, будто об них можно порезаться. Парень осторожно трогает кожу на щеке, скользит пальцами к подбородку и, прикрыв глаза, выдыхает. Еще неизвестно, какой сюрприз таится в чехле с костюмом. Может, смена внешности сейчас не самое страшное. Подергав пару дверей, а на третьей залетев со всего разбегу в нечто, похожее на комнату с реквизитом, Чангюн смущенно чешет висок и снова сталкивается взглядом с Чжухоном. Становится крайне неловко и стыдно. И почему такое случается именно с ним? Почему нельзя просто спросить, какая из дверей ведет в гримерку? Кихён неоднозначными жестами показывает фотографу идею для съемки, а по спине парнишки, сжимающего в потных ладонях сверток с дорогой одеждой, бегут мурашки размером с кулак. Парень влетает в очередную дверь и понимает, что не ошибся, когда глаза приятно расслабляются от приглушенного света, а в нос ударяет запах парфюма. Его парфюма. Похоже, что и переодеваться придется вместе, но это Чангюна уже не пугает. Его видели и в худшем состоянии. Он вновь ощущает себя, как в первый день в агентстве, когда застыл у приоткрытой двери. Снова те же два голоса. О чем-то переговариваются, иногда замолкают, и становится слышно скрип кожи, перемешанный с хлесткими звуками. Чангюн мысленно ругает сам себя за очередной приступ любопытства, но подбирается ближе к застенку и замирает, рассматривая происходящее. Пальцы Хосока быстро перебирают длинные шнурки на корсете, нещадно стягивают узкую талию, притягивая Хёнвона к себе. А взгляд того такой холодный и безразличный, смотрящий в экран телефона. — Не слишком туго? — чуть заигрывающе интересуется Хосок, хватает шнурки в одну руку, а второй — обхватывает пояс. Пытается прикоснуться губами к шее за высоким воротом рубахи, но Хёнвон ведет плечом и даже не отрывается от своего, вероятно, очень важного занятия. — Ага, — отвечает он настолько безразлично, что Чангюну даже становится обидно, хоть и обратились не к нему. — Вон-а, а ты действительно хочешь променять меня на этого мальчишку? — снова доносится низкий голос, звучащий так ласково, несмотря на то, что Хёнвон явно не отвечает взаимностью. Сердце бухается вниз, а мир Чангюна сжимается до размеров горошины. Это не может быть правдой, чтобы они разговаривали на полном серьезе о таких вещах, обсуждая при этом мальчишку, не отличившегося удачей. Хёнвон усмехается так язвительно, кривит губы на один бок и изворачивается в сильных руках. Блестящие губы нежнейшего розового цвета соприкасаются с чужими, и в этот момент будто вся токсичность разом покидает капризную модель. Его длинные пальцы обхватывают шею, но поцелуй остается невесомым. Чангюн не верит своим глазам. Не может человек так меняться. И внутреннее чутье его не подводит. Хёнвон снова поворачивается задом, нарочно играя своим гибким телом, сгребает со стола телефон, вернувшись к маске холодности. — А ты реально думаешь, что я кому-то принадлежу? После такой настолько безразлично брошенной фразы, на душе становится гадко, зубы стискиваются. Так и хочется высказать ему, что нельзя так разговаривать с теми, кто тобой хоть чуточку дорожит. Но есть ли в этом смысл? Хёнвон далеко не дурак. Он все понимает. Он прекрасно представляет, как ранит своими словами, но, похоже, это доставляет ему удовольствие получше секса. Чангюн в замешательстве не знает, как ему поступить. Выйти из гримерки означает встретиться с нервным Кихёном, а остаться в ней и наблюдать за Хёнвоном — равносильно смерти. Парень тушуется, едва не роняет сверток с одеждой и тихонько ругается себе под нос. Слышится разочарованный выдох, почти обреченный. — Ты долго там прятаться будешь? — доносится голос Хёнвона, в котором нет ни злобы, ни удивления. — Ты скоро привьешь мне манию преследования. Еще ни один мудак за мной не бегал так, как это делаешь ты. В глазах Чангюна на какую-то секунду темнеет от осознания того, что его заметили. За этот короткий промежуток времени он вполне привык глотать обиды. Стараясь не выказать своим лицом ровным счетом ничего, парень проходит к туалетному столику и вешает чехол на стойку. — Мне нужно переодеться, — неловко бубнит он, слыша в ответ тихий смех. Улыбка Хёнвона, стоящего в профиль, выглядит настолько привлекательной, даже можно вполне себе забыть, что он не подарок. На мягкие черты лица, кажется, можно смотреть бесконечно. Бесконечно длится ровно до того момента, когда Чангюн замечает на себе взгляд Хосока. — Переодевайся, — отвечает он вполне сдержанно и натягивает шнурки, чтобы заставить Хёнвона хотя бы кивнуть. — Мы тебе не помешаем. Ты еще не привык, что тут все общее? — У меня с ним общий только воздух, — фыркает Хёнвон и морщится. — Который он, к сожалению, еще и портит своим дрянным вкусом в выборе аромата. — Это довольно дорогие духи… — шепчет Чангюн, а сам от страха даже не видит перед собой ничего. Пронзительный, но красивый смех больно бьет по ушам, и парнишке приходится отвернуться, чтобы не показать обиду. — Какая ирония. Только ты тут дешевым остался. Стиснув зубы до скрипа, Чангюн демонстративно скидывает футболку, какое-то время даже не двигается и боится повернуться передом. Но, похоже, что о его присутствии уже забыли. Непринужденная беседа о чем-то постороннем и звуки коротких поцелуев тому подтверждение. Парень расстегивает молнию на чехле и никак не может понять, что же он таскал с собой, ведь внутри висит только длинная рубашка из нежного черного шелка, которая совершенно точно ничего собой не прикроет. — Аккуратней с моими вещами, — невзначай брошенная фраза заставляет Чангюна даже вздрогнуть. Ему кажется, что кто-то специально вытащил половину вещей, чтобы свалить на него. — Я очень не хочу, чтобы ты растягивал их своим телом. — Но папочку Ки надо слушаться, — перебивает его Хосок, и они вместе смеются. — Но тут… — не обращая на них внимания, вмешивается парнишка, но не успевает договорить, как в гримерку входит Кихён. — Я готов, — заявляет ему Хёнвон и усаживается на диван, закидывая ногу на ногу и по-прежнему не выпуская из рук телефон. Чангюн в растерянности забывает слова, указывает протянутой рукой на полупустой чехол, а в свой адрес слышит лишь смех. — Тебе тоже помочь одеться? — обращается к нему Хосок и, не дожидаясь ответа, вынимает пучок ремней, упавших с вешалки на дно чехла. — Но это же… Не успевает Чангюн возразить, как снова готов под землю провалиться от издевательского смеха. Щеки пылают, уши горят. Парень плюхается в кресло и зажимает руки между колен. — Это должно было быть на мне, — словно пытаясь добить, ухмыляется Хёнвон, не поднимая взгляда. — Уверяю, тебе бы понравилось. Кихён жестом просит его замолчать, только вот никто не заставит Хёнвона прекратить так слащаво улыбаться, от чего хочется сгореть, словно спичка. — Не издевайся, Вон-а, все мы знаем, кто здесь лучший, — со смешком обращается он, приобнимает стажера за плечи и склоняется над ухом, указывая на кучу ремней, позвякивающих металлическими кольцами. — Это называется гартер. Обматываешь им свои ножки и делаешь это как можно быстрее. Чангюн мотает головой, принимает в руки увесистый моток и смотрит на него с неподдельным испугом. Он искренне сомневается, что узкие кожаные вставки в области паха хоть что-то скроют. Парня передергивает от колючего озноба, когда он представляет своего наставника в подобном. — Может, мне голым выйти? Шутка оказывается неудачной. Чангюн получает свой честно заработанный подзатыльник, приправленный громким смехом всех троих. — Надо будет, выйдешь, — недобро улыбается Кихён и сжимает переносицу, стараясь сдержать слезы. — Ты пойми, крошка, что на работу взяли не тебя, а твою талию и твою задницу… — И теперь они тебя будут кормить, а не ты их, — перебив, бросает Хёнвон, и комната вновь наполняется смехом. Чангюн пыхтит и кряхтит, пытаясь осмыслить затейливую конструкцию. Он старается даже сделать вид, что никого и ничего не слышит, пока на самом деле не остается один. Однако это не помогает ему расслабленно выдохнуть. Противный смех и передразнивания слышны даже за закрытой дверью. От слез удерживает только макияж, который и так долго делали. На глаза попадается ярко-красная накидка, которую, вероятнее всего, забыл тот, кто переодевался здесь до него. Чангюн набрасывает ее на плечи и туго завязывает пояс. И только после этого решается выйти в студию. Ногам неприятно и прохладно. Кажется, что даже полностью голым было бы менее стыдно. Какую же надо иметь самооценку, чтобы с гордостью говорить, что это твоя одежда? Проклятый Хёнвон. Сидит на полу с вытянутыми ногами, кажущимися длиннющими в обтягивающих кожаных брюках, задирает голову к потолку и, блаженно прикрыв глаза, заправляет за уши цепочку для лица. Само собой, это же не он пытается прикрыть свой зад тонкой полоской кожи. А еще эти позвякивания, которые звучат с каждым шагом все настойчивее и громче. — Присаживайся, красавица, — командует Кихён, а сам останавливается рядом с Чжухоном и смотрит в окошечко камеры. — Живее, пожалуйста. Чангюн медлит, ждет хоть слово от своего наставника, но тот продолжает молчать и улыбаться в потолок. — Присаживаться куда? — переспрашивает он, но понимает, что не хочет услышать ответ, когда видит неоднозначное подмигивание и кивок, указывающий на ноги. Чангюн заглядывает под накидку. — Вы серьезно? Вот в этом? Мне точно больше ничего надеть не надо? Все же видно будет… Чжухон смотрит в упор, а на лице его нет улыбки, только странное нетерпение. — А ты кого-то стесняешься? — спрашивает он без намека на шутку. — Не волнуйся, — вмешивается Кихён, подходит ближе и указывает в сторону импровизированной комнаты. — Вы будете сидеть настолько близко, что он прикроет все, что видно быть не должно. — Это безумие… — Ты учишься. И это начало твоего пути. Постарайся не опозориться, иначе я буду сильно злиться. — И тебе не понравится наш папка в гневе, — сладко усмехается Хёнвон и шлепает себя по ногам. — Садись, дорогуша, будем смотреть, как ты играешь на камеру. Сто́ит Чангюну взглянуть на фальшивую комнату, так сразу в голову лезут неприятные мысли о том, что же именно придется показать. Хёнвон расслабленно прислоняется к кровати спиной, внимательно всматривается в лицо мальчишки и не отводит от него взгляда ни на секунду, заставляя заметно нервничать. Скользкая ткань срывается с плеч и сворачивается у ног, до колен обтянутых кожаными ремнями. Чангюн прикрывает глаза и делает шаг навстречу. Если рубашка и прикрывает задницу, то перед не прикрывает ничего, кроме латексного кармашка. Голова идет кругом. — Можно все это делать немного побыстрее? — кричит взволнованный Кихён, но его голоса Чангюн почти не слышит. — Тебя не просят сделать невозможное. Еще шаг, затем второй. Парень перешагивает чужие ноги и медленно опускается на колени, стараясь не коснуться голой кожей даже холодной ткани брюк. — Ну же, не бойся, — шепчет Хёнвон так тихо, что его наверняка больше никто не слышит, а его руки опускаются на бока. — Я не Чжухон. Почему ты меня боишься? Его голос настолько сладкий, прямо как его издевки и движения. Заставляет довериться, поддаться теплым ладоням и опуститься на бедра. Ноги покрываются стыдливыми мурашками, руки висят вдоль тела, и Чангюн понятия не имеет, что с ними нужно сделать. — Отлично, — снова подает голос Кихён и пытается что-то показать жестами, которые молодой стажер никак не понимает. — Теперь положи ему руки на плечи и наклонись к лицу. Все почти просто, только руки не слушаются. Жгучий взгляд царапает лицо, а все внутренности меняются местами. Сердце стучит в пятках, а желудок подскакивает к горлу. Хёнвон ничего не говорит, даже ничего не делает, просто ждет, когда Чангюн придет в себя. Тот делает глубокий вдох, выпрямляет спину и робко кладет ладони на самый краешек, скорее на ключицы, чем на плечи. — Кроха, ты не понял меня, — качает головой Кихён, будто обреченно, и хватается ладонью за щеку. — Мы не в младшей группе детского сада, а на тебе не платье сорокалетней девственницы. Ты можешь показать мне то, что я хочу увидеть? — Но я не знаю, что! — срывает голос Чангюн и где-то в душе ждет поддержки, хоть слова от Хёнвона, который подскажет, что делать. По просторной комнате прокатывается смешок. — Он хочет увидеть имитацию секса, — отзывается Хосок, спокойно потягивающий сок из трубочки. — Ты же видел наши фотосессии. Вот теперь попробуй достойно меня заменить. Хёнвон недовольно скалится на его слова, но это лишь секундная эмоция, которую Чангюн все же успевает заметить. Он почти не сомневается, что тот должен сейчас что-то сказать, но снова ошибается. — Имитацию чего?.. Кихён всплескивает руками, шлепается в кресло и прикрывает лицо ладонями. Кажется, воздух накаляется до критической температуры. — Расскажите этой милой девственнице, что такое секс, — устало бубнит он в ладони. — Я не думал, что в его возрасте можно столкнуться с такими трудностями. Видя подступающие слезы, Хёнвон криво улыбается, бережно кладет ладони на упругую задницу, прикрытую рубахой, и подталкивает мальчишку ближе к себе. — Нужно сесть ближе друг к другу, — ласково проговаривает он, и Чангюн снова безропотно поддается прикосновениям. Ладони скользят по плечам, а пальцы чуть обхватывают шею. — Ты слишком напряжен. Закрой глаза и выдохни. Чангюн расслабляет ноги и замечает, что они понемногу перестают дрожать. Он пробует не то чтобы выдохнуть, хотя бы вдохнуть нормально. Сам не замечает, как перебирает пальцами жилки на чужой шее и запрокидывает голову. Ладони Хёнвона медленно скользят по талии, прижимают за лопатки, после чего зарываются в волосах и обхватывают лицо. Чангюн почти не дышит и не может открыть глаза, желая, чтобы этот момент не кончался. — Кто-нибудь скажите ему, что у него золотые ручки, — будто через толстый слой воды слышит Чангюн голос Кихёна и даже пробует улыбнуться. Пожалуй, сейчас он согласен с ним. — Это именно то, что я и хотел. Старайся, Вон-а, чтобы он не вышел из этого образа. Чувствуя странную легкость и некое подобие свободы, Чангюн не стесняется подвинуться еще ближе, обхватывает руками плечи, слушает команды, которые даются все проще. Вплетает всю пятерню в волосы Хёнвона, нагибается ближе к лицу и игриво поддевает кончиком носа цепочку. Прикрывает глаза, и тут сознание медленно возвращается из дремы. Парень даже пытается подскочить, когда чувствует пульс под пятой точкой. Явно не лежащий в кармане телефон так настойчиво упирается в ягодицу. — Что с тобой?! — нервный возглас Кихёна. — Мы еще не закончили. В глаза ему смотри, а не спи. Чангюн действительно распахивает глаза, но вовсе не из-за команды. Снова пытается подорваться с места, но жесткие пальцы хватают за пояс и усаживают обратно, больно впиваясь в кожу. — Сиди и не рыпайся, — гневно шипит он на ухо, теряя всю свою напускную нежность. — Если ты попробуешь встать и открыть свой рот, я тебя уничтожу. Парень испуганно кивает и даже через силу усаживается так, как сидел до этого. Продолжает делать то, что слышит со стороны от Чжухона и от Кихёна. Но эти движения становятся слишком механическими. — Что мне делать? — смято и тихо спрашивает он, когда имитирует поцелуй в шею. Хёнвон не отвечает и не выходит из образа человека, обожающего своего молодого любовника, которому позволено доминировать. А когда слышится команда «закончили», он хватает лежащую неподалеку накидку, быстро заворачивается в нее и поворачивается к побледневшему Чангюну. — Ты заплатишь за это, сучонок, — отчетливо проговаривает он одними губами. — Будь уверен. И грациозно удаляется в гримерку. Сальные взгляды Чжухона становится невозможно игнорировать. Хочется даже схватить покрывало с кровати, чтобы закутаться в него. Но парень заставляет себя гордо поднять голову и не спеша отправиться следом за Хёнвоном, чтобы наконец переодеться. Он даже слышит нечто, похожее на похвалу от Кихёна. Это немного, но прибавляет уверенности. Чангюн даже не успевает зайти внутрь, как слышит нетерпеливые поцелуи и дыхание, такое шумное. Он их игнорирует, но пройти не решается. Останавливается около своих вещей, чтобы достать из сумки телефон — изобразить бурную деятельность. — Мне срочно нужна первая помощь, — слышит Чангюн перевозбужденный голос Хёнвона и замирает, стараясь даже не дышать. — Мне нужен ты, иначе я не смогу сегодня работать. — Ты забыл, как нужно держать себя в руках? — ухмыляется ему Хосок. — Сантименты мешают жить. Они никому не нужны. — Главное, чтобы ты не забыл, как нужно держать меня в руках. Ну, так что? — Прости, — и после такого глупого извинения, Чангюн вздрагивает от яростного рыка. — Если только вечером. Я и так выкроил время, чтобы помочь тебе одеться и побыть рядом. Парень не может больше мерзнуть, стоя на голом полу без какой-либо обуви, нагло проходит, стараясь игнорировать и даже не смотреть в их сторону. Хватает одежду и идет к дивану. Слышно удаляющиеся тяжелые шаги. Теперь, кажется, Хёнвон остался в гримерке один. — Не хочешь мне ничего сказать? — трясущимся голосом спрашивает Чангюн и даже не рискует повернуться. Меняет рубашку на привычную футболку и подскакивает на месте от сочного щелчка ремня, обвившего ляжку. Прикладывает ладонь к ушибленному месту и едва не хнычет от боли, страха и унижения. — За что? — За мои изуродованные руки, — на ухо проговаривает ему Хёнвон, впивается пальцами в худое плечо и разворачивает мальчишку к себе лицом. — Ты явился сюда, чтобы мне кровь портить? Только сейчас Чангюн обращает внимание на пару пальцев, перемотанных пластырем, и на содранные костяшки. Он не знает, какого ответа от него ждут, и ждут ли вообще. Он туго сглатывает и делает шаг назад. Боится, ничего не понимает, но продолжает смотреть в глаза, в надежде увернуться от возможного удара. — Что ты от меня хочешь? — выдавливает он из себя. — Чтобы ты сейчас пошел со мной. Я поправлю твою внешность. Нет. Он не хочет думать, что эти самые руки хотят разбить ему нос, губу или глаз. И внутри загорается неподдельный азарт. Предвкушение чего-то неизвестного будоражит. Чангюн в очередной раз поддается сладким речам, наспех одевается и выбегает из студии, стараясь не отставать.***
Светлый кабинет в бежевых оттенках выглядит просторным, но слишком неуютным, а странные поблескивающие инструменты на столике возле зеркала пугают. Чангюн быстро оглядывает обстановку и собирается задать вопрос, как Хёнвон, будто предотвращая очередную тупость подопечного, обращается к человеку в белом халате, стоящему возле столика. — Ёсан-и, мне нужен более смелый образ вот этого, — Хёнвон небрежно указывает рукой на Чангюна, и мальчишка поспешно низко кланяется в приветственном жесте. — Бровь или губа подойдёт. Чангюн еле выпрямляется, когда местный мастер пирсинга подходит вплотную и слишком нагло заглядывает в глаза, детально рассматривая парнишку. Чангюну становится катастрофически неловко от такого пристального взгляда, и он тут же отводит глаза в сторону, ловя на себе равнодушно-выжидающий взгляд наставника. — Интересный экземпляр, — мастер осторожно касается лица мальчишки, совершенно безэмоциональным и профессиональным движением очерчивая нижнюю губу, словно рассматривая статуэтку в своих пальцах. — Аккуратнее, чёрт возьми, ты сотрёшь ему весь мейк, — раздражённо повышает голос Хёнвон и несильно бьёт мастера по рукам. — Над этим лицом работали два часа, — наставник подносит руку к своим волосам, нервно откидывая их назад. — Подождите, это что, иглы?! — почти вскрикивает Чангюн. Хёнвон поднимает бровь, не меняя выражения лица. — Пирсинг прекрасно дополнит твой новый образ, и ты не будешь выглядеть как зажатый зануда. Чангюн истерично начинает качать головой, монотонно повторяя «нет», пока руки Хёнвона не сдавливают его плечи так сильно, что парнишка вскрикивает от боли, и не усаживают его в кресло. — Нет, нет, нет, — Чангюн чуть ли не плачет, совершенно забыв о стеснении. — Я не могу… Иглы, они… Я боюсь… Иглы! — по щекам парня начинают катиться слёзы, и все присутствующие в комнате предчувствуют истерику. Мастер в замешательстве поворачивается к Хёнвону, видя, как тот снова манерно подносит руку ко лбу. — Как же ты меня утомляешь, — обречённо бросает наставник с тяжёлым вздохом, даже не глядя на бедного Чангюна в кресле. Хёнвон жестом просит мастера удалиться и переводит взгляд на дрожащего в кресле мальчишку. Чангюн ужасно бледен, дрожит как осиновый лист и крепко вцепляется пальцами в подлокотники кресла, царапая дорогую кожу. Глаза парнишки смотрят в одну точку, а в них читается такой вселенский страх, что даже Хёнвону в какой-то момент становится его искренне жаль, но только на мгновение. Медленным шагом Хёнвон подходит к креслу и встаёт перед Чангюном, фокусируя его внимание на себе. На лице наставника читается некоторое раздражение, он скрещивает руки на груди и молча изучает дрожащую фигуру напротив. — Тебе действительно настолько страшно? — Хёнвон смотрит с недоверием, пытаясь вычислить ложь на чужом лице, хотя в глубине души понимает, что её нет. Чангюн смотрит в пол и слабо кивает, крепче хватаясь за подлокотники. — Какой же ты… Мелкий, — Хёнвон делает шаг вперёд и наклоняется над дрожащим парнем. Тонкими пальцами едва касается его щеки, отчего Чангюн вздрагивает и замирает, задерживая дыхание. У Хёнвона прохладные руки, и по коже Чангюна бежит стая мурашек, пока пальцы наставника медленно очерчивают выдающуюся из-за недавней диеты скулу, опускаются к подбородку и прихватывают его, слегка приподнимая вверх. Чангюну ничего не остаётся кроме как посмотреть Хёнвону в глаза. Губы раскрываются то ли от удивления, то ли от желания, а сердце бьётся так бешено, что Чангюну кажется, будто оно может остановиться в любую минуту. — Ничего не бойся, — голос Хёнвона доносится откуда-то издалека, отдается слабым звоном с ушах. Чангюн шумно выдыхает, когда чувствует вторую руку на своей щеке. Хёнвон смотрит беззлобно, и Чангюн обманывается, убеждает себя в нежности чужого взгляда и даже незаметно для себя сам подаётся вперёд. Рука наставника мягко гладит щёку большим пальцем. — Я тебя не обижу, — Хёнвон наклоняется ближе и касается своим лбом лба Чангюна. Сердце пропускает удар, а в памяти всплывают картинки так до конца и не забытого сна. Чангюн зачем-то закрывает глаза, боится признаться себе самому, чего ожидает на самом деле, но прикосновения прохладных пальцев исчезают так же внезапно, как и появились. Парень не верит в минутную близость и начинает жадно хватать ртом воздух, отгоняя наваждение и ощущая, как потные ладони скользят по ручкам кресла. Хёнвон отходит куда-то к столику, а Чангюн провожает его взглядом, не пытаясь скрыть своего смущения и раскрасневшихся щёк. Он внимательно, будто завороженный, наблюдает за тем, как Хёнвон нарочно медленно натягивает белые перчатки, чувствуя взгляд на своей спине. Чангюн нервно сглатывает, когда Хёнвон берёт инструмент в руку и такими же плавными шагами возвращается обратно. Хёнвону кажется, будто парнишка в кресле готов умереть от страха в любую секунду, и что он слышит стук чужого сердца. — Закрой глаза, — Хёнвону непривычно слышать слишком мягкий и расслабляющий тон своего голоса, потому что он отвык так разговаривать с людьми. Парнишка молча слушается, зажмуривает веки изо всех сил и желает впасть в кому, чтобы проснуться после страшного события. — Умница, — заключает наставник и наклоняется ниже. Хёнвон касается нижней губы Чангюна, легко оттягивая её вниз, а затем шипит от боли, потому что тот случайно прикусывает его палец. Хочется ударить парнишку по губе, чтобы не забывался и не тратил чужое время, но почему-то именно в этот момент Хёнвон испытывает самое настоящее маньяческое удовольствие, ощущая под пальцами дрожь юного тела. Он видит, как на зажмуренных веках проступают трудноконтролируемые слезинки, и двигается ближе. Чангюн инстинктивно хватается за открытое предплечье наставника, но тут же отдирает руку, понимая, что позволил себе лишнего. — Можешь держаться за меня, если хочешь, — просто отвечает Хёнвон, наслаждаясь робким касанием руки парнишки и его пальцами, немного сжимающими кожу. Чангюн выглядит таким доверчивым, податливым и чертовски уязвимым, несмотря на слой дерзкого макияжа, и Хёнвону ужасно нравится ощущение чужого страха. Губы Чангюна раскрываются, чтобы получить еще один глоток воздуха, когда игла лёгким и быстрым движением входит в кожу и пробивает её насквозь. Чангюн перестает дышать, а его пальцы сжимают руку Хёнвона так сильно, почти до онемения. Но парню не удаётся полностью прочувствовать весь страх, когда он буквально через пару мгновений чувствует тяжесть сережки из белого золота и металлический привкус крови во рту. Он недоверчиво отпускает руку наставника и боится открыть глаза. Морщится от немного режущей, но не сильной боли. А потом происходит то, о чем Чангюн даже боялся мечтать. Хёнвон наклоняется к его лицу, обеими руками опираясь на подлокотники кресла, и касается сережки губами. Обводит кончиком языка металл и трогает ранку, ощущая привкус крови, словно пытаясь заглушить чужую боль. У Чангюна немеют конечности, и уже который раз за последние полчаса его лёгкие остаются без кислорода. Он боится шевельнуться, не веря тому, что происходит с ним сейчас. Парнишка приоткрывает глаза, и из них начинают сочиться сдерживаемые ранее слезы страха. Хёнвон снова гладит щеки Чангюна и смахивает горячую влагу, делая поцелуй глубже, теперь уже полностью захватывая нижнюю губу. Ладони Чангюна непроизвольно накрывают руки наставника, и он раскрывает губы ещё больше, позволяя Хёнвону управлять процессом. Тот в последний раз проводит языком по нижней губе Чангюна, нарочно задевая серёжку, и отстраняется, оставляя парнишку в полнейшем замешательстве. — Х-хён… Ты… — Чангюн осекается, напрочь забывая всё, что хотел сказать. Происходящее давно перестало казаться реальностью, и он пытается щипать кожу на собственной руке, чтобы наконец проснуться. От Хёнвона бесполезно ждать ответа на вопрос. — Теперь ты выглядишь намного лучше, — от минутной нежности не остается и следа, и перед глазами Чангюна снова предстает жесткий образ ледяного Че Хёнвона. — Можешь сам в этом убедиться, — наставник довольно скрещивает руки на груди. Произошедшее совершенно его не трогает. Когда-нибудь и у Чангюна получится так же скрывать любые эмоции. Неужели ему снова померещилось? С трудом поднявшись с кресла, Чангюн пытается сделать несколько шагов к зеркалу, стараясь расшевелить задеревеневшие ноги. Он подходит вплотную к столику и ошарашенно глядит в зеркало. Парень в отражении совершенно незнаком: черные волосы несколькими небрежно выбивающимися прядями красиво спадают на лоб, ярко очерченные скулы кажутся ещё острее, чем раньше, а взгляд оттененных темным золотом глаз кажется слишком глубоким. В нижней губе, контрастируя с алым цветом тинта, поблескивает новая сережка. Чангюн отмечает, что выглядит красиво. Настолько красиво, что начинает бояться сам себя. — Это не я, — настойчиво шепчет Чангюн одними губами и непроизвольно качает головой. Он видит второе отражение позади себя и его длинные пальцы, убирающие за ухо волнистую прядь волос. А затем парнишка замечает маленький фиолетовый бутон возле своей щеки и не верит своим глазам. Хёнвон осторожно заправляет цветок за ухо Чангюна и не разрывает зрительного контакта потемневших от возбуждения темно-карих глаз. — Тебе очень к лицу этот цвет, — почти шепчет Хёнвон. Длинные пальцы опускаются ниже к шее, а потом и вовсе исчезают. Остаётся лишь тихий шепот на ухо, громче любого крика. — Это и есть самый настоящий ты. — Так это был ты… — проговаривает Чангюн, словно в бреду. Оборачивается назад, но Хёнвона будто и не было рядом. Эхом слышны шаги. Парень запускает пальцы в волосы, нежно касается цветка и шепчет своему отражению: — Настоящий я?..